Эта история произошла на Кавказе в конце двадцатого века. Ее нельзя назвать типичной, поскольку тот, кто свято верит, что ни один самый искусный писатель не способен придумать ничего нового, вряд ли согласится с тем, что в наши дни могло произойти нечто такое, о чем можно было бы сказать словами Экклезиаста: «Смотри, вот это новое...».
Эта история могла произойти где угодно и когда угодно. И местом действия мог являться не Кавказ, и героев могли звать иначе, и все могло быть совершенно по-другому. Все. За исключением того, что в любом месте в любое время всегда найдутся те, кто, несмотря на многолетнюю войну и вражду, останутся людьми даже тогда, когда всему миру кажется, что поводов для этого у них нет.
* * *
Капитан Сафронов с самого утра находился в бодром расположении духа. Однако к полудню, после того как возглавляемая им разведгруппа отдельной воздушно-десантной бригады выдвинулась в глубь территории, где был замечен отряд боевиков, настроение испортилось. Накопившаяся ли усталость была тому виной, или легкое похмелье после выпитого накануне спирта давало о себе знать, но ощущение тревоги не покидало с той самой минуты, когда колонна свернула с шоссе и выехала на узкую каменистую дорогу.
Не находя себе места, Сергей вылез на броню БМП. Внимательно осмотрел подступившие вплотную к дороге горы, лес, перевел взгляд в противоположную сторону – туда, где у основания крутого склона среди зарослей кустарника бежал ручей, чуть подался вперед и только тогда увидел два быстро приближавшихся к ним бронетранспортера.
Через минуту машины, не имея возможности разъехаться, остановились друг против друга. Из люка первого БТР вылез старший лейтенант спецназа. Представился и, махнув рукой себе за спину, предложил двигаться за ними до ближайшей развилки.
Проехав несколько десятков метров, бронетранспортеры спецназа, уступая колонне путь, свернули вправо. Подождали, когда проедет последняя машина разведгруппы, и по освободившейся дороге двинулись вперед, оставляя за собой густой шлейф пыли и дыма.
Сафронов вытащил сигарету. Помял ее в руках и, немного подумав, положил обратно в пачку.
Курить не хотелось, хотелось пить. Он достал фляжку с водой, открутил пробку, поднес к губам и в этот момент услышал, как из-за спины раздался грохот взрыва и еле слышный треск автоматных очередей.
Поперхнувшись, Сафронов застучал фляжкой по броне.
– А ну, назад! – крикнул он. – Живо!
Колонна притормозила, остановилась и медленно поползла обратно.
Десантники, прикрывая огнем попавших в засаду бойцов спецназа, соскочили на дорогу и спрятались за броню медленно двигающегося во главе колонны бронетранспортера. Сафронов метнулся дальше к рядом стоящему валуну, из-за которого надеялся более внимательно рассмотреть расположение боевиков, как вдруг одновременно с взрывом мины земля из-под его ног взмыла в небо и рухнула ему на голову.
* * *
Сознание возвращалось мучительно медленно. Сначала перед глазами то и дело проносились какие-то беззвучные тени. Потом эти тени, обретая плоть, цвет, голос, превращались в размытые фигуры людей. Фигуры то прыгали и бежали, то падали и лежали – и снова превращались в беззвучные тени без цвета, голоса и плоти.
Старясь не делать резких движений, Сафронов приподнял голову. Проследил, как мимо на полусогнутых ногах проскочили два бородача в камуфляже, как за ними, стреляя короткими очередями, вприпрыжку промчался еще один... Немного подождав, встал на ноги. Хотел вспомнить: где он, что с ним, но тут четвертый бородач, выскочивший из подбитого бронетранспортера, врезался в него.
Опешив от неожиданности, бородач на мгновенье растерялся. Потом заметил, что русский офицер, которого он чуть не сбил с ног, безоружен да к тому же, кажется, ранен, поднял автомат Калашникова и ткнул стволом в грудь. Сафронов, даже не сообразив, что делает, тут же ударил по автомату, обхватил шею противника и, бросив через бедро, повалился на него.
