Вертолётная рапсодия (роман)
Поезд ритмично постукивал колесами о рельсы, мчась из Риги в Кременчуг.
Стоя в коридоре вагона, Сёмка любовался проплывающими за окном пейзажами. Правда, далеко не все было хорошо в советской действительности. Глядя на хилые деревни и дома, Сёмка задавал себе вопрос: «Что же они тут едят?». Свеклу, да капусту, да козлов, которые пасутся на привязи. А без реки-то как, без рыбы… «Нет, дорогие товарищи, - с гордостью мысленно говорил он местному люду, - не заманите вы меня сюда ни за какие деньги. Я – северянин. И будущий лётчик впридачу. А вы, граждане, продолжайте здесь и дальше жить, капустку хрумкать».
Он посмотрел расписание, оказалось, что поезд подъезжает к Литве.
Утром проснулся уже в Белоруссии. Снега было уже не видать. «Вот это да, лужи! - радостно удивился он. - А у нас на Севере сейчас самые морозы. Вот приеду домой, отцу расскажу». Отец любил слушать Сёмкины городские истории, искренне удивляясь или же посмеиваясь.
В купе ехали тучная женщина с дочкой-школьницей, которая в весе ненамного уступала мамаше, и крупный вальяжный мужчина, так что тесное купе быстро пропиталось запахом трех больших тел. Рыжий толстяк с выпученными глазами постоянно читал газеты: «Правду» и «Известия». А вот Сёмка, ещё учась в Рижском училище, как ни пытался, так и не смог прочесть ни одной из них. Слишком уж было скучно и непонятно.
Толстяк был важный. Белая нейлоновая рубашка, красный галстук. Брюки на широких подтяжках. А когда он вставал и шел в туалет, то сзади на брюках был виден вшитый клин, видимо, для расширения пояса.
Сёмку распирало от гордости, ему ужасно хотелось рассказать попутчикам, что он будущий лётчик, что когда-нибудь станет даже командиром вертолёта. Но на него и его курсантскую форму никто не обращал внимания, наоборот, рыжий то и дело брезгливо закатывал свои глаза. А мать с дочкой почти беспрерывно уписывали, запивая чаем, вареные яйца, колбасу, купленные на станциях у бабушек малосольные огурцы, пирожки, сало. Сёмке было смешно смотреть, с какой деловитостью они уплетают все это. Носики у обеих были круглые, как пятачки, и Сёмка даже представил, как они хрюкают.
Он отвернулся к стенке и тихонько рассмеялся. Толстяк же чинно, поглядывая на часы, ожидал обеда. А когда этот час наступал, вставал, прихорашивался, плескал на ладошки одеколон из флакона, растирал его по щекам и, надев пиджак, демонстративно шел обедать в ресторан. Придя оттуда, он как-то слащаво улыбался своим попутчикам, чинно снимал с себя верхнюю одежду, затем, кряхтя и краснея от натуги, забирался на верхнюю полку. Вскоре он засыпал и начинал громко храпеть, а по купе медленно распространялся запах винного перегара.
Было уже сумрачно, когда дверь купе отворилась и в проеме появилась заплаканная женщина, за руку которой держался мальчуган лет восьми.
- Люди добрые, - начала она, - помогите, обокрали нас, нужны деньги на билет до Киева. Помогите, Христа ради.
Мать с дочерью на секунду прекратили жевать и, понимающе посмотрев друг на друга, повернулись к незваным гостям и протянули одна - булку хлеба, другая - кусочек сала. Выполнив, как им казалось, свои миссию, они вернулись к своему занятию.
Рыжий умело прикрылся газетой и, не шелохнувшись, лежал, делая вид, что чрезвычайно увлечен чтением. Cемка же увидел в глазах женщины неподдельное отчаяние, а понурый мальчонка почему-то напомнил ему Колькиного брата. Двадцать три рубля лежало в кармане будущего лётчика, остаток от родительского перевода в пятьдесят рублей. Сёмка достал пятнадцать рублей и протянул их женщине: «Возьмите, может, чуть помогут».
Поезд продолжал отстукивать колесами километры пути. Мама с дочкой все так же основательно пережевывали свои припасы, толстяк с вшитым клином на брюках все штудировал газеты.
Правда, когда глаза толстяка и Сёмки встречались, оба они лукаво улыбались. Сёмка лег на свою полку. Почему-то образ этого мальчонки так и стоял у него перед глазами. Он действительно как две капли воды был похож на Колькиного брата Ромку, они жили через дорогу на одной улице с Сёмкой. В Сёмкин дом тот прибегал запросто и с порога кричал: «Бабушка, пирожки или компот есть?». Не дожидаясь ответа, быстро раздевался, подбегал к Сёмке, брал на руки кошку Муську, садился за стол и, болтая под ним ногами, беззаботно играл с ней, ожидая чего-нибудь вкусненького от бабушки.
- Привет, - поздоровался с ним Сёмка, он как раз приехал домой на каникулы.
- Здорово, - ответил мальчуган и с достоинством протянул ему руку.
- Ну что, Рома, как дела у тебя, какие планы? - как со взрослым стал разговаривать с ним Сёмка.
- Послезавтра в отпуск еду с мамой на юг, - чинно ответил парнишка.
- А с учебой как?
Ромка, чуть не целуясь с Муськой, пояснил:
- Здоровье важнее, а учебу нагоним.
Бабуля тем временем поставила на стол большую тарелку с горячими оладьями, в одно блюдце налила сгущенного молока, в другое - малинового варенья, принесла по бокалу чая.
- Давайте ешьте, пока горячие, - сказала она строго. Отказаться от такого заманчивого предложения никто и не думал.
- На юг, говоришь? - переспросил его Сёмка.
- Да! - важно ответил Ромка.
- А куда?
- В Железноводск.
- Ух, как далеко! - качнул головой Сёмка. - Самолётом?
- До Тюмени самолётом, а там поездом! - со значением пояснил Ромка.
- Вот здорово было бы, Рома, если с тобой Муська поехала!
Серьезность и важность сразу слетели с мальчугана, и он доверчиво переспросил:
- А можно?
- Как нельзя, конечно можно. Кошка ведь домашнее животное, а не дикое.
- А вы дадите мне ее? А то моего кота собаки задрали.
- Дадим, конечно, - продолжал разыгрывать его Сёмка. - Только потом верните обратно, а то кто мышей ловить будет?
Ромкины глаза загорелись огнем нетерпения. Мысленно он уже лежал на полке в вагоне, Муська же пристроилась у его изголовья и ласково мурлыкала ему свою песенку, согревая Ромку своим теплом. «Никто ещё с кошками в отпуск не ездил, а я поеду!» - гордо думал он. Сёмка видел, что Ромка, все - поспел клиент - и стал разыгрывать его дальше.
- А повезешь ее знаешь как?
- Как? - разом выдохнул Ромка.
В углу стояла на полу клеенчатая сумка. Сёмка, кивнув на нее, спросил:
- А у вас есть такая?
- Есть! - обрадованно ответил Ромка.
- Так вот, - едва сдерживая смех, продолжал Сёмка. - С одной стороны надо прорезать дырочку для головы, что бы она голову наружу могла высовывать, ей ведь тоже интересно на мир поглядеть, с другой стороны - дырочку под хвостик, и на дне четыре дырочки - под лапки. Вот, представь, несешь ты Муську в сумке по вокзалу, она же тяжелая.
Ромка в этот момент уже ничего не соображал, его мысли летели далеко впереди Сёмкиного объяснения.
- А ты возьми да поставь ее на пол, - продолжал Сёмка, - она тут же ножки в дырочки просунет и побежит сама вместе с сумкой, а ты только сумку за ручки придерживай.
Ромка ничего не отвечал, он витал где-то в будущих вокзалах, поездах, санаториях. Впервые, недопив чай и недоев оладьи, он осторожно вылез из-за стола, незаметно оделся и юркнул на улицу. Сёмка же, довольный розыгрышем, стал готовиться к вечеру встречи выпускников.
- Привет, - поздоровался с другом на школьном вечере Колька.
- Виделись, - пожал ему в ответ руку Сёмка.
Колька с хитрецой прищурил глаза:
- Это ты про кошку мелкого научил?
- Я, - улыбнулся Сёмка.
- Так он взял, дурачок, у мамы ее любимую сумку и наделал в ней дырок. Говорит, для Муськи, с которой в отпуск поедет.
«С какой-такой Муськой?» - со слезами на глазах спросила его мать. «Да которую мне дядя Сема даст».
Сёмка с улыбкой вспомнил сейчас эту историю. И тут же опять перед ним мысленно возник мальчик, у матери которого украли деньги.
До Киева оставалось ещё часа три. Там у Сёмки была пересадка на другой поезд. Лежать на полке в купе ему уже надоело. «Пойду, пройдусь до последнего вагона, посмотрю на новый народ, глядишь, и время пройдет быстрее». Сёмка спрыгнул с верхней полки, застегнул китель, вышел в коридор и не спеша двинулся в конец поезда. Пройдя мимо курильщиков в тамбуре, Сёмка зашел во второй вагон, потом в третий. Все они были похожи один на другой. «Хоть бы свой потом найти», - на мгновенье переполошился он.
Начались плацкартные вагоны, запах там был уже не тот, что в купейных. Проходя мимо торчащих в проходе пяток, от которых порой исходил такой «аромат», он едва удерживал в себе рвотные рефлексы. «Не повернуть ли обратно, а то, как в трущобах». В конце вагона человек восемь дружно пили, громко споря. Хотелось все-таки дойти до последнего вагона, войти, как в кино, в центральную последнюю торцевую дверь, постоять там, глядя на убегающие рельсы и шпалы, помечтать о чем-нибудь своем, и обратно. Но, к сожалению, эта дверь была крепко-накрепко закрыта и, остановившись на секунду, Сёмка решил идти обратно. Неожиданно в купе, где сидят проводники, он увидел со спины знакомый силуэт. Внимательно приглядевшись, он узнал мальчишку, который с матерью ходил по поезду, прося деньги на билеты. Перед мальчиком на столе стояли столбики рассортированных по достоинству монет. В этот момент он был похож не на несчастного мальчугана, ставшего жертвой воров, а на колхозного счетовода, который сосредоточенно сводит свою прибыль воедино, утверждая победу доходов над расходами. На его столе лежала раскрытая общая тетрадь, на листе вверху была написано «двадцать седьмое февраля», а ниже, после колонок цифр, после слова «собрано», было указано: всего сто семьдесят семь рублей девяносто семь копеек, меньше вчерашнего на девятнадцать рублей тридцать копеек. Словно почувствовав, что на него смотрят, мальчуган оглянулся и спокойно посмотрел на Сёмку. Он явно не узнал его и, как ни в чем ни бывало, отвернулся, закрыл тетрадку, достал из-под стола бутылку лимонада «Дюшес», попил и прилег на полку.
«Вот это дают мошенники, - оторопел от увиденного Сёмка. - Домой приеду, всем расскажу. Между тем поезд, распутывая серпантины рельсов, въезжал в Киев.
