Фёдор вошёл в хату и, сняв картуз, пробасил:
- Доброго здравия, хозяева! Есть кто дома? А ну, принимайте гостя!
Из-за перегородки выскочила, вытирая руки о вышитый передник, темноволосая женщина, ахнула и бросилась к Фёдору на шею.
- Феденька, братец! Ты ли это? Ой глазам своим не верю, ой не верю! Господи, радость-то какая! – зачастила она, крепко обнимая Фёдора и целуя его в давно небритые щёки.
- Ну-ну, Василиса, не голоси! Оглохну же! - добродушно усмехался Фёдор, поглаживая сестру по голове и плечам.
- А мы уж думали, не увидим тебя! Семь лет домой носа не показывал! Вот же вымахал! А какой красавец стал, а? – сказала Василиса, отступив на шаг и с восхищением разглядывая могучую, статную фигуру брата.
- Скажешь тоже, красавец! – смутился Фёдор, - каким был, таков и остался!
- Ой не скажи! Девки-то, небось, теперь за тобой табунами бегают! – продолжала Василиса с лукавой улыбкой.
- Да ну тебя. Васька! Болтушка ты! Ты мне лучше скажи, где Иван твой? Повидаться с ним хочу да обсудить кое-что.
При упоминании имени мужа Василиса помрачнела и опустила глаза.
- Где, где…У полюбовницы своей, где ж еще, а может, на реку пошёл, - сказала она, привалившись спиной к стене.
- Вот те раз! Не ожидал от него… - с удивлением произнёс Фёдор, - а ну, рассказывай.
Василиса отмахнулась:
- Потом. Ты давай-ка к столу, чего стоишь столбом? Чай голодный с дороги-то!
Фёдор хлебал ложкой горячие щи, заедая ломтем чёрного хлеба, и поглядывал на сестру, сидевшую напротив. За те пять лет, что они не виделись, залегла у Василисы морщинка меж бровями – видать, хмурится часто, а тёмно-карие глаза будто потускнели и смотрели на мир печально и устало.
- Полюбовница, значит, у Ивана…- задумчиво произнёс он, отодвигая пустую тарелку, - а кто, знаешь?
- Как не знать. Дашка Переспелова, - нехотя отвечала Василиса, сметая со стола крошки, - помнишь её?
- Помню. Только вот она ж тогда совсем пигалицей была, под стол пешком ходила, - вспомнил Фёдор большеглазую соседскую девчонку.
- Тогда пигалицей была, а сейчас вот… чужих мужей уводит, как телят на верёвочке.
Василиса отвернулась, и по дрогнувшим плечам Фёдор понял, что она плачет. Он хотел что-то сказать, как-то утешить её, но слова не приходили на ум. Василиса же, утерев глаза кончиком платка, принялась собирать со стола пустую посуду.
- Ты бы отдохнул, Федь, - сказала она брату, - вечером, как Иван придёт, погутарим. Ты ведь нам и не писал почти…
В голосе сестры Федору послышался укор, да он и сам знал, что в погоне за большими барышами напрочь забыл о сестре, о больном младшем брате, о родительском доме, где жили теперь Иван и Василиса.
- Некогда отдыхать, - ответил Фёдор, - дел много. Я ведь, сестрица, не в гости – насовсем вернулся. Кстати, как там Андрей? Всё болеет?
- Болеет, - вздохнула Василиса, - ты зайди к нему, Федя, обязательно, проведай.
- Зайду непременно, - пообещал он и вышел из дома.
Пройдя до конца улицы, Фёдор увидел, что у колодца, под развесистой берёзой, стояла к нему спиной какая-то женщина. Она, заслышав его приближающиеся шаги, обернулась, и Фёдор узнал Дарью. За прошедшие годы она из худощавой, нескладной девочки-подростка превратилась в красивую, ладную девицу, и Фёдор, подойдя ближе, невольно залюбовался ею: тёмно-русая коса, словно корона, обвивала её миниатюрную головку, сидящую на изящной шее; серые глаза смотрели упрямо и гордо из-под веера длинных ресниц, а под лёгким цветастым платьем отчётливо выделялись плавные, округлые изгибы молодого, здорового тела.
