Для западной культуры характерно подмена правды или истины на ложь об эффективности. Истину подменяют мнением. Мир не познаваем по Сократу и Канту. Нужно отбросить западную псевдонауку и разработать. Истинную Науку. Как Риторику Софизмов. О непрерывном, мгновенно творимом Мире. В данной книге. Мной излагается. Краткая справка. О Русской Философии. От профессора
Ф. И. Гиренок. В книге поставлен вопрос о необходимости русским философам мыслить самостоятельно. Если мы не станем этого делать. То вся Русская философия. Будет простым зеркалом. Культурной жизни запада.
Русская Философия по Ф. И. Гиренок
Профессор Федор Иванович Гиренок. Является заведующим кафедрой философской антропологии МГУ. Как исследователя актуальных вопросов философии человека. Его антропология весьма специфична. И начинается с искренней озабоченности. Об ускользании человеческой субъективности. Из онтогносеологического дискурса. Гиренок приобрел репутацию одного из наиболее интересных современных отечественных мыслителей
Профессор Ф. И. Гиренок. Один из ведущих современных российских представителей. Такого направления в философских исследованиях. Как философская антропология.
Ф.И. Гиренок . Один из самых ярких и оригинальных представителей современной русской философии.
Философскому стилю Ф.И. Гиренка присуще ирония и парадоксальность. Граничащие порой с эпатажем.
В начале 80-х гг. прошлого века. Ф.И. Гиренок создал концепт “русского космизма”. В 90-е гг. описал основные принципы метафизики пата и заговорил о патологии русского ума. В начале 2000-х гг. разработал теорию аутестического сознания. Федор Гиренок настаивает на ускользании бытия и полагает, что последней территорией человеческого является аффект. Гиренок приобрел репутацию одного из наиболее интересных современных отечественных мыслителей. Его основные концепты — это, прежде всего, грёза, социальная галлюцинация, призракология, сингулярность и т. д. Предметом исследования Гиренока является бытие «человека галлюцинирующего». Галлюцинирующий человек понимается как неуловимый. Для аналитической рациональности феномен. Абсолютно чуждый Природе. Но доступный для идеации.
Его называют даже соловьем русской философии. Это имеет непосредственное отношение к авторскому стилю письма. Его характеризуют такие черты, как афористичность, интроспективный и разговорный синтаксис, преобладание кратких высказываний, модульная архитектоника. Афористичность сопоставима с характерной для русской философии манерой. Сближающей его с Бердяевым или Шестовым. Гиренок использует метод полифонии концептуальных голосов. То, что Ж. Делез определил как «концептуальный персонаж». Ими выступают лица. Наделенные философом правом. На выражение его мыслей. Имманентные плану содержания текста. Если Делез приводит в пример Платона. Использовавшего Сократа в качестве концептуального персонажа. У Гиренка таковыми выступают философы и поэты. Среди них особенно важны Декарт и Фуко, Ницше и Хайдеггер, Протагор и Парменид, Кант и Мейясу. В качестве основателя человекомерного стиля мышления. Гиренку важен Протагор. Ницше и Хайдеггера Гиренка упрекает в невнимательности к галлюцинациям. Отменяет он Аристотеля. С его вопросом существования. Гиренка особо выделяет концепцию продуктивного воображения Канта.
Сингулярная антропология Гиренка. Заключается в следующем. Людям дано то. Что не существует. А то. Что существует. Нам не дано. Поэтому тезис Протагора. О человеке как мере всех вещей. Это первая интуиция. А тождество бытия и мышления. Исключает человека. То. Что не существует. Дано нам. Реально.
Основоположник антропологии для Гиренка — Протагор. Вещи не просто коррелируют с человеком. Но они возможны. Благодаря человеческой субъективности. Последнюю нельзя отождествлять с сознанием. Поскольку оно находится во времени. И поддается генеалогическому анализу. А субъективность в иллюзии. Вне темпоральности. Человек по своему существу. Художник. А не бесконечно эволюционирующее животное. Продуктивное воображение оформляет феномены по Канту. Используя априорное свойство меры. Человек — мера всех вещей. А быть мерой. Значит быть тенью вещей. Изъятой из реальности. Тень предполагает источник света. И тут ставится вопрос о Боге. Если эта инстанция. В качестве источника принимается. То между Богом и человеком стоит мир объектов. Трактуемый. Либо онтологически. Как конец человеческого. И выход в техническое. Либо символически. Как предложение к трансцендированию. Отсюда начинается разговор о сингулярности. И вызов нечеловеческой антропологии.
Предметом сингулярной антропологии. Является. Не дискретно выделенное тело. А событие. Учредившее символический порядок. Таким событием. Является «взрыв галлюцинаций». Этот взрыв. И есть человек. Как историческая данность. Из Бытия. Взрывом галлюцинаций. Был исторгнут мир идей. И человек. Который стал раздвоенным. Человек не центр мира. А его явное недоразумение. Рационально объяснить появление человека во вселенной невозможно. И все-таки есть некое призрачное бытие. Причиной которого является человек. Речь идет о субъективности. Двойственность бесконечной глубины субъекта. И бесконечной «дали» объектов. Гиренок считает главной антропологической проблемой. Галлюцинации — это плата за жизнь в группе. За право реагировать на то. Что тебе говорят не твои органы чувств. А коллективные представления. Человек живет в социуме. Но мышление происходит в одиночестве. И оно девальвирует социальные ценности. Природа которых коллективный бред. Человек должен перестать видеть какие-то вещи. Чтобы быть вместе со всеми. Передача смыслов другим. И запрос на понимание от других. В любых жизненных практиках. Оказываются невозможными. Возникает замкнутый круг. Как можно принять сингулярную философию за значимый. Потенциально приводящий к истине. Путь мышления. Если она такой же способ передачи смыслов. Как и другие галлюцинации. Оформленные в социальные ценности.
Мысль вне реальности — греза. Но вернуться к реальности. Означает утерять субъектность в социальности. Трагизм человека в том. Что верность истине требует эскапизма. Внутреннее галлюцинирующее состояние. Алгоритмизированное социальными нормами. Вызвано внешним состоянием общества. Это состояние техноцентричное и дигитальное. При этом внутреннее сингулярное. Встроено во внешнее техническое. Окружено им. Но исключено из него. Субъект принадлежит субъективности внутреннего. Объектно-ориентированная онтология не избавляется от субъекта. Но отождествляет его с субъективностью. Как условием сознания. А затем уже отменяет саму субъективность. И субъекту приходится стать. Целиком внешним. Для актов хозяйствования. В предметном мире. Человек разумный превращен. В человека экономического.