Вкусив «прелестей» железнодорожной жизни, Сёмка ясно понял, что авиация – это авиация! Во-первых, это блестящие зеркально чистые мраморные полы, много стекла, элегантные пассажиры, даже запахи в залах ожидания куда более приятные, чем на железнодорожных вокзалах. От этих мыслей гордость за свою принадлежность к авиации стала распирать Сёмку.
Вот и училище.
Сема показал свое направление дежурному. Тот куда-то позвонил, после чего сказал ему:
- Вот, посидите здесь, сейчас вас дежурный курсант проведет в расположение роты.
Минут через пятнадцать на КПП появился курсант с повязкой на руке. «Дежурный по роте, - о, это уже знакомо», - подумал Сёмка.
Курсант улыбнулся, протянул руку и представился:
- Яша.
- Сема.
-Ну, как у вас, летали уже? - нетерпеливо спросил Сёмка.
Тот, вздохнув, ответил:
- На втором, третьем курсе - летная практика, сам мечтаю и жду.
- А ты откуда?
- Из Курска, - ответил Яшка.
- А я с Севера, из Тюменской области, Ханты-Мансийск, слышал?
- Да! - ответил тот.
- А я из Березово. Это севернее.
- Не слышал… А чем оно знаменито?
Сёмка приостановился:
- Помнишь, при Петре Первом был такой князь Меншиков?
Яшка приподнял голову, посмотрел куда-то вдаль:
- Это который вор был, и ему за это царь Петр морду бил?
- Да, да, он, - обрадовался Сёмка.
- И картина вроде есть у Сурикова: Меншиков в Березово?
- Да, вот к нам его и сослали.
- А вы, получается, тоже в ссылке живете?
- Нет, почему, - улыбаясь, ответил Сёмка, - я родился там, и уезжать оттуда не собираюсь. У нас там аэропорт есть, самолёты летают, вертолёты. А знаешь, какая у нас рыбалка и охота?
- Не, я к охоте да рыбалке как-то не приучен, - ответил Яшка. - А про Север кто не знает, там сейчас вся нефть добывается, и на распределение по окончании училища оттуда больше всего мест приходит.
Несмотря на то, что корпуса училища были не такими нарядными, как в Риге (если честно, серые и обшарпанные), Сёмкиному восхищению не было предела. Все его помыслы были о небе, теперь надо только учиться. «Если понадобится, буду и по ночам заниматься», - подумал Сёмка, а вслух спросил:
- А в роте есть Ленинская комната?
- Конечно, - улыбаясь, ответил Яшка.
- Предметы трудные?
- Ну, если их не запускать, то ничего страшного.
- А на каких вертолётах летная практика?
- На «Ми-4» курсанты летают.
Сёмка видел этих красавцев на Севере. Больше всего ему хотелось прокатиться в стеклянном «фонаре», выступающем из-под брюха вертолёта. В начальную пору освоения Севера все было проще. Вертолёты приземлялись, куда заказчик прикажет. А нередко бывало, что после выполнения задания они садились возле домов своих командиров, живших на краю поселка. Однажды Сёмка с друзьями, завидев садящийся на землю вертолёт, во весь мах побежал к этому месту. Затаив дыхание, смотрел, когда неподвижно повиснут лопасти. Он все ближе и ближе подходил к винтокрылой машине. Среди пацанов большой удачей считалось заглянуть внутрь вертолёта, вдохнуть его запах. Потом, обсуждая этот запах, пацаны приходили к выводу, что пахнет там блевотиной. Н-да. Есть такое, не выдерживают некоторые пассажиры хорошей северной болтанки. Но кроме этого запаха Сёмка ощущал необъяснимый, но явный запах неба – романтики.
Лётчики степенно выходили, внимательно оглядывали вертолёт со всех сторон, а пацаны на разные голоса кричали: «Прокати, дяденька, прокати!»
Как-то раз седой лётчик озорно глянул на Сёмку и сказал: «Я бы прокатил вас всех, не жалко! А вот если папки и мамки ваши узнают, нам мало не покажется!» И он, надев на голову фуражку с «дубами» на козырьке, зашагал в сторону своей двухэтажки.
Ну, а все остальное в Кременчуге мало чем отличалось от Риги. Отбой, подъем, зарядка, развод на занятия, обед, потом «сампо» - самоподготовка.
Сёмка знал, что такое запустить предмет, и как трудно потом его нагонять. Яшка оказался нормальным парнем, они подружились. Вместе они постигали небесные науки. И в итоге им это удавалось. Сёмка не был отличником, но твердые четверки и тройки были заслуженны, получены не путем каких-то уловок, а старанием и желанием двигаться вперед. И воздушная навигация со всеми своими сложными расчетами стала для Сёмки не такой уж страшной.
- Знаешь, - возбужденно заговорил Яшка. - Завтра с лекциями будет выступать Сергей Иванович Нагорнов, флагштурман Ульяновской школы высшей летной подготовки. Он был штурманом эскадрильи, которая первая в истории Великой Отечественной войны сбросила бомбы на Берлин.
- Ух, ты! - обрадовался Сёмка. – Завтра, говоришь?
- Ага, - подтвердил Яшка. - Весь курс будет в актовом зале.
Когда в жизни Сёмки случалось какое-то событие, ему хотелось, чтобы про это знали все его родные и друзья, и в особенности девчонки. Но тут их не было, и не перед кем было похвастаться, с каким великим человеком встречается здесь Сёмка.
Курсанты собирались в актовом зале. По лицам некоторых можно было определить, интересна им эта встреча или нет. Кто-то старался сесть поближе. Сёмке удалось пробраться на первый ряд, как раз рядом с преподавателем по военным дисциплинам: аэрофотосъемка, бомбометание, десантирование. Преподаватель был молодой, в звании младший лейтенант, видно, сразу после лётного военного училища. Сёмка не мог понять, почему тому не хочется летать, вместо этого он ходит каждый день на военную кафедру и читает лекции курсантам. Понятно, когда преподавателями становятся пенсионеры, бывшие лётчики, списанные по состоянию здоровья. «Наверное, жена не отпустила летать», - подумал Сёмка, глядя на новенькое блестящее обручальное кольцо на правой руке молодого преподавателя. Да и вид у него был чересчур холеный, одет во все белое, костюм отглаженный…
Неожиданно на сцене появился президиум во главе с начальником училища, который, как потом выяснилось, в войну летал вместе с выступающим гостем в одной эскадрильи. Стараясь угадать, кто Нагорный, Сёмка вглядывался в лица вошедших, но так и не сумел определить. Первым выступил начальник училища:
- Товарищи курсанты! Сегодня вам предстоит встреча с необыкновенным человеком, участником Великой Отечественной войны, одним из авторов учебника по штурманскому делу… Это флагштурман Ульяновской школы высшей летной подготовки Нагорнов Сергей Иванович.
Наконец-то Нагорнов встал, и зал дружно зааплодировал ему. Завороженно глядел на него и офицер с военной кафедры. Было ясно - Нагорнов здесь свой. Из президиума встал с места крепенький мужичок с приветливым лицом и бодрым шагом направился к трибуне.
- Здравствуйте, будущие лётчики! - начал он.
Зал тут же откликнулся рукоплесканиями.
- С большим удовольствием я решил приехать к вам, будущим командирам вертолётов, так как кому, как не вам, нужны навыки и знания самолётовождения или воздушной навигации. Почему я говорю об этом с первых же минут?
Сергей Иванович сразу же заворожил зал своей уверенной и интересной речью. В зале стояла тишина, глаза курсантов и присутствующих были устремлены на оратора.
- Да потому, что одним из сложных условий выполнения полётов является визуальная ориентировка, и вам - пилотам малой авиации - придется пользоваться этими правилами и законами расчетов выполнения полёта. Чего греха таить, в небе блудят все! «Ту-154» отклонился от трассы на сто пятьдесят километров. «Ан-24» потерял ориентировку, а если сказать точнее, заблудился, и лишь благодаря правильным действиям и указаниям диспетчера удалось вывести его на аэродром. Ну а «Ан-2» и «Ми-8» - им сам бог велел блудить. Экипаж «Ан-2» выполнял полёт в условиях хорошей видимости. Аэродром назначения был Пермь. Во время выполнения полёта экипаж визуальную ориентировку не вел, не работал с диспетчером и не заметил, что отклонился от трассы. По случайному совпадению по расчетному времени они все-таки увидели перед собой город и аэродром, произвели посадку, и лишь подходя к зданию аэровокзала и прочитав «Уфа» вместо «Пермь», поняли, что заблудились. И сколько ещё таких примеров! Заблудятся, увидят деревню, сядут. Подойдут к бабушке: «А как эта деревня называется, бабуля? Вы нам на карте не покажете?» Вот бабуля и показывает, куда этим горе-лётчикам лететь. Конечно, и этим методом пренебрегать нельзя. Назовем его восстановлением ориентировки методом опроса местного населения.
Так вот, товарищи курсанты, каждый из таких случаев есть предпосылка к авиационному происшествию, которое может привести в худшем случае к гибели экипажа, а в лучшем случае – к поломке воздушного судна. А в авиации нет большего позора, чем сломать вертолёт или самолёт, так что грамотность и собранность экипажа во время полёта - это первое условие для правильного его выполнения. Одним из правил самолётовождения является непрерывающееся сохранение ориентировки. В течение всего полёта сохранять ориентировку, - Сергей Иванович поднял указательный палец вверх, - это значит, товарищи курсанты, в любое время полёта знать место самолёта. Местом самолёта называется проекция положения самолёта в данный момент времени на земную поверхность. Известно множество случаев, когда вторые пилоты при подготовке к полётам доверяли своим женам склеивание листов полётных карт. Как правило, из-за таких склеиваний случаются потери ориентирования, а это, как правило, выработка топлива и вынужденная посадка, причем в лучшем случае. Товарищи курсанты, сегодня у вас есть все: прекрасное оснащение, учебные классы, тренажеры, лучшие преподаватели-практики, знающие авиационную науку не понаслышке. Познавайте и постигайте больше, приобретенные знания - это ваш успех, ваша карьера. Мне, честно говоря, даже немножко завидно, сейчас такая новая техника появилась! Вы, товарищи курсанты, будете летать на современных вертолётах «Ми-8», «Ми-6», «Ми-10» - аналогов им в мире нет. Вот видите теперь, кто вы - элита неба - мечта девчонок! Но и ответственность на вас лежит огромная. Двоечникам, да даже троечникам на таких аппаратах места нет. Представьте, везете вы ночью в сложных метеоусловиях роженицу, на минуту- другую отвлеклись от выполнения полёта, в итоге потеря ориентировки с последующими вытекающими последствиями. Это может быть вынужденная посадка на неподготовленные площадки, а самое главное - это угроза жизни роженицы, которую вы по заданию должны спасти, доставив в роддом. Это один из примеров расхлябанности экипажа, незнания самолётовождения.
В своей речи Нагорнов искусно чередовал науку самолётовождения с невероятными случаями, произошедшими в небе…
- Что же это за наука – самолётовождение? - продолжал он. – Это прежде всего наука о точном, научном, надежном и безопасном вождении воздушных судов из одной точки земной поверхности в другую. Под самолётовождением также понимается комплекс действий экипажа воздушного судна и работников наземных технических средств, направленных на обеспечение безопасности и наибольшей точности выполнения полётов по установленным трассам и прибытия в пункт назначения в заданное время. Вот вы, товарищ курсант, - обратился Сергей Иванович к одному из курсантов.
