Драки с Пулеминым
У Ткобцова я потихоньку начал осваиваться. У меня была даже своя «каморка» - в штабе, где на низеньком столе под зарешеченным окошком стояла печатная машинка и шкаф с бумагами и книгами. Больше там, собственно, развернуться негде было – это был только «предбанник» для входа в комнату «партучета», где работала гражданская женщина. Со временем у меня появился даже свой ключ от этой каморки, и я мог надолго задерживаться в ней и даже работать после отбоя.
Я сразу же стал учиться печатать «слепым методом», то есть, не глядя на клавиатуру. Не сразу это удавалось, тем более что так можно было пробовать печатать только разного рода «боковые» тексты: лекции, какие-то записи и выдержки из книг, которые он мне давал. Тут ошибки и исправления не играли большого значения.
А вот все серьезные приказы и докладные записки, которые потом шли под грифом «секретно», нужно было печатать с минимумом ошибок. Поэтому работа над «слепым методом» шла не быстро, но все же потихоньку шла.
Нач. ПО сдержал свое слово – я по прежнему ходил в наряды, большей частью в караулы. И тут вновь во весь рост встала проблема Пулемина, или «пулеминщина», как я ее стал называть.
Наши отношения обострились до предела. Я все время ловил его язвительные взгляды и реплики, каждая из которых должна была подчеркнуть мое ничтожество или лицемерие. Я большей частью ему не отвечал, но напряжение дошло до той предельной точки, после которой не могло не взорваться.
«Взрыв» произошел в карауле. Мы заступили вместе в караул в одной смене. Старшим над нами был недавно произведенный в младшие сержанты наш одногодок Чаров.
Огонь разгорелся вокруг того, кто должен открывать калитку. Когда разводящий возвращался со смены, он звонил в караулку, и оттуда выходил солдат ее открывать. Обычно это делал кто-то из молодых, а если таковых не было, то в смене погодки договаривались это делать по очереди.
Но в этот раз Пулемин демонстративно отказался чередоваться со мною в этой роли. Я раз отрыл, другой, третий… Пулемин дрыхнет в комнате отдыхающих.
Звонок – очередная смена возвратилась с постов. Я сижу за столом, долблю английский… Еще звонок – я сижу. Из «спальни» выходит заспанный Чаров:
- Открой калитку!
- Сейчас Пулемин открывает – его очередь.
Раздается еще звонок – длинный и настойчивый. Начкар (начальник караула), кто-то из офицеров, дрыхнет по полной – и не слышит.
- Открой калитку, Битюков!..
- Я тебе сказал: сейчас Пулемин должен открывать – пойди ему и скажи.
Маленький Чаров, тоже как и я, призванный из института, начинает взрываться:
- Да мне по х… , кто там из вас должен открывать! Иди – открывай!..
Но я, в общем спокойно, хотя и закусив удила, стою на своем:
- Я не пойду за него. Почему я должен это делать за него? Я не буду открывать!..
- Я тебе приказываю!..
Чаров переходит уже почти на визг, весь красный от напряжения и возмущения.
- Я не пойду!
- Ты отказываешься?..
- Да я отказываюсь. Коли ты не можешь приказать Пулемину, то вот уж дудки…
Чаров, похоже, ошарашен! Он еще только собирается что-то ответить, как вновь начинает надрываться звонок. Похоже, стоящие у ворот караулки уже начинают взрываться тоже.
- Все – я пишу на тебя рапорт… - выдает, наконец, Чаров и, повернувшись к приоткрытой двери, говорит: - Пулемин, открой дверь.
Оттуда сразу же вылетает уже взбешенный Пулемин. Он явно следил за нашей перепалкой, ожидая, чем она закончится. Вылетает и бросается на меня с кулаками.
Первый его удар я отбил, удачно отклонив лицо, причем, левой рукой еще умудрился заехать ему хорошую оплеуху по его красной перекошенной роже. Но, отшатнувшись в сторону, он снова кинулся на меня, и на этот раз его кулак все-таки достал и мое лицо. Вне себя от бешенства, я тоже кинулся на него, и мы свалились в угол, и катались там, пока тот же Чаров не разнял нас.
Я еще только приходил в себя, не воспринимая проклятия и ругательства вошедшей в караул смены, которой пришлось открыть дверь самому Чарову. Взвод у меня был такой, что я готов был драться с кем угодно, хоть со всеми вместе – люди, видимо, это поняли, и быстро отстали от меня.
А я успокоился, только уйдя на пост. И там, бродя в предрассветной мгле, все пытался как-то осмыслить произошедшее и понять, что делать дальше.
Надо же – вижу «партизана», осторожно пробирающегося в часть между рядами колючей проволоки. Это же третий пост, который непосредственно граничит с их «партизанской» казармой.
Задерживаю, наставив на него автомат.
- Солдатик, отпусти меня!.. – тут же взмаливается он. – Чего тебе с меня? Сам что ли в самоволку никогда не ходил к зазнобушке – а?..
Я вижу его лукавую улыбающуюся и в то же время испуганную рожу и…. отпускаю.
Не знаю, что подействовало – его слова или то, что я еще был в неадеквате после стычки с Пулеминым.
Впрочем, мое «великодушие» не было оценено партизанами. Буквально на следующий день, когда мы пересеклись в столовой, от них ко мне донеслось:
- Смотри – до дома не доедешь!..
Я обернулся и увидел того, кого я отпустил, опять же лукаво улыбающегося, хотя сказал другой – с презрительной мрачной мордой.
Эта история с Пулеминым имела и другое продолжение. Чаров тоже сдержал свое слово, хотя и своеобразно.
Мне после смены нужно было переговорить с родными по поводу приезда брата. Я отпросился в короткое увольнение у комбата – тот без проблем отпустил. Я уже переоделся, как ко мне подходит Чаров:
- Битюков, раздевайся обратно.
Я – к комбату. И тот, как-то грустно, словно бы ему было совестно, мне говорит:
- Чаров мне сказал, что ты не достоин увольнительной. Я же не могу подрывать авторитет сержанта…
Я, конечно, внутри заскрежетал зубами, но чуть остыв, понял, что должен быть благодарным Чарову. Он, видимо, не рассказал о сути моего «недостоинства». А то за неподчинение командиру мог бы расплатиться, куда более серьезно.
Но с Пулеменым история не закончилась и продолжилась новой стычкой, едва не перейдя в новую драку.
На этот раз мы стояли у каптерки в очереди за бельем перед баней, и ему показалось, что я заступил его очередь. Почувствовал резкий толчок в спину, я обернулся и наткнулся на перекошенную злобой Пулеминскиую рожу. Почти инстинктивно я двинул в эту рожу рукой. Не столько ударил – сколько толкнул его так, что он отлетел назад. Но он снова с каким-то бабским визгом бросился ко мне и ударил дважды в лицо. Я не смог толком защититься, но вновь почувствовав волну ярости, уже готов был броситься на него…
Но все-таки сдержался. Вокруг толпа народа – это не почти один на один в караулке с Чаровым. А так что – «дерущийся коммунист!». Чтоб будут потом говорить?.. Тот, кто больше все болтал о дружбе и дисциплине, сам же первый ее разлагает…
Сдержался, ибо ясно видел, что все вокруг были в предвкушении «приятного» зрелища «разложившегося» коммуниста.
И странно – после этого эта проблема «пулеминщины» как-то стала сходить на нет. Мы никогда не мирились, и по-прежнему, мягко сказать, не любили друг друга, но уже не переходили какой-то «красной черты» по отношению друг к другу.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь