Его второй брак был настолько спонтанным и несуразным в глазах всех, что он и не пытался никому ничего объяснить. Знали разве что пара близких друзей. Да, он ехал в маршрутке. Раз в тысячу лет. Нет, раз в десять тысяч лет. Бог весть, зачем он пьяным решил сесть в маршрутку. Хорошо, что еще нужный номер вспомнил, и не заехал куда-нибудь в тьму-таракань….
Он сидел в середине, у прохода, а она – в конце. И он увидел ее только на конечной, когда она пошла мимо него к шоферу - расплачиваться. А потом еще раз вернулась, чтобы забрать свой рюкзачок. Он взглянул ей в лицо – сначала мельком. А потом встал и пошел за ней….
Вот тут ему переставали верить даже друзья. Хорошо, ты, звезда театра оперетты, твой портрет на афишах – на каждой остановке, тебя знает не только каждый горожанин, но и каждая собака, которая задирает лапу на этой самой остановке. У тебя такая машина, каких в городе – раз-два и обчелся. Ты. Ехал. В маршрутке. Ладно, допустим, стечение обстоятельств. Дикая пья-нка, язык не повернулся вызвать такси, друзья по ошибке запихнули в самолет вместо Павлика, то есть в газельку…. Допустим, ты там оказался…
Но в твои мать …пере-так… тридцать восемь, встать и пойти за девочкой на двадцать лет тебя младше… За студенткой в холщовых штанах… Ты, у которого была Гитана…
Да отсохнет твой язык. Так врать нельзя.
Ее звали Саша, и она только что поступила в институт. В тот день она действительно была в толстовке с каким-то сумасшедшим рисунком – мультяшным котом, у которого шерсть стояла дыбом. И в просторных штанах с накладными карманами по бокам. А еще у нее были волосы цвета медной проволоки – вьющиеся и до плеч. И пухлые от природы губы. Ничего от современных идеалов не было в ней – невысокая, плотная…Но он увидел ее тем особым взглядом, после которого всё меняется в жизни. И он понял, что никого никогда прекраснее….
Так что встал и пошел…
И потом еще долго не верил никто. В то, что это все серьезно. Ни Саша, ни ее родители. Его заваливали цветами после спектаклей. А он добавлял к этой горе цветов еще столько же, и нес ей. Переносил охапками из машины – по частям этот цветочный Эверест. При этом у него дрожали руки. Он боялся, что она не возьмет цветы. Или на что-то обидится. Или скажет: «Больше не приходи». Он не знал, как будет жить, если не сможет видеть ее каждый день.
И руки он ее просил как в девятнадцатом веке, сначала у матери и отцом. Положил на стол бархатную коробочку, открыл. Бриллиант сверкал и в полутемной кухне.
- Если она не согласится… это просто в память о той радости… о том счастье…что она есть… что я с ней знаком. На память обо мне.
Отец с матерью переглянулись. Кажется, в придачу к кольцу им хотелось попросить справку из пси-хдиспансера. Комплектом. Но что-то в них в этот миг надломилось…стронулось.
-Саша! – позвала мать.
Сашка причапала в кухню, видно, подобрала в коридоре первые попавшиеся резиновые шлепки. Оба – на левую ногу.
- Георгий Иванович просит твоей руки, - мать на автомате повторила его слова, и добавила, - Ну? Что скажешь?
-Пойдешь замуж? –спросил отец.
У Сашки был старший брат и младшая сестра. Но даже в кругу семьи, когда все собирались – Георгий видел только ее одну. Больше никого не замечал.
- Ты скажи чего-нибудь, - попросил отец.
-У меня же первый курс, - сказала она.
Как будто замуж можно было выходить только на третьем или четвертом.
-Давайте подождем до лета, - попросил Георгий, - Может быть, тогда…
…Все эти месяцы он трепетал. Боялся, что Сашка в кого-нибудь влюбится, и жизнь для него потеряет смысл. Он хотел видеть ее каждый день, и при этом боялся надоесть. Присылал ее семье билеты на все спектакли, страшась – вдруг у него сорвется голос…
-Это…, - сказала Сашка, - Не надо столько цветов. А то я в кровати чувствую себя покойницей в гро-бу… И у мамы от запах лилий болит голова.
Тридцать первого мая, накануне начала лета, которое, как известно, маленькая жизнь, он сделал ей предложение во второй раз. Понимая, что, если она откажет, ни маленькой, ни большой жизни у него больше не будет.
