Ближе к утру стало морить в сон, я едва держался, Лапин посмотрел поверх берёзы, за которой мы укрылись.
- Идут, - прошептал он.
- Кто? – я не мог прогнать дремоту.
- Немцы, кто ещё?! Поднимайся. Вдвоём воевать будем.
- Живы останемся? Что видишь?
Лапин промолчал. От леса приближались тёмные фигуры, их было много. Я развязал свой вещмешок, облегчив доступ к гранатам.
- Справа трое обходят, может, знают о нас, - прошептал Лапин.
Я посмотрел в указанную им сторону. Действительно, трое немецких солдат обходили нас справа.
- Давай совсем близко подпустим, бить так наверняка?
- Давай, - ответил я на шёпот Лапина.
Немецкие солдаты подошли почти вплотную, какие-то двадцать метров разделяли нас от врага.
- А теперь огонь! – крикнул Лапин, дав длинную очередь из своего автомата.
Я не отставал! Стрелял на любое движение в снегу, но патроны экономил. Поняв, что он обнаружен, враг пошёл всем скопом. Мы прижались к друг другу плечами. Я сменил диск, Лапин тоже, пришло время гранат. Бросая одну за другой, я вспомнил несколько слов из молитвы, они слетели с моих губ. Тёмные фигуры отошли к лесу, мы перестали стрелять.
- А я говорил, что сегодня дремать нельзя! – кричал Лапин, я смотрел на него расширенными от удивления глазами.
Утром к нам пришёл младший сержант Ерёмин с десятью бойцами. Убитых немцев собирать не стали, только их оружие, пересчитали трупы.
- Пятнадцать! Вдвоём целый взвод положили! Ай, молодцы!
Ответить я не успел, понял, что теряю сознание.
В госпитале, узнав, откуда я, меня засыпали вопросами: «А правда, что Лапин мины видит? А правда, что опасность чует?». Ну, и всё подобное. Уже перед самой выпиской, я узнал, что нам с Лапиным присвоили звания младших сержантов. Пока добирался до своих, узнал, что Лапин был тоже ранен, но легко, остался во взводе.
Пришло пополнение. Это были бывшие штрафники. К нам попало двое. Один весельчак и балагур, второй угрюмый и замкнутый в звании сержанта. Взводный попросил за ним присмотреть, но причину не объяснил. Через неделю боёв, обосновались в немецком блиндаже, теперь мы тут хозяева. Мятая бочка, которая служила печкой, дымила, но никто не обращал на это внимание, все были рады теплу, которое она давала.
- Толя, нам воевать вместе, расскажи о себе, - обратился я к тому угрюмому штрафнику.
Он несколько минут молчал, а потом заговорил так быстро, что только успевай слушать:
- Чего рассказывать?! Пошли в атаку, я за взводного, его до этого убило. Только из оврага поднялись, нас миномётами расчесали, а потом пригладили из пулемётов. Оглушило или контузило - не знаю, лежачего меня в плен взяли. Три месяца могилы для немецких солдат рыл, а потом наше наступление или что там было! Освободили нас двенадцать человек. Расспросы, допросы, сам ли сдался, а дальше штрафная рота. Под Колотовым нас первыми в наступление послали, больше двух рот штрафников положили, я был дважды ранен, но живой. После госпиталя вернули орден и звание. Вот и весь рассказ.
Не дав мне ответить, в блиндаж вошли командир батальона и ротный. На ящике от миномётных мин появились два ордена Красной звезды и полфляжки водки. Так нас с Лапиным отметило командование за ночной бой.
Наступило лето 1944 года. Наше подразделение перебрасывали с одного направления на другое. Прошёл слух, что мы будем участвовать в освобождении Минска. Видимо к этому хорошо готовились, так как каждый день по дороге приезжали грузовики, они везли снаряды, патроны, продовольствие.
- Завтра реку форсировать будем, - сказал Лапин, - держись возле меня.
«Держись возле меня!» - легко сказать, но его слова я запомнил. Рано утром мы вышли к реке. С нашего берега поддерживала артиллерия, сапёры подготовили плоты. Я занёс ногу, чтобы зайти на один из них, но Лапин толкнул меня плечом в сторону другого. Я уже привык ему доверять, хотел что-то сказать тем, кто был на плоту, но Лапин меня остановил:
- Тебе не поверят.
