(1 часть)
В середине весны 1205 года из Чернигова выехал отряд в количестве нескольких дружинников и направился в Дикое Поле, навстречу орде половецкого князя, хана Сутяги. Возглавлял мирное посольство Иван, молодой воин по прозвищу Ратник, сын черниговского воеводы.
Иван был с детства около княжеского двора и охотно общался с половцами (их чаще называли кыпчаками), живущими здесь же. Они были то ли взятыми в полон, то ли жили в качестве почетных гостей. Одни кыпчаки, среди них и дети, и женщины, куда-то исчезали, другие появлялись. Мальчик быстро научился понимать чужих людей и даже мог говорить с ними. Нравилось Ване смотреть, как некоторые умельцы из них вырезали деревянные странные фигурки, и потом сами относились к ним с большим уважением. Они и любопытствующему сыну воеводы дарили вырезанных баранов, лошадей и совсем смешных горбатых животных, а он их отдавал одной половецкой девочке, с которой дружил.
Цель посольства черниговскому дружиннику была достаточно ясна. Надо было хану Сутяге передать грамоту, она начиналась со слов «Не ходи до ны!» Не нужно было русичам такое соседство на все лето. За это князь Мстислав обещал хану отдать в жены одну из своих дочерей, а его сыну просил прислать половецкую княжну.
Ивану князем было наказано многое примечать: с каким выражением лица будет хан слушать грамоту, как вооружены его воины, велика ли орда, хорошо ли ухожены их кони.
Если половецкий князь согласится с условиями и повернет свою орду за Днепр к Дону, тогда следовало ему передать дорогие подарки, тщательно подобранные князем Мстиславом. Не согласится – ну, что ж, всё, что увидит Иван, потом пригодится.
В Диком Поле молодой дружинник бывал, но только поздней осенью, когда степь отцвела, поблекла. А вот весной здесь Иван оказался впервые. Цветение, буйство красок, чарующие запахи, обилие птиц, животных – это так поразило молодого воина, выросшего в городе, что ему подумалось, он сейчас совершенно в невероятном, сказочном мире!
Особенно красивым было целое море ярко-красных цветов! В Чернигове такие точно не росли. Высоко в небе неподвижно парили орлы, высматривающие с небесных высот в буйной зелени желанную добычу.
Об осторожности черниговские послы не забывали. Устраиваясь на ночлег, на видном месте ставили длинное копье с двумя конскими хвостами: черный хвост – главный символ их черниговского князя, и белый хвост – знак мирных переговоров. И конечно, обязательно дружинники, сменяя друг друга, по ночам вглядывались в темноту и слушали степь.
В одну из ночей сон ли сморил сторожей или кыпчаки оказались хитрее и коварнее, но проснулся Иван, когда его уже вязали веревками несколько человек. Такая же возня угадывалась вокруг, в темноте. Сумел все-таки воин схватить правой рукой меч, лежавший рядом, но почувствовал сильный удар по руке, потом по голове, и провалился он в полную темноту.
Очнулся Иван днем, огляделся. Он лежал в узкой крытой повозке на сухом сене. Здесь же лежали, похоже, запасные колеса к телеге, два медных больших котла, веревки, жерди, выделанные шкуры.
Болела голова, правой рукой было трудно шевелить. Удивительно, и руки, и ноги не были связаны.
Повозка двигалась. Слышался ужасный визг несмазанных колес, рев и мычание, пахло мочой и потом животных.
Иван приподнялся, опираясь на левую руку, слез с повозки и, держась за нее, прошел пешком какое-то расстояние. Справа, слева – вокруг двигались такие же повозки, в которые были запряжены длиннорогие быки, медленно переставляющие ноги.
Иван хотел отойти немножко в сторонку от этой вереницы повозок, чтобы осмотреться, но кто-то невидимый сзади ударил его плетью с такой силой, что он от боли едва не потерял опять сознание. С трудом удалось ему забраться в ту же повозку и прилечь на прежнее место. То ли уснул, то ли снова впал в беспамятство.