А как же Гитана?
Они встретились, когда были совсем юными. Не на улице – как бы он там познакомился с цыганкой? Первый раз они увидели друг друга в театре, на репетиции. Предполагалось, что в новом спектакле будет занят цыганский ансамбль. Новенькие пришли вполне в современной виде – джинсы, свитерки… И лишь на Гитане была прозрачная многослойная юбка на чехле до самых пят, золотые серьги до плеч….В таком виде она могла выйти на улицу и приставать к прохожим, предлагая погадать… И женщины бы ее отгоняли. А мужчины… Если тебе улыбается и берет за руку красавица, словно из индийского фильма – ты вырвешь эту самую ладонь?
Каких-то выдающихся сценических способностей у нее не было. Сильный голос, как у товарок, еще она отменно танцевала, но и все… Зато была абсолютно бесстрашной. И если бы в спектакле понадобилось скакать на лошади, метать ножи или работать кнутом – тут то Гитане и не было бы равных…
Она осталась работать в театре. Так получилось. Остальные цыганки со временем вернулись в свой ансамбль, а Гитана – нет. Может быть, потому что к тому времени они с Георгием уже жили вместе, к лютой зависти мужской половины труппы и презрению - женской.
- С кем ты связался, деточка, - сказала Георгию старейшая артистка, - Близкие тебе никогда не разрешат на ней жениться…
- Вы же знаете, что мы давно разошлись…
Разойтись можно не только со второй половиной, но и с отцом, и с братом. Мать Георгия к тому времени уже умерла.
Отец его занимался политикой, взлетел высоко, как говорится, «вращался в верхах». Георгия все это не интересовался. Эту сферу он считал еще большей кабалой, чем военная служба. Там – шагистика, там – безоговорочное подчинение приказам, но мысли принадлежат тебе, а слова… что ж, по крайней мере, солдату можно молчать. Отцу же приходилось говорить то, что от него хотели слышать, и - ни тени вольнодумства.
Был еще старший брат Дмитрий. Тоже птица высокого полета, но не в политике, а в том, что касалось бизнеса. У него – игорные дома, и как-то это всё косвенно было связано с отцом, от него шла поддержка… Может быть, поэтому Дмитрий и не знал трудностей.
Георгий же с того времени, как в школе, на уроке музыки запел, и глаза у учительницы, да что там – и у одноклассников тоже – округлились, не мечтал больше ни о чем. Петь, петь и петь… Музыкальная школа, консерватория и театр, почти сразу – главные роли, и – репутация шиз-ика в собственной семье.
Ни разу он не почувствовал, что отец или брат гордятся им. Казалось, что в дом попала красивая, но совершенно негодная вещь, и что с ней делать, хозяева не знают. Хороша, но слишком хрупка. И вещицу поставили куда-нибудь высоко на шкаф, и вспоминают о ней изредка, перед праздниками, когда положено убираться и стирать пыль.
Несколько раз в год, именно перед Новым годом, Пасхой и днями рождения, отец и брат созванивались с Георгием, обменивались ничего не значащими словами, и к общему облегчению заканчивали разговор.
Лишь один раз, когда Георгий уезжал на гастроли в Европу, Дмитрий сказал, что хочет передать с ним кое-что. Но потом передумал.
- Не надо тебе во все это влезать, - сказал он снисходительно, - Пой, пташка, пой…
Так что на ком женится Георгий – было абсолютно не их дело.
Однако Гитана замуж за него не собиралась. Даже просто расписаться, втайне от всех- не захотела. Будто предчувствовала что-то. Хотя жили они, ни от кого не скрываясь, шумно, весело – у них всегда толпились гости, засиживались едва ли не до утра, пили как лошади… Позже Георгий думал, что за эти два года растерял почти все здоровье, отпущенное ему природой.
А когда они уехали на гастроли в Европу, Гитана встретила человека, за которого вышла замуж молниеносно. Как будто он ее ждал все это время, и она, наконец, пришла. Он работал в полиции, в каком-то высоком чине, Георгий так и не удосужился узнать. Его трясло. У него украли Гитану – то есть, душу, сердце и все остальное, оставив его нищим, как Иов Многострадальный.
А Гитана совершенно не чувствовала вины. С того самого момента, как подошла к краю сцены, наклонилась с улыбкой, и взяла из рук своего поклонника букет. С таким видом, будто берет обручальное кольцо.
Продолжение следует