Сорока была уверена, что она – первая красавица в здешних местах. А, может, и не только в здешних, – об этом сорока частенько размышляла, когда по утрам сидела на ветке яблони и подолгу прихорашивалась. А и правда: у кого ещё такие круглые и белые-белые бока! А у кого, скажите, чёрные крылья так красиво и загадочно отливают блестящим тёмно-голубым оттенком! Разве есть у кого-то такой хвост – длинным, тонким клинышком!
Довольная сорока горделиво вертелась на ветке, взмахивала крыльями, о чём-то громко балаболила.
С верхушки тополя на сороку-белобоку в откровенной досаде поглядывала ворона: тоже мне, – красавица!.. Толку с её красоты, если ума нет! Раньше в конце двора был курятник. Сейчас от него осталась груда кирпичей, куски разбитого шифера и обугленные доски, а до войны там жили разноцветные пёстрые куры и голосистый, задиристый рыжий петух с ярко-зелёными и синими перьями в хвосте. Так у самой бестолковой курицы ума и то побольше было, чем у этой вертлявой балаболки…
За себя ворона была совершенно спокойна: собою столь же хороша, как и умна.
Несомненный ум вороны по достоинству ценит даже трёхцветная кошка Царевна. Прежде Царевна жила в доме, и на диване у неё была своя подушечка. Хозяина дома звали ласково – Саня. Саня был красивым, сильным и смелым: он работал в глубокой угольной шахте. Однажды он возвращался с ночной смены и на обочине дороги, в густом доннике, увидел крошечного котёнка. Котёнок удивлённо и жалобно мяукнул: он был таким маленьким, что попросту не понял, как здесь оказался. Шахтёр Саня подхватил котёнка на руки, бережно опустил за пазуху. Котёнок притих: Санина ветровка уютно пахла углём, и под нею было надёжно и тепло.
А дома Полюшка, Санина жена, обрадовалась:
- Трёхцветная! Раз трёхцветная, – значит, кошка. А трёхцветные кошки – к счастью. Сань, давай её Царевной будем звать.
Царевна очень гордилась тем, что она – к счастью… Саня кружил Полюшку в своих сильных руках и говорил про счастье, – про то, что у них родится дочка Машенька…
А когда Машенька родилась, Царевна поняла, что про счастье Саня правду говорил: в уютном и доме стало ещё светлее… и каждый уголок дышал нежностью, а Санины и Полюшкины слова были ласковыми-ласковыми. Полюшка укладывала Машеньку в кроватку. Царевна усаживалась рядышком и тихонько мурлыкала. Саня с Полюшкой улыбались, – говорили, что кошка поёт Машеньке колыбельную. Бывало такое, что Полюшка на кухне готовила обед, а Машенька просыпалась в своей кроватке и начинала покряхтывать. Тогда кошка умолкала. Поднималась на задние лапки, передние осторожно ставила на краешек постельки и чутко прислушивалась. Потом быстро бежала на кухню, и теперь уже мурлыкала громко, – звала Полюшку в комнату. Полюшка рассказывала Сане, как Царевна зовёт её к Машеньке. Саня хвалил Царевну, гладил её по голове и по спинке, а Полюшка ставила перед Царевной блюдце со сметанкой.
Во дворе Царевна любила наблюдать за сорокой и вороной. Сорока прихорашивалась и вертелась во все стороны, без умолку трещала новости, – что утром воробьи на крыше устроили драку, что в сад прилетала сойка и бессовестно передразнивала её, сороку-белобоку…
Ворона на верхушке тополя презрительно хлопала крыльями.
Под большими окнами уютного дома цвели высокие мальвы – белые, розовые, золотисто-жёлтые. Спели крупные сочные вишни. Полюшка делала вареники с вишнями, а Саня говорил, что такие вареники умеет делать лишь его жена.
Было счастье.
