Я налила стакан воды и осторожно подошла к кровати, под которой горела лампа. Я прикоснулась ко лбу Гриши. Горячий. Оказывается, он тоже не бессмертный. Он лежит и стонет, как обычный смертный. А на его груди спит Красотка.
- Гриш, Гриш - прошептала я и слегка потянула его за руку. Гриша открыл глаза и защурился от света. - Попей немного - протянув ему стакан, сказала я.
- Ну ты, Аня, и овца - ответил Гриша и вновь закрыл глаза. Он отказался пить.
Я села на кровать рядом с ним и поставила стакан на тумбочку. Тихо взяла его за руку.
- Ты заставил меня, думаешь, что я этого хотела? Думаешь, я хотела стрелять? Думаешь, мне хотелось такой жизни? Быть в постоянном страхе и трепетать?! - заплакала я в ответ - Мне никто не дал выбора. Тебе ведь хоть чуть-чуть понятно, что моя мать меня отвергла? Но каким нужно быть животным, чтобы оставить нашу родную мать и знать, что она будет страдать из-за нас? За что?! За то, что я, дочь, полюбила бандита? Скажи, как бы ты поступил, если бы это была твоя мать? - я начала еще сильнее плакать - Ты говорил, что решишь все, поможешь. Но, в конечном счете, ты ничего не сделал. Ты можешь не верить, но все, что я говорила на суде, было ложью, которую мне приказали говорить.
- Вся эта ложь, чистая правда. Она защищала свою мать. Либо ты глупая, либо... - сожалея ответил Гриша.
- Я не знала этого, они мне не сказали - ответила я, осознав, что все, что сказал Гриша, было правдой.
Мне стало плохо. Как будто кто-то сжимал мне горло. Я встала с кровати и отправилась к двери. Хотелось хоть немного свежего воздуха. Я надела футболку и вышла во двор.
Перед глазами стояло лицо моей матери, искаженное злобой. В нашей последней встрече, после того, как я отказалась помогать брату, она сказала мне, что я больше не ее дочь. Она выгнала меня и не принимала от меня никакой помощи. Она не пускала меня даже на порог. Вспомнила ее последние слова: "Я умру от горя из-за тебя, не стой у моих холодных ног. У меня больше нет дочери. Настоящие родственники не поступают так. Он же твой брат. На твоей совести две погибшие жизни, которой у тебя нет. Уходи прочь. Будь проклята. Все мои слезы вернутся тебе."
Меня спасло только то, что у нас с братом разные фамилии. Иначе меня бы уже давно уволили с работы. Но это уже не имеет значения. Почему они не сообщили мне? Возможно, она так приказала. Она даже не хотела слышать, что мой брат продавал наркотики не только распространял, но и убивал многих людей. Я всё узнала. Четверо подростков в возрасте пятнадцати лет погибли от передоза той самой химии, которую он им продавал.
На каком уровне ненависти можно находиться к своему собственному ребенку, чтобы даже после его смерти мне не сообщили о его похоронах?! Как такое возможно?! Как можно прожить все свои дни, неся такую тяжесть и злобу? Когда я поняла, что меня развели, обманув как малолетку, мне стало еще хуже. Генерал, кажется, знал, что я давно не общаюсь с моей матерью. Он использовал это. Но остальное – это моя заслуга. Я предала и подставила Варфаломеева. Что теперь будет? Что ждет меня впереди? – опираясь на скрипучую дверь, я задумалась. Как тяжело осознавать, как сильно я ошиблась. Как страшно понимать, что я выбрала мать, ее спокойствие, ее жизнь. А она... Она ненавидела меня до самого конца своих дней. Уже прошло столько времени, как ее нет. А я даже не знала.
За спиной раздался стук и шум падающих ведер в доме. Это вернуло меня в реальность. Я обернулась, вытерла слезы и сосредоточила свой взгляд.
- Что ты там болтаешь? Шумишь еще? – сказала я, увидев Гришу.
- Аня, зайди в дом, нечего там замерзать. Ты беременна.
Гриша был прав. Я вошла в дом, закрыв за собой старую, тяжелую дверь. Не хватало еще заболеть. Варфаломеев стоял на одной ноге и чуть не упал. По нему было видно, что ему плохо и что он слаб. Зачем ему вообще было вставать, как будто его звали?
