Галина Ивановна с детства была непрактичной и рассеянной. Домашним хозяйством и денежными делами всю жизнь занималась покойная волевая Анна Семеновна, мама. А Галя работала на заводе, очень уставала, и после работы, вернувшись в чистенькую мамину квартирку, поужинав грибным супом с перловкой, валилась в кровать и спала до утра. И так – до самой пенсии. А как дело к пенсии подошло – умерла Анна Семеновна, оставив Галю одну на всем белом свете.
Отплакав покойницу, Галина Ивановна попробовала жить одна. Она разделила пенсию на тридцать равных частей и старалась придерживаться суммы, отложенной на день. Гале вполне хватало лимита. Она даже удивлялась: и что все ноют? Мало, мало… Да все хорошо – можно даже побаловать себя. Вот только никто Гале так и не сказал, что помимо продуктов и одежды надо еще и за квартиру платить. На черный день копейку откладывать. И лекарства от вновь приобретенных болячек даром не дают. Еле-еле расквитавшись с нечаянными долгами, Галя приуныла. С пенсии отложила сумму на оплату коммуналки, на непредвиденные расходы. Вновь пересчитала оставшиеся копейки и горько заплакала: так жить нельзя. И как же мама управлялась? Надо быть очень аккуратной.
И Галина Ивановна стала ходить в магазины с калькулятором. Но, ходи Галя хоть с компьютером, ей никак не удавалось приучиться тратить столько, сколько положено тратить в день. Какой дурак придумал, что пенсионерам, кроме каши ничего не требуется? Требуется, да еще как! И маслица хочется, и икры. И мороженого, и конфет! Но размер пенсии говорит об обратном: жри, че дают. Ишь ты, придумал тоже: икры! Вот тебе пшено, вот тебе хлеб – и скажи спасибо на этом!
В очередной раз обмишурившись на кассе якобы недорогого сетевика, Галина Ивановна твердо решила устроиться на работу. Годик отдохнула, и хорош. Русским валяться на печи – дорогое удовольствие. Так и ноги протянуть можно.
Недолго думая, Галя вернулась на завод в качестве уборщицы заводских помещений. Взяли. Работа не пыльная – приходишь к пяти вечера, уходишь в восемь, суббота и воскресенье – выходные. Зарплата – пятнадцать тысяч чистыми. Этак и на Гавайи накопить можно – это Галина Ивановна шутила, конечно. Она ни разу в жизни не выезжала за границу и нисколько не жалела об этом. Свою страну повидать бы толком. Когда была молодой, любила в Карелию на выходные смотаться, на байдарках поплавать. С однокурсниками часто в походы ходила… А потом как-то все надоело… Перестала, в общем. От этого туризма одни слезы. Наелась Галина Ивановна туризма на всю оставшуюся жизнь…
Худо-бедно, жизнь у Гали потихоньку наладилась. Если это можно было назвать жизнью. Одинокое, неприкаянное существование. Она как-то раньше не замечала: в доме постоянно жила мама. Она ворчала, бурчала на Галю, но создавала ту самую атмосферу, превращая любое помещение в уютное жилье. Пахло супом и картофельными драниками. Цвели на окне фиалки. Благоухало чистое, выглаженное белье. Мама, (Галя совсем не похожа на нее), рыжая, зеленоглазая и деловитая, в накрахмаленном переднике, встречала дочь на пороге:
- Замучилась разогревать еду! Ну что ты у меня такая кулема! Что бы ты без меня делала?
И каждый ужин сопровождался маминой воркотней.
Без Анны Семеновны было тоскливо. Не нажила Галя больше ничего.
Неправда. Все у нее для счастья было: и муж, и ребенок. Как сон, как песок сквозь пальцы – развеялось все. Правильно Анна Семеновна говорила:
- Ты, Галя, как решето. Ничего удержать не можешь!
Права мама. Не уберегла Галя своего счастья. Не удержала. Сынок Алешенька рос здоровеньким и красивым. Хотелось прижаться губами к мальчишескому затылку и вдыхать запах его волос. Галя покупала ему польский шампунь «Кря-кря», и от волос сына пахло чем-то сладким, приятным.
- Так бы и съела тебя, Лешка, вместо конфеты! – часто смеялась Галя.
И муж Сережа был. С Галей как-то не очень складывалось. Галя его не любила. И Сережа, женившись на ней по «залету», кажется, не очень ее любил. Но зато к Лешке душой прикипел. Постоянно возился с ним. Анна Семеновна тогда, видя, что скучно, муторно дочери с мужем, шипела на кухне:
- Улыбку на лицо натяни! Не бог весть какая краля! Принцев нынче мало! За этого держись! Кто еще твоего сына так пестовать будет, растяпа!