«Хороша девка, - с вожделением подумал Фёдор, - ох, хороша… А Иван-то не промах, раз такую красотку охомутал».
- Ну здравствуй, Дарья, - произнёс он, облокотившись на колодезный сруб и продолжая беззастенчиво рассматривать девушку.
- И тебе не хворать, Фёдор. Чего смотришь? Чай не на ярмарке, - ответила Дарья, заметив его оценивающий взгляд.
- А на такую красавицу чего бы и не посмотреть, - сказал Фёдор, не спуская глаз с её красивого, свежего лица и ярких, полных губ. Ему вдруг захотелось поцеловать её, сжав покрепче тонкую талию под лёгкой материей платья.
Дарья усмехнулась и опустила пустое ведро в глубину колодца.
- А ты, говорят, с зятем моим амуры крутишь. Так ли или врут? – как будто невзначай спросил Фёдор.
- Говорят, что в Москве кур доят, - в тон ему ответила Дарья, нескольким ловкими, сильными движениями подняла на поверхность наполненное водой ведро и поставила его у колодца, - а даже если и так, тебе-то какое дело?
- А такое. Иван мне не чужой. Не стыдно тебе, Дарья, с женатыми мужиками путаться?
- Ты мне, Фёдор, не маменька, чтоб нравоучения читать, - нахмурив тёмные брови, сказала она, - иди, куда шёл.
- Так может, ты и меня порадуешь, а, красавица? Чем я хуже Ивана? – насмешливо спросил Фёдор и, подойдя к Дарье вплотную, прижал её к себе. Его руки не задержались на талии и жадно ласкали стройное, упругое девичье тело. Дарья, опешив сначала от такого напора, стояла неподвижно, но опомнившись, с силой толкнула Фёдора в грудь, да так, что он едва удержался на ногах.
- Ты что ж это удумал, похабник?! – тяжело дыша, дрожащим голосом произнесла Дарья, схватила ведро с водой и выплеснула его прямо на Фёдора. Затем поправила растрепавшиеся волосы, подхватила пустые вёдра и, гордо подняв голову, прошла мимо мокрого до нитки мужчины, не удостоив его даже мимолётным взглядом.
«Чертовка, а не девка! Строптива, как необъезженная кобылица! – восхищённо думал Фёдор, глядя вслед удаляющейся Дарье, - моей будет, не сойти мне с этого места, моей!».
Он снял рубаху, отжал её и, забросив на плечо, отправился на берег, где мужики смолили лодки, надеясь найти там Ивана и поговорить с ним.
***
Василиса доставала из печи горячий хлеб, когда в хату ввалились Фёдор с Иваном. Они слегка навеселе: отмечали встречу.
- А ну, Василиса, доставай харчи! Братца твоего чествовать будем. И в погреб сбегай, там у меня с Пасхи бутылка припрятана, за бочкой.
Василиса кивнула и принялась суетиться, выставляя на стол закуски и расставляя посуду. Когда мужчины уселись, она, накинув платок на плечи, сказала:
- Пойду к Марье схожу, она мне отрез на платье обещала, - и вышла за дверь.
Василиса не хотела мешать, да и присутствовать при мужских разговорах ей не дозволялось – такой порядок был заведён мужем, и она с готовностью подчинялась ему. Кроме того, Василиса надеялась, что брат образумит Ивана, по-мужски поговорит с ним насчет Дарьи.
Когда жена ушла, Иван наполнил рюмки самогоном и торжественно произнёс:
- За тебя, братец Фёдор, с возвращением! Ну, будем!
Мужчины выпили, закусили, и Иван принялся расспрашивать родственника. Фёдор рассказал о своих скитаниях, о том, как, покинув родную деревню, долго не мог найти себе дела по душе. Он менял занятия, нанимался то плотником, то матросом на речные суда, а то и вовсе торговал в лавке. Наконец удалось ему устроиться на металлургический завод, где он задержался на целый год. Но и оттуда Фёдору ушёл, осознав, что всю жизнь гнуть спину на хозяина, теряя силы и здоровье, ему не хочется. После нанялся он в ученики к мебельщику. Освоив премудрости этого ремесла, Фёдор проявил не только высокое мастерство, но и настоящий художественный талант: по его эскизам стали заказывать мебель зажиточные горожане, и дела постепенно пошли в гору. Вскоре он покинул своего учителя и стал работать сам. За пару лет удалось Фёдору сколотить небольшое состояние, которое он намеревался вскоре пустить в какое-нибудь дело покрупнее, но не вышло: неожиданно сгорела арендованная мастерская, вместе с материалами и инструментом. Пришлось Фёдору возместить ущерб хозяину мастерской, да и мастеровым заплатить за труды. Накопления таяли на глазах, и решил тогда Фёдор вернуться в родную деревню. Праздно жить он не собирался, намереваясь сколотить плотницкую артель из местных мужиков: не зря ведь эти места славятся деревянных дел мастерами.
Слушая своего шурина, Иван качал головой, удивляясь предприимчивости родственника. От Фёдора, казалось, и сейчас исходила какая-то особенная энергия, неутомимость и жажда деятельности, которые были не свойственны спокойному, сдержанному Ивану. Проведя много лет в чужих краях, постоянно меняя место жительства и окружение, вынужденный постоянно искать, где заработать, Фёдор растерял деревенскую неторопливость и скромность. Обладавший приятной наружностью, обаятельный и улыбчивый, он научился скоро сходиться с людьми и так же легко расставаться с ними.
Иван же, в свою очередь, похвастался разведённым хозяйством и тем, что может теперь нанять батраков. Похвалился также, что старшего сына, Павла, удалось пристроить на обучение в городскую гимназию и хорошо содержать его, а младший радует крепким здоровьем и послушанием.
Фёдор хотел поговорить с зятем о Дарье, но не решался начать. Наконец выдался подходящий момент, когда Иван, уже изрядно захмелев, поинтересовался, не собирается ли Фёдор жениться, и принялся расхваливать достоинства немногочисленных местных невест, половина из которых приходились ему родственницами.
- Жениться – это, конечно, дело хорошее, - рассуждал Фёдор, нанизывая на вилку солёный огурец, - только вот не время еще мне семью-то заводить. Дел уйма, сам знаешь…
- Так и что ж? Жена делам не помеха, - заметил Иван, разливая самогон, - она ж, наоборот, помощница тебе будет, хозяйка в доме. И пригреет, и приласкает, когда нужно. Чем плохо?
Иван со смехом подмигнул шурину и пододвинул к нему наполненную рюмку.
- А тебе-то, Иван, жены уж мало стало, как я погляжу, - сказал Фёдор, выжидательно глядя на родственника.
- Что, Василиса тебе уже про Дарью напела? – хмуро поинтересовался он, опрокинул в рот рюмку и поморщился.
Выпил и Фёдор, закусил куском хлеба.
- Есть грех, скрывать не буду, - продолжил Иван, - скажу тебе, братец Фёдор, я уж и сам этому не рад… Головой понимаю, что ни к чему оно мне, Василиса-то моя – хорошая баба, мучается она, жалко её… Только вот как Дарью вижу, словно помутнение какое-то находит, так и тянет меня к ней, так и тянет, ноги сами к её хате несут. Уж сколько раз зарекался я не ходить, да пройдёт день, другой,третий, я и сорвусь. Всё думаю о ней, думаю… Наваждение, ей-богу, Фёдор. Я уж и в церковь ходил, просил Бога меня от этой напасти избавить, а всё никак. Эх, слаб я, братец, слаб…
Иван уронил голову на руки и сидел теперь, что-то бормоча себе под нос. Он был пьян.
Фёдор задумался. Он и сам сегодня испытал на себе невероятное притяжение, какое-то странное влечение к почти незнакомой ему девушке. Ему вспомнилось горячее тело Дарьи, её горделивая, почти царственная походка, сочные, как спелые вишни, губы, низковатый, певучий голос… При одном этом воспоминании обдало Фёдора горячей волной, и чтобы унять внутренний жар, он встал, подошёл к рукомойнику и обдал лицо и шею холодной водой. Потом, с трудом подняв Ивана со стула, перетащил его на кровать и оставил там.
