Теперь у Гитаны все было хорошо. Она жила в благополучной европейской стране. Ее муж ловил преступников (хотя Георгию не верилось, что они есть), а Гитана посвятила себя дому. Оказывается, все эти песни и пляски – то, что составляло ее жизнь раньше, вовсе не были ей так уж дороги. Она с легкостью без них обошлась.
Её Франц, кажется, не верил, что такие женщины еще бывают. Ему казалось, они вымерли как динозавры где-нибудь еще в девятнадцатом веке. Но для Гитаны всё это наполняло и переполняло дни – что приготовить на обед? Как украсить гостиную? Какие цветы развести в саду? Она могла бы блистать на сцене, но лаже не оглянулась на эту мишуру – славу, поклонников….
Может быть, Гитана понимала, что какого-то огромного дарования у нее нет. Нет того самого таланта, который лишает человека возможности распоряжаться собой, подчиняет себе всё – и жизнь, и мысли, и страсти.
Страстей Гитана хлебнула достаточно. И теперь хотела любить сама. Сидеть у ног мужа, и смотреть на него глазами восточной пери. Все это, конечно, образно. Никто ни у кого в ногах не сидел. Просто была счастливая пара, и был Георгий, забытый где-то на краю земли.
В первые годы после разлуки, он с упорством мазо-хиста рылся в социальных сетях. Гитана не звонила ему и не писала. Он отмечал это, и каждый раз ему было больно. Забыла про его День рождения, не окликнула на Новый год, молчит три месяца, уже четыре, пять…
Он листал соцсети и находил ее фотографии. Гитана сделалась непохожа сама на себя. Столь же красивая, как и раньше, она утратила восточный колорит, превратилась в ухоженную и модную женщину двадцать первого века. На снимках Георгий видел ее в джинсах, в рубашках наподобие мужских, в куртках с клепками…Пышные свои волосы Гитана укоротила до плеч. Раньше до плеч у нее были золотые серьги.
Георгий всматривался в ее глаза, будто и вправду хотел заглянуть в душу. Умело подкрашенные, глаза казались еще больше, ярче, чем прежде…Тогда, на сцене, в него – звезду оперетты – влюбилась девочка-цыганка. А эта женщина, похоже, скользнула бы по нему взглядом и пошла себе дальше.
Жизнь без Гитаны сделалась совершенно пустой. Зачем была ему дана от природы эта собачья верность, он не знал. В принципе, это патология. Георгий читал о собаках, которые до конца своих дней жили на могиле умершего хозяина, или ждали его в том месте, где они обычно встречались. К счастью, это были исключения. Если бы так вел себя весь собачий род, он бы вымер. Потосковав, звери должны адаптироваться к новой жизни. И люди тоже.
Но год шел за годом, а для Георгия ничего не менялось.
— Она тебя приворожила, — сказала ему старая артистка Маргарита Романовна, — Их племени всё это запросто дается. Отвороты, привороты….Ты рукой-то не маши, тут дело серьезное. Надо кого-то найти, чтобы с тебя снял это проклятие. Тогда для тебя всё устроится.
Георгий взглянул на нее как безнадежный больной, которому советуют попить травки – авось поможет. Он уже отмучился у психологов, норовивших доковыряться до самого дна души, над ним ворожили, прикладывая крестик, бабки-шептуньи… А от анти-де-прессантов он отказался сам. Не мог в состоянии искусственного покоя и безмятежности, которые дарили лекарства, выходить на сцену и играть. Он даже попробовал. А потом понял – еще два-три неудачных спектакля, и на его роли возьмут кого-то другого. Что ему останется тогда? Петь в переходах?
Чтобы как-то держаться и петь, как прежде, он начал пить… Нашел себе собутыльника из числа постоянных гостей, ходивших прежде к ним с Гитаной. Но тягаться с Леонидом в умении сохранить здравый рассудок после двух бутылок он не мог.
И однажды отказался от последней рюмки, решил добраться до дома своими ногами. А сначала поехать на маршрутке. На той самой маршрутке.
Кто-то потом сказал, что наконец-то подействовал отворот. Но сам Георгий знал другое – эффект переноса. Он перенес свою любовь с Гитаны на Сашу. А Сашка была – как только что распустившийся цветок, и это чувство залило ее с головой.
Она долго привыкала быть женой. Подруги завидовали ей и не верили, что такое бывает в жизни. Жаль, в маршрутках теперь недают билеты. А то можно было бы сказать с уверенностью, что, сев в газельку, Сашка получила билет на миллион.
Артистки из труппы, почти каждая из которых в свое время надеялась заполучить Георгия, Сашку ненавидели.
