День близился к концу. Город жил и дышал порывами ветра в серости и промозглости. Всё вокруг капризничало, чихало и шлёпало. Осень, в привычной своей вредности, меланхолично разбрасывалась пожелтевшими листьями по городу, заставляя ворчливых дворников то и дело сгребать их в грязные кучи. Мелкий дождь непрерывно моросил, наполняя неровности асфальта внушительными лужами. Горожане потирали обветренные уши, всё крепче укутывались широкими палантинами и торопились по своим делам, желая скрыться от непогоды.
И среди этой суеты лишь один прохожий в необычайном спокойствии шёл по улице. Он чеканил шаги в медленном ритме метронома, не обращая внимания на свои промокшие ноги. Его руки плетьми болтались вдоль тела, так, словно жили своей жизнью. Серый плащ почернел от мороси на плечах и спине, а с козырька кепки слетали капли и попадали на суровое лицо.
На прохожего никто не обращал внимания, будто его совсем и не было. Только он видел каждого. И каждый встречный невольно рассказывал ему историю своей жизни, ценность которой была безгранично велика. Прохожий смотрел куда-то в даль, на только ему понятную цель, и шёл, не проявляя излишнего любопытства. И всё-таки краем глаз он наблюдал за окружающими и радовался про себя, что сегодня людей на улице было мало - ведь это значило, что и терзаться ему придётся меньше.
Редкие горожане пробегали по своим делам, пряча носы под чёрными зонтами. Мимо пронёсся молодой влюблённый, чуть не столкнувшись с ним плечом. Он не заметил прохожего, только скрючился, вжал голову в плечи и перебежал дорогу к цветочному магазину.
Глядя на то, как паренёк несколько раз дёрнул запертую дверь, прохожий снова вспомнил тот день, который изменил его жизнь навсегда. Вспомнил каждого из семнадцати человек, жизнями которых пожертвовал, находясь под воздействием счастливого дурмана.
С тех пор он давно научился заглушать в себе любые эмоции и принял этот опыт, как неизбежность судьбы. И теперь ему ничего не оставалось, как нести на себе тяжёлый груз наказания. Да, и разве могло было быть как-то по-другому?
Когда-то он был водителем автобуса и большее время пропадал за рулём, мотаясь в соседний город. Однако до дрожи в теле он обожал свою красавицу-жену и всеми силами доказывал ей это.
Она всегда отвечала ему взаимностью, только их любовь не приносила плодов. А как было бы замечательно родить сына! Кормить его с ложечки, учить первым словам, вместе гонять мяч…
Его мечта исполнилась в тот вечер, когда она сообщила о своей беременности. Он только-только вернулся домой из рейса и даже не успел размяться после длительной поездки, когда она вручила ему тест на беременность.
Он был ошеломлён. Он не мог поверить и долго смотрел на две алые полоски, как на божественный подарок. Он сжимал его в кулаке и осыпал жену поцелуями, а потом сорвался в магазин за цветами. Но было слишком поздно, а рано утром уже надо было ехать в новый рейс и целый день перевозить пассажиров в соседний город и обратно. Он ободрал первую попавшуюся клумбу, собирая букет из поздних на половину увядших цветов. А потом бесконечно довольный вернулся домой, желая снова и снова зацеловывать любимую.
Его мечта исполнилась в тот вечер, когда она сообщила о своей беременности. Он только-только вернулся домой из рейса и даже не успел размяться после длительной поездки, когда она вручила ему тест на беременность.
Он был ошеломлён. Он не мог поверить и долго смотрел на две алые полоски, как на божественный подарок. Он сжимал его в кулаке и осыпал жену поцелуями, а потом сорвался в магазин за цветами. Но было слишком поздно, а рано утром уже надо было ехать в новый рейс и целый день перевозить пассажиров в соседний город и обратно. Он ободрал первую попавшуюся клумбу, собирая букет из поздних на половину увядших цветов. А потом бесконечно довольный вернулся домой, желая снова и снова зацеловывать любимую.