Выйдя из дома, Фёдор направился к реке – ему захотелось искупаться, избавиться от отяжеляющего голову хмеля.
На берегу заметил он Дарью – она, присев на корточки, полоскала бельё. Фёдор спрятался в тени прибрежных кустов и долго наблюдал за ней. Вдоволь налюбовавшись девушкой, он отправился к себе.
Фёдор, не желая стеснять родню, квартировал у бабки Степаниды. Вернувшись домой, он долго лежал на полатях, погружённый в раздумья. «Уведу Дарью у Ивана – ему же лучше будет. Да и Василиса обрадуется – и муж в семье, и брат при бабе», - размышлял он.
***
На следующий день Иван с Василисой уехали в город, на целый месяц по делам -проведать старшего сына, который на лето устроился подмастерьем к сапожнику и повидаться с роднёй. А Фёдор тем временем принялся обхаживать Дарью. По своему опыту он знал, что женщины падки на всякого рода ухаживания и подарки – пусть недорогие, но со смыслом. С того дня он стал оказывать Дарье всяческие знаки внимания – то сунет в дверную ручку букет полевых цветов, то оставит на крыльце её дома завернутую в бумагу какую-нибудь женскую безделушку – серьги, бусы или гребень, а то и вовсе отыщет где-то любовные стишки и, исписав ими листок, незаметно при встрече сунет Дарье в карман или за пояс. Дарья, конечно, давно догадалась, кто её воздыхатель, но делала вид, что равнодушна к его ухаживаниям. Но шло время, и при каждой встрече с Фёдором она всё внимательнее приглядывалась к нему и постепенно, сама того не замечая, стала одаривать его улыбкой, а глаза её теперь смотрели на него не гордо и холодно, как прежде, а с интересом и доброжелательностью.
Фёдор старался как можно чаще видеться с ней, и при встрече заводил приятные, льстивые речи, от которых Дарья млела и с нескрываемым удовольствием позволяла одаривать себя самыми витиеватыми, самыми изысканными комплиментами. А вскоре под той самой развесистой берёзой у колодца, где она когда-то окатила его водой, удалось Фёдору сорвать с губ Дарьи первый поцелуй…
Не прошло и двух недель, как Фёдор под покровом безлунной ночи, никем не замеченный, впервые переступил порог её дома. Скоро он, уже не таясь, стал там частым гостем, и вся деревня судачила о новом Дарьином ухажере. Но они были увлечены друг другом, что, казалось, и не замечали роившихся вокруг них слухов.
Оставив жену в городе, через три недели, изнурённый разлукой с любовницей, в деревню вернулся Иван. Не застав Дарьи дома (она ушла в лес по ягоды), Иван решил зайти к Фёдору, но не нашёл и его. Бабка Степанида на вопрос, где её постоялец, ответила простодушно:
- Так у Дашки Переспеловой ищи, там он нынче и днюет, и ночует.
Ивана от этих слов захлестнула жгучая ревность, замутнила разум, насквозь прожгла и без того тоскующую душу. Он и подумать не мог, уезжая, что Дарья, прежде дарившая свои сладкие ласки ему одному, полюбит другого. Представив её в объятьях Фёдора, разомлевшую, юную, горячую, он затрясся от злости, и в голове у него стали бродить тяжёлые, мрачные думы, одна страшнее другой…
Пару дней не показывался Иван в деревне, а на третий зашёл ранним утром к Фёдору. Тот удивился, увидев своего зятя на пороге. Поздоровавшись, Иван с укором произнёс:
- Что ж ты, Фёдор, в гости не заходишь?
- Так вы с Василисой в городе ж были. Раньше вернулись, выходит? – растерянно произнёс Фёдор.
- Я один приехал, она погостит еще. Ужель Степанида не сказала, что я был? Я вот чего хотел: заходи вечером, разговор есть. На покос поеду, вернусь к сумеркам. Придёшь? – спросил Иван, не спуская с Фёдора тяжёлого взгляда.
- Что за разговор?
- Об артели хочу с тобой потолковать. Есть у меня одна идейка, - сообщил Иван, - и бутылку прихвати, выпьем.