Вцепившись друг в друга, они скатились с дороги по крутому откосу к ручью и влетели в заросли кустарника. Сафронов первым вскочил на колени и схватил бородача за горло.
Первые секунды тот яростно сопротивлялся, пытаясь одной рукой оторвать от своего горла пальцы Сафронова. Но силы быстро оставили его, и он после очередной безуспешной попытки вырваться прекратил сопротивление.
Еще одно движение, понял Сафронов, и с чеченцем будет покончено. Он уже собрался сжать пальцы, но тут густая волна морока стремительным потоком накатила на него и унесла с собой.
...Ему одиннадцать лет. Он стоит напротив одноклассника, имя которого уже не помнит, и пытается заставить себя ударить его. До этого ему еще не приходилось бить человека по лицу, и потому он робеет. Он понимает, что должен ударить, что по всем законам двора не имеет права простить прилюдно нанесенную обиду, что все, кто в эту минуту стоят рядом, знают эти законы и ждут от него ответных действий…
Сафронов откинулся на спину. Закрыл глаза и окончательно потерял сознание.
...Ему плохо. Он никак не может заставить себя переступить невидимый порог, отделяющий детские потасовки от по-настоящему злых мужских драк, и оттого мучается. Вот если бы его обидчик проявил хоть малейшие признаки сопротивления, он бы ни секунды не раздумывал – ударил. Но тот, как назло, стоит, почти не шевелясь, с опущенными руками и всем своим видом показывает, что не понимает, ради чего тут разгорелся весь этот сыр-бор...
Сафронов открыл глаза. Пробормотал: «Он совсем не сопротивлялся», и снова впал в забытье.
...Недовольная возникшей заминкой, толпа мальчишек загудела. Не дожидаясь насмешек, которые обязательно последовали бы, промедли он хотя бы еще минуту, сжимает кулак и, зажмурившись, бьет обидчика куда-то в лицо. Толпа мальчишек восторженно взревела, а он, боясь случайно встретиться глазами с одноклассником, развернулся и, чуть не плача, побежал прочь…
* * *
Закатав правый рукав рубашки, бородач сидел на земле и, морщась, ощупывал распухшую от локтя до запястья руку.
Сафронов приподнялся на локтях. Поглядел на него мутным взглядом и пробормотал, почти не разжимая губ:
– Я должен был его ударить...
Бородач замер. Внимательно посмотрел на Сафронова и молча опустил рукав.
Сафронов перевернулся на бок. Приподнялся и, поглядев на бородача более осмысленным взглядом, выдохнул:
– Как же это ты меня спящего-то не кокнул, а?
– Сам подохнешь, собака!
– Не-а, – после небольшой паузы возразил Сафронов. – Теперь уж я точно всех вас переживу.
Бородач, усмехнувшись, медленно встал на ноги. В этот момент кто-то ударил длинной автоматной очередью по кустарнику, отгородившему их от продолжающегося наверху боя. Бородач упал. На его голову посыпались кусочки коры, листья, мелкие ветки...
Прижавшись к земле, Сафронов произнес скороговоркой:
– Уходить надо! Не дай бог возьмет ниже.
Недолго думая, бородач перевалился через левое плечо и юркнул в кусты. Сафронов огляделся в поисках другого выхода и, не найдя его, последовал за ним.
Двигаясь, то по-пластунски, то мелкими перебежками между стволами разросшегося вдоль берега кустарника, они выбрались из-под обстрела и перешли ручей, за которым начинался лес.
Судя по затихающим выстрелам, бой на дороге подходил к концу. С того места, где они находились, трудно было определить его исход, но и Сафронов, и чеченец понимали: встреча с победителями для одного из них неминуемо окажется роковой.
В лесу было тихо и светло. Сделав несколько шагов по ковру из сопревшей хвои, Сафронов упал на колени. Натужно кряхтя, опорожнил желудок, после чего отполз в сторону и уткнулся щекой в траву.