Всю ночь он не мог уснуть. Он смотрел на её спящее лицо – такое прекрасное и безмятежное, приглаживал её волосы и осторожно прижимался всем телом. А утром разбудил её новой волной нежности. Она тогда возмутилась спросонья, но он не обиделся. Позавтракал и, насвистывая весёлую мелодию, отправился на стоянку.
Дождливый день тогда не виделся ему пасмурным. Наоборот, он казался настолько ярким, что в мокром асфальте отражались только сочные краски и огни осени. Настроение было до такой степени возбуждённым, что он весь день без умолку веселил пассажиров в микрофон, и успокоился только к вечеру.
Обратная дорога была спокойна: трасса пуста и хорошо освещена. Он подустал, больше не смеялся и мечтал попасть домой. Тихо улыбаясь про себя, он поглаживал грудной карман, в котором от посторонних глаз была укрыта его мечта в виде двух полосок. Это была уже и не мечта вовсе, а вера в своё продолжение. Вера в то, что уже живёт. Осталось просто чуть-чуть подождать. Совсем немного…
Дремота одолела его в пути. Он успел открыть глаза… но было поздно… Резкая боль пронизала тело, перед глазами всё поплыло и размылось. Он инстинктивно дёрнул руку к карману, желая нащупать в нём заветный предмет, но сознание покинуло его…
На этом его будущее закончилось, как и у тех семнадцати человек, которых он вёз. С тех пор он превратился в прохожего, видевшего насквозь проблемы и желания каждого встречного, но ничего не мог с этим поделать. Он научился молчать и начал избегать людей, прячась в тихих закоулках. Им перестали интересоваться, его перестали замечать. И очень скоро для окружающих он стал тенью - безликой, безрадостной и серой, какую способен отбросить фонарь, горящий в ранних сумерках.
Дождь начал усиливаться и очень быстро обрушился на город колючим ливнем. Прохожий, с тем же отрешённым спокойствием и неторопливостью, остановился под навесом помойки между двумя зелёными контейнерами. Он спрятал руки в карманы плаща и стал терпеливо ждать.
Его не смущал гнилостный запах мусора, но сильно волновали двое бродяг, рывшиеся в отбросах за спиной. Ведь одного звучания их голосов прохожему было достаточно, чтобы проникнуться всеми красками их прошлого.
И он услышал. Простуженный и хриплый голос молнией пронизал его сознание, заполняя весь разум историей чужой жизни. Прохожий неотрывно смотрел на окна дома, но видел фантазии женщины, когда-то грезившей стать художницей. Мерный стук её сердца тихо отзывался в его груди. И в этом стуке он ощущал безграничную любовь к единственному сыну, ради счастья которого она пожертвовала всеми мечтами. Прохожий видел, как в её душе разливалось приятное тепло, от воспоминаний о своих учениках, что гурьбой приходили поздравлять её на день рождения. И одновременно принимал на себя боль её потери от невыносимого потрясения, какое бывает от предательства родного человека – от вероломства сына, выставившего его на улицу. Он слышал, как за своей спиной старуха хрипло рассмеялась, но вместо искренней радости прохожий ощутил силу тоски и одиночества.
Прохожий стоял не шевелясь. Он перевёл взгляд с окон дома на танцующие капли в лужах, но только содрогнулся, увидев бурлящую ненависть в прокуренном голосе другого бродяги. То был солдат и защитник родины, от которого жена сбежала к лучшему другу. Болезненная обида пропитала его насквозь, заставляя содрогаться от осознания коварства и насмешек тех, кому многие годы доверялось сокровенное.
Прохожий не вздрагивал от грохота бьющегося стекла и не тёр нос от едкой вони. Он не испытывал ни жалости, ни злости, ни брезгливости, только чувствовал этих двоих насквозь и принимал эти мучения, как неизбежное. Но знание того, что бродягам ещё предстояло испытать, радовало прохожего, потому что они могли наслаждаться жизнью.