- Не хватало прямо здесь лечь, - недовольно бормотала я. - Я тебя не подниму и даже пробовать не стану. Ползи обратно к кровати.
Я обошла Гришу, сняла свитер и отправилась в комнату. Нервы были на пределе. Я не переставала фыркать носом. Впервые в жизни мне было жаль не кого-то, а именно себя. Удивительно, но так бывает. Ты в одночасье прекращаешь быть семьей и дочерью. Но в чем же я виновата?! Что я не хочу разводить беззаконие?! Что я не хочу освобождать из тюрьмы преступника?! Да, он мой брат, но он получил, что заслужил.
- Ань, как ты всегда умудряешься это делать? – прокричал мне Гриша - Ты виновата со всех сторон, а из меня ты делаешь виноватого?!
- Варфаломеев… - я глубоко вздохнула и вытерла слезы. - Пусть я во всем виновата, пусть. Что из этого выйдет? Что будет дальше?! А тебе не суждено мне говорить о моей вине и грехах. Иди назад и вспомни, скольких ты сам уничтожил?! Тебе не хватит всей жизни, чтобы искупить свои грехи.
- Легче стало?
- Станет, когда ты исчезнешь из моей жизни. Навсегда.
- Тебе стоило пустить пулю в голову, а не подстреливать свои ноги... Ты носишь моего ребенка, не забывай об этом. И я не позволю ему расти без меня.
- Он не позволит... Кто тебя просил?! А если я не хочу, чтобы мой ребенок знал, кто его отец?!
- О своих желаниях думай молча. Они меня уже не волнуют.
- И все же, хотя бы в этом ты прав. Стоило стрелять не в ноги...
Ночью я не могла заснуть. В комнате царила темнота и глухая тишина. Чувствовалось, что Гриша тоже не спит, но он даже не дышал. Я напряглась. Я спала на соседней кровати, но казалось, будто мы в разных комнатах.
- Варфаломеев, ты спишь?
- Нет, - тихо, но не сразу ответил мужской голос. Он словно задался вопросом.
- О чем ты думаешь? - снова спросила я.
- Думаю, что нам нужно уехать из этой дыры. Тебе в положении нужен комфорт и цивилизация. Как минимум, достойный туалет. А вообще... Тебя должны наблюдать лучшие врачи, мало ли что…
— Мне здесь неплохо. Человек привыкает ко всему. Я не жалуюсь.
— Ты не должна привыкать к такому. Я знаю, ты упряма, но сейчас ситуация несколько иная, чтобы проявлять мне свои принципы и характер. Я знаю, ты скажешь, что тебе ничего не нужно от меня, я знаю, насколько ты гордая, но пожалуйста, забудь свою гордость, хорошо?! Этого не надо.
В комнате снова наступило молчание, только мурлыканье котенка, которая лазала по мне, нарушало его. Гриша перевернулся и тихо выругался, видимо, от боли в ноге.
— Очень болит? — спросила я, начиная чувствовать, как мою совесть мучает совесть.
— Нормально все. — коротко ответил Гриша.
— Давай я сделаю укол обезболивающего? Станет легче, и ты сможешь поспать.
— Такого обезболивающего, которое мне нужно, еще не придумали. Это не в ноге, Ань, вовсе не нога болит. Я ощущаю боль в совершенно другом месте, где-то в груди. Она не проходит, каждую минуту напоминает о том, что...
Я понимала, о какой боли говорит Гриша, хотя он не закончил и не договорил то, что хотел сказать. Наверное, о душевной. С того дня, когда я его предала, каждый день я живу с такой же проклятой, мучительной болью. Она не покидает меня ни на минуту, а теперь она стала даже сильнее. После того, как он рассказал о смерти моей матери, о всей ситуации в целом, когда я поняла, в какую игру они играли со мной, я чувствую себя разрушенной. Я подвела и предала человека, который верил в меня. Теперь моя совесть никогда не даст мне покоя. Как бы я ни поворачивала, виновата лишь я. Я ужасная дочь и ужасный человек. Но уже ничего нельзя изменить. Мне с этим придется жить...
Продолжение следует…