Бородач мельком посмотрел на него и прошел мимо. Однако через минуту вернулся. Присел перед Сафроновым на корточки и спросил, может ли он идти.
Поняв, что идти тот не может, схватил его левой рукой за шиворот и оттащил в сторону, на край поляны. Сам сел рядом и, прислонившись спиной к дереву, закрыл глаза.
* * *
День подходил к концу. Лес, встревоженный появлением нежданных гостей, постепенно успокаивался. В траве зашевелились кузнечики, птицы запели чуть тише, дятел, обследуя деревья у поляны, добрался до клена, под которым лежали люди, перепрыгнул с ветки на ствол и принялся деловито постукивать у них над головами.
Сафронов перевернулся с живота на бок. Увидев, как сидящий рядом бородач лелеет свою правую руку, спросил:
– Что, локоть сломал? Дай гляну!
Бородач после некоторого раздумья подставил свое правое плечо. Сафронов сел перед ним на колени, закатал рукав и осторожно ощупал кость. Потом медленно, боясь упасть, поднялся на ноги. Обломал с деревьев несколько веток с полметра длиной, приложил к больной руке с разных сторон и туго перетянул ремнем.
Проверив корсет на прочность, спросил:
– Как звать-то?
Бородач нехотя ответил:
– Магомед.
– А меня Сергей... Ну что, Магомед, – Сафронов отряхнул ладони. – Готово! С тебя бутылка.
Магомед осторожно поднял правую руку. Опустил ее, снова поднял, снова опустил и, повернувшись лицом к Сафронову, собрался что-то сказать, но в последний момент передумал.
Сафронов усмехнулся.
– Да ладно тебе! Говори, что хотел, не стесняйся.
Магомед быстро, так, словно только и ждал этой возможности, произнес:
– Зачем ты пришел сюда?
– Не понял?
Магомед повысил голос.
– Я спрашиваю, что ты делаешь здесь? Отвечай!
– Ах, вот ты о чем! – догадался Сафронов. – Служу.
– Я не о том. Я спрашиваю тебя о другом... Я хочу понять, зачем ты пришел сюда воевать? Я что, чем-то обидел тебя, да? Или обидел твоих родственников? Или твоих друзей? Ответь мне.
Поморщившись, Сафронов отрицательно покачал головой.
– Тогда зачем вы, русачи, стреляете, бомбите нас?
– А вы сами-то зачем стреляете?
– Затем что вы пришли к нам с войной! – Магомед возмущенно поднял руку. – Вы разрушили дом моего брата, убили его. Вы не щадите никого, и я хочу понять – за что?
Сафронов молчал.
– Хорошо! – после небольшой паузы продолжил Магомед. – Не хочешь отвечать – не отвечай. Но хотя бы скажи мне, за что вы умираете?
– А вы за что?
– Мы умираем, чтобы защитить свою землю! Мы мстим за гибель своих братьев! Мы...
– Ясно, ясно! – перебил Сафронов. – А за кого тогда мстили ваши погибшие братья?
– Я же сказал: мы защищаем свою землю, свои дома...
– Да это я уже понял, понял! – Сафронов положил руку на левое плечо Магомета. – Скажи честно: стали бы солдаты разрушать дом твоего брата, если бы тот не стрелял в них? Ведь он же стрелял, верно?
Словно не веря свои ушам, Магомед уставился на Сафронова так, словно только что увидел. Ему, каждый день наблюдающему за тем, как под бомбами рушится его мир, пусть несовершенный, путь разворованный, но несовершенный по-своему и разворованный своими, мечталось как-нибудь поймать самого большого русского начальника, желательно Ельцина, и, заглянув ему в глаза, задать два простых вопроса: «зачем?» и «за что?». Два вопроса, ответов на которые, как он полагал, не существовало, как не существовало слов, которыми можно было бы оправдать разрушение целого мира. Но никогда в этих мечтах большой русский начальник, оправдываясь, не переваливал вину на них самих, как это только что сделал русский капитан.