— Вы ее видели? — спрашивала одна другую, и в воздухе повисала недоговоренная реплика – На какой помойке он ее, интересно, отыскал?
Словом, всё шло как положено.
По вечерам к ним, как это было и при Гитане, приходили друзья. Только теперь это были другие друзья. Не та разлюли-малина, которая нравилась Гите, и она так часто переходила с подружками на родной язык, недоступный мужу…
Сейчас вокруг Георгия собирались интересные люди. Приходила поэтесса, безумно талантливая, которая часто писала для их театра песни. Она была средних лет, но хрупкая и миниатюрная, как японская статуэтка. И с заскоком. У нее не было семьи, но имелся кот, которого она всюду носила с собой, как ребенка. Огромный черный мейн-кун, с янтарными глазами, мог целый вечер пролежать у хозяйки на коленях, жмурясь, и завораживая гостей своей колдовской красотой.
— Анна не врет, когда говорит, что ее душа связана с ним, — сказал как-то Георгий Сашке, — Мне кажется, когда кот умрет, Аня этого не переживет, и последует за ним.
Приходил высокий белокурый парень, Юрочка, родом из прибалтийских немцев, главный «медвежатник» города, специалист по вскрытию сейфов. Георгий утверждал, что слава Юрочки гремит по всей России, и намного превышает его собственную. Юрочка смущался, но однажды, когда Георгий и Саша захлопнули за собой дверь, забыв внутри ключи, Юрочке понадобилось меньше минуты, чтобы впустить их в квартиру.
Был еще один Юрочка, тоже из старых артистов. Саша первое время всё смотрела на его волосы — густые, волнистые и совершенно седые…Чеканный профиль, прямая спина. Даже когда они засиживались допоздна, и видно было, что Юрочку – по старческой немощи — уже клонит в сон — он-то мог задремать, прикрыть глаза, но спина оставалась все такой же прямой.
Саша пыталась быть хозяйкой. Дома у нее готовила мама, Сашку лишь время от времени посещало вдохновение, и тогда она могла состряпать какой-нибудь салат или торт по рецепту из интернета. Ее привлекали необычные названия… Если салат – то «Гранатовый браслет» или «Гнездо глухаря», если торт, то «Графские развалины».
После нескольких провальных экспериментов молодой жены, Георгий сменил тактику. Теперь он заказывал еду в ресторане, а Сашке говорил, что никогда не позволит ей мучиться у плиты.
— Ты еще совсем ребенок, тебе играть, и играть, — повторял он.
В короткий срок Сашка изучила всех постоянных гостей, и лишь один из них вызывал ее недоумение – зачем было его вообще звать? Уже немолодой, высокий мужчина, отчего-то напоминавший Сашке худого слона. Рассказ о нем можно было начать так:
— Его зовут Леонид, и он алкоголик….
В самом деле, иной раз за вечер от Леонида можно было не добиться ни слова. Придя к ним, и оглядев стол, где уже теснились бутылки и закуски, Леонид выбирал какой-нибудь крепкий напиток, брал стакан, бутылку, садился в то кресло, что стояло в углу у камина….
— Что вас связывает? — однажды спросила Сашка у мужа, — Он же почти законченный ал-каш. И совершенно заурядная личность.
Георгий только головой покачал:
— Э, нет, не скажи….
Но в пояснения пускаться не стал.
Когда Сашка забеременела, тут уже возмутилась и ее мать.
— Мы…то есть женщины моего поколения, так пылинки с себя не сдували… Ты мужу-то скажи, что ты не хрустальная… Он же дышать на тебя боится… Мы и на работу ходили, и дома все дела… и на даче… А если старшие дети были, то и с ними возишься… Никто так себя не жалел. А у меня знаешь какой токсикоз был? Лютый! Только холодильник открою – и сразу бегу к «белому другу».
— У меня тоже токсикоз, — обиженно сказала Сашка, — На курицу. Знаешь, как меня тошнит от курицы?!
— Одна-единственная курица вообще не считается. Ты взрослая здоровая девка…Нечего валяться на диване с телефоном… Взялась вон за швабру и вперед. Больше будешь двигаться – легче родишь.
Кстати, о родах. Тут Георгий сломал все стандарты. Он не повез Сашу в какую-нибудь элитную частную клинику. За несколько дней до «часа икс» он отправил ее в городскую больницу. Роддом там был самый заурядный. Но работал в нем «царь и бог» в одном лице, некто Виктор Васильевич. Георгий называл его «Маэстро», и уверял, что таких врачей во всем мире – единицы.
— Что бы ни случилось, как бы ни пошло дело, но, если есть хоть один шанс, он отвоюет у природы и остальные девяносто девять. Своей ошибки он не совершит. Я могу доверить тебя только ему.