Фёдор пообещал зайти и долго мучался, как сказать Ивану про Дарью. В конце концов, решил, что разговор завяжется сам собой, а там уж он и объяснится как-нибудь.
Вечером, когда стемнело, Фёдор, сунув подмышку бутыль водки, которую по случаю прикупил в городе, отправился к зятю. Улицы уже были пусты, и по дороге встретился ему лишь старый пастух Тихон, который гнал откуда-то заплутавшую корову.
***
Через несколько дней по деревне разлетелся слух: пропал Фёдор. Мужики, с которыми он собирался создать артель, искали его и нигде не могли найти. Бабка Степанида тоже ничего не знала, сказала лишь, что ушел и с тех пор не показывался. Все его вещи при этом остались в доме. Стали пытать Дарью, но и она, выйдя на крыльцо с заплаканными глазами, уверяла, что Фёдора не видела и где он, не знает. Спросили Ивана, тот ответил равнодушно, что зять у него не появлялся.
К тому времени вернулась Василиса. Узнав о пропаже брата, она расспрашивала односельчан, ходила и к Дарье, но та, осунувшаяся и бледная, ничего нового не сказала. Дарья тосковала, сердце её разрывалась на части. Она думала, что Фёдор просто-напросто, испугавшись, сбежал, так как во время последней встречи, накануне его пропажи, она сообщила ему, что беременна. В конце концов, все поверили в его внезапный отъезд. Все, кроме Василисы.
- Не мог он уехать, со мной не попрощавшись, - с тревогой говорила она мужу, - да и документ его у Степаниды остался. Не бывает такого, что был человек – и исчез… Чует моё сердце, Ваня, что-то тут неладное приключилось.
Но Иван лишь пожимал плечами.
- Брат твой, Василиса, человек беспокойный, на месте ему не сидится, - говорил он, - мало ли что в голову взбрело…
Но Василиса чувствовала: с Фёдором беда. Дурные предчувствия редко обманывали её, не обманули и на этот раз.
Через пару дней после приезда Василиса отправилась в церковь: помолиться о брате, попросить у святых помощи и поддержки. Облегчив душу молитвой, возвращалась она обратно, когда услышала, что кто-то негромко позвал её по имени. Оглянувшись по сторонам, Василиса заметила пастуха Тихона, который, приоткрыв калитку во двор, делал ей знаки, приглашая войти. Когда она подошла, Тихон, оглядев улицу в обе стороны и удостоверившись, что никого нет, впустил Василису.
- Пойдём-ка в дом, Василисушка, расскажу кой-чего, - шепотом сказал он. Василису удивила такая таинственность, и она последовала вслед за пастухом в его избу.
Усадив гостью на лавку, Тихон, понизив голос, поведал:
- Уж не знаю, что с Фёдором приключилось, да только знаю вот что: с неделю тому назад возвращался я с выпаса, стемнело уже. Зорька моя заплутала, еле нашёл. Так иду я, значит, а навстречу мне Фёдор. Поздоровался и дальше пошёл, а я остановился камешек из сапога вытряхнуть и вижу: заворачивает Фёдор аккурат к вашей хате. Только Иван твой сказывает, что зятя не видал и он к нему не захаживал. Врёт, выходит, твой муж…
- С чего бы Ивану врать? – удивилась Василиса.
- А с того, что знает он, что с Фёдором случилось. А то бы зачем скрывать? Ну заходил и заходил, родственник же. Ты уж сама догадайся. И вот еще что скажу: на днях бабы у колодца сплетничали, так Дуня, соседка Дарьина, рассказала, что видала, как Иван в тот же день к Дарье приходил, а она ему от ворот поворот дала, с крыльца спустила и больше являться к ней не велела. Она-то, ты знаешь, с братом твоим шашни водила, пока Иван в городе был. Вот такая история, Василисушка.