Магомед в бешенстве вскочил на ноги.
– Издеваешься, да? Я с тобой как с мужчиной, а ты...
Он отбежал в сторону, но тут же вернулся и, подскочив к Сафронову, затряс кулаком левой руки у него перед носом.
– Если бы ты, свинья, меня тогда не... – Он разжал кулак и указал пальцем в сторону ручья. – То я бы тебя сейчас вот этой рукою придушил бы!
Отвернув лицо в сторону, Сафронов недовольно поморщился.
– Ты думаешь, если нас мало, то можете делать все что хотите? Да? – продолжал кричать Магомед. – Не будет этого! Запомни! Пока мы живы, мы свою землю, свои дома не отдадим!
– Да сдались нам ваши дома...
Магомед схватил пальцами Сафронова за подбородок и повернул лицо к себе.
– Чего вы хотите? Ну, убьете вы всех мужчин, но ведь скоро у нас сыновья вырастут! Неужто, думаете, сумеете откупиться от них? А если нет? Что, будете и их убивать? Да?
Ударив Магомеда по руке, Сафронов оттолкнул его от себя. Но тот снова подскочил и снова громко зашептал:
– Когда вы, наконец, поймете, что нас нельзя приручить, нас даже уничтожить нельзя! Не дадут, времена не те. Поэтому уходи отсюда, Сергей, понял? Как можно быстрей уходи! Нам вместе не ужиться!
– Ну да, – усмехнулся Сафронов, – вы ж теперь шибко независимые стали.
– Да, и мы это завоевали кровью!
– Большой кровью, – согласился Сафронов.
Магомед замер.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он.
– А то, что независимость для таких, как ты, это свобода грабить, насильничать, убивать инородцев. Вот тут я с тобой согласен! Крови, меньше чем по колено, при этом не проливается.
– Грабят бандиты! Их за это Аллах покарает. А все остальное ложь!
– Может, и бандиты, – согласился Сафронов. – Но заметь: стоит где-то объявиться независимости, как там сразу же появляются беженцы. Я это не раз видел. В Абхазии, в Таджикистане...
– А это потому, – перебил Магомед, – что вы, русачи, никого не уважаете! Ведь для того, чтобы жить вместе, надо хотя бы немного уважать местные законы! А вы даже язык тех, на чьей земле живете, учить не хотите! И после этого еще удивляетесь, что с вами никто ужиться не может!
Сафронов возмутился.
– При чем здесь русачи? Да в тех местах, о которых я тебе только что сказал, нас было меньше, чем других, а результат и там и там одинаков!
Магомед поежился от холода. Посмотрел на потемневшее небо и внешне равнодушно пожал плечами.
– Ну, не знаю... Я не ходил, не считал – кого там больше, кого меньше. Я тебе скажу одно: если ты хороший человек, то тебе и бояться нечего.
Сафронов, не единожды разговаривавший с беженцами и не понаслышке знающий о том, что им пришлось вынести в тех местах, где проснувшееся национальное самосознание, утверждаясь, мстило за долгие годы своего сна, чуть не рассмеялся Магомеду в лицо.
– А я думаю, – сказал он, – если ты хороший человек, то не будешь гнать людей с насиженного места только потому, что они разговаривают не на том языке, на котором бы тебе хотелось!
Магомет встал. Пробурчал что-то по-чеченски, громко и грязно выругался по-русски, пнул в сердцах попавшуюся под ноги сухую ветку и, стараясь не смотреть в сторону Сафронова, принялся укладываться на ночь.
* * *
Совершив утренний намаз, Магомед разбудил Сафронова. Не давая привести себя в порядок, взял его за руку и повел по неприметной тропинке в глубь леса.
В первые минуты после пробуждения Сафронов чувствовал себя совершенно разбитым. Однако минут через десять, шагая вслед за Магомедом и стараясь не отстать от него, он постепенно пришел в чувство настолько, что почти поверил в свое выздоровление. Голова хоть и кружилась, но уже не так сильно, тошнота спряталась где-то глубоко под желудком, и только не утоленная за ночь усталость временами давала о себе знать.
