Павел сорвался с места, в один миг закрыв ладонью мне рот, указательный палец другой приложил к своим губам. В этом положении сощурил взгляд на идущий караван.
- А чо так рано - то?! Пожрать не успели! - тихо заметил он.
Я ничего не понимала. Паша опустил руки, ладонь сменили губы. Коротко так, чмокнул.
- Извини, мартышечка... Тихо будем, ладно? - и тут же отошёл к ребятам. - В какой сумке бинокль?
Кто - то из братвы уже подавал ему бинокль.
Павел стал рассматривать процессию лам с погонщиками.
-.... Не, не, это не наши. Наши позже будут. Отбой. Жарим дальше.
Я, слегка обидевшаяся, пошла искать место для отправки естественной нужды.
- Оливка, ты куды?
- А вот туды.
- Уже всё готово, помоги на стол накрыть, потом вместе сходим туды, лады? - Павел пошутил, поняв мое намерение.
Достала из набора тарелочки из картона, вилки, салфетки. Лепешку порвала на мелкие куски.
На стол в жестяном блюде принесли жареных осьминогов! Вот это да!!!
Вокруг лоснящихся жиром щупальцев набросаны тамарильи разных цветов.
На следующем блюде, поданном на стол, разлеглась жареная рыбка.
Я забыла про все обиды, и про караван, и про жару, заторопилась местечко занять за столом.
Павел ел и посматривал вдаль. С каждым часом, проведенном в горах, у него портилось настроение. Он ворчал, срывался на ребят, а мне, так вообще не уделял внимания.
Я самостоятельно осмотрела окрестности в радиусе ста метров, дальше запретили ходить. Рассматривала в бинокль причудливые полосы горных пород - розового, жёлтого, синего цветов. Но и любование окружающими красотами мне наскучило к тому времени, когда компания наконец собралась возвращаться в Монтелюр.
Всю обратную дорогу Павел переговаривался с ребятами. Все были заметно расстроены. Слышала возмущенные обрывки фраз: " за лохов держат", "и ни в два, и ни в три!!!", "проучить негодяя", "проверять инфу тщательней", "что же получается - просто надули", "меня не устраивает текущее положение дел".
Я так поняла, Павел с бригадой ждали каких- то людей, которые так и не появились проходящим уже днём.
А вечер тем временем набирал краски. Воздушные облака наползли на верхушки гор, будто крем - брюле на перевернутой пирамидке с мороженым, пуши́лись и потихоньку таяли, распадаясь на мелкие обрывистые части, выпячивая пики гор в, розовеющее заходящим солнцем, небо.
Уже в комнате, после ужина и душа, Павел раздел меня догола, легонько поцеловал в соски, провел пальцами по моему лицу, спуская их мягко, почти без нажима, через все тело. Лицо Павлуша при этом сосредоточенное, глаза пустые, посветлевшие - то ли от проникшего в них яркого солнца, то ли просто усталые. У колен пальцы его остановились и сорвались к простыни. Затем Паша завернул меня в одеяло, словно младенца укутав, сам лег рядом, уткнувшись в одеяльную пухлость, где - то под грудью.
- Одна сегодня спать будешь, Оливка. К себе пойду. Обдумать кой - какие дела надо.
Поцеловал сквозь одеяло:
- Не скучай. Утром подъем, как всегда.
Поднялся, направился к двери, оглянулся.
- Готовься к полету. Морально. Ещё не знаю точно дату, но полетим с тобой.
- А куда, Паш?!
Павел зашипел:
- Типун тебе на язык, Оливия! Никогда не спрашивай этим словом, всю удачу собъешь!
В Пуэрто Мальдонадо полетим.
Продолжение следует