Поглощение субъективности технореальностью. Связано с превалированием органики-интеллекта. Над духом-сознанием. Органика и интеллект проглотили человечество. То есть. У человека. Есть общий признак. Как с органикой. Так и с машинами. Но, поскольку антиэссенциализм не принимает сущности человека. Он растворяет его в этих двух полюсах. И человек становится ассамбляжем биологического и дигитального. Антропология «постава» оказывается нечеловеческой. И оцифрованное общество перестает быть социальным. Оно становится технической реальностью. Обществом без людей.
Между субъектом и объектом. Стоит сон, греза. Та область реальности. Где не может существовать техника. Куда открыт доступ только субъекту. Сингулярная антропология предлагает человеку «дом». Место встречи с мудростью. Куда не посягнут безликие силы объективных стихий. Русская философия опирается. При исследовании Природы на понятие Творения. В странный Миг Настоящего. В Русской Философии. Категорический императив в Душе человека. Включает априорные понятия. Заданные человеку от природы. Такие. Как Совесть и Жалость.
Манифест Русской Философии по Ф. И. Гиренок
1. Философия сегодня перестала быть любовью к мудрости. Любовь к мудрости осталась там, где она и была – в античности. Философия для нас – это сознательное сумасшествие. Почему сумасшествие? Потому что быть сумасшедшим – это единственный способ в эпоху числовых измерений не быть исчисленным. Человек – это не алгоритм, а неожиданное вдруг. Почему сознательное? Для того чтобы избежать пребывания в доме для сумасшедших.
Философия – это не онтология, не наука о бытии. Для нас бытие – это не то, что выражается словом «есть». Бытие – это то, чего нет, но что дано человеку. По-скольку его нет, постольку о нём ничего нельзя сказать. Поскольку оно дано, постольку о нём ничего нельзя сказать на языке истины. О нём можно говорить только правдоподобно, как о призраке. То, что дано, дано не извне. Всё внешнее не дано, хотя и существует. Всё внутреннее становится. Для нас бытие – это врата в мир сновидений, но эти врата всегда заперты. Почему? Сегодня это главный вопрос, на который пытается ответить философия.
Философия – это антропология. Наивные греки думали, что в мире есть сущее и ничего больше нет, кроме сущего. Они ошибались. Мы исправляем их ошибки. В мире ещё есть то, что дано человеку. И это не вещи. Эту данность называют разными словами – грёзы, видения, кажимости, образы, галлюцинации. Все существующие антропологии ищут место человека в мире. Мы его не ищем, потому что знаем, что для человека нет места в мире. Мы говорим: не человек часть мира, а мир часть человека. Этому научила нас русская философия. Что это значит? А это значит, что человек всегда будет находиться как бы в подвешенном состоянии. Он будет чувствовать себя, как пассажир без места в вагоне природы. И с этим чувством ничего поделать нельзя.
Чему научили нас греки? Тому, что человек – это душа. Но если человек – это душа, то тогда вселение души в тело – это смерть человека. А отделение души от тела – это подлинная жизнь. Так думал Платон. А что думал полис? Народ? Он думал иначе: для него смерть – это отделение души от тела, а рождение – вселение души в тело.
Мы пойдём не за народом. Мы пойдём за Платоном. Почему? Потому что он нашёл источник света в самом человеке, а не вне его. Мы пойдём за ним, но своим путём. Мы говорим, что в мире есть только тела и силы. Но это ещё не всё, ибо так говорил и Делёз. Мы говорим, что в нём ещё есть свет. И пока в мире есть свет, в нём будут грёзы. В отличие от Делёза, мы знаем отличие между телами для эволюции и телами для грёз.
В европейской философии утвердилась мысль о том, что человек – это живое разумное существо. Но после того, как появились неживые разумные машины, эта мысль потребовала корректировки. Эта коррекция достигается посредством стирания границ между живым и неживым, с одной стороны, и разумным, и неразумным, с другой стороны. Тем самым европейская философия растворила в себе яд толерантности и отравилась. Она перестала вообще что-либо понимать в человеке. Человек теперь, говорит Делёз, не пещерное существо, измеряемое глубиной, и не душа-птица, измеряемая высотой, а плоское животное поверхности, подобное блохе или клещу. Мы говорим: человек не плоское животное поверхности, а существо, связанное с иным миром, пытающееся пробудиться. Выход из ситуации найден в рамках Московской антропологической школы, и называется он сингулярной антропологией.
2. Что такое сингулярность? Это то, с чего всё начинается и чем всё заканчивается. Гераклит назвал сингулярность мировым пожаром и заплакал от безысходности судьбы человека. Сингулярность не определяется, а описывается. Но у описания есть пределы. Например, Хокинг хотел описать всю вселенную. Для того чтобы это сделать, ему нужно было бы описать и описание вселенной. Но этот путь ведёт к дурной бесконечности.
3. В человеческой жизни всё начинается с рождения человека. Рождение первого человека – это точка сингулярности. Мы называем её взрывом галлюцинаций. Описать эту сингулярность – значит свести двойственность человеческого существования к чему-то одному и неповторимому. Когда мы смотрим на себя в зеркало, мы раздваиваемся. Нас двое: один в зеркале, другой перед ним. Когда мы видим сны, мы раздваиваемся: мы спим на диване у окна и одновременно мы бродим в сновидении. Когда мы мыслим, мы раздваиваемся: мы едем в метро и ещё мы удерживаем себя в какой-то мысли. Сингулярность – это точка, в которой сходятся сон и явь, тело и грезы, реальное и идеальное.
В этой точке совпадают смыслы и события. В ней всё возможно и ничего нельзя. По сути дела, в ней существует мир, который иногда почему-то называют монадой. Мы говорим: монады не умирают и не рождаются. Умирает и рождается человек. Сегодня его рождение и смерть становятся не делом природы, а делом техники. Мы знаем, в какой точке закончится техническое отношение человека к самому себе. Это – точка сингулярности.
4. В девятой серии «Логики смысла» Делёз попытался объяснить нам, что такое сингулярность. Спасибо ему за это. Он говорит, что сингулярность – «Это поворотные пункты и точки сгибов: узкие места, узлы, преддверия и центры: точки плавления, конденсации и кипения: точки слез и смеха, болезни и здоровья…». Мы слушаем и недоумеваем. Почему он не сказал главного? Делёз забыл сказать про сновидения. Он забыл сказать, что в точке сингулярности мир выворачивается наизнанку. Сновидения – это изнанка мира. Но мир – это не лента Мёбиуса. Мир вещей расширяется в сновидении и в этом расширении уже не зависит от вещей. Делёз отождествляет события и смыслы. Мы их разделяем. Мы знаем, что воображаемое переполнено смыслами, а реальность кишит только событиями. Смыслы – это не события, а события не смыслы. Они ведут между собой непрерывную войну. Они не совозможны, ибо когда они совозможны, начинается зона сингулярности. Реальность всегда бессмысленна.