Они шли по лесу, очень похожему на тот, в котором Сафронов совсем недавно, будучи в отпуске, собирал грибы. Деревья, густая поросль ничем не отличались от того, к чему он привык, и только частые спуски да выматывающие подъемы, а также вязкая земля, то и дело налипающая на подошвы ботинок, напоминали о том, что лес, по которому он брел, находится далеко от его родных мест.
Они шли без перерыва несколько часов. Преодолев очередной тягун, изрядно вымотанный Сафронов внезапно почувствовал, как к нему возвратилась вчерашняя немочь. Пытаясь проглотить подступившую к горлу тошноту, он остановился, несколько раз глубоко вздохнул и, стиснув зубы, поплелся дальше.
Лес кончился внезапно. Магомед остановился у края пологого лишенного растительности склона. Посмотрел, как встревоженный им заяц скатился с горы, перебежал грунтовую дорогу и помчался по каменистому полю в сторону спасительных кустов.
– Нам тоже туда, – сказал он. – Пошли.
Осторожно, боком, согнув колени и касаясь одной рукой земли, они спустились к дороге. Здесь Магомед внезапно поднял указательный палец и, вопросительно посмотрев на Сафронова, спросил:
– Слышишь?
– Да, – прошептал тот. – Кто-то едет.
Магомед заметался. Сначала он бросился к тому месту, откуда они только что спустились, но, поняв, что не успеет подняться наверх до появления машин, вернулся обратно. Осмотрел хорошо простреливаемое со всех сторон открытое поле, снова огляделся по сторонам и, увидев широкий валун, побежал к нему.
– Сюда! – крикнул Сафронову.
Едва они успели спрятаться, как на дороге показалась колонна «Уралов» во главе с бронетранспортером.
– Наши, – не веря своим глазам, прошептал Сафронов. – Наши!
Он хотел вскочить на ноги, выпрыгнуть высоко-высоко, так, чтобы его заметили из последней машины, закричать во все горло, что он здесь, что он жив, однако единственное, на что его хватило, – это приподняться на руки и еще раз восторженно прошептать: «Наши!»
Сафронов лежал за валуном, наблюдая за медленно приближающейся колонной, и успокаивал себя тем, что выпрыгнет как-нибудь в другой раз, а сейчас просто поднимется, просто сделает несколько шагов – на это у него еще хватит сил, – и будет спокойно наблюдать за тем, как из машин высыплют удивленные солдаты и понесут его на руках, поскольку самостоятельно дойти до машины он уже не сможет.
Сафронов сел на колени, схватился двумя руками за валун и сделал попытку подняться.
И тут он вспомнил о Магомеде.
Вжавшись всем телом в землю, Магомед смотрел на Сафронова и ждал, что тот сделает дальше. В его взгляде не было ни мольбы, ни страха, ни покорности перед событиями, неминуемо последующими за остановкой колонны, а одно недоумение, похожее на то, какое испытал безымянный одноклассник одиннадцатилетнего Сережи, когда тот на виду всего двора готовился ударить его по лицу.
Закрыв глаза, Сафронов медленно ополз на землю. Прижался лбом к холодному камню и, обзывая себя последними словами, молча считал количество проезжающих мимо машин.
После того как бронетранспортер, замыкающий колонну «Уралов», скрылся из виду, Магомед медленно поднялся на ноги. Протянув Сафронову левую руку, спросил, может ли тот идти.
Сафронов спросил:
– Куда?
Магомед кивнул в сторону леса.
– Туда. К вашим... И к нашим.
– Попробую.
Собравшись с силами, Сафронов поднялся. Постоял, вдыхая носом казавшийся необыкновенно сладким запах выхлопных газов, и первым вышел на дорогу. Сделал два шага и повалился навзничь.