Прямо на середине реки, в тот плот попал снаряд, не знаю, выжил ли кто. Мы же до берега добрались благополучно, если не считать, что были мокрые с головы до пят. Едва сошли на землю, бросились вверх. Не сказать, что берег был крут, но когда на твою голову падают гранаты, и строчат вражеские пулемёты, то даже самая высокая гора мира покажется так себе холмом. Мы наступали всю ночь. Бои то затихали, то вспыхивали снова. В темноте сложно разобрать, кто свой, кто враг, поэтому был приказ: вперёд никому не забегать. При свете утреннего солнца, мы поняли, что город Борисов наш.
Самый страшный для меня за всю войну бой, произошёл 3 июля того же года. Ошибкой то было нашего командования или так получилось, но мы оказались на острие удара немецких войск, которые пытались выйти из окружения. Когда гонят зверя, как думаете, он себя ведёт? Враг шёл напролом! Пулемёты перегревались, их расчёты матерились, матерились и мы, видя, что противник, не обращая внимания на многочисленные жертвы, прёт и прёт! Очень хорошо выручила наша артиллерия. Уж не знаю, где она находилась, но её удары были точны, заставляя врага хоть на несколько минут залечь, а нам давала время перезарядиться. Кем я только за этот день не был! Стрелял из «Максима», когда его расчёт был ранен, стрелял из противотанкового ружья, может и был с меня толк, но я не уверен, такому оружию не обучен. Ближе к вечеру мы окружили до роты солдат противника. Переводчик приказал им сдаться. На моих глазах немецкий офицер застрелился, а солдаты бросились на нас со звериным оскалом. Много сказано про рукопашный бой, но, то не про этот. Люди рвали друг друга, хлестала кровь, крики ярости и стоны раненых заглушали друг друга. Ни один немецкий солдат через нас не прошёл, но это далось высокой ценой. Во взводах осталось меньше половины боеспособных бойцов, но и те были настолько уставшие, что засыпали, положа голову на мёртвого врага. Вот что я видел.
Поступил приказ перерезать дорогу, по которой отходят немецкие войска. Перерезать – это понятно, но чем?! В моём взводе осталось семь человек, они едва стояли на ногах, в первом взводе - восемь. Взводных нет, погибли. Мы с Лапиным взяли командование на себя. Пошли через лес, а там болото, Лапин пошёл первым. Некоторые сомневались, но большинство шло за ним уверено. Вышли к дороге, а там тьма тьмущая немцев! Никого порядка у них не было, сказать проще – они бежали. Мы видели, как они спихивают с дороги свои пушки, танки. Сказать честно: это зрелище грело душу, но нам предстояло атаковать хоть и ослабленного, но всё ещё сильного противника.
- Пройди со своими вдоль леса и ударь в центр колонны, я как услышу тебя, здесь начну, - предложил Лапин.
Другого плана у меня в голове не было, я согласился. Прошло минут двадцать, когда мы заняли свою позицию. Я дал приказ открыть огонь.
Семь автоматов, всего семь! Первые три минуты мы чувствовали себя победителями! Но потом нам ответили. Ответили так, что мы вжимали свои тела в землю, пытаясь укрыться. Ударил Лапин, но я не думаю, что у него получилось лучше моего. Немецкая техника по-прежнему ехала, а пехота врага заняла оборону на обочине дороги. Говорят на икону надо молиться, может и так, но с того дня я молюсь на наших лётчиков. По колонне, в три волны, ударили ИЛы, ох и страшная была для противника смерть. Всё взрывалось, горючее из заправщиков разлилось по дороге, то тут, то там вспыхивал огонь, немецкие солдаты бегали живыми факелами. Я махнул рукой, призывая к атаке. Мы бежали, стреляя на ходу. Я лично убил трёх немецких офицеров, в чинах не силён. Только завязался бой на дороге, как из леса нас прикрыли. Потом я узнал, что это сержант, бывший штрафник, собрал кого смог из раненых и поспешил нам на помощь. Больше часа мы держали дорогу, больше часа мы не давали пройти по ней противнику. Когда подошли наши войска, в живых из пятнадцати человек остались всего трое.
В госпитале нас с Лапиным положили рядом. Меня несколько раз оперировали, на четвёртый день доктор принёс два маленьких узелка, положил по одному нам на грудь.
- Это то, что из вас достали. Человек не выживает после таких ранений.
- Просто повезло, - сказал я.
- В медицине нет такого слова. Выздоравливайте.
После того как нас покормили, я спросил Лапина:
- Ты знал, что так будет?
- Знал.
- Почему не предупредил?
- Ты бы тогда по-другому поступил?
Ответить мне было нечего, я постарался уснуть.
Нас с Лапиным выписали в один день. Возле крыльца госпиталя стоял «виллис». Молоденький сержант помог нам разместиться в машине.
