Через два дня, вечером, за мной зашла Валентина. Поправив на плече немецкий автомат, она кивнула в сторону ямы с одеждой. Я постаралась надеть именно то, что носила в первый свой визит в село. В яме была кофта, но я не стала её брать, как потом выяснилось, зря. Начало сентября выдалось холодным, пролежав больше трёх часов в лесу, мы обе замёрзли. В селе было неспокойно, трещали мотоциклы, по главной улице туда-обратно проехал грузовик.
- Успокоились. Иди.
Я отдала Валентине своё оружие и направилась к селу. Возле того дома, где немцы убили собаку, я перелезла через забор. Решила, что огородами пройти будет безопаснее. Выйдя на улицу, спряталась за стеной сарая. Оставалось только перейти через дорогу, и вот оно крыльцо с тайником. Совсем близко кто-то разговаривал, я замерла, прислушиваясь к тому, о чём говорят.
- Комендант сказал, что против партизан отправят нас, - сказал шепелявый голос.
- А куда? Комендант знает? – ответил ему грубый голос, - того, что у колодца пленили, они повесили, а он и слова не сказал! Теперь иди, ищи ветра в поле!
- Приказ нарушишь?
- Первый раз что ли? Выгонят из полицаев, пойду к партизанам. Пусть кормёжка хуже, зато живой.
- Недолго ты там живой будешь! Узнают, что в полицаях был – расстреляют, а не узнают, так в засаде погибнешь. В Молохове, слышал, двадцать партизан убили?
- Так то немцы говорят! Может одного и зацепили, а своих сколько там оставили?! Враки.
- Ты больше никому такое не говори.
- Выдашь?
- Я нет, а другие запросто. Ладно, пошли, замёрз я что-то.
- До угла улицы дойдём и в управу. Пошли, - согласился собеседник.
Дождавшись, когда двое полицаев свернут за угол дома, я перебежала через дорогу и забрала записку из-под крыльца. Обратно вернулась той же дорогой.
Утром я не смогла поднять голову. Кашель не то что мешал говорить, но даже дышать было трудно. Меня унесли в больничную землянку. Вечером ко мне пришла Валентина.
- Я завтра одна пойду. Командир сказал очень нужно. А ты выздоравливай.
Уходя, она закрыла за собой дверь, а я почувствовала, что больше не увижу этого человека. Через день я узнала, что Валентина погибла.
Едва сумев встать на ноги, я пошла в командирскую землянку. За столом сидели четверо. Я начала с порога:
- Вы зачем Валентину в село отправили?! Её как телеграфный столб в поле видно!
Меня выслушали спокойно, командир попросил выйти присутствующих.
- Нельзя пропустить даже один день. О тайнике знают всего четверо, вернее знали. Остались ты да я. Завтра нужно идти. Сможешь?
- Смогу! – мои слова перебил кашель, но он нисколько не смутил командира.
Ближе к вечеру следующего дня мне вернули гранаты. Партизан, который их принёс, высыпал мне на ладонь горсть патронов к револьверу. Ещё не стемнело, когда пришёл командир отряда, я всё ещё находилась в больничной землянке. Предложив выйти с ним на улицу, сказал:
- Ты можешь отказаться, мы и так слишком многого от тебя требуем, но, поверь, это очень нужно.
- Я всё понимаю. Пойду.
- Тебя Прудников проводит.
Про партизана по фамилии Прудников я ничего не знала, но дорогу он знал, что уже хорошо. Возле поваленного дерева, откуда мы с Валентиной наблюдали за селом, он остановился.
- Оружие здесь оставь, без него, если поймают, может быть свезёт выжить.
- А я его с собой не брала, - соврала я и пошла в сторону сарая, из-за которого можно было рассмотреть всю улицу.
Отогнув доску, я положила за неё две гранаты и наган. Так мне было спокойнее.