Тот встал и представился:
- Курсант Резников.
- Вот скажите, товарищ Резников, Вы пилотируете воздушное судно, что является при этом основной задачей?
Немножко помявшись, курсант твердо ответил:
- Четкое и правильное пилотирование воздушного судна, контроль за приборами!
- Садитесь, товарищ курсант, - сказал ему Сергей Иванович. - Не совсем согласен с Вами. Пилотировать воздушное судно сейчас может и автопилот. А вашей задачей является точное выполнение полёта по установленной трассе маршрута на заданной высоте с выдерживанием такого режима полёта, который обеспечивает выполнение задания всеми средствами. Запишите это красным карандашом в начало своего конспекта, - глянув на курсанта из-под очков, продолжал Нагорнов.
Резников только кивал головой, от волнения вряд ли улавливая суть.
- А вот вспоминаю недавний случай о временной потере ориентировки воздушного судна первого класса вертолёта «Ми-8». Экипаж в условиях Крайнего Севера выполнял полёт по обслуживанию одной геодезической партии. Командир воздушного судна, опытный, с налётом часов где-то за десять тысяч, лично вел ориентировку, как с помощью радиотехнических средств, так и визуально - путем сличения ориентиров местности с полётной картой. Не менее опытный второй пилот во время полёта достает, знаете, кусок белого душистого сала и говорит:
- Такое сало получилось, командир, едва оторвался от него сегодня утром. Будешь?
- Конечно, буду! - ответил командир. - Как от него откажешься?!
Кабину вертолёта заполнил аромат пряного соленого сала. Командир подал карту своему второму пилоту-искусителю.
- Вот наше место, - указал он второму место на карте. - Держи ручку управления.
- Взял! - доложил тот, а командир воздушного судна, развернув газету, стал мастерить бутерброды из сала и хлеба. Бортмеханик тем временем разрезал пару огурцов и присоединился к командиру. Второй пилот продолжал четкое пилотирование вертолёта, а вместо ведения визуальной ориентировки указательным пальцем в такт движению вертолёта двигал им по карте. Командир, насладившись вкусом домашнего деликатеса, убрал газетку, затем, налив из термоса горячего чая, сделал несколько глотков и, глянув вперед на освещенную ярким летним солнцем тайгу, мысленно сказал: «Вот оно, счастье!».
Аромат чая смешивался с запахом сала, и это было почти счастье, но обманчивое счастье. Командир хорошо знал местность. Глянув на время полёта, ему стало понятно, что они уже минут как десять должны были пролететь широкую речку Казым, но ее все не было. Второй пилот уверенно пилотировал вертолёт, ведя пальцем по карте и так же «уверенно» давал визуальную ориентировку. Глянув на местность и не сумев определить место, командир перевел взгляд на второго, чей палец на карте показывал, что они пролетают над большим озером.
- Где оно? - рявкнул командир.
Второй, вздрогнув, переспросил:
- Что?
- Как что, озеро, на котором ты держишь палец!
Тот виновато признал:
- Нету.
По расчетному времени вертолёт должен был уже прибыть на аэродром назначения, однако вместо аэродрома была сплошная тайга, изрезанная мелкими речушками.
- Эх, вы, пилотня, не лётчики, - в сердцах бросил командир и, взяв ручку управления, стал набирать высоту, определив направление ветра, а ещё через полминуты - место вертолёта. Командир щелкнул тумблером показания топливных баков и понял, что топлива хватит как раз только для того, чтобы подобрать с воздуха площадку для вынужденной посадки и выполнить ее. Включив радиостанцию, командир доложил диспетчеру:
- Борт 25202, временная потеря ориентировки, ориентировка восстановлена.
Затем он передал на базу свои координаты.
- Провожу вынужденную посадку из-за малого остатка топлива.
Взметнув ветки с таежной поляны, вертолёт совершил вынужденную посадку.
- Ну! - сурово посмотрел командир на второго, когда двигатели были выключены.
- Да я четко курс по прибору держал, - прогнусавил тот.
- Так это я, по-твоему, от маршрута ушел? А ветер ты учел? Ведь ты не летел, тебя ветром несло, а на кой хрен у тебя карта на коленях лежала? - взорвался от злости командир.
- Мне казалось, что мы летим точно, - угрюмо ответил второй.
- Товарищ курсант, - обратился Нагорнов к другому курсанту, - как, по-вашему, в этом случае, что я вам сейчас рассказал, вина командира есть?
- Ну, все-таки виноват второй, - ответил тот.
Уже как герой дня, курсант Резников встал со своего места и, вытянув руки по швам, ответил:
- Вина командира заключается в том, что с момента передачи управления вертолётом второму пилоту он сам полностью устранился от управления и тем самым нарушил требования наставлений и руководств по правилам выполнения полётов. Второй же пилот, взяв управление вертолёта на себя, не вел визуальную ориентировку на местности, не использовал для выполнения полёта радиотехнические средства самолётовождения, в результате чего отклонился от маршрута полёта, приведшего к вынужденной посадке воздушного судна.
Выслушав ответ курсанта, Нагорнов расплылся в широкой улыбке и сказал:
- Как ваша фамилия, ещё раз?
- Резников.
- Садитесь, пять! Поставить ему, если здесь преподаватель, а если нет, подойдите с зачеткой ко мне, я вам поставлю ее туда сам!
И тут же, повернувшись к начальнику училища, похвалил его:
- Хорошо учите!
Потом Сергей Иванович с увлечением рассказывал о других разделах науки самолётовождения, сравнивая теоретические доводы с житейскими.
- Товарищи курсанты, ещё есть один момент, на котором мне хотелось бы сосредоточить ваше внимание. Все вы после окончания училища придете на авиапредприятие и там получите со склада листы карт, из которых вам нужно будет подобрать нужные, а затем склеить их. Прошу вас, не привлекайте к этому процессу, как это часто делается, своих подруг, жен и сестер, итог этого, как и в истории с салом, печален. Во время склейки листы перепутываются, и потеря ориентировки обеспечена. Полётная карта - это серьезно! Настолько серьезно, что относиться к ней надо, как к любимой девушке.
Он перешел к другой теме:
- Не бойтесь, товарищи курсанты, сектанта. Ну, подойдите к преподавателю, убейте лишних два часа. Главное, понять суть работы с ним, а затем, когда поймете его принцип, ваш кругозор значительно расширится. Другие навигационные задачки будете щелкать как орешки!
Рассказывал Сергей Иванович, как совершал первый вылет - бомбил ночной Берлин в далекие годы войны.
- А бомбы куда сбрасывали ночью: куда попало или по целям? - спросил его какой-то курсант.
Сергей Иванович стал обстоятельно объяснять:
- Куда попало, в особенности на жилые кварталы, мы не имели морального права сбрасывать бомбы. Цели были обозначены на земле, определены командованием, наша задача была лишь выполнить точное бомбометание, и мы с этой задачей справились.
Отведенные для лекции три часа незаметно переросли в четыре. Наконец Сергей Иванович поднял руки и великодушно попросил:
- Все, товарищи курсанты, официальная часть лекции закончилась, можете расходиться. Курсанты же, сначала по одному, затем по двое стали подходить и задавать вопросы. Сергей Иванович опять включился в диалог и стал рассказывать о принципах бомбометания в ночное время. Сам же, ходя по сцене, ладонями изображал самолёты на мысленно построенной схеме самолётов, заходящих на цель.
Только в сумерках Сергей Иванович вышел из актового зала. С ним вышла небольшая группа курсантов, с которыми он разговаривал уже на житейские темы. Попрощался с Нагорновым и Сёмка, идя к себе в роту и прокручивая в голове суть лекции. Он все больше утверждался как будущий лётчик и все больше понимал, какая это сложная и интересная профессия. «Завтра суббота - увольнение в город. Сегодня напишу всем письма и высплюсь. Вот только почему у меня нет девчонки, которой можно написать письмо? Почти у всех парней есть… Ладно, надо просто заняться этим, на танцы училищные походить, познакомиться. Так все и делают».
Сёмка сидел в Ленинской комнате и писал письмо домой на Север, в котором рассказывал о сегодняшнем дне, о встрече с Нагорновым, о сале, о женах, которые склеивают полётные карты. Закончив письмо и заклеив конверт, убрал его в тумбочку и тут же крепко уснул.
На следующий день было всего три пары, и все - в город.
Кременчуг, конечно, не мог сравниться с Ригой, но был по-своему красив. Его протяженность создавала много уютных уголков. Сёмка любил бродить по ним, открывать новые, а где понравится - сидеть и немного грустить, вспоминая о родине. Проходя однажды мимо какого-то перелеска и вглядевшись в ветви деревьев, Сёмка заметил, что они похожи на северные тальники, в которых водятся куропатки. Он закрыл глаза и представил, что все вокруг них истоптано птицами. Был март, никаких куропаток и снега тут и в помине не было, но все равно Сёмка был заворожен этим чудесным уголком. Вокруг низинки, вероятно, когда-то было озеро или прудик. «Эх, - увидев сушняк, подумал Сёмка, - развести бы тут костерок да полежать возле него, жаря шашлычок на палочке из дикой утки, слушая, как с шипением капает на угли утиный жир. А чай, заваренный на веточках смородины, после шашлычка. Здорово-то как!».
Так мечтал он, входя в эту лагуну из кустарника, стараясь распутать взглядом серпантины ветвей, наслаждаясь своим единением с красивой южной природой. «Да, это не то, что на Севере. Все грубо, сурово, муравейники в рост человека, громадные черные ели да кедры. Но, наверное, сравнивать нельзя! Красиво, по-своему и то, и это. Надо просто любить природу, уметь сливаться с ней в одно целое, и тогда тебе будет уютно даже в африканских джунглях или в пустыне».
Вдруг Сема почувствовал, что кроме него тут ещё кто-то есть, он осторожно повернул голову и увидел девочку, сидящую на стульчике. Перед ней стояла подставка на трех ногах, на которой был прикреплен белый лист бумаги. Девочка что-то рисовала. «Ух, ты!» - удивился Сема и маленькими шажками стал приближаться к ней. Мягкой таежной поступью Сема осторожно приближался к художнице, и когда до нее оставалось метра три, поздоровался почему-то во множественном числе:
- Здравствуйте!
- Ой! - взвизгнула она от неожиданности. Увидев, что девочка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась совсем молоденькой девушкой, испугалась, Сёмка улыбнулся и спросил:
- Рисуешь?
- Да, - застенчиво ответила она.
Сёмка подошел совсем близко и, взглянув на лист ватмана, с сожалением сказал:
- А у меня так не получится. Я, наверное, даже солнышко нарисовать не смогу!
- А ты моряк?
- Нет, я лётчиком стану, на вертолёте буду летать, когда закончу учиться!
- А я из Риги приехала, у нас там мореходное училище есть, у них форма такая же, как у тебя. Вот я и подумала, что ты моряк.