Воображаемое всегда бессобытийно. Смыслы лишают событие состава событийности, а события обессмысливают смыслы. Сон не пустое место воображаемого. В нём встречается то, что не может быть по законам реального мира. Человеческое всегда существует по логике сновидения. Мы видим эту логику в виртуальной реальности. Нечеловеческое существует по логике событий. Граница между человеческим и нечеловеческим исчезает только в точке сингулярности.
5. Мы полагаем, что суть человека состоит не в высоте и не в глубине, и тем более не в поверхности, а в сновидении. Мы сожалеем, что французский постструктурализм не с нами, что он не пошел к досократику Гераклиту. Он предпочел укрыться за стоиками, чтобы сказать: «Всё, что происходит, всё, что высказывается, происходит и высказывается на поверхности». Мы говорим, что на поверхности вообще ничего не происходит и не высказывается. Поверхности хороши на липучках для мух. Всё происходит во сне. Если мы смотрим и не видим, то мы спим. Если мы слушаем и не слышим, мы спим. Антропологическая граница пролегает не между вещами и предложениями, как думал Делёз, а между человеческим миром и нечеловеческим. Сон – это граница. В нём зияет изнанка мира, которая, как воронка, засасывает события и смыслы, показывая их с неожиданной стороны. Если мы не можем заметить зияние как зияние Бога, мы спим, проваливаясь в бездну, из которой нет возврата.
6. Современные антропологии хотят установить связь с другими возможными формами восприятия мира. Они находят их у художника Бэкона и ищут у комара. Мы не столь наивны, как поклонники чудовищного очеловечивания твари и оживотнивания человека. Нам не нравится Симондон и его опыты по описанию серии касаний тела к самому себе. Мы отказываемся от расширительных толкований слова «сам» и не считаем, что существует столкновение тела с самим собой. Фреге ошибался, когда говорил, что вещи вступают в отношение с самими собой. Чтобы вступать в отношение с собой, нужно не пространство, в время. А его у вещей нет. Если бы тела сталкивались с самими собой, у них были бы сновидения и мы жили бы в этих сновидениях.
7. Поэтому мы не видим в точке сгиба сингулярную точку, определяющую способ телесности. Московская антропологическая школа считает, что в каждом человеке обитают призраки. И каждый из нас пытается дать им образ
или слово. Но эта попытка совершается не на поверхности, а в пространстве между внутренним и внешним. В сингулярной точке происходит столкновение тела не с самим собой, а с точкой зрения на себя. В мире Лейбница все возможности существуют одновременно. В одних первое предшествует второму, в других второе предшествует первому. В каких-то и первое, и второе существуют вместе. В каких-то нет ни второго, ни первого. Миров много. Но не в каждом из них существуем мы с вами. В мире, в котором существует человек, нельзя изменить прошлое, нельзя попасть в будущее, нельзя встретить своего прадедушку и убить его. Мы считаем, что миров может быть много, но Бог
один, а человек есть сингулярное событие.
8. Предметом сингулярной антропологии является не дискретно выделенное тело человека, а событие, внутри которого стал возможен человек. К этому событию нельзя прийти, придерживаясь логики, к нему не ведут законы и правила. У него нет прошлого. Это событие – серия взрывов галлюцинаций. Предметом сингулярной антропологии является множественная конфигурация типа: человек-картина или человек-кукла. В этой конфигурации некое множество галлюцинирующих существ объективирует свои галлюцинации. Вращаясь вокруг чувственно-сверхчувственных предметов, они становятся людьми. При этом внешние связи, вызванные этим движением, составляют содержание их внутреннего мира. Сингулярная антропология обратилась к тому изначальному, что было сказано греческой философией, и напрочь было забыто новоевропейской философией. Сегодня мы говорим, что человек – это существо, спящее наяву, и обращаемся к философии Гераклита, из темноты которой извлекаем новые темы и смыслы. Идея сна изначально связана с живописной идеей зримости. Зримо сущее и образы, хотя образы – это не сущее. Образы есть для дня и ночи. В «Государстве» Платон говорит, что живопись – это сон для бодрствующих, а сновидения – это живопись, созданная богами для спящих.
9. Мы спрашиваем: почему мы спим, когда спим, и мы спим, когда бодрствуем? И отвечаем: мы спим потому, что единственные среди тысяч других сущих мы открыты внутреннему, мы отданы времени. Мы спим, потому что наш сон – это недостижимое желание стать выше себя, подняться над собой, над тем в нас, что принадлежит природе.
10. Мы избавились от языка презентаций и репрезентаций. Наша самость – это не представления, а мы сами прямым и непосредственным образом. Самость – это наше самостояние. Ничто не отделяет нас от самих себя в момент, когда мы сами стоим. Самость – это не субъективность. Это реальность, которая не ищет себя вне себя. Мы знаем, что органика галлюцинирует, а эволюция блокирует способность к галлюцинациям. Только человек есть существо, «спящее наяву». Мы передаем привет Гераклиту и смеёмся над Аристотелем и его политическими животными. Нам не по пути с осами и журавлями старика Стагирита.
11. Парменид выкинул человека из понятия бытия и этим определил судьбу европейских народов. Европа устремилась к миру нечеловеческого. Парменид думал, что бытие бытийствует вне связи с тем, что бытийствует человек. И ошибся. Мы исправляем ошибку Парменида. Мы не Европа. Мы знаем, что бытийствует только человек, потому что только человек грезит. Бытие – это не присутствие сущего. Бытие, вопреки Хайдеггеру, не выше человечества. Оно зависит от человека. Бытие тождественно мысли о бытии только в том случае, если бытие – это галлюцинация, возвышающий нас обман, а не присутствие присутствующего. Мы дарим своё открытие Хайдеггеру.
12. Мы знаем, что если бы Парменид мыслил человека, как Гераклит, то самолеты бы сегодня не летали, бомбы не взрывались, технологическое не угрожало бы нам нашим исчезновением. Жаворонок, ликуя, по-прежнему
устремлялся бы к солнцу, и мы бы жили в своём внутреннем мире, наполняя его внешними связями, как живут в нём крестьяне и как жили в нём художники палеолита. Человек – мера всех вещей существующих, что они существуют,
и несуществующих, что они не существуют. Этими словами мы передаём привет Протагору.
13. Бытие-в-мире – галлюцинация европейской философии, которая не сумела даже поставить вопрос о человеке. Человек – это мировая сингулярность. В мире мы не у себя дома. В нём мы гости. Грезы – наш мир. Мы из мира сновидений. Наша ненормальность – ключ к пониманию космических событий. Мы говорим: человек –центральное событие космоса.