Во второй раз черниговский дружинник пришел в себя вечером. Было тихо. Повозка никуда не двигалась. Иван, преодолевая боль и слабость, вылез из своего укрытия и увидел, что бесчисленное множество выпряженных повозок образуют как бы огромный круг, внутри горят костры, около них стоят, сидят, лежат люди.
Иван направился к ближайшему костру и, близко подойдя, повернувшимся к нему людям сказал на половецком наречии:
- Я послан черниговским князем к хану Сутяге для мирного соглашения. Подарки ему вез. Отведите меня к вашему хану.
Двое встали с циновок, на которых сидели. Один взял его за локоть, к счастью, левой руки и повел обратно к повозке, а другой следом принес в деревянной чашке большой кусок мяса, толстую лепешку и в кружке горячий чай. С удовольствием Иван поужинал, сидя в повозке. Его сторожа стояли рядом и смотрели на пленника. Один потом забрал пустую посуду и ушел, а второй положил на сено несколько мягких шкур, показал на них Ивану и сказал:
- Спи так, тепло. Сутяга ушел к верхним людям. Наш хан Кобяк. Тебя купила Каримэ. Она одна, замуж нет. Ты ее раб. Будет день, Каримэ придет. Покажи руку.
Он осторожно ощупал руку Ивана и опять на половецком языке (чувствовалось, что это не родной его язык) утешил раненого:
- Кость живая. Ты будешь жить.
Закутавшись в шкуры, Иван очень хорошо отдохнул в эту ночь, спал по-настоящему, без провалов, а утром даже почувствовал, что правой рукой может осторожно что-то делать. Он приподнялся со своего ложа, и тут же к нему подошел один из вчерашних знакомых.
- Надо есть, - он протянул пленнику опять лепешку, дымящееся мясо и кружку с чаем, в котором добрая половина была бараньим жиром. – Каримэ пришла. Кушай, идем. Турсун покажет.
Да, Каримэ была настоящей половчанкой: невысокого роста, на две головы ниже Ивана; в лице ничего примечательного, фигурой и одеждой мало чем отличалась от мужчин. Одной рукой она крепко держала коня под уздцы, другой рукой показывала своим людям на что-то в степи.
Увидев подошедших Ивана и Турсуна, она властным жестом велела всем отойти в сторону, а Ивану - приблизиться к ней.
- Кто ты? Зачем приехал? Почему умеешь говорить, как степной народ?
Она прямо вонзила в Ивана свой взгляд карих глаз.
- Меня зовут Иван. Вез грамоту хану Сутяге. Язык твоего народа знаю с детства. Я посол черниговского князя.
- Ты мой раб, - сверкнув глазами, четко произнесла половчанка. – Тебя ночью, как спящую дрофу, связали веревками мои люди. Почему спал?
- Мы в степь не воевать, с миром ехали, хотели породниться с вашим народом. Где мои дружинники?
- Все ушли к верхним людям. Ты будешь моих коров пасти, овец стричь или шкуры выделывать.
- Я воин! – твердо объявил Иван.
- Ты раб!
И тогда Иван на русском языке, глядя прямо в лицо половчанки, произнес:
- Никогда русичи не будут холопами кыпчаков. А ты дикарка! И больше похожа на мужика, а не на девушку. Тебя никто никогда не полюбит и замуж не возьмет!
Каримэ, казалось, внимательно слушала Ивана, как будто старалась понять незнакомые слова, и, дослушав до конца, крикнула на своем языке:
- Турсун! Уведи его! А тебе, Иван, я велю клеймо на лбу выжечь, как скотине!
Потянулись для Ивана бесконечные дни его пребывания у половцев. Работу выполнять какую-либо его не заставляли, словно понимали, что ничего путного из этого не выйдет. Кормили два раза, утром и вечером, хорошо кормили, сытно. При желании можно было протянуть чашку кашеварам, и они нальют еще густого варева, мяса положат, сколько пожелаешь. Никто Ивана не клеймил и не сторожил. Турсун ему сразу сказал: «Бежать нет! В степь одному ходить нет! Собаки догонят, порвут!»
Днем орда двигалась в сторону Днепра, ночью и люди, и животные отдыхали.
Иногда Иван во время езды подсаживался к погонщику быков Турсуну, помогал ему подгонять животных, беседовал с ним.