- В штаб армии повезу, там для вас подарки есть, - загадочно сказал он.
Мы с Лапиным переглянулись, но промолчали.
В штабе было торжество. Туда-сюда ходили полковники, майоры, видел двух генералов. К нам подошёл капитан, узнав наши фамилии, проводил в большую комнату. Возле карты, спиной к нам, стоял человек с маршальскими погонами. Положив карандаш на стол, он повернулся. Я видел его фото в газетах, но не мог вспомнить фамилию, потом осенило – Василевский.
- Здравия желаю, - он первый поприветствовал нас.
Мы вытянулись так, как будто пытались достать головой потолок.
- Весь приказ зачитывать не буду, тут вот, - он положил на стол два листа бумаги, - всё написано. Это ваше.
Из штаба мы вышли с орденами Красного знамени. То, как прошло вручение таких высоких наград, оставило нехороший осадок в моей душе.
В своей части мы оказались лишь в конце октября 1944 года, и как говорится, с корабля на бал: предстояло брать город в Венгрии. Назначив нас заместителями командиров взводов, командование рассчитывало, что мы поможем совсем молодым лейтенантам справиться с их задачами. Рота подошла к городу ночью, света нет, ничего не видно.
- Товарищ лейтенант, что делать будем? – спросил я своего командира.
- Выслушаю Ваши предложения.
- Разведать надо, для этого один человек нужен.
- Всего один? – удивился комвзвода.
- Да, младший сержант Лапин, из соседнего взвода. Мы вместе воевали, я ему доверяю.
- Завтра спрошу.
- Сегодня надо!
Уж не знаю, как у него у него получилось, но через час Лапин был рядом со мной.
- Пойдём? – спросил я.
- Пойдём! – ответил товарищ.
Ещё взяли с собой бывшего штрафника, уже знакомого нам сержанта. Он, кстати, в том бою тоже был ранен, но в часть вернулся раньше нас.
Вышли после полуночи, над нашими головами висел месяц.
- «Языка» бы взять, - прошептал я.
- То дело хорошее, пока глазами посмотрим, - ответил Лапин, всматриваясь в темноту.
- Через кусты пойдём, - решил я.
Хоть среди нас был боец старше по званию, разведкой командовал я.
- Нет, - заявил Лапин, - к тому дому идти надо.
На отшибе виднелся дом, мы стали красться к нему. Судя по разбитым в окнах стёклам и распахнутой настежь входной двери, в доме давно никто не жил. Поднялись на чердак, но и оттуда ничего не видно.
- Ближе нужно подойти, - решил я, Лапин кивнул.
Опасаясь столкнуться нос к носу с охранением противника, мы шли осторожно. Возле дерева мелькнул силуэт человека, я подал знак остановиться, все замерли. Подождав несколько минут, мы продолжили путь, сержант, идущий последним, чертыхнулся, мы обернулись. Сдерживая себя, чтобы не выругаться, он вытирал ноги о траву, у немцев здесь было отхожее место. Вляпался наш сержант. Я решил дальше не идти, а что, место хорошее, кто-нибудь да придёт. Прошло больше получаса, мутило от запаха экскрементов, но что поделаешь. Кто-то приближался, мы перестали дышать, чтобы себя не выдать. Немец появился с той стороны, откуда мы никого не ждали. Шёл осторожно, наверное, старался не повторить конфуз нашего сержанта. Поставив свой карабин возле дерева, он принялся расстегивать штаны. Я чуть подался вперёд, готовясь к атаке, но Лапин остановил меня взглядом. Немного покряхтев, немец оделся. Всё. Чего ещё ждать? Я в два прыжка оказался возле него, отшвырнув ногой карабин, накинулся на солдата. Его испуг прошёл быстро, открыв рот, он так закричал, что у меня заложило уши. Лапин зажал его голову между ног, но было поздно. Совсем рядом, всего в десяти метрах, вспыхнули фонарики, над нашими головами пролетело несколько пуль.
- Всё, братцы, уходите! – сержант придвинул к себе карабин немца, - прикрою.
- Все уйдём! – сказал я.
- Нет. Туда посмотри.
В нашу сторону бежало несколько немецких солдат.
- Уходите! – сержант повернулся к врагу и сделал несколько выстрелов.
- Пошли, Лапин, - я потянул товарища за рукав.
Где бегом, где быстрым шагом, мы пересекли открытое место и упали за толстым пнём. Сержант вёл бой, были слышны выстрелы, разорвалась граната. Перевалив пленного через поваленное дерево, я прислушался. Выстрелов не было.
Продолжение следует. 2/3