14. Аристотель в первой главе 7 книги своей «Метафизики» писал: «Вопрос, который издревле ставился и ныне и постоянно ставится и доставляет затруднение, – вопрос о том, что такое сущее». Аристотель задал вопрос: что есть сущее? Ницше на него ответил: «Суть сущего в воле к власти». Человек у Ницше растворился в сущем. Дело не в разуме, сказал нам Ницше, а в воле. И этим сказанным был исчерпан весь интеллектуальный ресурс новоевропейской философии. Начался кризис метафизики. Бог лишился воли.
15. Мы отклоняем мысль Ницше. Нас не интересует ответ на вопрос «почему есть что-то, а не ничто?». Мы знаем, что в мире есть третья сторона, в которой каким-то непостижимым образом соединены первые две: сущее и несущее. Эти стороны соединяются в вещах, которые существуют, если мы хотим, чтобы они были. Эта сторона есть сон наяву. Для того чтобы жить в мире, нужна сила. Для того чтобы жить в мире грёз, нужна воля. Она нужна для того, чтобы одну галлюцинацию связать с другой. Воля требует времени. Мы точно знаем, что человек живёт в тёмном лесу, но этот лес не природа, а внутренний мир человека. Не свет разума может вывести из него, а отчаянная решимость человека идти по прямой. Чтобы быть, надо решиться быть. Сама воля может быть только у того, кто презрел эволюцию и спит наяву, кто рассеян, несмотря на то, что лежит, как говорит Ницше, в задумчивости на спине тигра. Спать наяву – значит следовать морали. Для человека тигр – это весь мир. И этот тигр, рано или поздно, съест человека.
16. Мы считаем, что человек – это не волящий зверь, не часть вечной природы, а сингулярное существо, единственное в своем одиночестве. Человек единок. Убегая от природы, человек загнал себя в сознание и запер себя там.
17. Мы исправляем ошибки философии Декарта и Спинозы. Мы говорим, что человек – это не субстанция и не субъект. Нельзя быть субъектом относительно того, что было до тебя. Нельзя быть субстанцией того, что будет после тебя. То, что было до тебя, не определяет тебя. Быть субъектом сегодня –
значит выбирать своё тело, пол, родину, родителей, религию, родственников. Мы считаем, что быть субъектом – значит сегодня только одно: решиться на отказ от субъектности. Мысли – это наши сны, которые приходят к нам не тогда, когда мы захотим, а тогда, когда они сами захотят. Никто не может управлять снами.
18. Сознание – это время чувствовать себя. Внутреннее чувство может двигаться либо к Я, либо от Я. До Я сознание не обнаруживает себя и существует вне представления самому себе. Это тёмное сознание или, как говорит Кант, тёмное представление. Тёмное сознание – это пульсация множества нерассказанных грёз и самоощущений. Рассказывать – значит согласовывать свои пульсации с другим, добиваться признания. Что значит согласовывать свои галлюцинации с другим? Это значит искать точку, в которой мышление поворачивается к себе, а бытие – к себе. То есть согласие – это точка, в которой мысль о бытии становится не тождественной бытию. А поскольку галлюцинация – это и есть бытие, тождественное мысли о бытии, постольку она взрывается, рождая в нас чувство реальности.
19. Другой – это язык, который, как разбойник, поджидает каждого из нас, и ты либо успеешь создать свой язык, либо тебе придётся говорить на языке другого. Если ты создашь свой язык, тебя ждёт непонимание. Непонимание выводит тебя из модуса забвения своей самости, но создаёт проблемы с другим. Если ты заговоришь на языке другого, тебя будут понимать. Что значит будут понимать? Это значит тебя заставят отказаться говорить от своего имени. Тёмное сознание недоступно для языка, ибо оно отсчитывается не от Я, выступая как место встречи потоков желаемого и не желаемого. Точка отсчёта возможна после Я. С заполнения пустоты «Я есть» начинается язык. Движение сознания от Я обнаруживает всё, кроме себя. Но это всё – не-Я. Нельзя искать
причину Я в не-Я.
20. Мы смеёмся над нечеловеческой антропологией. Мы не роботы. Искусственный человек – это изобретение обезумевшего научного сознания. Мы знаем, что было время, когда люди не отличались от животных. Это было время до мифа. Но мы знаем, что затем был взрыв галлюцинаций. И появилось фундаментальное различие между нами и ними. Мы – люди времени. Они – пространственные существа. У них интеллект упакован в инстинкт. У нас естественный интеллект упакован в сознание. Мы смеёмся над учеными, которые хотят вытащить его из этой упаковки. Они думают, что причина сознания лежит вне сознания. Философия же всегда знала, что причина сознания лежит в самом сознании. Мы видим, что от чистого разума Канта прямой путь ведёт к нечеловеческому разуму и в конце концов приводит к искусственному интеллекту. Старый Кант это понял и стал антропологом, назвав философию наукой о внутренних принципах выбора между разными целями. Поэтому наш привет – Канту. Мы охраняем аффект – последнюю территорию человеческого. Аффект – это не трамплин. Эмоция – это способ воздействия человека на самого себя. Наши упования не на мозг, этот жалкий кусок материи, а на сознание, великую субъективность мира. Для нас чувствовать – значит воображать, любить – значит сходить с ума. Никогда ни один алгоритм не сойдет с ума.
21. Нам смешна антропологизация мира. Нас забавляют стыдливые гуси этологов. Мы не обезьяны. Между нами и обезьянами стоит одна маленькая вещь – в отличие от них мы сумели подчинить себя своим галлюцинациям. Кто научился это делать, тот может подчинить себя своим целям. Кто не научился это делать, тот обезьяна вечности. Человек – это непрерывно возобновляемая цель человека быть самим собой. Нас удивляет наивность Фуко, который думал, что появление злокозненного гения – это всего лишь упражнение сознания, от начала и до конца контролируемое субъектом. Мы говорим: субъект сдулся. Мир, в котором голова всему искусственный интеллект, не совозможен с миром человека. Искусственный интеллект как интеллект, лишённый органики и целеполагания, намного существеннее, чем обман злого гения, чем простое помрачнение мозга парами чёрной желчи. Он убаюкивает нас, ибо берёт на себя функции разума, усмиряющего наше безумие.
22. Мы не боремся с прошлым. Мы принимаем его таким, каким оно было. Не в нашей воле менять прошлое. Но мы не хотим, чтобы оно повторялось вновь и вновь. Мы не хотим его переписывать. Мы хотим быть, как дети. Быть без прошлого и без будущего. Быть в непрерывно длящемся настоящем. Это
наше время.
23. Вечное возвращение одного и того же не для нас. Оно для тех, кто слишком позитивен. Кто потерял своего двойника и перестал грезить в желании стать постчеловеком. Мы не позитивны. Заратустра нас не убеждает. Мы грезим, и поэтому мы всегда в настоящем.