Турсун тоже пленник, давно уже. Он уйгур. Родину свою почти не помнит. Тут все пленники, рабы Каримэ. Половцы – воины, они на лошадях денно и нощно рыщут по степи, кружась вокруг движущейся орды.
- Можно ли получить свободу? - спросил однажды Иван Турсуна.
- Да, - спокойно ответил тот. – Твой князь, как стадо баранов, тебя захочет купить, если наша госпожа продаст. Другое: половчанка, совсем молодая, захочет тебя взять в мужья, заплатит калым, какой скажет Каримэ. Только наша госпожа никого никому пока не продала. Да, еще, у них есть «Право», много старых законов. Будем на месте, все захотят праздник. На этом празднике – борьба, кто бросит на землю старого победителя, сразу всё, для половца - победная песня, для раба – свобода.
- Понятно. А если раб выйдет против прежнего победителя и проиграет? Такое было?
- Было, - засмеялся Турсун. – Тогда победитель отрежет побежденному, что захочет: палец, руку, но обычно - кирдык башка будет!
Иван твердо решил: надо ждать праздника. Рука у него была еще не очень, но время ведь пока есть. И самое главное, борьбу половецкую он видел, кое-что умел и пробовал бороться, когда дружил с кыпчаками при княжеском дворе.
Теперь целыми днями молодой пленник готовился: приседал с тяжелым колесом на плечах, разрабатывал десницу, правую руку, много ел: знал, что вес в борьбе очень даже имеет значение.
Кто-то доложил Каримэ о необычном поведении ее пленника: не сошел ли он с ума, находясь уже больше месяца в неволе. Хозяйка иногда издали своими рысьими глазами наблюдала за Иваном и ничего странного не увидела – ее раб уверен, что он снова будет воином, вот и готовится.
Наступило время, когда прибыли на постоянное место. Все люди переправились на высокий правый берег Днепра, а животные: коровы, быки, овцы, верблюды (вот они, горбатые фигурки, запомнившиеся Ивану) - остались на левом пологом берегу, охраняемые лишь лохматыми злыми собаками.
Стало многолюдно в лагере. Появились сами половцы: мужчины, женщины, дети. Из шатров выросло целое поселение, опять же отгороженное от остальной степи повозками, образующими теперь полукруг. Чувствовалось, что в лагере идет подготовка к празднику.
Всё, что видел Иван, он сравнивал с жизнью в Чернигове. Женщины в родном городе, конечно, красивее. Жизнь на родине спокойнее, без суматохи. Даже не такая роскошная, как в степи, природа теперь вспоминалась с большой теплотой.
Праздник пришел.
Погонщики быков и другие холопы сидели вокруг своих костров, хотя ели и пили то же, что и сами кыпчаки. Не все нравилось Ивану. Кумыс пить не стал. Когда его товарищи, по степному обычаю угощались, друг другу руками клали в рот разваренную кашу, от такого обычая русич наотрез отказался, хотя с детства знал о нем.
Песни, пляски, представления – все это происходило в центре огороженной повозками площади. Там же желающие померяться силой и удалью сходились в единоборствах. Надежно обвязывались в несколько слоев на уровне живота длинными кушаками, выходили в круг, брали соперника руками за этот пояс, и теперь нужно было всего-то оторвать его от земли и бросить вниз. Победителю девушки подносили чашу кумыса и пели песню, славили силу воина.
У костров уже никого не было. Вся орда стояла около обозначенного круга. Сам хан Кобяк тут же в окружении родни и слуг сидел на высоком конском седле и тоже переживал за участников. Пока никому головы не отрезали: эти бои были на потеху присутствующих.
И вот в круг вышел главный герой этих состязаний - так и пронесся по кругу восхищенный шепот: «Урсул»! Урсул!»
Урсул не был богатырем, великаном, но в ширине его плеч чувствовалась мощь. Он спокойно стоял в кругу, поводил плечами, ладонями растирал шею. Похоже, главный борец не верил, что кто-то отважится выйти против него и поставит свою жизнь на кон.
Никто и не выходил.
(Щеглов Владимир, Николаева Эльвира)