- Надо же, я ведь тоже в Риге был, учился там, а потом сюда перевелся! У нас там училище было недалеко от гостиницы «Турист».
- Я была там с мамой несколько раз.
- А где ты там живешь?
- На Суворова, недалеко от вокзала.
- А, знаю! - озорно улыбнулся Сёмка. – Там ещё недалеко есть пивбар, «Алус пагребс» называется.
- Вот, - подтвердила она, - я недалеко оттуда и живу, правда в «Алус пагребсе» ни разу не была, мама говорит, что туда одни пьяницы ходят.
«Наверное», - мысленно согласился он с ней.
– Мне, если честно, там не понравилось, выпил кружку пива «Илгуциемское», голова закружилась, больше не стал пить и сейчас не пью, лётчикам нельзя, работа такая. А где ты рисовать научилась, у тебя деревья так красиво получаются…
- Правда, красиво?!
- Правда! - подтвердил Сёмка.
- У меня папа художник, и я учусь в училище искусств. А сюда к папиной маме – моей бабушке приехала, она старенькая уже. Здесь тоже есть такое училище, вот и учусь.
- А зовут тебя как? – по-свойски спросил Сёмка.
- Геля, - ответила она.
- Интересное у тебя имя, никогда такое не встречал.
- Меня так папа назвал.
- А меня Сема, - представился он. – Давай, ты будешь рисовать, а я буду смотреть.
Она на секунду задумалась, а потом ответила:
- Я, наверное, так не смогу.
- Тогда не буду тебе мешать, пойду, - насупился Сёмка.
- Да мне уже рисовать расхотелось, может, пойдем по городу погуляем? - предложила она.
- А это? - кивнул Сёмка на ее художнические принадлежности.
- А мы занесем все ко мне домой.
- Пойдем, - с радостью согласился Сёмка. – Я-то ведь в увольнении нахожусь.
Геля была безусловно красивой девчонкой: большие черные блестящие глаза, добрая улыбка, румяные щечки. На ее лице не было никакой косметики, что придавало ей ещё большее очарование. Фигурка у нее тоже была хороша: тонкая талия, округлые бедра, неширокие плечи. Сёмке не нравились девушки с широкими плечами. Ну а Геля как раз была в Сёмкином вкусе. Несмотря на его комплексы в общении с девушками, с ней он общался на равных, по крайней мере, как с одноклассницей или с партнершей по игре в лапту.
Геля суетилась вокруг своих приспособлений, сворачивая и складывая их. Сема помогал, как мог, любуясь ее изящными движениями. «И прикинута по-рижски, круто: джинсы, куртка «Вранглер» ну и беретик, как водится, - улыбнулся про себя Сёмка. – Наверняка у бабушки или у дедушки взяла. Такой, художнический».
- Ну, вот и все! – выдохнув, сказала она.
Смерив взглядом ее и все эти ящики и стульчики, Сема уважительно посмотрел на девушку и спросил:
- Ты все это за один раз сюда притащила?
- Да, - ответила Геля, - сначала на автобусе, а потом на себе. А дома так не нарисуешь, как здесь, даже если сфотографировать. Да и рисовать тут хорошо. Птички копошатся в кустах, поют, то дерутся, то летают. А одна, недалеко от того деревца, которое я рисую, восемь раз в клювике принесла что-то пушистое.
- Весна! - объяснил ей Сёмка. Видно, гнездо вьет, вату таскает или шерсти какой комочек. А чирикают - это самцы. Наверное, из-за нее дерутся.
- Нет, чтоб ей помочь гнездо свить, - пробурчала с иронией Геля. - Драчуны какие, понапрасну силу расходуют.
- Да, у них другая жизнь, самкам больше достается.
- Не самкам, а самочкам! - поправила его Геля.
- Ага, - согласился с ней Сёмка. - Эх! Хорошо тут!
- Да! - согласилась Геля. - Красиво.
Сёмка взял подмышку треногу, стульчик:
- Я понесу, не все же тебе, - протянула руку Геля.
- Нет, - отстранился от нее Сема.
Геля по-детски рассердилась и все-таки забрала у него стульчик. Оба радуясь в душе интересной встрече, выбирались они из чащи. «Вот так девчонку я встретил. Стройная, красивая, художница. Меня когда-нибудь нарисует. Все друзья от зависти полопаются», - мечтал Сёмка. Ангелина, похоже, радовалась не меньше.
- Вот и остановка, - сказала Геля. Сема послушно нес за ней рисовальные принадлежности и вслух восторгался:
- Хорошо все-таки на Украине! Земля теплая, комаров нет, зелень нежная, ласковая. У нас на Севере не так.
Подъехал автобус. Лязгнув, открылись двери, и молодые запрыгнули в его просторный салон. Сёмку радовало все новое, городское, особенно то, чего не было на Севере: автобусы, асфальт, совсем другие люди, многие из которых ни разу в жизни не были даже на рыбалке. «Как так?! - не мог поверить Сёмка, - жизнь прожить и не побывать на рыбалке или охоте».
Геля и Сёмка ехали молча, глядели в окна, и каждый улыбался чему-то своему. У Сёмки было дело: помочь Геле донести все до дома, а у нее - побыстрее все выгрузить и пойти гулять с новым другом.
Наконец автобус остановился на ее остановке, и они вышли.
- А вот и мой дом, - кивнула Геля на пятиэтажку из белого кирпича.
- Красивый! - ответил Сема.
- Первый подъезд, первый этаж и квартира тоже номер один, - засмеялась она.
- У тебя все первое? – тоже засмеялся Сёмка.
- Пойдем, занесем, - сказала она, - заодно с бабушкой познакомишься.
- Неудобно как-то, - пробубнил Сёмка.
- Ничего, она у меня добрая.
Не смея противиться, Сема покорно пошел за ней. Геля открыла ключом дверь и громко сказала:
- Бабушка! Я пришла, и не одна, а с Семой.
- С кем?
- С Семой! - это мой друг.
В коридоре появилась полная пожилая женщина.
- Вот, - сказала Геля, - это моя бабушка Рита. А это Сема, он учится в Кременчуге, а когда закончит, будет вертолётчиком.
- Сема, - представился бабушке будущий лётчик.
- Ну, проходи, Сема, - произнесла бабушка, - чаем вас напою.
Домашнего чайку Сёмка не пивал с тех пор, как был на каникулах. В училище чай чем-то отдавал, поговаривали, что в него добавляют бром, чтоб курсантов на девчонок меньше тянуло, но ничего, привыкли, а на танцы как тянуло, так и тянет.
В квартире было уютно. Сёмка разделся, снял ботинки и в носках прошлепал на кухню.
- Вот, садись, - указала баба Рита ему на табуретку, стоящую возле столика, который был накрыт красивой скатертью с узорами из алых маков. Заметив, что Сема ее рассматривает, Геля воскликнула:
- Это я ей из Риги привезла!
Бабушка разливала варенье по блюдцам, а сама технично делала разведку боем, выспрашивая все у гостя.
- Кормят-то вас там хорошо?
- Ага, хорошо, баба Рита.
- И вкусно варят?
- Да. Готовят повара, а курсанты, что в наряде, им помогают.
- Мясное-то дают?
- А как же.
- Сам-то откуда?
- С Севера, бабушка, из Ханты-Мансийска, - выступила вперед Геля.
- А где это, я даже и не слышала. Как хоть тебя туда занесло?
- Родился я там, и отец мой тоже там родился, и бабушка Соня.
- А я слыхала, что на Севере только до сорока лет доживают, и на покой.
- Не знаю! - удивился Сёмка. - Моей бабушке восемьдесят пять, а она ещё на покосы ездит, с огородом управляется, поросят откармливает. Отец помогает ей, но в основном она все сама делает.
- А ты помогаешь ей?
- Да, мы сестренкой помогаем. Траву мокрицу поросятам рвем, а ещё я рыбу ловлю и потом варю ее для свиней.
- Да разве таким добром свиней кормят? - возмутилась бабушка.
- А лятчиком почему захотел стать? – не унималась она, уже поставив перед Сёмкой варенье трех сортов и наливая ему в кружку душистого чая. Она почему-то именно так называла лётчиков.
- Летать хочу, - уверено ответил Сёмка.
- Эх, и не ходится вам по земле. Все куда-то в небеса тянет, нам вот некогда было разлетывать, работа да голодуха. Войну, оккупацию пережили, а вам вон все готовенькое. Одному рисовать, другому летать, а навоз из-под коров кому убирать?
- Я когда учился в Риге, нас в колхоз возили на уборку урожая. Было здорово, особенно когда лен убирали. Так народ в колхозе совсем не хочет ни летать, ни рисовать. На нас как на инопланетян смотрели. У них там одна мысль - как бы побольше колхозного зерна да свеклы к себе домой упереть. Да забор повыше сколотить.
- А в каком колхозе вы были? - переспросила Геля.
- «Балви», это от Риги в сторону Пскова. У нас парень один оттуда учился.
Сема с удовольствием пил душистый чай и уплетал вишневое варенье. А больше всего понравился ему крыжовник.
Он рассказывал бабе Рите про Север, про комаров.
- Вот, баба Рита, представьте. Утром, на берегу реки их столько, что когда вытягиваешь руку и ладошкой проводишь по воздуху сверху вниз, то чувствуешь их плотную массу. И в домах их полно, да ещё мошкара на окна садится. Бумажкой по стеклу проведешь, и от их массы комок грязи остается на ладони.
- Да кто тогда там живет-то? – не на шутку встревожилась бабуля, приоткрыв от удивления рот. - И ты собралась туда? – обернулась она к внучке.
- А что, бабуля, если надо, то поеду, - шуткой ответила ей Геля.
- Я тебе поеду. Прижала бы задницу свою к стулу и сидела бы тут. Молодая ещё думать-то. Начнешь зарабатывать и обеспечивать сама себя, тогда и думай. А сейчас живи на бабушкину пенсию да переводы родителей получай, и слушайся, вот так-то.
Бабушка, наверное, ещё долго бы говорила, но Геля «со смыслом» посмотрела на Сёмку, и он, подчистив блюдце, встал из-за стола, поблагодарил за угощение и пошел одеваться.
- Вы пошли? Уже? - с сожалением спросила бабушка.
- Да, по городу погуляем, – ответила Геля.
- На Днепр сходите, чего по городу-то ходить.
- Точно, - согласился с ней Сема, - пойдем на Днепр.
И уже как настоящие друзья, улыбаясь и рассказывая друг другу всякие истории, они направились к реке. Геля переоделась, теперь на ней была короткая курточка, на рукавах которой, от плеча до манжет, тянулась надпись Marlboro, а на груди сверкала наклейка Texas. Фирменные джинсы Levi Strauss и желтые сапожки из-под них. Блестели на солнце ее черные волосы, стянутые красивой резинкой. Шла она легкой пружинистой походкой. Сёмка отбросил комплексы типа «жених и невеста». Душа его ликовала. Ему хотелось крикнуть всем окружающим: «Видите, какая у меня крутая девчонка!» И тут же мысленно он представил, какими завистливыми глазами провожают его сокурсники, мечтая познакомиться с такой вот девчонкой. А Сёмка шел рядом с ней, радовался наступившей весне и беспечно разговаривал о всякой ерунде, считая, что это очень важно. Геля то и дело задавала вопросы:
- А правда, что если у самолёта сломаются моторы, то он может сесть? А вот если у вертолёта сломаются винты, то он упадет как гиря?