24. Мы вернём время тому, кто его породил. Мы вернём его языку. Антропологическая катастрофа нашего времени началась с того, что язык встал на место сознания. Мы знаем, что человек – сторож воображаемого, а не пастух бытия.
25. Искусственный интеллект пусть выводит следствие из посылок, мы научим его ловить алгоритмы. Но мы знаем, что мысли по улицам не бегают. Алгоритмы не взрываются. Между тем, каждая мысль – это взрыв галлюцинаций, рождение сознания.
26. Природа любит прятаться. Мы найдём ее тайники. Но метод – это не наш путь. Метод нужен для того, кто идёт по колее, кто привык идти за кемто. Мы ни за кем не идём. Мы против линейного мышления. Против однозначности суждений. Мы за клиповое мышление, за многозначность слов сознания.
Фейерабенд нам ближе, чем Поппер, Кун, Лакатос и прочие методологи.
27. Сегодня многие думают, что наука – это мера мышления. Мы думаем иначе. Технологическое применение науки убивает науку. Наука сегодня не мера мышления, а его противник. Мышление – это не логика. Мышление – это спонтанность. Мыслят парадоксами, многозначными образами. Наука, любимое дитя философии, стремится к однозначности. Это и определяет горизонт её существования. Учёный сегодня – это не революционер. Он, как правило, ретроград, реакционер, потому что он привязал себя к опыту и забыл о необходимости путешествия в мир воображаемого. Наука не нуждается в философии. Она теперь сама себе философия.
28. Кто грезит, тот прокладывает новые пути, тот мыслит, а не анализирует слова тех, кто когда-то думал. Мы дадим аналитикам возможность анализировать. Пусть они играют в свои пустые игры.
29. У нас нет проблемы выбора. Мы свободны. Мы знаем, что для всего есть причины. Мы также знаем, что всё случайно. Мы знаем, что жизнь человека – это всегда бросок игральных костей. Одно из двух, и нет никаких оснований. Мы знаем, что плата за этот бросок – наша вечная раздвоенность. У каждого из нас есть свой двойник. Все мы раздвоены. Животные не смогут принять нас с нашей раздвоенностью. Оставим их природе. Их тела созданы для эволюции, а не для грёз. Они слишком позитивны, чтобы сходить с ума. Для нас нет проблемы дара. Мы не домашние животные, как мул, мы одариваем, а не накапливаем.
30. Мы хотим иметь дело не со знаками, а с самими вещами. Дерево – это не знак дерева. Это анахронизм мышления Пирса. У нас ещё живо чувство реальности. Когда мы смотрим на дерево, мы видим дерево, а не знак. Для нас дерево стоит в поле, а знак существует в сознании. Так мы передаём привет Пирсу. Мы знаем, что только у того, кто галлюцинирует, возможно чувство реальности. Никакой реальности самой по себе нет.
31. В человеке мир свернулся. В нас появилось внутреннее. Спасибо за это палеолиту. Позитивные науки увлекают нас сегодня цифровой культурой. Они хотят, чтобы мы развернули то, что в нас свернулось. Они хотят, чтобы мы стали плоскими. Культура предлагает нам нас оцифровать. Мы вспоминаем цифру семь Пифагора и улыбаемся. Мы – органика. Наша почва – земля. Нам угрожает кремний. Он принадлежит космосу. Человек не выдержит испытание бездонным миром, ибо выдержать это испытание – значит превратиться в лучистую энергию. Здесь мы отклоняем проект Циолковского и примкнувшего к нему Делёза. Если нечеловеческое попытается нас ограничить цифрами, мы противопоставим ему своё сумасшествие.
32. Философия – это наш нематериальный актив, который никак не отражается в действующих системах учета и экономических показателях. Цивилизация не заставит нас перевести нашу субъективность в цифровой актив. Мы люди – это органика первого шага. Мы – художники. В субъективности нашего первого шага рождается идея объективности второго. Любое число нуждается в повторении, в воспроизведении. Человек – нуждается в произведениях непрерывно длящегося первого шага.
33. Нам не по пути с дигитальной философией. Почему? Потому что эта философия лигитимизирует схлопывание внутреннего мира и внешнего в цифре. Цифра завершает деантропологизацию мира. Европа торжествует, пронумеровав родителей и половую принадлежность человека. Где есть цифра,
там, говорим мы, совесть не нужна. Тем самым мы посылаем привет Аксакову.
34. Цифровая культура – это культура данных. Большие данные пытаются заменить сознание. Данные – это не бумажные документы, переведённые в электронный формат. Это информация о достойных веры фактах, информация, пригодная для алгоритмической обработки. Число – это язык науки и технологий. Мы не технологические детерминисты. Мы не хотим подчиняться гибельной судьбе современной науки и технологий. Наше мышление уже само по себе должно перестать быть техническим, чтобы не подпасть под власть науки и техники, потому мы все поэты, писатели. Наш язык ищет не число, а метафору. Мы любим парадокс, а не логику. Мы ищем абсурд, а не истину. Мы не из тех, кто хочет вернуться назад к Аристотелю.
35. Чтобы мыслить, нужно воображать. Нужно научиться придавать смысл бессмысленному. Нас интересует не язык, а речь, которая соединяет реальное и воображаемое. Науки о мозге ничего не знают о воображаемом. Наш мозг слишком примитивен, чтобы, минуя сознание, реагировать на символы. Искусственный интеллект лишь повторяет операции, совершаемые человеком. Человек – ритм, но не алгоритм. Не число, а чистый цвет, чистый звук и чистая форма непосредственно воздействуют на человека. Ничто во внешнем мире не является цветом, звуком и формой. Это всё то, что возникает и существует во внутреннем мире человека. Мы – новые антропологи.
36. Кто хочет думать сам, тому не нужно быть вместе с другими. Мысль – это не согласованное с другими путешествие в мир воображаемого. Согласованная мысль – это не мысль, а событие языка. Интеллектуальная элита сегодня не мыслит, она бредит согласованиями, которые лежат в основе любого общества.
37. Коллективные галлюцинации, закреплённые в формах языка, составляют содержание социальных отношений. То, о чём мы вместе со всеми говорим, это и есть социальное. Чтобы говорить вместе со всеми, нужно игнорировать то, что ты чувствуешь. Любой социум имеет слепое пятно, то, что нельзя увидеть. Нельзя увидеть самообман.
38. Дело не в том, что человек владеет словом. Им владеет и попугай. Но в этом слове нет внутреннего слова. Дело не в том, что человек умеет говорить, хотя это и важно. Уметь говорить – не значит мыслить. В конце концов, язык сегодня обнаружен везде, где обнаружена жизнь. Суть дела в том, что изначальное слово не имеет никакого отношения к языку. Это некое внеязыковое существо, в котором соединились воображаемое и реальное. Слово и есть это соединение, обозначенное предметами.