И тут Василису посетила страшная догадка. В последнее время Иван был неразговорчив и ходил мрачнее тучи, а стоило ей завести речь о Фёдоре, как он старался уйти от разговора. Жили они в последние дни особенно тяжело. Иван стал груб, раздражителен и ворчлив. Иногда во взгляде мужа, в каждом его движении и слове чувствовала Василиса какую-то с трудом скрываемую злобу, которая, казалось, скоро выплеснется наружу. Порой ей чудилось, что он вот-вот ударит её. Страшно становилось ей рядом с ним в такие моменты, и Василиса торопилась уйти во двор или куда еще, только бы не видеть этого жуткого, звериного мужиного взгляда.
- Василиса, ты только Ивану – ни-ни! – попросил Тихон, - узнает – убьет. Обещай, что не скажешь.
- Обещаю, – кивнула Василиса и, поднявшись с лавки, добавила:
- И ты, Тихон, язык за зубами держи.
На том и расстались. Придя домой, Василиса застала мужа лежащим на кровати и бездумно глядящим в потолок.
- Вань, может, поешь? – робко спросила она.
- Уйди, Василиса, не хочу ничего, - бесцветным голосом ответил Иван и отвернулся к стене.
И потекли для Василисы тягучие, гнетущие дни. Младшего сына отправила она пока к тётке, в соседнее село – не хотела, чтобы видел он таким своего отца. Василиса никому не говорила о своих подозрениях, и они точили её, как червь точит дерево.
Лето закончилось, наступила осень. Однажды погожим сентябрьским деньком Иван, закинув за спину ружье, ушел на перелёт – пострелять гусей. К вечеру он не вернулся, не пришёл и на следующий день. Заволновалась Василиса, созвала мужиков – отправились искать. Вскоре нашли, да только не на болоте, а на заднем дворе у Дарьи: он висел в петле на перекладине полуразрушенного амбара…
Василиса похоронила мужа и жила теперь одна. Иногда встречала она Дарью, которая ходила по деревне с округлившимся животом, ничуть не стесняясь своего положения. Увидев друг друга, они обе опускали глаза и расходились молча, словно не были знакомы.
Весной Дарья родила сына. Как-то раз Василиса, проходя мимо её дома, увидела, как Дарья, сидя на крыльце, рыдает, уронив голову на руки. Василиса осторожно подошла, тронула девушку за плечо. Из дома раздавался крик младенца.
- Чего ты, Дарья? Ребятёнок у тебя надрывается, слышишь ли?
Девушка подняла заплаканное лицо и, увидев Василису, оторопела.
- Он кричит и кричит, кричит и кричит… ни днём, ни ночью покоя нет, ни есть, ни спать не могу, измучилась я… - прошептала Дарья, - и чего ему надо, не знаю. Может, болит что у него? А может, в наказание его мне Бог дал за мои грехи? За мужа, за брата твоего?
Василиса, глядя на эту некогда красивую, цветущую девушку, превратившуюся теперь в бесплотную тень, поняла, что не держит на неё зла. Слёзы текли по щекам Дарьи, и у женщины вдруг сдавило от жалости сердце.
- Знаешь что, девка, а перебирайся-ка ты с мальцом ко мне. Вместе веселее, да и сын твой ведь родня мне, племянник. Помогу, чем смогу, научу тебя с ребятёнком обращаться. Двоих подняла и с третьим управлюсь.
Дарья вдруг рухнула перед Василисой на колени, вцепилась в подол:
- Ты прости меня, Василиса, прости, – рыдала она, бессильно опустив голову.
- Ну-ну, полно, вставай. Я мальца возьму, а ты вещи в узел завязывай, и пойдём.
Так они стали жить вместе. Люди осуждали и одну, и другую, да только им до того дела не было. Василиса стала для Дарьи то ли старшей сестрой, то ли матерью, Бог весть. Но они прекрасно ладили друг с другом, растили детей, вели хозяйство – словом, просто жили. Забрала Василиса к себе и Андрея – младшего брата, который из-за больных коленей почти перестал ходить.
Осенью того же года две бабы, отправившиеся по грибы, наткнулись на человеческие кости в лесном урочище. По серебряному перстню, обнаруженному рядом с останками, опознала Василиса своего брата и похоронила его рядом с мужем. Ей верилось, что, будучи при жизни соперниками, там они давно уже примирились…
Автор: Белка