В конце следующей весны Машенька научилась ходить. Царевна обеспокоенно шла рядом с Машенькой, – мало ли!.. Девчонка совсем мала. Машенька радовалась сорокиной болтовне, смеялась, когда ворона своим возмущённым «каарр!» перебивала белобоку-балаболку…
А Царевна в летней кухне вывела котят. Котята были просто необыкновенно красивыми: один – словно в чёрненьком капюшончике, только лапки и грудка белые, другой – беленький с рыжими пятнами, а ещё была трехцветная кошечка, – точь-в-точь такая же, как сама Царевна. Значит, тоже – к счастью. Царевна радовалась: котята были весёлыми и ласковыми.
А летом началась война. Саня увёз Полюшку с Машенькой в далёкий посёлок к своим родственникам.
А когда вернулся, уютного дома с большими светлыми окнами больше не было. Крышу разбили осколки снарядов, и остались лишь разрушенные стены. И вместо летней кухни тоже были одни развалины. Саня устало опустился на полууцелевшее крыльцо. Теперь на нём была камуфляжная форма, – вместо потёртых рабочих брюк и расстёгнутой рубашки. Только Царевна всё равно узнала его. Подошла к нему с надеждой…
Сегодня утром она вышла из летней кухни в сад. Подняла голову: на ветке яблони о чём-то тревожно стрекотала сорока, – будто забыла, что ей надо прихорашиваться… И на верхушке тополя так же тревожно каркала ворона – впервые соглашалась с сорокой.
От какого-то, никогда прежде не слыханного свиста Царевна пригнулась к земле, зажмурилась. Со стороны летней кухни слышался грохот, и кошка бросилась туда, хотя ей было очень страшно. Но там, в летней кухне, остались трое её котят!.. Они, наверное, испугались такого сильного грохота, и их надо было куда-то унести.
Страшный свист не умолкал, и грохот слышался по всей улице. А на месте летней кухни была гора разбитого шифера. Царевна в отчаянии бегала вокруг, звала котят. А они не выходили к ней. Должно быть, испуганно прятались?..
Саня взял Царевну на руки. Присмотрелся: из её глаз катились слёзы. Кошка плакала?.. Саня ни разу не видел, что кошки плачут…
Он поднялся с крыльца. Под грудой шифера и кусков штукатурки нашёл уцелевшего котёнка, – одного, трёхцветного…
Царевну с котёнком Саня отнёс к Настюшке, жене своего друга Алёшки, – на другой конец посёлка, где дома уцелели. А сам с другом Алёхой и другими шахтёрами ушёл воевать на войну.
Настюшка была ласковой и жалела Царевну и маленькую трёхцветную кошку. Только Царевна всё равно уходила домой: там, под обломками, оставались её котята, и ей надо было отыскать их…
По дороге ехали большущие танки. Степь, где летними ночами Царевна любила гулять, озарялась какими-то яркими вспышками. Танков Царевна боялась, – пряталась в траве, ждала, когда они проедут, а потом снова бежала к дому. И каждый раз надеялась, что всё это неправда… и ей просто показалось. А сейчас она прибежит домой, а там всё по-прежнему: дом и летняя кухня целые, Машенька смеётся и бегает по двору за большим ярким мячом, сорока на ветке яблони хвастается круглыми белыми боками, ворона с верхушки тополя урезонивает хвастунью-белобоку, а на крылечке – блюдце со сметанкой…
А осенью во дворе появился крошечный щенок – пушистый и мягкий, белый, как снег. Царевна догадалась: от страху заблудился.
Щенок растерянно и виновато приподнял одно ушко, покосился на Царевну, – признал в ней хозяйку двора. Потом забился под крыльцо. Царевна слышала, как он горестно вздыхал. Немного подумала и тоже забралась под крыльцо: что делать, – маленький он совсем… А ночи уже холодные. Снежок благодарно прижался к кошке и притих.
Сорока очень боялась свиста, – когда в посёлок прилетали снаряды. Заполошно кричала, снималась с ветки и, не помня себя от страха, куда-то улетала, – сквозь столбы дыма. Столбы бывали белыми и чёрными.