39. Мы говорим, что человек не часть мира. И объясняем, что разрыв человека с природой произошёл тогда, когда человек стал грезить. Нет причин для того, чтобы человек грезил. Все против этого. И в первую очередь против этого эволюция. А он подчиняет себя грёзам. И превращает то, что должно
было его погубить, в то, что стало его спасением, стало новым горизонтом его жизни. У взрыва галлюцинаций есть два следствия.
Первое – это освобождение замороженного аффекта. Освобожденный аффект – это страсть, одержимость. Замороженный аффект спрятан внутри эволюции галлюцинирующей природы. Что значит спрятан? Это значит, что он предназначен для решения локальных проблем в природе, достижения того, что без аффекта не достигнуть.
Страсть есть только у человека. Она в нас, но от нас не зависит. Мы не субъекты по отношению к ней. Мы пассивны. Она активна. Ей противостоит разум, который хочет полной власти над ней. От того, что в нас, но независимо от нас, нельзя избавиться при помощи разума. Страсти нужно пережить. Человек – это эмоция переживания. Страсть асоциальна. В страсти находится энергия творчества и одновременно угроза культуре.
У цивилизованных людей разум и эмоция отделены друг от друга. Это разделение стало губительной социальной практикой для человека. Она предназначена для усмирения страстей. В ней изначально мыслилась какая-то идеальная жизнь человека без эмоций. Но человек без эмоций – это не человек, а техническое устройство. Сущность человека не в технике, а в религии. Наша суть в религии не потому, что мы верим в Бога, а потому что мы подчиняем себя грёзе. И потому верим в Бога. Подчинить себе галлюцинации – значит спать наяву. Классическая философия старалась разбудить человека. Особенно усердствовал Спиноза, заявивший, что человек находится в рабстве у страстей. Поэтому мы не любим Спинозу. Без Бога, говорим мы, ничего нельзя. С Богом не всё можно. Поэтому мы против разделения человека на разумную часть и на аффективную. Мы говорим – нет разума без эмоций и нет эмоций без разума. Разум сам по себе – враг мышления.
Второе следствие – это техническое отношение к миру. Подчинение человека грёзам – это изъятие человека из природы. Но место человека в ней зияет пустотой. Любое заполнение этой пустоты будет техническим. Техническое началось не с орудия, не с палки, оно началось с прирученного животного. Приручить животное – значит разорвать вяжущие связи биосферы, нарушить круговорот живого вещества. Орудие, машина, автоматическая система машин – это всего лишь расширение присутствия неорганического в сфере органического. Предел этого расширения – в техническом отношении человека к самому себе, заменяющем органическое на искусственное. Социальные практики усмирения страстей дополняются практиками на уровне генной и клеточной инженерии. В результате этих практик человек, как штопаный чулок, превращается в некий синтез органики и машины. Как птенцы на птицефабриках превращаются в биомассу, встроенную не в биосферу, а в порядок технического, так же и человек в стремлении к бессмертию идеально устроенного человека приближается к сингулярной точке, в которой заканчивается время человеческого, а вместе с ним заканчивается и эпоха технического. И начинается немыслимый мир нечеловеческого.
Концепты сингулярной философии
В сингулярной философии человек — не дискретно выделенное тело, а событие. Внутри этого события происходит встреча тел и мнимостей. Человек — существо времени, тогда как животное — существо пространственное. Этим различием обусловлена распря между философией и наукой. Если наука упрощает мир, то философия его усложняет.
Сингулярность нарушает традиционное представление о
человеке. Мы привыкли понимать под словом «человек» некое
дискретно выделенное тело. И думаем, что именно это тело и является предметом науки. Но предметом сингулярной антропологии является не дискретно выделенное тело, а событие, учредившее символический порядок.
О событии
Для чего нам событие? Для того, чтобы мы смогли сместить свой взгляд с тела человека на время. Если мы этого не сделаем, то не увидим существа дела. Наше внимание будет приковано к телу. Но в теле нет ничего, что бы структурировало наше понимание человека. С чем связано существование человека? С призрачным бытием, с мнимостями. Тело человека, конечно, само по себе совершенно. Особенно руки человека. И его манера ходить прямо.
Прямохождение не имеет эволюционного смысла. Оно имеет эстетический смысл. Как Гегель ответил на вопрос о причинах прямохождения человека? Он сказал — человек ходит прямо, потому что хочет ходить прямо. А голос человека? Это чудо, порожденное криком ребенка.
Что значит иметь сознание
Что значит для человека иметь сознание? Это значит иметь возможность услышать собственный голос. То есть быть в сознании значит слышать свой собственный голос. Зачем? Затем, чтобы услышать мир вне себя. Животное слушает мир ушами, в которых не должно быть никаких посторонних звуков. Мы слушаем сознанием. При этом мы можем слышать не свой голос внутри себя, а еще чей-то голос, голос другого человека, медиатора. Но этот голос должен быть соединен с истоком, с тем, кто внутри себя слышит свой голос. Поэтому неверно думать, что сознание приурочено к телу человека. Одно сознание может быть одним для многих. Мы можем открыть черепную коробку, заглянуть туда и сказать: человек — это мозги. И это будет ошибка.
Нас интересуют не мозги, а событие. Европейская философия нанесла человеку две травмы. И обе они игнорируют призрачность человека. Одна из них — представление о том, что труд сделал человека. Другая — представление о биосоциальной сущности человека. В одной сущности, по словам Аристотеля, не может быть двух сущностей. И нет причин для сомнения в истинности этой мысли.
К сингулярному событию нельзя прийти, придерживаясь логики или концепта. Оно внелогично и внеконцептуально. К этому событию не ведут законы и правила. У него нет прошлого. Следуя законам, мы ничего не можем сказать о начальной точке. Она вне закона. И находится на уровне произведения, а не воспроизведения.
Мнимость Я
Что такое «я» у человека? Мнимость, посредством которой совершается поворот человека к самому себе.
У Кафки есть рассказ о том, как обезьяна, подражая человеку, стала человеком. Одно тело превратилось в другое. А затем обезьяна, как человек, составила отчет академии наук. В этом отчете нет ничего интересного, кроме одной детали. Кафка говорит о безумии в глазах дрессированного животного, которое нельзя не заметить, если внимательно на него посмотреть. Животное сходит с ума при одном только упоминании о человеке. Чем человек отличается от животного? Ничем. То есть одной только мнимостью, тем, чего нет. Но это-то и непонятно обезьяне. Человеку постоянно что-то чудится. А животное просто есть, ему ничего не чудится. Что оберегает животного от чудес и кажимостей? Эволюция.