Озабоченно покачав головой, Магомед поднял его. Встряхнул и, подставив здоровое плечо, повел через поле в лес.
С каждым часом Сафронову становилось все хуже. Сознание то покидало его, то возвращалось. Когда сознание возвращалось к нему, он отталкивал Магомеда и пробовал идти сам, когда покидало – падал. Магомед удрученно качал головой, потом безропотно поднимал его и тащил на себе.
* * *
Солнце склонялось к закату, когда Магомед остановился на опушке лиственного леса. Осторожно положив Сафронова на траву, выдохнул:
– Ну, все, брат, пришли.
Заслышав голос чеченца, Сафронов приоткрыл глаза и что-то пробормотал.
Магомед наклонился. Внимательно вглядываясь в его лицо, спросил:
– Я не понял, что ты сказал. Повтори.
Сафронов перевернулся на спину. Облизал языком сухие губы и довольно внятно произнес:
– Вспомнил.
– Что?
– Что меня мучило... там, перед засадой.
Он замолчал. После длинной паузы, во время которой Магомед подложил под его голову свернутую в рулон куртку, добавил, еле ворочая языком:
– Мы как-то преследовали ваших... напавших на колонну ОМОНа... Место было похожим на то, где мы встретились вчера... или не вчера...
– Вчера.
– Вчера... Сверху над ними были горы, снизу ручей, и им... им, чтобы выжить... – Сафронов тяжело задышал, – надо было, как всем нам на этой войне... либо бежать, либо идти напролом, до победы...
Магомед вытер ладонью испарину с его лба.
– И что дальше?
Постанывая, Сафронов медленно приподнялся. Сел, закрыл лицо ладонями и, тяжело вздохнув, опустил руки.
– Помнишь, ты спрашивал, что мы здесь делаем?
Магомед молча кивнул.
– Так вот... Мне иногда кажется, мы здесь для того, чтобы доказать самим себе... что мы... мы еще чего-то стоим... что мы не так слабы и не настолько продажны, как нам кажется... что стоит чего-нибудь добиться, победить, как все встанет на свои места. – Сафронов замолчал и вопросительно, словно ища поддержки, посмотрел на Магомеда. – Понимаешь?
Магомед покачал головой.
– Совсем ты, смотрю, больной, контуженый.
Стараясь не делать резких движений, он встал и помог подняться Сафронову.
– Надо торопиться. Скоро станет совсем темно. Там, – Магомед кивнул в сторону леса, – дорога. Повернешь направо и увидишь блок-пост. Недалеко, метров двести. Я останусь здесь... Дойдешь?
Прислушавшись к своему самочувствию, Сафронов неуверенно произнес:
– Двести дойду.
– Хорошо. – Магомед протянул левую руку. – Ну что, давай прощаться.
Сафронов крепко, насколько хватило сил, пожал ее и – впервые за последние два дня – улыбнулся.
– Давай. Даст бог, еще свидимся.
Магомед покачал головой из стороны в сторону.
– Не надо, Сергей, нам с тобой больше встречаться. Ни к чему это.
Перестав улыбаться, Сафронов внимательно посмотрел на него.
– Будешь продолжать воевать?
– Буду... И ты будешь.
Сафронов неуверенно пожал плечами.
– Куда деваться... Служба.
Еще раз пожав ладонь, он подержал ее в своей руке несколько секунд, после чего развернулся и, неуверенно переставляя ноги, поплелся в сторону, указанную Магомедом. Пройдя метров десять, остановился.
– Ты это... – сказал он, обернувшись, – зла-то особо не держи... Война – она, сука, такая...
Сафронов хотел добавить еще что-то, но вместо этого огорченно махнул рукой и поплелся дальше.
– Да хранит тебя Аллах! – прошептал Магомед ему вслед.
Подождав, когда фигура русского капитана Сергея Сафронова окончательно скроется в вечерних сумерках, он еще раз покачал головой и не спеша, поддерживая правую руку левой, направился в обратный путь.
Автор: Николай АНДРЕЕВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!