- Почему, - возразил Сема, это смотря какая ситуация в небе и какой командир. А вертолёт авторатировать может. Даже есть такая тренировка. Главная цель - не растеряться в воздухе и сделать все правильно.
- А ты сможешь так сделать, - посмотрев ему в глаза, спросила Геля.
- Смогу! - уверенно ответил Сёмка. - Тут ещё знания нужны и опыт. Некоторые вторыми пилотами всю жизнь летают, а командирами так и не могут стать. Почему? Да потому что не уверены в себе и боятся неба.
- А какой художник тебе больше всех нравится? - забрасывала его вопросами Геля.
Да, вопрос был задан не в бровь, а в глаз. У Сёмки аж пот на лбу выступил. Действительно, какой? Сёмке не приходило в голову ни одно название картины, не говоря уже о фамилии художника.
- Мне вот эта картина нравится, - пытался выкрутиться Сёмка, - где тайга, а в ней поляна, лесина кедровая наклонена, а по ней медведи лазят.
Определив уровень знаний нового приятеля в области живописи, Геля сделала вид, что все нормально и стала просвещать Сёмку своим методом.
- А мне Манэ нравится. Ты знаешь, он себя как художник, как личность раскрыл в сорок пять лет, работая в банке служащим. В доме был достаток, и вдруг глава семьи неожиданно бросает карьеру и с головой уходит в живопись. Начинает рисовать пейзажи. И знаешь, с первых картин у него стали получаться шедевры. Вроде бы пейзажами в то время трудно было кого-нибудь удивить, но Манэ заявил о себе как о мастере ярких, сочных, контрастных картин. Один и тот же ручей, над ним мостик. Но один пейзаж – при ярком солнечном свете, другой - в плохую погоду, в туман, и краски уже другие.
Вот была я в Москве. Там возле парка культуры и отдыха художники рисуют и продают свои картины. Смотришь - красивейший пейзаж с замком. Прорисован буквально каждый листочек, каждый камушек. Такая высочайшая техника. Невольно думаешь, ведь мне так никогда в жизни не написать. А потом глянешь на эту картину в целом и видишь, что, несмотря на великолепную технику, картина мертва. Неживые деревья, не ощущается утренняя дымка, нет воздуха… А Манэ умел все это передать, всю гамму красок, всю живость, реальность.
Геля рассказывала интересно и увлеченно. А тем временем они уже поднимались на высокий холм Днепра. Сёмка, живший на берегу широкой Северной Сосьвы, невольно заулыбался, оказавшись на берегу Днепра.
- Интересно, а какая рыба тут водится?
- Не знаю, - пожала плечами Геля. - Но, наверное, если есть река, то есть и рыба. Пойдем, Сема, посидим на камне.
Они подошли к большому камню и сели на него, свесив ноги. Солнце уже светило ярко, и камень был теплым. «Во, как греет! Северный холод из меня полностью выгонит. Домой приеду, обязательно отцу про Манэ расскажу. Здорово, что с ней познакомился, столько интересного узнал. Все-таки темная я личность, непросвещенная», - такие мысли проносились в Сёмкиной голове.
Сидя на камне, они болтали ни о чем. Им просто нравилось быть рядом, и никого другого на свете им сейчас не хотелось видеть. Каждый, как в первом классе, старался чем-нибудь удивить другого.
- А ты когда-нибудь осетра видела?
- Нет.
- Ну а стерлядку?
- Нет. А они красивые?
- Да, - ответил Сема. – И вкусные.
- Верю, - мечтательно вздохнула она.
- Ну а дельфина видела?
- Нет, вернее да, на картинках.
- Так вот осетр, он как дельфин, только у него шипы полосами.
- Острые?
- Не очень. У стерлядки острее. Один ряд по спине идет сверху, от головы до хвоста, два по бокам и два по животу. Шкура толстая, как у свиньи.
- Едят ее?
- Нет, Геля. А икра у нее черная.
- Это которая зернистая?
- Ну да.
- Мама несколько раз приносила такую икру. Ей она не очень понравилась. А по мне так ничего. Наверное, к ней надо просто привыкнуть, - вздохнула Геля.
Все-таки хорошо было вот так сидеть на нагретом весенним солнцем громадном валуне, глядеть на широкий Днепр. «Как наша Северная Сосьва, может, чуть шире, и вода тут светлая, зеленовато-голубая. А Северная Сосьва, та мутно-коричневая, иногда даже черная, с водоворотами».
Геля и Сёмка болтали без умолку, время же летело быстро. Солнце перестало греть, и с земли потянуло весенней сыростью.
- Ну что, Геля, пойдем, я тебя провожу до дома, - сказал Сёмка и протянул ей руку.
- Нет, лучше я провожу тебя. Потому что ты в училище останешься, а я домой пойду. У меня тут бабушка есть. А у тебя нет.
Сёмка оценил ее благородный порыв. «Ну, прощай, Днепр, скоро мы к тебе снова придем», - сказал вслух Сёмка и помахал ему рукой. Помахала и Геля.
- Вот смотри, Геля, сколько мы с тобой тут просидели, а над Днепром не пролетела ни одна птица. Вроде и река большая. А у нас так все и кишит живностью.
- Может, не прилетели еще?
- Может быть, - согласился Сёмка. - У нас весной самыми первыми прилетают орлы, орлан-белохвост. Порода такая. Прилетят и усядутся на лиственницы. Есть такие деревья, толстые и высокие-высокие. Потом вороны в один день прилетают, да так дружно. Сегодня их ещё нет, а наутро просыпаешься - все помойки и заборы ими усыпаны.
- Ну и ну! - удивилась Геля. - А наши вороны никуда не улетают.
- У вас тепло, - пояснил Сёмка. – Наших северных морозов и они не переносят. А наглые, ужас, какие. Бывает, орла не боятся. Он летит с какой-нибудь добычей в когтях, а они у него отобрать пытаются.
- А он их разве боится?
- Да нет, конечно. Он просто летит и летит, внимания на них не обращает. Вороны-то, когда взлетают с земли, издают такой же звук, как пустое ведро, когда оно по мерзлой земле под горку катится. А орел один раз взмахнет крылом, и вот, уже в небе парит. Силище! А когда первые потайки пойдут, утречком выйдешь, и слышно, как лебеди орут. Прилетели, значит. Север - их родная земля, там они родились, там и детей рожают своих.
- Прямо живых и рожают? - переспросила Геля.
- Да, нет, - засмеялся Сёмка, - яйца, конечно, кладут.
- Представляю, какие у них гнезда громадные…
- Да не очень, - ответил Сема, - на воде в кочках из корней травы, которые из-под воды выдергивают. А яйца не кладкой кладут, а положит самка яйцо, и в гнезде корнями травы обкладывает. Например, за ночь нагреет яйца вместе с гнездом, а днем и не подлетает к ним.
- А ты пробовал лебяжьи яйца?
- Пробовал.
- Вкусные?
- А! - махнул рукой Сёмка, - как куриные, только жирные. Самому одно яйцо не съесть. Вот вдвоем с тобой справились бы.
- Как интересно. А большие они?
- Ну да. Размером с кулак.
Сжав ладонь в кулак, Семен посмотрел на него и понял, что он, пожалуй, маловат по сравнению с лебяжьим яйцом. Сжал второй и уверенно сказал:
- Вот, как два моих кулака.
- Вот бы на Севере побывать, - воскликнула Геля.
- А ты отпрашивайся у родителей, съездим.
- Не отпустят, - буркнула Геля.
- Я им пообещаю, что с тобой ничего не случится.
- Все равно не отпустят.
Неожиданно из подъезда одного из домов вышла девушка. Было заметно, что она недавно плакала. Под глазами у нее чернели следы от подтеков туши, губы опухли. Следом за ней вышел парень. Он был суров и зол. Быстрым шагом он догнал девушку, взял ее за локоть. Видно, хотел остановить и что-то сказать. Но она выдернула ее, не желая разговаривать.
Геля и Сема остановились. Затем посторонились, пропустив поссорившуюся пару. Обдав их облаком винного перегара, парень с девушкой исчезли за углом дома. Потом послышались их голоса. Видно, снова стали выяснять отношения.
- А ты пил?- спросила Геля у Сёмки.
- Нет, - засмеялся он. - Как-то раз родители гуляли, застолье было. Я взял с их стола стопку с водкой, сделал глоток. Во рту как обожгло. С тех пор и не пью эту гадость.
- И правильно.
- А я вот не люблю, когда девчонки глаза красят, как вон та девушка, которая сейчас прошла. То ли дело у тебя - красота настоящая. У них сотрется помада, пудра, тушь - и ничего не останется.
Геле понравились такие рассуждения. Она шла и загадочно улыбалась.
- А у моей мамы, - признался он, улыбаясь, - шиньон на голове, и она туда круглую коробочку из-под зубного порошка подкладывает.
- Пустую? - задорно переспросила Геля.
- Ну да! - и они рассмеялись, каждый радуясь чему-то своему.
Геля рассказывала Семе про Ригу. Жестикулировала, уходила вперед на пять шагов, возвращалась.
- Тут, знаешь, Сема, у меня такое настроение есть рисовать. Я завтра пейзаж закончу.
- А ты дашь мне его в училище? Я его на стену повешу.
В первый момент у Гели заблестели глаза, она представила, как ее работа висит у Сёмки в роте, как курсанты смотрят на картину. Но потом ее охватил какой-то ложный стыд. Ей показалось, что все будут над ней смеяться. Она ойкнула и остановилась. Посмотрела Семе в глаза и сказала:
- Я закончу пейзаж, тебе покажу, но в училище не дам. Боюсь, – и она опустила глаза.
- И чего тут бояться? Я могу сказать, что купил. Кстати, я тебе за него хоть десять копеек, но дам.
- А зачем? - удивилась Геля.
- У нас, на Севере, когда берешь собаку, за нее нужно обязательно заплатить. Хоть десять копеек, но отдать, а то жить дома не будет.
- Хорошо, - согласилась Геля. - Как раз на мороженку хватит. Буду есть и думать, что заработала ее, и это будет мой первый заработок в жизни.
- Ну, все, - сказала Геля, остановившись у ступенек КПП Семиного училища.
- А телефон у тебя есть? – с надеждой спросил Сёмка.
- Есть!
Она вытащила из кармана карандаш, бумажку, записала номер и строго сказала:
- Давай, Сема, звони, а то мне скучно будет.
- Ладно, - улыбнулся Сёмка и, быстро развернувшись, побежал.
- Что это за девчонка с тобой шла? - спросил Яшка, случайно оказавшийся в этот момент на КПП.
- Да вот, с девчонкой познакомился, она тоже из Риги, учится здесь, в училище искусств, рисует здорово! Ты бы видел, как она нарисовала талины карандашом, от живых не отличишь. Говорит, когда разукрасит, вообще красиво будет.
- А чем разукрашивать будет? - спросил Яшка. - Акварелью, маслом, карандашом?
