Жила-была девочка. Самая обыкновенная. Можно даже сказать: «среднестатистическая». Каждое лето девочка ездила к бабушке. На юг. Называлось это словами «на лето», но на деле вплоть до самой школы девочка ежегодно проводила у бабушки почти полгода — с самого начала мая и до завершения сентября.
Девочка любила бабушку, бабушка любила девочку, в гостях у бабушки девочка чувствовала себя хорошо. Лишь одно расстраивало девочку — другие девочки во дворе неохотно с ней играли. Другие девочки были постарше, каждый день они выносили во двор картонные коробки, которые служили кукольными домами. В коробках лежали сделанные своими руками предметы кукольной мебели и аксессуары для кукольного быта, а также сами куклы, и всевозможные кусочки ткани, нитки, иголки, пуговицы, красивые бумажки и прочая всячина, из которой девочки дни напролёт творили кукольные наряды и прочие кукольные вещицы.
Каждый день девочки устраивались под деревом во дворе на пледах и творили, играли, болтали меж собой о всяком. А у нашей девочки не было ни правильной куклы, ни умения достаточно хорошо шить, ни усидчивости. У всех других девочек куклы были похожи на девушек, у них двигались ручки и ножки, а у нашей девочки были либо небольшие обездвиженные пупсы, либо большие куклы, которым были малы все коробки. Конечно, без правильной куклы девочку никто не хотел брать в игру. Ещё и шить девочка умела не слишком умело. Старшие девчонки принимали девочку, скорее, из жалости. (Ну, в самом деле не бросать же эту мелкую одиноко сидеть во дворе на скамейке).
Каждое лето девочка мечтала о кукле. О какой-нибудь такой, как у других. Вот только у бабушки не было возможностей раздобыть такую. Времена были такие, что мало было иметь деньги, нужно было ещё уметь достать. А родители и не подозревали о мечте девочки.
Дело в том, что, возвращаясь от бабушки к себе домой, девочка куклами практически не интересовалась. Девочка играла во дворе в мяч, прыгала через резиночки и на скакалке, была заводилой во всяких прятках-догонялках, строила с местными мальчишками шалаш на дереве, ей и в голову не приходило усесться на полянке и что-то там шить. Может, конечно, потому, что промозглой осенью на полянке не так приятно, как знойным летом. Но вполне вероятно, что девочка просто не так уж и любила игру в куклы.
На самом деле девочка мечтала вовсе не о кукле, а о том, чтобы быть своей в кругу других девочек. Она не задавалась вопросом о том, хочет ли она, действительно, куклу, хочет ли мастерить диванчики из картона и обрезков бархата или с гораздо большим удовольствием поиграла бы в вышибалы.
Кукла, кстати, у девочки спустя некоторое время появилась. Такая, которой те, другие девочки должны были бы позавидовать. Вот только тем летом, когда девочка приехала на лето к бабушке с куклой мечты в чемодане, оказалось, что остальные девочки во дворе перестали играть в куклы. Теперь они делали друг другу причёски, тайком от своих мам и старших сестёр выносили во двор то помаду, то тушь, то брошь, то флакон из-под духов, который ещё сохранял волшебный аромат. Теперь они пытались смешать перламутровый лак для ногтей с алой гуашью, подводили глаза, послюнявив обычный карандаш, а однажды даже подстригли друг дружку под каре, после чего потом какое-то время красотки с новыми стрижками попали под домашний арест почти на неделю. Дело было не в кукле. Не в кукле, не в помаде, не в длинной, до самой пояснице, аккуратно заплетённой косе.
Девочка немного подросла, пошла в школу. К бабушке она теперь приезжала не на лето, а на месяц или два. Большая часть жизни разворачивалась теперь дома.
Примерно в третьем классе почти все девочки в началке внезапно заразились одним на всех увлечением — бисероплетением. Что только не создавали девочки из бисера: и фенечки, и ожерелья, и брелоки, и закладки для книг, и небольшие игрушки...