Галя, конечно, все понимала! Но сердцу не прикажешь. Заставить полюбить Сережу она себя не могла. И вообще – Сергей, мамин «выбор». Анна Семеновна этого Серегу заманила в женихи. Он проводку у них как-то чинил. Анна Семеновна, прикинув, что к чему, пригласила парня за стол. Спокойный, ленивый, безвольный Серега заманивался нормально – путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Анне Семеновне вполне удалось проложить крепкую дорожку. Один раз, крепко подпоив гостя, ушлая Семеновна аккуратно подсунула под бок Серегин Галю. Гале было мерзко. Ведь обманывали парня – нахально обманывали!
А через пару месяцев сообщили Сергею, что вот, беременная Галя-то!
- Что же ты, Сереженька! – сокрушалась Анна Семеновна, - я к тебе всей душой, а ты…
Серега таращил глаза: ему Галя была до лампочки. Серая мышь и синий чулок в юбке в клетку. Как?
- Как, как, надо меньше пить, - ехидничала Анна Семеновна. И сам понимаешь, Сережа, что как честный человек…
Так и женились. На свадьбе сидели друг к другу боком. И жили – друг к другу боком, если не спиной. А вот Лешка стал для Сергея отрадой. И для Гали – тоже. Им бы друг к другу лицом повернуться… Глядишь, и семья бы скрепилась. Такой ведь парнишка рос! Хорошенький, и головушка умная!
И вот эту чудную головушку, пахнувшую леденцами, Галя и не уберегла.
Во дворе расположилась хоккейная коробка – мальчишки болели хоккеем. Лешка слыл отличным нападающим. Матч в тот день был ответственный, Лешкин двор встречался в товарищеской игре с командой соседнего двора. «Наши» победили. Леша вернулся с игры потный, весь в мыле. А к ночи свалился с температурой под сорок. Думали – простуда. Галя напоила сына малиной, натерла спиртом, укутала в одеяло – Лешка крепкий, авось к утру поправится.
Не поправился. Горел. А к обеду Лешкина головенка стала вскидываться как у норовистой лошадки, и глаза - нехорошо косить. Серега на руках, сам без шапки, на морозе, потащил ребенка в больницу. Галя следом побежала, почти раздетая, без пальто.
Лешку срочно на каталку бросили и увезли в реанимацию. Врач сказал – менингит. Ночью сын умер. Лежал голый в морге и замерзал. Галя сняла шапку, кофту, рубашку – укутывала мальчишку и бубнила под нос, что у докторов совести нет вообще – ребенка хотят загубить. И так парень больной, надо же, голышом оставить в палате.
«Сейчас, Лешенька, сейчас, милый, сейчас согреешься» - Галя кутала его в одежду и целовала в ледяной затылок…
На похоронах она не плакала. Она все думала: что тут делает вообще? Какие-то похороны… Кого хоронят? Почему воет мать? Почему Сергей стоит, как белый памятник? Почему ее все утешают? Что вообще тут дети столпились, учительница Лешкина какие-то слова говорит помертвевшими губами? Зачем детей притащила? Цирк тут, что ли? Дура какая-то, Галя всегда ее недолюбливала…
Потом уже, на девятый день, до Гали дошло, что за цирк тут был. На кладбище было пусто, и только ленточки с надписью «Дорогому сыну от скорбящих…» трепетали на ветру. Так раньше хохолок Лешкин трепетал…
Галя взглянула в серое лицо мужа. Его глаза казались белыми. Пустыми, как у статуй.
- Что ты тут? – медленно и тихо спросила Галя.
- Больно, - ответил Сергей.
- Что тебе больно? Что ты притворяешься, - нотки Галиного голоса завибрировали, - что ты корчишь из себя скорбящего родственника? Это – мое горе, не твое! Это меня Бог наказал! Мы обманули тебя, идиот! Лешка не твой и твоим никогда не был! Ты чужой! Ты – никчемный дурак, не достоин такого сына иметь! Пошел вон! Не трогай меня! Уходи! Уходи! – Галя не кричала – визжала как резаная, не слыша себя: - Убирайся! Лешка не твой и никогда твоим не был!
Сергей не тронул ее пальцем. Он ушел прямо с кладбища. Его вещи еще три года висели на плечиках в шкафу, пока Анна Семеновна не сняла все эти рубашки и брюки и не выкинула на помойку. Хорошие, почти новые рубашки… С глаз долой, из сердца вон. Единственный раз, когда Анна Семеновна совершила такой непрактичный поступок.
Автор: Анна Лебедева