Сёмка запнулся, явно не зная, что ответить, но, не моргнув глазом, сказал:
- Да брось, Яшка, карандашами. Красками, конечно! Пойдем, а то на ужин опоздаем.
И друзья не спеша зашагали в расположение роты. Сёмка шел, никого не видя перед собой. Он то неожиданно улыбался, то восклицал: «Черт побери!», то подскакивал на месте, вспоминая, что как-то неверно сказал или ответил Геле. Глядя на возбужденного Сёмку, Яшка подбадривал его:
- Красивая девчонка, и прикинута дорого.
- А, - ответил Сёмка. - В Риге все это дешево.
Только они зашли в роту, старшина объявил построение, перекличку, затем все направились в столовую. Когда Сёмка прихлебывал теплый чай, то невольно вспомнил тот свежезаваренный и ароматный, каким его угощала Гелина бабушка. Ни на секунду он не мог отрешиться от проведенного дня.
- Все, – наконец понял Сёмка, - вроде влюбился!
Но, что ни говори, а дисциплина – суровая штука. Только Сёмка раскис, заскучал по своей девушке, как послышалась команда:
- Рота, заканчивай прием пищи! Рота, встать, выходи строиться!
Загремели стулья, зашевелились курсанты. Рота двинулась на улицу. Без перекура, без отдыха, старшина назначил строевую подготовку на плацу. Рота ходила строем, коробочкой. Все отрабатывалось снова и снова.
- Рота, - командовал старшина с ненавистной всем физиономией, - песню запевай!
И рота хором грянула: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди. Солдат вернется, ты только жди». Сема мысленно посвящал эти строчки Геле.
Четыре часа строевой подготовки притупили душевное смятение. Довольный собой, Сёмка, перекинув через шею полотенце, направился в туалетную комнату. Потом дошел до своей кровати, лег и тут же уснул, улыбаясь и причмокивая во сне.
Утром он проснулся в прекрасном настроении, с удовольствием делал зарядку, при этом… любуясь собой, отчего ему самому было неловко. Затем завтрак, и вот первый предмет: теория полёта, элементы расчета и основы конструкции самолёта. Сёмке нравился этот предмет, он был не такой сложный по сравнению, например, с математикой, у преподавателя которой была соответствующая этой дисциплине фамилия: Аракчеева. Все курсанты боялись и математику, и сухую, как чебак, преподавательницу Аракчееву. Ходили слухи, что у нее был жених из числа курсантов, в общем, ухаживал за ней, обещал жениться. Она забеременела от него. А курсант благополучно сдал выпускные экзамены и помахал ручкой. После этого она, якобы, озлобилась на всех курсантов и стала «вить из них веревки», заставляя пересдавать двойки помногу раз. Почесывал затылок и Сёмка. Пройти это испытание – зачет - предстояло и ему. Не сказать, что он был совсем не готов, некоторые разделы курса математики он знал четко, особенно тригонометрию. Но об некоторые ломал зубы. Просто не мог понять сути. Да и из курсантов, честно говоря, мало кто владеет этим предметом на все сто процентов. Поэтому на занятиях стояла гробовая тишина. Курсанты делали умные лица, все тщательно записывали. А вот английский язык, по сравнению с математикой, был очень даже легким! Как говорил преподаватель, язык потенциального врага надо знать назубок.
Сёмка сдал математику на твердую тройку. Курс «Теория полёта и основы конструкции» читал им преподаватель с интересной фамилией Йоффе. Это был предмет о том, из чего состоит самолёт. Изучали двигатели, а если по-научному, то силовые установки. Какие силы действуют на конструкцию воздушного судна, законы, например закон Маха. После математики слушать лекции Иоффе было одно удовольствие. После лекций, отобедав в столовой, Сёмка вприпрыжку побежал на КПП. Подбежав к телефону, он разочарованно остановился при виде десятка полутора таких же, как он, влюбленных курсантов, уже разговаривающих или ожидающих своей очереди. «Эх, досада, – почесал он затылок, - час, не меньше, ждать». Потом вспомнил, что через два квартала есть телефон-автомат. Но как выйти на улицу? Собравшись с духом, Сёмка зашел в дверь к дежурному по училищу и громко поздоровался:
- Здравия желаю, товарищ майор!
Тот серьезно посмотрел на бравого курсанта и ответил, не вставая со стула:
- Здравия желаю.
- Нужно позвонить любимой девушке. Уезжает, а телефон занят, разрешите выйти в город и позвонить с городского.
Майор сделал серьезное лицо, внимательно посмотрел в глаза Семе и сказал, посмотрев на настенные часы в дежурке:
- Разрешаю выйти в город, чтоб по нулям был здесь.
- Есть, - радостно ответил Сёмка и бегом припустил к телефону-автомату. Бежал так быстро, что не почувствовал, как под ноги метнулось что-то мягкое, живое. Запнувшись, он переступил это. Как потом оказалось, это была кошка.
Снял трубку и набрал выученный наизусть номер. Через потрескивание, где-то вдалеке, послышался гудок, после которого раздался щелчок и знакомый голос сказал:
- Алло.
- Привет, это я, - едва сдерживая волнение, поздоровался Сема.
- Привет, - обрадовалась Геля, - ты как?
- Учусь, к сессии готовлюсь.
- Молодец, - похвалила она его.
- До выходных-то не увидимся? - спросил Сёмка.
- Не знаю, - ответила она.
Вдруг Сема почувствовал, что разговор не клеится. Было такое ощущение, что ей все равно и даже надоело болтать.
- Ну, ладно, - пролепетал он. - Я пойду, мне надо.
- Ну ладно, иди, - ответила Геля.
Сёмка повесил трубку и пошел назад. Слезы сами собой катились из глаз. Как так, ведь было все хорошо? Может, ещё кто появился? Да и кто я ей? Так, знакомый. Взяв себя в руки, он шагал по ступенькам КПП и смахивал слезы.
- Так вот она какая, любовь, и с самого начала слезы?
От мысли, что Геля будет с другим, и ее бабушка будет угощать этого другого вареньем, стало ещё невыносимее. «Все, - сказал он сам себе. - Ну и что, настроения не было у нее или у меня. Да и подумаешь, встретил девчонку, в гостях один раз побывал, ну и что? А я уже и виды заимел, жених тоже».
У подъезда столкнулся с Яшкой. Тот глядел на друга улыбающимися глазами:
- Ну что, Сема, куда бегал?
- Да вот, звонить Геле бегал.
- Ну и как?
- Да поговорил, - смутился Сёмка. – Почему-то не очень получается, вживую лучше.
И он, не желая разговаривать даже с Яшкой, открыл дверь и пошел в роту. По пути стал перебирать в голове красивых одноклассниц, но при этом почему-то сравнивая их с Гелей, как бы назло ей. А что, вот Танька, например, из параллельного класса, куда красивее ее. И коса толстая, длинная, и фигура стройная, и лицо, как у актрисы в кино. Мне всегда улыбается. Запросто смогу с ней закадрить. Написать, что ли, ей письмо да переписываться пока. И мысленно сказав Геле, «Ну, не хочешь со мной общаться, и не надо», он взял тетрадку и пошел в Ленинскую комнату писать письмо.
«Привет, Таня, - начал он, - пишу тебе письмо из далекой Украины. Я знаю, у вас ещё холодно, морозы иногда. А у меня сегодня разболелась голова, так как перегрелся на солнце. У нас весна, и на деревьях распускаются почки». Дальше, под воздействием вдруг нахлынувших чувств, Сёмка расхвастался ещё больше. Он рассказывал, как с утра до вечера летает на вертолёте, а в субботу и воскресенье ходит на танцы. «В общем, Таня, времени уже совсем нет. Приходишь в кубрик поздно, падаешь на кровать, вытягиваешь ноги и вырубаешься. На этом заканчиваю тебе свое письмо. С уважением, курсант лётного училища Сема».
Он запечатал письмо в конверт, написал адрес.
«Вот так», - мысленно говорил он Геле, подходя к почтовому ящику.
Услышав, как конверт упал на дно ящика, Сёмка двинулся обратно в роту.
Назавтра был напряженный день. Дело шло к летней сессии, а это испытание на крепость знаний. Сдал экзамен, например, по электронному спецоборудованию вертолёта, и все, больше к этой теме не вернешься, разве только в полётах. Сдал математику, и фамилию Аракчеевой забыл навсегда. Конечно, Сёмка не знал, что на смену придут не менее трудные предметы.
С удивлением северянина, выросшего в таежном поселке, смотрел Сёмка на деревья с распускающимися почками – и это в середине марта! На Севере в это время солнце, ветры и метели. Да и растительность тут была не такая. Более нежная, более мягкая невысокая травка, на Севере же она вымахивает высотой в рост человека, иногда неба из-за нее не видать, и стебли толстые, как жгуты. Вот бы вас туда, в лес, когда комаров уйма, усмехнулся он, вспомнив Гелину бабушку. «Не буду больше звонить», - в сердцах решил про себя Сёмка.
Никак не ожидал он, что предмет «Политическая экономия» окажется таким трудным. Даже записать столько невозможно, сокрушался он. Но шел в библиотеку, брал учебник и учил, учил одну тему за другой. Гелю старался не вспоминать, убеждал себя: «Девка как девка, как и любая одноклассница. Вот только выделывается больше, чем те. Ну и ладно, не будем беспокоить». Но приближалась пятница, и Сёмка все чаще и чаще стал думать о Геле, о ее бабушке, любящей поговорить. Он вспоминал уютную кухоньку, чай с вишневым вареньем. В конце концов, Сёмка рассудил: «Ну и что, не невесте же я буду звонить, а подружке. Что плохого в том, что она подарит мне картину, вон как у нее хорошо получается. Приеду домой, покажу всем. Вот, мол, мне художница одна посвятила и подарила. А вам кто-нибудь дарил картины?»
Опять Сема стал витать в облаках. Ноги как будто сами повели его к телефону-автомату. Набрав номер, он услышал голос Гелиной бабушки.
- Это я, Сема.
- А, здравствуй, здравствуй. А мы вот волноваться стали, что ты пропал, не звонишь.
Геля завтра хотела даже в училище идти, тебя искать. Говорит, обиделся на нас Сема.
Сёмка слушал, и от волнения и радости не мог произнести ни слова. Он смог лишь вымолвить:
- Я перезвоню, - и положил трубку.
«Ух, - выдохнул он, - ну и дурак же я, взял и обиделся на таких людей».
Все вокруг стало оживать. Травка стала изумрудно зеленой, небо – синим, а люди вокруг улыбались. Сёмка вновь подошел к телефону, набрал номер.
- Алле, - опять ответила Гелина бабушка.
- Это опять я, мне помешали тогда говорить.
- А я думала, вдруг на меня обиделся, мало ли чего я могла брякнуть, старая.
- А Геля дома? - нетерпеливо спросил Сема.
- Геля ушла в училище, на занятие какое-то. Ты приходи после обеда, мы с ней стряпней будем заниматься, угостим тебя.
- Хорошо, приду, - ответил Сёмка. - С удовольствием приду, а Геле привет, - и он аккуратно положил трубку на рычаг.