В селе было тихо, ни одного огонька в окнах. Пройдя уже знакомым путём, я прислушалась к звукам на улице. Убедившись в безопасности, пошла через дорогу.
- А это кто тут у нас посреди ночи ходит?! – раздалось за спиной.
Я повернулась на голос. Возле соседнего дома сидели трое полицаев, один из них, встав, направился в мою сторону.
- Еду ищу, люди вас боятся, по ночам мне оставляют, - затараторила я плаксивым голосом.
- И мы еду ищем, но нам даже ночью никто не оставляет. Ты, малец, откуда будешь?
До крыльца оставалось всего два шага, но забирать оттуда записку на глазах полицаев, означало выдать тайник.
- Из Молохова я, партизаны там всех побили, припасы увезли,- вспомнила я название населённого пункта упомянутого ранее полицаями.
- Врёшь! Был я там. Это мы всех побили, а на партизан свалили. Выходит не местный ты.
Пока мы разговаривали, к нам подошли остальные полицаи.
- А ты, Петро, как был дураком, так им и помрёшь, - сказал мужчина в возрасте, снимая с плеча винтовку, - баба перед тобой!
- Как баба?!
Долго думал Петро или нет, я уже не видела. Перемахнув через забор, я бросилась в заросли малины. Продираясь сквозь них, чувствовала, как растение царапает своими шипами моё лицо. «Только бы до схрона добраться! Живой не дамся!» - думала я. К погоне присоединились немецкие солдаты, они зашли с другой стороны, сарай уже был совсем близко. Рванув доску, я первым делом схватила гранату. Бросок и несколько человек лежат на земле, слышны стоны. Пригибаясь, бросилась к лесу, стараясь пробежать между полицаями и немецкими солдатами. Стрельба, которая была слышна в самом начале погони, стихла, видимо побоялись попасть друг в друга. Первое дерево и тут же боль в правой ноге. Ещё рывок и я возле толстенного дуба. Всё, больше сил нет. Я села на землю, силуэты преследователей приближались. Выцеливая тех, кто ближе, я открыла огонь из нагана. Остался последний патрон. «Граната или пуля в висок?» - мелькнуло в голове. Выдернув чеку, уже хотела лечь на живот, но чья-то рука её у меня выбила, а сапог пнул гранату в сторону полицаев.
- Штаны держи! – крикнул кто-то за моей спиной.
Меня подхватили под мышки и потащили вглубь леса. Взорвавшаяся граната на несколько минут охладила пыл преследователей, этого хватило, чтобы спрятаться под елью. Я повернула голову, надо мной было лицо молодого парня, испугала белая повязка на его левой руке.
- Тише, тише! Оба попадём!
Парень закрыл мне ладонью рот так, что я едва могла дышать. Мимо пробежали люди, были слышны крики и маты полицаев, команды немецкого офицера.
Прошло минут тридцать, не меньше. Уже давно вернулись те, кто желал моей смерти, но парень руки с моего рта не убирал.
- Партизанка? – спросил он, ослабив нажим ладони.
- Ага! – я приставила к его голове наган.
- Ловко. Хочешь стрелять – стреляй, только сама до своих не доберёшься. Лежи смирно.
Парень достал из-за пазухи кусок материи. Распустив его на ленты, он перевязал мою ногу.
- Идти сможешь?
- А ты дорогу покажи и из винтовки патроны выброси! – приказала я, не отводя ствол револьвера от его головы.
- Как скажешь. Смотри.
Он, дёргая затвором, выбросил на землю пять патронов, рядом с ними положил нож.
- Пойдём? – тихо спросил он.