А что же наша девочка? Она никак не могла освоить это сложное рукоделие. Леска пыталась, нитка рвалась, проволока ломалась, бисерины рассыпались, иголки терялись на ковре, цвета не сочетались, глаза перенапрягались. Девочка очень старалась. Она даже пошла в кружок по бисероплетению, благо тот был в соседнем дворе.У неё даже стало получаться. Медленнее, хуже, чем у большинства других девочек, но получаться. Девочкину энергию, да на что-то, к чему у неё были способности, — стала бы звездой школы. Так оно, кстати, и вышло потом, уже в старшей школе. Но тогда, в третьем классе, девочка отчаянно пыталась освоить бисероплетение, не задумываясь о том, хочется ли ей, действительно, плести все эти феньки или нет.
Девочка выросла. Выросла, выучилась, быстро и эффектно двигалась вверх по карьерной лестнице. Посмотрев со стороны сейчас, едва ли у кого-то повернулся бы язык назвать её девочкой. Но мы продолжим называть.
Раз в неделю по понедельникам ровно в семь вечера девочка приходила к своему психологу и страдала. Например, о том, что никак не удаётся удвоить заработок. Спрашивала, как бы заставить себя лучше и больше стараться.
Психолог задавал странные вопросы. Например, о том, зачем девочке столько денег. «Тупой что ли?» — думала девочка, а вслух говорила что-то о материальном, про машину поновее и отпуск подольше.
На самом деле девочка хотела не денег, а восхищения, и добиться его могла бы совершенно иными способами — у девочки, правда, были таланты. Но девочка не привыкла интересоваться своими желаниями. Деньги сейчас были для девочки, как кукла тогда — мечтой. А что на деле и кукла и деньги являлись лишь инструментами осуществления настоящей мечты, причём далеко не единственными инструментами, девочка не видела. Сначала не видела.
Или приходила девочка и спрашивала, как бы перестать есть конфеты. Для девочки было очевидно, что много сладкого вредно, а корень проблемы лежит в отсутствии силы воли и мотивации.
Психолог задавал странные вопросы. Например, о том, как именно девочка понимает, что хочет конфет. «Тупой что ли?» — думала девочка, а вслух говорила что-то про зверский неконтролируемый голод и пелену перед глазами.
На самом деле никакого голода там не было. И хотела девочка вовсе не есть, не конфет и не сладкого, а заткнуть что-то очень похожее на огромную всепоглощающую чёрную дыру внутри себя. Но девочка не привыкла интересоваться своими желаниями, не умела различать свои телесные импульсы, не знала, как же выглядит голод, а ещё очень боялась приближаться к своей чёрной дыре. Сначала боялась.
Девочке очень хотелось поскорее себя исправить и начать уже жить хорошо и счастливо. девочке было очевидно, что ей для этого надо. Девочке очень хотелось обрести и научиться использовать те инструменты, которых у неё не было. Так же, как когда-то хотелось обрести куклу и освоить дурацкое бисероплетение. Девочка не замечала, что у неё есть не менее хорошие, просто другие инструменты, которые если освоить, то можно добиться гораздо большего, причём легче и быстрее. Сначала не замечала.
Девочка долго не понимала, зачем вредный психолог постоянно уводит её от важного, от целей, задач, стратегий, к каким-то несущественным мелочам, вроде актуального здесь и сейчас состояния, настроения, к тому, чтобы заметить ощущения то в левой пятке, то в сжатых в кулаки руках, к тому, чтобы различать пятьдесят оттенков голода и находить сто различий между состоянием «хочу есть», когда оно относится к бифштексу, и состоянием «хочу есть», когда оно относится к конфетам.
Но постепенно девочка научилась замечать себя и видеть больше. Девочка научилась осваивать в первую очередь то, что у неё уже есть. Тогда и оказалось, что восхищение можно получить не только благодаря карьерному росту. Оказалось, что для машины поновее нужно увеличить доход всего на пятнадцать процентов. Оказалось, что если не изводить себя попытками заставить то то, то это, дополнительный отпуск не так уж и нужен, но деньги на него остаются, ведь перестаёт хотеться их избыточно тратить, компенсируя все эти пытки-попытки. Оказалось, что конфет почему-то больше не хочется, а чёрная дыра не такая уж страшная.
А ещё оказалось, что психологу вполне можно сказать вслух: «Тупой что ли?» Впрочем, это уже совершенно другая история.