Взрыв галлюцинаций
Что такое галлюцинация? Единственное известное свойство галлюцинации состоит в том, чтобы не быть знаком, а быть тем, что ведет к образу. Как рассуждают ученые? Мы с вами знаем рефлекторную дугу Декарта, которая работает по принципу «стимул — реакция». Здесь нет места галлюцинации. Здесь есть внешняя причина и реакция на нее организма. Затем было придумано понятие рефлекторного кольца. Почему кольцо? Потому что эффектор (исполнитель) выполнил действие, доложил в центр, там его сравнили с моделью, и связь распалась. Об этом рассказывает теория доминанты Ухтомского. А до Ухтомского об этом знал Н. Васильев из Казани. Поскольку это кольцо, постольку у него не должно быть начала и конца. Означает ли это, что у рефлекторного кольца нет внешней причины Бернштейн и Анохин считают, что да. Другие (Ю. Бородай) считают, что нет.
Причем здесь философия? Суть дела состоит в следующем. Если есть внешняя причина и приспособительная реакция, то сознания не нужно. Достаточно мозга, высшей нервной деятельности. Если нет внешней причины, то тогда должна быть внутренняя причина. Какая? Вот об этом и идет разговор. Внешняя причина замещается галлюцинациями. Вот это событие я и называю взрывом галлюцинаций. Галлюцинация — это образ без внешнего раздражителя. И без сознания. Она и не внешнее, и не внутреннее. Взрыв смешал изображение (вид) с вещами. Причина изображения находится в человеке. Причина существования вещей — вне человека.
Все мы видим сны. Все галлюцинируем. Видимости даруются и слепому. Ими нельзя распоряжаться. Галлюцинация — это то, что не существует, но дано. Когда ее не будет, не будет и нас. Она изначальна, т. е. гуляет сама по себе и приходит к нам не тогда, когда мы захотим, а когда она захочет.
Сингулярное событие — это взрыв галлюцинаций. Что составляет событие? Грезящие тела и мнимости: изображения, символы, куклы. Что они делают? Расширяют реальное. Появляются множественные конфигурации. Какие? Человек — кукла, человек — картина, человек-символ. Зачем нам эти конфигурации? Затем, чтобы обратить внимание на то, как поменялась среда. В ней появились мнимости. Что это значит? Это значит, что важна не
граница между мнимостью и телом, а граница между грезящим
телом и окружающей его средой. Это чрезвычайно важная вещь.
Настолько важная, что она радикально меняет всякие представления о человеке, о сознании и прочем. Например, нельзя спрашивать, в какой части тела находится сознание, ибо сознание — граница между человеком и средой.
Сингулярная антропология позволяет теперь обратиться к тому изначальному, что было сказано греческой философией. Зачем? Затем, чтобы найти в нем указания на эти радикальные перемены. Что же было забыто европейской философией из сказанного греками? Например, то, что человек — существо, бытие которого происходит в мире сновидений.
Человек живет в мире призраков, а не тел. Есть сон как некая психологическая реальность, еще есть сон как форма жизни человека. Нас интересует не первое, а второе, извлеченное из философской темноты Гераклита. Идея сна изначально связана с живописной идеей зримости. В диалоге «Филеб» Платон пишет об удовольствиях и фармаконе. И среди прочего Платон произносит
гениальную фразу: «У каждого из нас есть внутренний живописец». Благодаря этому живописцу все мы и спим наяву. В «Государстве» Платон говорит, что живопись — это сон для бодрствующих, а сновидение — живопись, созданная богами для спящих. Почему же мы спим, когда спим, и спим, когда бодрствуем? Потому что мы — художники. Вот форма, которая отделяет животного от человека.
Животное все время бодрствует, даже когда спит. А что делаем мы? А мы все время спим. Мы спим даже тогда, когда бодрствуем. Спим, потому что мы — единственные среди тысяч других сущих, открыты внутреннему. Мы отданы времени. Все вы знаете, как воздействовать на другого. Это можно делать в пространстве. А как воздействовать на себя? Каким образом? Может быть, бить себя кнутом? Законы природы это не запрещают. Но тогда мы будем воздействовать на себя, как на другого. На себя мы можем воздействовать только во времени. Когда говорят «чувственность», то обычно имеют в виду не внутренние предметы, которые действуют на органы чувств, а внешние предметы.
Что действует на нас изнутри? Что и на кого? Каким образом? Кант говорит о существовании вещи в себе. Но тогда их должно быть две. Одна — вовне, другая — внутри. Та, что вовне, называется природой. Та, что внутри, называется «я». И та, что вовне, Кантом сводится к той, что внутри. Пространственные вещи им легко редуцируются ко времени. Но если это так, то главная вещь в себе — не природа. Это мы сами. Это наше «я». Что я скажу, когда я говорю, что я есть? Ничего. Я — это галлюцинация, а бытие — нереальный предикат. Бесконечно большой мир свернулся в нас в простую галлюцинацию. Мы не знаем, что есть, когда есть я. Не знаем, как оно выглядит. Является ли оно мертвым или живым, глупым или умным. Это «есть» ничего не говорит. Это и есть вещь в себе.
Слепое воображение
Мы спим, когда бодрствуем. Спим, когда философствуем. В
философии Канта сон заменяется словами «продуктивное воображение априори».
Что это значит? Это значит, что все в нас рождено слепым воображением, которое в силу своей слепоты может брать что угодно и соединять с чем угодно. С тем, что подвернется под руку. И этим соединением оно создает объект. То есть эта странная субъективность обосновывает объективность объекта. А представление, репрезентация возможны только после того, как поработало воображение. Поэтому нас презентации не интересуют.
Наша самость — это не представления, а мы сами прямым и непосредственным образом. Что такое самость? Наше самостояние. Ничто не отделяет нас от самих себя в момент, когда мы стоим. Ничто не может нас представить, ни знаки, ни речь, ни язык. Самость — это субъективность.
Что такое субъективность
Что такое субъективность? Обычно думают, наученные Юмом и Локком, что субъективность — то, что принадлежит субъекту. Но это не так. Субъективность — это то, чему принадлежит субъект. Потому что то, что принадлежит субъекту, принадлежит и природе. Например, видеть в цвете. Вот моя кошка видит в цвете. Она различает синий и голубой. Это объективное
качество животных. А когда субъект принадлежит субъективности? Когда он, сумасшедший, решает себя положить в основание своих действий. Например, решает поступить на философский факультет. Мы субъективны не потому, что мы видим красные знамена. Красное видят и быки. Субъективность — это развернутая вне человека чувственно-сверхчувственная предметность.
Самость — реальность, которая не ищет себя вне себя. У самости нет мозгов. Но самость не принадлежит и сознанию. Возникает вопрос: как соотносятся сознание и мозг? По моим понятиям, мозг не имеет никакого отношения к сознанию. Что я имею в виду? Мозг — продукт эволюции, а сознание — продукт взрыва галлюцинаций. Сознание — не продукт эволюции, а мозг — не
результат взрыва галлюцинаций. Если мнимости расширяют реальность, то на мнимую реальность мозг как продукт эволюции реагировать не может. С ней коррелирует сознание.
Темное сознание
Сознание — это время чувствовать себя. Внутреннее чувство может двигаться либо к мнимости «я», либо от мнимости «я». До «я» сознание не рефлексирует. Это темное сознание. Я не употребляю в данном случае слово «бессознательное». Мне больше нравится выражение Канта «темное представление».
Темное сознание — это пульсация множества не рассказываемых грез и самоощущений. Лучше всех эту пульсацию представил Гегель в человеке-ночи. Первое движение темного сознания — это разделение. В свою очередь, рассказывать — значит согласовывать свои пульсации с другим, добиваться признания. Что значит согласовывать свои галлюцинации с другим? Это значит искать точку, в которой мышление поворачивает к себе, а бытие к себе. То есть согласие — это точка, в которой мысль о бытии становится не тождественной бытию. Когда мысль тождественна бытию, получается галлюцинация. Когда бытие поворачивает в одну сторону, а мысль о бытии в другую сторону, взрывается галлюцинация. Тогда появляется такой зазор между ними, который называется вещью в себе. Вещь в себе взрывает тождество.
Движением сознания от «я» создается другая проблема: «я» — это некое зеркало, в котором видно весь космос. Видно все, за исключением самого «я». Если «я» — точка отсчета, то до «я» у нас темное сознание, после «я» — предметное. Это предметное сознание говорит обо всем, кроме одного: о «я». «Я» — не предмет. Это провал, пустота в мироздании, которая сейчас поглощает весь космос. Поэтому она крайне интересна, эта странная пустота.
Скажите, что есть тогда, когда тебя нет? Другой. Он тебя встретит и проводит, даст тебе форму и все, что к ней прилагается.
В другом я узнаю себя. Другой — это язык, который, как разбойник, поджидает каждого из нас в этой жизни. И ты либо успеешь создать свой язык, либо тебе придется говорить на языке другого. Если ты создаешь свой язык, тебя ждет непонимание. Непонимание выводит тебя из модуса забвения своей самости, но создает проблемы с другим. Если ты заговоришь на языке другого, тебя
будут понимать. Но что значит «будут понимать»? Значит, тебя заставят отказаться говорить от своего имени.
Но если ты заговоришь на языке другого, у тебя будут проблемы с самим собой. Ты растворишься в пустоте другого и будешь говорить себе: «Как же я прожил эту жизнь! Что же я не занялся собой! Все занимался другим, другими, а как же я?».
Темное сознание не доступно для языка, ибо оно отсчитывается не от «я», выступая как место встречи потоков желаемого и не желаемого. Оно не доступно для психоаналитика. Точка отсчета, как я сказал, возможна после «я», с заполнением пустоты «я есть». Это «есть» ничего не говорит о «я». «Я» есть х. Что делает воображение? Оно говорит: «Ты есть кривой и горбатый». А
ты возражаешь: «Я не кривой. Я четырехугольный». Не многие вещи происходят в мире благодаря трансцендентальному единству сознания. В мире все случайно, все преходяще. Только единство сознания постоянно. Но это его постоянство пусто. Я есть сегодня. Я был вчера и буду завтра. И все это я.
Кроме единства сознания Кант вводит еще и представление о способности суждения. Благодаря этой способности мы знаем, когда включать алгоритм, а когда не включать, когда применять правила, а когда не применять. Рассудок есть у всех, а способность суждения не у всех. Способность суждения — это дар. А если это дар, то все мы разные и суждения у нас разные. И единство сознания ничего не может с этим поделать. Рассудок должен воздействовать на чувство. Но прямо он это сделать не может. Рассудок должен уметь притворяться. Принимать вид воображения. Это переодевание рассудка называют синтезом. Тем самым человеческий интеллект отличается от искусственного интеллекта и от органического.
Литература
Гиренок Ф. И. Экология. Цивилизаци. Ноосфера / Отв. ред. Н. Н. Моисеев; АН СССР, Центр. совет филос. (методол.) семинаров при Президиуме АН СССР. — М. : Наука, 1987. — 182 с.
Гиренок Ф. И. Русский космизм. — М., 1990.
Гиренок Ф. И. Экология: человек и природные системы : Обзор / Сов. отд-ние Междунар. фонда за выживание и развитие человечества; [Ф. И. Гиренок]. — М. : ИНИОН, 1990. — 19 с. (Специализир. информ. по пробл. экологии. АН СССР, ИНИОН).
Гиренок Ф. И. Судьба русской интеллигенции. — М., 1991.
Гиренок Ф. И. Ускользающее бытие. — М.: ИФ РАН, 1994. — 220 с. Гиренок Ф. И. Метафизика пата Архивная копия от 14 апреля 2009 на Wayback Machine. — М., 1995. Гиренок Ф. И. Экология, цивилизация, ноосфера. — М.: Наука, 1997.
Гиренок Ф. И. Картография дословности. Патология русского ума. — М.: «Аграф», 1998. — 416 с.
Гиренок Ф. И. Философия наивности. — М., 2001. Гиренок Ф. И. Последнее слово: к философии современного религиозного бунтарства. — Абакан : изд-во Хакас. гос. ун-та им. Н. Ф. Катанова, 2005. — 79 с.
Гиренок Ф. И. Удовольствие мыслить иначе. — М.: Академический проект, 2008. — 235 с. (Технологии философии)
Гиренок Ф. И. Аутография языка и сознания. / Московский гос. ун-т им. М. В. Ломоносова, Московский гос. индустриальный ун-т — М.: МГИУ, 2010. — 248 с. — (Современная русская философия).
Гиренок Ф. И. Абсурд и речь. Антропология воображаемого. — М.: Академический проект, 2012. — 240 с. — (Философские технологии: hic et nunc).
Гиренок Ф. И. Фигуры и складки. — М.: Академический проект, 2014. — 249 с. Гиренок Ф. И. Клиповое сознание: клипы в науке, клипы в философии, клипы в политике, клипы в искусстве, клипы в образовании, неклиповое. — М.: Проспект, 2016. — 256 с.
Гиренок Ф. И. Свобода и судьба. Что мы поняли благодаря пандемии? М.: Проспект, 2020. 80 с.
Гиренок Ф. И. Введение в сингулярную философию. М.: Проспект, 2021.
Кант И.
Критика чистого разума / И. Кант — «Эксмо», 1781