Дождь успокоился, вернувшись в прежнее слезливое состояние. На улице снова появились редкие пешеходы. И, без того хмурый день, быстро угасал в сумерках. Друг за другом начали зажигаться фонари, а дома́ заморгали светом в окнах.
У помойки появилась молодая мамочка с мальчишкой лет пяти. Она швырнула в бак мусорный пакет, а мальчик остановился в нескольких шагах перед прохожим, излучая искреннюю доброту и сочувствие к бездомным.
Прохожий вынул руки из карманов и снова вышел на моросящий дождь. Он в привычной неторопливости подошёл к остановке в тот самый момент, когда подъехал автобус и приглашающе открыл двери.
В салоне все места были заняты. Пассажиры ехали и смотрели в тёмные окна на мелькающие огни города. А прохожий глядел на то, как их отражения искажались на мокром стекле и проявлялись в страдальческих гримасах. Кто-то шутил в тихом разговоре, кто-то ехал в задумчивости, а кто-то из пассажиров вовсе дремал, облокотившись на окно. Только их расплывчатые силуэты кричали от боли, плакали от отчаянья, страдали от любви и злобы. Отражения смазывались, натыкаясь друг на друга в мокром зазеркалье, а потом снова проявлялись в резкости лиц своих хозяев.
Прохожему достаточно было одного мимолётного взгляда, чтобы увидеть истинную правду каждого – ту подноготную, что обычно стараются скрыть. Он видел, что за внешностью дорогой и развязной стриптизёрши, скрывалась скромная студентка с воспалёнными глазами, а в хохочущем добряке с наливными щеками – пожарный, который вынес из огня немало искалеченных людей.
Но прохожий молчал и не вмешивался, потому что не мог помочь. Потому что был всего лишь свидетелем чужого выбора, чужой жизни.
Он понял это не сразу. Очнувшись в больнице, в доме боли, он вдруг ощутил удушающий запах преисподней. Его тело жило и чувствовало, но сознание странным образом затуманилось. Открыв глаза, он увидев перед собой лечащего врача. Врач мягко улыбался и что-то говорил, но сзади него стояла тень горечи от недавней кончины тяжёлого пациента. А рядом с ним лежал мужчина с перебинтованной головой, от которого тянулся шлейф одиночества и щемящей боли от потери любимого пса-поводыря.
Боль своего переломанного тела напомнила ему о случившемся на дороге и начала мешаться с чужими страхами, обидами, и злостью. А перед глазами проявились странные силуэты людей с перепуганными лицами. Они наперебой что-то рассказывали, становясь всё громче и громче, то исчезая, то проявляясь.
С тех пор гомон в ушах не прекращался. Это проникновение стало его наказанием. Он обязался любить каждого за прожитые эмоции, чтобы искупить свою вину.
Потом была тюрьма, дом терзаний, которая не так мучила его своими условиями, как раздирала душу поломанными судьбами. Его сосед по камере смеялся над тем, как отравил грибами свою тёщу. Но прохожий видел в его шутках глубокое раскаяние от нелепой случайности. За суровостью надзирателя он улавливал нежность к своей годовалой дочери и желание скорее уйти на пенсию, чтобы проводить больше времени с семьёй.
Люди менялись, но их мучения оставались, и, несмотря ни на что, все они одинаково пытались радоваться своему существованию.
Жена приходила к нему несколько раз, но он отказывал ей в свиданиях, боясь перенести на неё своё проклятье. Боясь увидеть в её улыбке разочарование. Чувство вины поглотило его без остатка. Прохожий хотел бы всё изменить, но уже не мог. Она поняла это и больше не появлялась в его жизни. Своё дитя он так и не увидел. Он даже не знал, кто родился, и родился ли кто-то вообще.