Подходя к отряду, полицай перекинул ремень винтовки через плечо, неся её стволом вниз, я же не опускала своё оружие, держа его всё время под прицелом. Надо было видеть лица партизан, которые первыми нас увидели. Хрупкая девушка привела парня богатырского телосложения – когда такое случалось?! Кивнув двоим партизанам, я указала на своего пленника, а сама поспешила к командиру отряда. Уже возле двери я услышала гомон в командирской землянке, обсуждали моё пленение немцами, громче всех говорил Прудников. Он рассказывал, что расстрелял все патроны, даже бился в рукопашной схватке с полицаями, лишь увидев, что меня схватили, ушёл. Я открыла дверь, в землянке повисла тишина, Прудников сидел ко мне спиной. Хромая, я подошла ближе. Приставив ствол револьвера к его затылку, я нажала на спуск. Последний патрон не пропал даром. На следующий день со мной здоровался весь отряд, а командир и комиссар устроили взбучку.
Полицая, которого я привела в отряд, два дня допрашивал командир, а я снова оказалась в больничной землянке. Не совсем понимая, зачем мне это надо, я выяснила, что полицая зовут Дмитрием.
Шли дни, недели. Практически каждый день из отряда уходили группы партизан, возвращались не все. Меня в село больше не отправляли, это было очень опасно. В один из дней я увидела, что Дмитрий уходит на задание вместе с партизанами. Значит, ему поверили, раз вернули оружие. Проходя мимо меня, он улыбнулся, а я испытала чувство, которое до этого дня мне было не знакомо.
В конце декабря с задания вернулась группа, её не было несколько дней, в отряде все испереживались. Один из партизан поставил перед командиром мешок, я сразу догадалась, что в нём рация. Теперь я была для отряда важным человеком. Возле землянки командира круглосуточно стоял часовой.
Через две недели из выхода, принесли раненого Дмитрия. Я едва дождалась, когда доктор закончит осмотр. С его слов ранение было серьёзным, требовало длительного лечения. Каждую свободную минуту я находилась рядом с ним. Поила его, кормила с ложки, а когда постирала его нижнее бельё, то по отряду пошли разговоры, а точнее сплетни.
В январе 1943 года отряд менял место дислокации, очень мы мешали врагу, против нас начались настоящие боевые действия. Погрузив не хитрый партизанский скарб на сани, отряд выдвинулся в путь, уходя глубже в тыл противника. Почти всю дорогу я шла рядом с санями, на которых, вместе с другими ранеными, лежал Дмитрий. Он уже мог разговаривать, а главное улыбаться.
После соединения партизан с регулярными войсками Красной армии, нам с Дмитрием пришлось расстаться. Меня направили в штаб 1-го Белорусского фронта. В последнюю нашу встречу мы в первый раз поцеловались, отпуская его руку, я сунула в неё бумажку со своим домашним адресом.
Отгремели праздничные салюты в честь Победы, началась мирная жизнь. Отчим во время войны умер, мама сказала, что от усталости: он сутками находился на заводе, мало отдыхал, почти ничего не ел. Мой вопрос, который я задала себе ещё в сорок втором году, остался без ответа.
В начале октября в нашу дверь постучали, отложив книгу, я пошла открывать. На площадке стоял Дмитрий. Голова закружилась, туманом заволокло глаза, я потеряла сознание. Очнувшись, я увидела лицо Дмитрия, прям как тогда, под елью. Он улыбнулся и обнял меня. Вечером, за праздничным столом, Дмитрий рассказал, что для него с капитуляцией Германии война не закончилась. Воевал с Японией, был ранен, лежал в госпитале. Осколок повредил сухожилие левой руки, теперь она плохо сгибалась. Я посмотрела на маму, она была счастлива, наверное, даже больше меня.
Через месяц мы с Дмитрием поженились, на свадьбу приехали его родители. Все радовались, что, несмотря на послевоенные трудности, жизнь продолжается. Первенцем у нас была девочка, назвали Валентиной, потом на свет появился мальчик. Я хотела отвести их в ясли, но мама была категорически против, все хлопоты по уходу за малышами она взяла на себя. Глядя на нашу счастливую семью, я завидовала сама себе.