«Эх, а у меня брюки не глажены, подворотничок несвежий. Ежов умеет подворотнички пришивать, с леской. Как у генерала получается кант на шее. Подойду к нему, попрошу. И фуражку тоже надо сделать. Почти все сделали, а я - нет, разгильдяй», – сокрушался Сёмка.
С фуражками курсанты проделывали такую штуку: из ее верхней части вытаскивали вату, затем на это место вставляли изогнутый черенок столовой ложки, и получалась фуражка со вздернутой тульей, наподобие тех, что были у немецких генералов.
Пять пачек московской «Явы» пришлось пожертвовать за подворотничок и три пары носков - за фуражку. Целый час, под руководством дедов, промазав изнутри стрелки брюк мелом, Сёмка утюжил свои суконные брюки. «Ну, вот, - подумал он, - готово!»
Приподнятое настроение не покидало его. Яшка даже завидовал другу.
- Сем, может, у нее подружка есть, поговори, вдруг познакомит, никогда с девчонкой не дружил, - преданно глядя ему в глаза, попросил Яшка.
- Поговорю, Яша, только вот согласится она или нет, не знаю.
Вечером, лежа в кровати, Сёмка опять мечтал о ней. «Вот бы посмотрела она, как я на Севере с рыбалки приехал и как осетра килограмм на тридцать на себе тащу. Или бы на охоте, как тогда, на восемьдесят метров влет, сшиб гуся. А он окольцованный был в Голландии. Но ничего, ещё найду, как тебя удивить», - думал он. - Надо в какое-нибудь воскресенье сходить с ней в поход в лес, у костерка посидеть, чаю попить. В лесу все по-другому, люди проще становятся, откровеннее. А в городе как-то не так. Через три месяца уже летние каникулы, я - домой, а она, куда, интересно…» - на этом Сёмка незаметно уснул. Проснулся, как и все, от крика дневального: «Рота, подъем!».
Полдня пролетели в один миг, и уже после обеда бравый курсант Сема восседал у Гели на кухне. Весь стол был заставлен блюдцами с вареньем, тарелками с ватрушками, пирожками с вишней. Был ещё большой яблочный пирог.
- Все, сдаюсь, - взмолился Сёмка.
- Ну вот, - тут же отреагировала бабушка. - Что за «жаних», так мало ешь. Кто мало ест, у того силы не будет. Семью-то ведь кормить надо, так что давай, Семен, в следующий раз копи силы и в гости с аппетитом приходи!
Геле нравилось, как общаются бабушка и Сёмка. Она порхала по кухне, потом подсела к Семе и предложила:
- Сегодня в кинотеатре комедия идет, называется «Приключения итальянцев в России», давай сходим?
- Пойдем! - тут же согласился Сёмка.
У бабушки же по-прежнему не проходил интерес к новому знакомому внучки. Она то и дело вступала с ним в диалог, при этом вольно или невольно переводила разговор на внучкины достоинства.
- Вот Геля, - рассуждала она, - наверное, плохая будет жена.
- Это почему? - удивился Сёмка.
- Так ведь сейчас не так, как раньше. Раньше в жены брали крепких телом, работящих. А сейчас, посмотришь - работать не умеют, в поле ни разу не были. Сидят в кабинетах да задницы об стулья да кресла греют, пилочками свои ноготочки точат. Брови, и без того облезлые, обдергивают. Вот ты, Сема, какую бы себе жену выбрал? Ту, которая с пилочками сидит да по улице с гордой головой ходит, или ту, которая баночками-заготовочками на зиму занимается да с сумками с работы бежит, чтоб семья ее сыта была? Ну, отвечай! Конечно же, ему не приходилось думать про это. Но почему-то вдруг стало интересно самому. А действительно, какую?
В Риге ему случалось видеть изящных девушек. Высокие, худые, со светлыми длинными волосами, ухоженные «от и до». Белая чистая кожа, красивые глаза, изящная фигура вызывали восторг. Казалось, что это не девушки, а дорогие фарфоровые куколки. Одну из этого рода-племени он часто видел. У Сёмки и курсантов был настоящий шок, когда однажды эта красавица подошла к вышедшему из магазина к негру, он взял стоящую рядом детскую коляску, она его - под руку, и они куда-то направились. Уже в училище, на плацу, курсанты долго обсуждали этот случай.
- Что! - кричал Серега, кидая недокуренный «бычок» в урну. - Что, ей белых мужиков не хватает?
Резо, чеченец из Грозного, спросил как бы у самого себя, только вслух: «А негры - это люди или негры?
- Негры! - убедительно ответил ему якут Леха из Якутска.
- Да ну… люди они, такие же, как и мы, - сделал вывод старшина отделения.
Кто-то из курсантов захихикал и ехидно заметил:
- Ага… люди, на вас походят один в один.
По плацу раздался громкий смех курсантов. Резо, выждав, когда закончится смех, тихо проговорил:
- Да она Родину продала, и позор роду своему нанесла! Я б ее расстрелял, не задумываясь!
- А я б не стал ее расстреливать, - перебил его кто-то.
- А что б ты сделал?
- А взял бы, да и отправил вместе с ним в Африку, в джунгли, и пусть они там с папуасами голяком ходят.
- Не, - не согласился другой. Лучше их на Север, пусть лучше этот нигер посинеет от морозов.
Сёмка вдруг представил, как его будущая невеста идет под ручку по Кременчугу с этим негром, черным, как хромовый сапог, с отливом на лысине. От такой картины его аж передернуло. Казалось, он даже почувствовал неприятный запах, исходящий от африканца.
…Мысли вновь вернулась в сегодняшнюю жизнь. «А работящая…», и Сёмка в качестве примера вспомнил свою соседку Маринку Журавлеву. Толстенькая, неуклюжая, в очках с толстыми линзами, она целыми днями то половики хлопает, то на огороде с сорняками воюет, то на кухне баками гремит, грибы маринует, солит, варенье на зиму делает. А какие пироги на пробу приносила - пальчики оближешь. Вроде бы и хороша, но все больше и больше с каждым новым днем прибавляет в весе… «Не, мне такая не нужна», - не задумываясь, решил он.
Видя замешательство гостя, Гелина бабушка снова спросила:
- Ну?!
Немного растерявшись, Сёмка ответил как на экзамене в училище:
- Среднюю бы выбрал, бабушка! Между красивой и работящей!
- Ну что ты пристала к нему! - вступилась за Сему Геля, а та все не унималась:
- Ты, Геля, выбирай богатого и с машиной. И пусть он хоть косолапый будет или в прыщах…
- Ну, бабушка, - взмолилась Геля.
- А что хорошего, когда дети твои голодные по лавкам сидят…
- Пойдем, - сказала Геля Сёмке.
Они мигом оделись, и уже за дверью Геля сказала:
- Да уж, любит бабуля поспорить с новым человеком.
- Да ладно, может, и мы в старости такими же станем, - искоса поглядывая на свою подругу и искренне любуясь ее красотой, ответил Сёмка.
- Слышь, Геля, - неожиданно вырвалось у него. – У меня в училище есть друг Яшка, скромный такой, серьезный и с девчонками никогда не дружил, может, познакомишь его с какой-нибудь девчонкой.
- Есть у меня такая, со мной учится в группе, тоже симпатичная, серьезная, а парня нет. Завтра же воскресенье, можно встретиться и погулять вместе.
- Давай, - обрадовался Сёмка, - вчетвером и веселее будет.
- А что, - тут же обиженно отозвалась Геля, - со мной тебе уже скучно?
- Да нет же, наоборот, хорошо! - успокоил ее Сёмка. - А вчетвером весело по-другому: компания же!
- Правильно! - наконец согласилась Геля.
Вдоволь нагулявшись по городу, они отправились в кино. Сёмка заметил, что как только погас свет, сидящий неподалеку парень тут же положил ладонь на руку своей девушки.
- Ух, ты… - даже испугался про себя Сёмка, - не боится.
Он скосил глаза на Гелины ручки, покорно лежащие на ее коленках. При мысли, что он может сделать то же, что и тот парень, по спине у Сёмки пробежали мурашки. «Влепит пощечину да уйдет! - подумал он. - Буду лучше смотреть». И Сёмка всецело отдался просмотру фильма. Комедия была действительно острая и интересная, они смеялись до слез, особенно когда герой орал из телефонной будки «Мафия бессмертна!».
После фильма, уже на улице, Сёмка твердо заявил:
- Сегодня я тебя провожу, на улице уже темно!
Обсуждая фильм, они дошли до Гелиного дома.
- Ну, что, - опередила Сёмку Геля, - давай позвони мне завтра часиков в одиннадцать, а я с Танечкой поговорю и скажу тебе, во сколько встретимся.
- Есть! - радостно взял под козырек Сёмка и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, зашагал в училище.
«Хоть бы в щечку поцеловал», – обиженно подумала девушка, глядя вслед удаляющемуся Сёмке.
- Да ты что, - поразился сказанной новости Яша. - Завтра?!
- Да, завтра! - подтвердил Сёмка. - Нужно только в одиннадцать уточнить, во сколько все мы встретимся.
- А мне что нужно сделать? - заволновался Яшка.
- Тебе? – с видом опытного кавалера усмехнулся Сёмка. - Сбрить пушок на щеках, нагладиться, надушиться, вспомнить новые анекдоты…
«Здорово было бы, если б Яшка с Таней познакомился. Так бы и дружили все до окончания училища, а потом и свадьбы сыграли бы враз.
Грезы о дружеско-семейной коммуне прервал окрик дневального:
- Рота! Выходи строиться на вечернюю поверку!
Старшина роты старательно выкрикивал фамилии курсантов. Яшка стоял рядом с Сёмкой, изо рта у него разило зубной пастой «Поморин».
- Ты ее ел, что ли? – усмехнулся Сёмка.
- Ага, наверное, всю эмаль на зубах стер, так старался.
А Сёмка все прокручивал в мыслях события ушедшего дня. Интересно, получится у меня любовь с Гелей или нет. Вдруг заберут ее родители к себе в Ригу, и все...
- Рота, подъем! Выходи строиться на зарядку! – новый день начался как обычно. Но у друзей в то утро настроение было совсем не обыденное. Телефон на КПП манил к себе, и вот, наконец, наступило одиннадцать часов. Немного волнуясь, Сёмка набрал Гелин номер.
- Алло, - приветливо ответила она.
- Привет! - поздоровался Сёмка.
- Привет! Мы вот уже с Танечкой сидим и ждем.
- Ну, тогда ей тоже привет!
- Давайте через два часа на площади встретимся, - предложила Геля.
- Хорошо!
Яшка, от нетерпения переступая с ноги на ногу, выдохнул:
- Ну?
- Порядок, через час выдвигаемся.
- Сем, а давай сейчас зайдем в роту, переоденемся и пойдем пораньше в город, погуляем, мороженого поедим, вон жара-то какая… Ну не смогу я этот час в училище высидеть! - взмолился Яшка.
- Ну, пойдем, - согласился Сёмка. Ему и самому не терпелось побыстрее встретиться с девчонками. Да и что тут говорить, после училищного строгого распорядка в общении с девчонками было что-то особенное, интересное, будоражащее. Перед Гелей Сёмке хотелось воображать, удивлять, показывать свою силу и ум.