Когда он вышел на свободу, то отправился туда, куда указывали ему голоса, надеясь хоть как-то замолить свой грех. Он научился слышать погибших, так же, как чувствовать эмоции людей, с той лишь разницей, что встречи с людьми можно было избежать, а голоса оставались с ним всегда. Прохожий перестал спать и почти не ел. Он словно существовал между двумя мирами: у живых - ощущал тревоги и надежды будущего, а у покойных - слушал бесконечные истории прошлого. Живые перестали его замечать, словно не хотели принимать его бездушную оболочку, а усопшие от себя не отпускали, пытаясь донести ему свои просьбы.
Прохожий ехал долго. Салон совсем опустел, а за окном единой стеной чернел лес. Теперь он видел только своё искривившееся отражение. Отражение человека, который всего на минуту прикрыл глаза за рулём такого же автобуса. Отражение человека, который остался жить, чтобы помнить и видеть каждого, кого погубил.
Двери распахнулись и прохожий вышел в ночную темноту. Он шёл по знакомой дороге между тёмных деревьев к запертой ограде старого кладбища. Из кармана он достал ключ и уверенно повернул его в замке. Дверь ограды с визгливым урчанием поддалась и прохожий запер её за собой с той уверенностью, с какой человек закрывает дверь дома.
Освещая фонарём гранитные плиты, он медленно обходил свою ночную обитель, стряхивал с надгробий налетевшую листву и заботливо поправлял покосившиеся кресты. Он оттирал от камня и скамеек птичий помёт, и собирал мелкий мусор. Это всё не входило в обязанности ночного сторожа, но для него это было важным, потому что его здесь ждали… Потому что он их видел…
Видел семнадцать мерцающих призраков, чьи тела похоронили здесь в один день. Тела всех семнадцати человек, жизнь которых он разом оборвал из-за того, что тогда был слишком счастлив.
Сторожка на кладбище стала его ночным домом, где он бесконечно раскаивался в своей вине перед тусклым свечением душ и преклонялся перед ними, следя за порядком на их могилах. А днём он ютился в крохотной дворницкой при больнице, чтобы, оставаясь безжизненной тенью, видеть и переживать будущее каждого человека.
И каждый день его был одинаково плаксив и печален, как капризы бесконечной осени.
И эта ночь была такая же, как и все предыдущие. Он уснул только под утро и поднялся, как всегда, пустым и безжизненным. За окном по подоконнику мелкой дробью сыпал дождь…
В дверь постучали. На пороге появилась молодая женщина под пёстрым зонтом. Девушка растерянно теребила рукой красный шарф, висевший поверх расстёгнутого ярко-жёлтого пальто. Он посмотрел в её распахнутые голубые глаза и, к своему удивлению, ничего не почувствовал. Он не перенял её боли, не уловил и радости, только в дрожащей улыбке предположил затаённое волнение.
Он шагнул к ней на улицу. Гостья неповоротливо отступила назад, и в этом движении он увидел её округлый живот, который под верхними одеждами сразу не бросился в глаза. Она была беременной.
- Здравствуй, папа, - произнесла она, и на её глазах навернулись слезы. – Я знала, что ты жив… Я верила в это…
Он стоял не шевелясь. Осенними листьями зашелестели призраки, но их слова от чего-то стали ему неразборчивы. Он перевёл взгляд от гостьи на прозрачное марево, что появилось за её спиной. Он отчётливо увидел это. Марево преломлялось и непривычно отблескивало радужными зайчиками на фоне серости осенней грязи.
«Выходи из тени… Живи… Тебя простили», - различил он фразы из невнятного гула.
Хмурое лицо мужчины разгладилось. Его серые глаза увлажнились. Он широко улыбнулся девушке и обнял её тёплую руку своими высохшими ладонями.
__________________________________________________________________________________________
- Друзья, ставьте 👍 и комментарии. Я старалась
- Делитесь рассказам в своих соц.сетях! Это важно для притока подписчиков на мой канал! Просто нажмите на стрелочку под рассказом!
- Жми на 🔔 для уведомлений о моих новостях.
- Телеграмм-канал для тех, кто любит расклады Таро, психологические тесты и нуждается в позитивном настроении, присоединяйтесь https://t.me/taro_mistika