В одном Маэстро был не всесилен, у него не было собственных палат в стиле люкс. Саше пришлось лечь в обычную, на пять человек. Впрочем, это ее нимало не расстроило. Она еще не привыкла, а может быть не привыкла бы никогда - быть богатой женщиной, требующей к себе особого внимания.
Лежать было весело. Одна из женщин, Танька Бельтюкаева, оглядев собравшихся в палате, вздохнула:
— Эх, девки, я тут, наверное, старше вас всех буду….
Но потом выяснилось, что Танька – едва ли не младшая из них. Ей просто было не до себя. Куда там! Еще двое детей подрастают, муж приходит в больницу без всяких передачек, зато с фингалом под глазом. И на вопрос, что случилось? - отвечает:
— С электричкой столкнулся.
Танька с детьми занята выживанием. У нее осталась едва ли половина зубов, и волосы на затылке скручены в «шишку» как у бабушек. Танька переживает за детей, за мужа – как они там без нее? Она хочет родить поскорее, вернуться домой. Кто-то подсказал ей способ, и теперь она время от времени сбегает через служебный вход и уводит мужа в близлежащий лесок. Для ускорения, так сказать, процесса.
Зато розовощекую Юльку муж нянчит почти как Георгий Сашу. Юлькин муж забирается на дерево с биноклем, чтобы убедиться, что любимая жена жива и здорова…
- Хорошо, что в родильном зале окна почти до самого верха закрашены белым, - задумчиво говорит Юлька,- Не хотела бы я, чтобы он все это видел. Он от этого стресса просто свалится со своей березы.
…Саша родила Оленьку легко и без всяких проблем. Маэстро только заглянул в родзал – он обязательно так делал, не пропускал ни одних родов. Глянул и сказал:
— Мне тут делать нечего. Акушерка справится.
И все прошло как по маслу. Саша даже не пискнула ни разу.
Роддом жил еще по старым правилам. Младенцев увозили в детское отделение, и привозили матерям на кормление.
— Твоя какая голосистая,— говорили Саше акушерки, — Сразу видно — в отца пошла, тоже петь будет.
Обе рекреации на этаже были заставлены цветами. В палату букеты нельзя, не положено – там всё обрабатывают и кварцуют. Но рекреации стали напоминать оранжереи. Врачи и медсестры уносили цветы домой, на их месте появлялись новые, и этот круговорот цветов в природе не заканчивался.
Присланное в передачах Сашка, в основном, раздавала. Танька Бельтюкаева в первый раз попробовала красную икру и решила, что она лучше черной.
— У младенца будет диа-тез, — внушали Георгию медсестры, — Списочек разрешенных продуктов вон висит…. Мы же даже не знаем, что за фрукты вы притащили, мы таких никогда не видели…
Георгий всплескивал руками:
— Виноват! Ах, как я виноват! Всё, я поехал за кефиром.
Но вместе с полезным напитком он- не в силах удержаться – привозил трехъярусную коробку шоколадных конфет и какое-то немыслимое шампанское….
Не приехал он лишь в последний день перед выпиской. «Наверное, у него спектакль, - подумала Саша, — Или сбился с ног, готовясь к нашему возвращению».
Выписывали обычно палатами. Так, у них в седьмой, собрались женщины, родившие в один день. Врач осмотрел их и разрешил звонить близким, чтобы приезжали забирать.
Юные матери, еще вчера без всякого макияжа, теперь тщательно наводили марафет. Подкрашивали глаза, отделяли ресничку от реснички в ожидании, что вот-вот раздастся заветный звонок:
— Мы уже здесь, у подъезда. Можно выходить.
Георгий же – к изумлению Саши — на телефонные звонки не отвечал. Поэтому для нее стало полной неожиданностью, когда в палату заглянула медсестра:
— За тобой приехали, одевайся и спускайся…
Когда же Саша, уже в своем платье вышла в холл, вместо мужа она увидела… Леонида. Высокая фигура отделилась от окна. Медсестра протянула малышку, не зная, что сказать…Ведь по возрасту этот человек в дедушки Саше годится.
— А где? – начала было Саша.
Леонид всегда был немногословен. А сейчас просто кивнул в сторону машины – мол, садись, поехали…
Наверное, опять какие-то неотложные дела, из-за которых муж не смог…. Машина уже выезжала из медгородка, когда Леонид сказал:
— Он отдал тебя мне…
— Что?! — у Саши отвисла челюсть.
Откуда ей было знать, что накануне Георгию – впервые за много лет позвонила Гитана. Голос ее был таким взволнованным, что Георгий узнал его не сразу.
— Случилась беда. Мы оба с тобой в большой опасности.
Продолжение следует