Найти тему
Mash Room

Циклон Ваня: откуда он такой взялся?

Сугробы до полуметра, пробки и страшные метели — в Центральную Россию пришёл циклон "Ваня". И если в некоторых регионах уже поспокойней, то настоящее шоу случилось сегодня в Москве. Как говорят метеорологи, таких сугробов столица не видела более 100 лет. Но что страшнее — в выходные уже потеплеет до нуля.

Откуда он такой взялся? Почему столько внимания и такое безобидное имя? Разбираемся.

Назовись

"Ваня" прибыл со стороны Балтики, успев знатно отметиться в Европе. На Британских островах прошёл шторм, в Ирландии был даже смерч, что редко для тех краёв. Потом — Россия. Начал с Ростова, устроил гололёд — и добрался до Москвы. После пойдёт на север.

Кто назвал-то?

Имя европейским циклонам дают немцы. Остальные лишь переводят. Причём история традиции не менее интересная. Институт метеорологии Свободного университета в Берлине однажды обеднел — и решил продавать имена циклонов прямо на сайте. До сих пор любой может назвать непогоду как угодно (в рамках приличного).

Тоже хочу. Сколько?

Дать имя антициклону можно за €360, циклону — за €240. Учитывая, что за год в Центральной Европе около 50–60 антициклонов и 130–150 циклонов, дело прибыльное.

"Ваня" то есть не наш?

В России непогоде имён не дают. У нас практика актуальна лишь для тропических циклонов. Ведь атлантические доходят в ослабленном виде. Поэтому в целом опираются на немецких коллег.

При чём тут феминистки?

"Ваня" и остальные всё-таки могут называться по-разному — смотря какая страна принимает. В самых прогрессивных следуют правилу, принятому ещё в 1979 году. Тогда женщины возмутились, почему циклоны называют только их именами, — и добились, чтоб вся эта история чередовалась с мужскими.

Принцип

Как мы писали, в Берлине называют циклоны лишь для Европы. Но в мире есть ещё несколько учреждений, которые этим занимаются. Их списки составлены на шесть лет вперёд, после — идут заново. При этом имена самых страшных и разрушительных исключают, чтобы не напоминать о трагедиях. Поэтому Катрину и Сэнди мы уже никогда не услышим.