А умная ворона уже умела по свисту отличать, какой будет дым: белый или чёрный.
В балке за рекою тоже было страшно: обгоревшие верхушки деревьев озарялись ослепительными вспышками, тревожно пахло гарью и ещё чем-то, – сороке незнакомым…
Когда грохот утихал, сорока возвращалась во двор. Взволнованно рассказывала про войну, – как страшно… Ворона в негодовании перебивала её: сами знаем!
Давно стояла холодная зима. Раньше, когда ещё во дворе был дом, сорока и ворона часто лакомились остатками супа или каши: Полюшка специально высыпала остатки от обеда в старую большую миску, а потом рассказывала Сане, какие птицы прилетали обедать. Поэтому зима казалась весёлой… и – не очень долгой.
А нынешняя зима затянулась. Подросший Снежок и Царевна встречали бойцов, что шли или ехали через опустевший посёлок. Бойцы угощали трёхцветную кошку и Снежка хлебушком и консервами.
А однажды, когда днём уже появлялись лужи от подтаявшего снега, ворона нашла сухой хлеб, – почти целую буханку. Может, кто-то потерял, а, может, решил оставить птицам. Ворона задумчиво потопталась вокруг хлеба. Всё же недаром она одновременно была и красавицей, и умницей: умудрилась взять хлеб в сильный клюв. И опустила его в лужицу, – чтобы размок. Призывно каркнула своему ворону… ну, и заодно – балаболке этой: пусть спустится со своей ветки и пообедает. Как-никак, – соседка.
Сорока обрадованно сорвалась к луже: не столько хлебу обрадовалась, сколько приглашению вечно хмурой и заносчивой вороны…
А наперез сороке-белобоке – небольшой осколок от разорвавшегося неподалёку снаряда…
Царевна и Снежок поглядывали на ветку яблони: непривычно было без сорокиного стрекота. А сорока больше не прилетала. Ворона горестно переступала лапками по ветке: уж пусть бы балаболила эта хвастливая белобока…
В самом конце зимы ворона с вороном построили гнездо, – выбрали для этого дуб на краю улицы. Весной в гнезде появились синевато-зелёные, с тёмными крапинами, яйца. Серьёзный ворон добывал для вороны корм, – пока не вывелись птенцы. Потом они вместе отыскивали гусениц и приносили их птенцам.
Скоро птенцы должны были начинать учиться летать. Так случилось, что однажды к гнезду вернулась одна ворона…
Верхушка дуба полыхала после недавнего взрыва, а разрушенное гнездо отбросило далеко в сторону… Нахохлившийся воронёнок – он один уцелел – сидел в траве.
К вечеру через посёлок проходила колонна машин. Одна машина притормозила, из неё выпрыгнул боец, – почти мальчишка. Присел около гнезда, сокрушённо покачал головой. Поднял глаза на горестное карканье: ворона сидела на обгоревшей дубовой ветке.
-Что там, Андрюха? – крикнул водитель.
- Воронёнок. Маленький совсем, летать ещё не умеет.
Водитель – он был чуть постарше Андрюхи – взъерошил волосы:
- Давай его сюда. Выкормим. А летать научится.
И вдруг заметил: неподалёку, у разбитой калитки, сидела трёхцветная кошка. А рядом с нею – белый пёс. Склонил набок голову, внимательно смотрел на бойцов. Андрюха тоже оглянулся:
- Что делать будем, Димка?
Димка вышел из машины, подхватил Царевну. На секунду замер:
- Надо же, – мурлычет! – Погладил кошку по голове: – Нам такая давно нужна: мыши вон кабеля портят, так что работа ей, царевне этой, будет. И вообще, трёхцветная кошка – к счастью.
-А этот? – кивнул Андрюха на пса.
- И этого бери, – распорядился Димка. – Ковыль (это был позывной их командира) запросто сделает из него разведчика.
Ворона снялась с ветки, какое-то время летела за машиной, потом опустилась на верхушку придорожного тополя и долго взмахивала крыльями.
Навигация по каналу «Полевые цветы»