Благоухая одеколоном «Шипр», друзья покинули КПП и направились в город. Настроение у обоих было отличное!
- Эх, Яшка, видели бы девчонки, как мы летаем на вертолёте! – мечтал вслух Сёмка.
- Да... Вот только мы и сами ещё не пробовали. До летной практики ещё так долго, только в конце второго курса. Ничего, доживем. На той неделе будет экскурсия на аэродром, давай пофоткаемся, потом девчонкам покажем!
- Да, это ты хорошо придумал, – согласился с ним Сёмка. - И родителям отправим обязательно.
- Угу, - мотнул головой Яшка. Он стеснялся рассказать, что живет без родителей, а самый родной человек у него – брат, живущий в Курске.
Время пролетело незаметно. Как бы невзначай парни стали прохаживаться возле центральной площади, то и дело выглядывая своих девчонок.
Неожиданно Сёмка сгруппировался и, не оглядываясь на друга, шепотом произнес:
- Вон они идут, прямо!
Яшка вздрогнул, почему-то остановился и замер по стойке «смирно». Да, волнительно!
Сёмка выручил. Растянув улыбку до ушей, поздоровался:
- Привет, девчонки! Как ваше прекрасное настроение?
Геля ответила:
- У нас всегда серьезное!
Рыжая, вся в конопушках девчонка с рыжими косичками на плечах, возразила подружке:
- У меня не очень сегодня!
- Поднимется! - резковато оборвала ее Геля.
Сёмка удивленно глянул на Гелю, обычно такую улыбчивую и приветливую.
- Меня Сема зовут! - представился он ее подружке. Та в ответ назвала себя.
- А я - Яша! – откуда-то из-за спины раздался Яшкин голос.
Таня сделала легкий реверанс.
- Яша! – представился он и Геле.
Она, в свою очередь, пристально посмотрела ему в глаза, да так, что смутила его окончательно. А потом певуче произнесла:
- Геля!
- Может, по парку погуляем, - предложил Сёмка.
Геля капризно фыркнула:
- Ну, если вам нас не жалко, то пойдемте тогда уж на Днепр, - и язвительно глянув на Сёмку, добавила, - на «камушек».
Не придавая значения ее настроению, Сёмка, повернувшись ко всем, сказал:
- Пойдемте на Днепр, у нас с Гелей есть там замечательное место!
Геля же демонстративно подошла к Яшке, взяла его под руку и повела по асфальтовой дорожке в сторону реки. Сёмке и Татьяне ничего не оставалось делать, как идти за ними. Взяв на себя роль лидера, Геля начала атаковать обескураженного ситуацией Яшку:
- А вот скажи, Яша, у тебя есть в жизни мечта?
- Есть! - уверенно ответил тот.
- А если не секрет, скажешь?
- Конечно, скажу.
- А какая?
- Летать! - сухо ответил он. - Летать! Хоть на самолёте, хоть на вертолёте… хоть на чем! Вот, смотрите! - показал он рукой на большое ярко-желтое облако на небе. Смотрите, какое красивое, правда? Вот бы долететь до него, а потом - вокруг него, над ним… А с него на землю посмотреть, какая наша земля. Вам, девчонки, ручкой оттуда помахать. Здорово ведь!
- Так ведь можно купить билет на самолёт, да и налётаться на нем вдоволь, - возразила Геля.
- Нет, это не то. Вот когда сам сидишь за штурвалом и сам летишь, это и есть счастье.
- Ну а с нами тебе на земле скучно, - опять скукожилась Геля.
- Почему скучно? Здорово! - улыбнулся всем Яша.
Геля же не сдавалась:
- Ну и что такого – летать? Ведь все прекрасное - на земле, а в небе – только остатки, и ни один, кто ни разу не летал, об этом не пожалел. И все великое создано на земле. И Пушкин, и Достоевский, и Рафаэль, и Менделеев, и Ломоносов. Да мало ли еще… Никто из них в небе не был и никто об этом не пожалел!
- Ну а я поспорю, - вмешался Сёмка. - А Гагарин, а Папанин, а Гастелло, - ведь их знает весь мир. А сколько писателей и поэтов воспели полёт птиц, сколько художников написали небо, облака, летящих птиц... А древний Икар, мечтавший подняться в небо…
- Ну, не знаю, - недовольно отозвалась Геля, - вас, лётчиков, не переспоришь, а мне и по земле хорошо ходить. - А вот ты, Яша, говоришь о полётах, а сам-то летал хоть раз в жизни?
- Нет, не летал, но мечтаю!
- Ну, как можно мечтать о том, чего ещё ни разу не пробовал?
- А вот мечтал и буду мечтать, и в конце концов полечу, - не сдавался Яшка.
- Я могу поспорить, - вступился за Яшку Сёмка. - Разве каждый из нас не мечтает? Вот ты, Геля, например, разве не мечтаешь нарисовать картину, о которой узнает весь мир?!
Геля посмотрела на Сёмку и утвердительно ответила:
- Нет! Не мечтаю!
- А зачем ты тогда учишься этому?
- Так, чтоб получить образование. Да и вообще неплохо уметь рисовать. Мой отец за полдня на Октябрьские праздники десять плакатов натрафаретил, каждый по пятьдесят рублей, вот и пятьсот рублей в кармане. Плохо разве? И для убедительности, строго глянув на свою подругу, спросила:
- Правда, Таня?
- Да ты что, Геля? - изумилась Таня.
- А ты мечтаешь стать Ван Гогом или Микеланджело? – с вызовом спросила Геля.
- Да, Геля, мечтаю! Хочу написать штук двадцать картин и ездить с выставками по всей стране!
- А где ты деньги-то возьмешь на эти поездки и выставки? - не сдавалась Геля.
- Как где, государство даст. Может, не деньги, но организует эти выставки. Я летом хочу засесть за картину, у меня уже и тема есть.
- Какая?
Таня смутилась и еле слышно произнесла:
- Не скажу.
- А я тоже хорошо рисую, - вступил в разговор Яшка, - по рисованию в школе всегда пятерка была. Я и сейчас хоть что нарисовать смогу.
- И что, хочешь сказать, что нарисуешь лучше нас с Таней – художников-профессионалов? Ну, - поправилась Геля, - может, пока и не профессионалов, но людей с художественным образованием?
- Не знаю, - смутился Яшка, - я ведь ещё не видел, как вы рисуете. Но если захочу, то нарисую лучше вас, это точно!
За разговорами компания вышла на высокий берег Днепра. Они подошли к камню и продолжили свой разговор.
- Ну что, Яша, давай тогда посоревнуемся. Вот завтра начинается новая неделя, и мы с тобой должны выполнить одно художественное задание. Например, на листе ватмана нарисовать картину.
Сёмка попытался вмешаться:
- Метлу, например, - засмеялся он и подмигнул Тане.
- А что, - строго сказала Геля, - это хорошая мысль! Но чтобы это была не простая метла, а такая, как будто бы только поставили или хотят взять, чтоб присутствовало ощущение реальности. А проигравший покупает торт «Ласточкино гнездо»!
- Идет! - согласился Яшка. Он спрыгнул с камня и протянул Геле руку.
- Итак, размер ватмана А4, - пояснила она и, повернувшись ко всем, добавила, - пари заключено.
- Ну, вы даете, - усмехнулся Сёмка, - глядишь, и нам с Таней по кусочку торта достанется. А я вот не умею рисовать.
- Да ладно, - вступился за друга Яшка. - А самолёты с танками разве не рисовал в детстве?
- Рисовал, рисовал, – признался Сема.
- А я в детстве куколок рисовала и платьишки разные к ним. Потом вырезала их ножницами и на куколок надевала, - стала рассказывать Таня.
- Ну, все! – оборвала ее Геля. - И я, и Таня устали, и вы сейчас нас проводите до дома! Нам надо готовиться к понедельнику. Таня вопросительно посмотрела на подругу, которая решила за нее и опустила свою голову.
- Пойдем, - сказала Геля и первой и зашагала по дорожке. Парни же, как охранники, шли позади.
Да, свидание явно не удалось. Однако Яшка, похоже, так не думал. Он шел с довольной физиономией и желанием как можно быстрее приняться за рисование.
- Ну, пока, мальчишки, - обернулась к ним Геля, - в субботу увидимся! Чао, - и она, помахав им ручкой, скрылась вместе с Танюшкой в подъезде.
- Хорошие девчонки, - сказал Яшка.
- ещё какие хорошие, - засмеялся Сёмка. - Вот только посмотрим, чем это все закончится. Гелька почему-то сегодня очень сильно воображала. Я ее такой ещё не видел.
- Нарисуешь метлу-то? - посмотрел он на Яшку.
- Запросто. В школе стенгазету только меня просили делать, никто так не умел, как я. И я уже решил, как метлу эту нарисовать. Осталось только ватман купить.
- Ну, ладно, посмотрим, кто из вас победит, - усмехнулся Сёмка.
В тот вечер Сёмка спокойно уснул, далеко отодвинув свои чувства к Геле, да и дни в училище перестали тянуться так долго, как после дня знакомства с ней. Все шло своим чередом. Все ждали летней сессии. А там уже второй курс, говорят, учиться будет уже легче. Да и день первого полёта приближался все ближе и ближе. Вот и сегодня на предмет самолётовождения пришел для знакомства с курсантами старший пилот-инструктор училища.
- Ну что, товарищи курсанты, - начал он, - вот и проучились вы, без малого, уж год в нашем училище. Уже не понаслышке знаете летное дело. Пройдя первый курс, каждый из вас должен спросить себя: «А готов ли я стать лётчиком и самостоятельно выполнять полёты или это не для меня». Ведь не секрет, что есть у нас и такие, которые учатся, чтобы от армии отвертеться. Или родители заставили… Да мало ли причин, по которым сюда приходят случайно. Так что если кто поймет, что летное дело не для него, лучше уйти! Потому что такой человек не сможет принять решение на вылет, он побоится вылететь ночью по санзаданию. Сейчас ещё есть возможность перевестись в другое учебное заведение - по своему призванию. Рано или поздно вы столкнетесь с реальными полётами и можете понять, что это не для вас. А государство уже потратило на вас громадные деньги, нервы инструкторов, терпение преподавателей. А лётчик из вас не получился.
А вы знаете, как в нацистской Германии перед войной отбирали лётчиков? Это было так: десяток уже отобранных кандидатов подводили к пропасти, выстраивали их в шеренгу, давали им посмотреть вниз и командовали: «Пять шагов назад!» Дальше инспектор приказывал: «Вперед! Шагом марш!» И вот тут начиналось самое интересное. Один делал всего один шаг и останавливался. Другой - два шага. Третий - три. Четвертый - четыре, останавливался и пытался нащупать ногой край пропасти.
- И как вы думаете, кого брали в лётчики?
Эстонец Валдис, ротный эрудит, сказал:
- Конечно, того, кто четыре шага сделал!
- А почему, ты так думаешь? - переспросил инструктор.
- Да как почему, потому что смелый, рискованный.
- Да, да, загалдели остальные курсанты.
- Так вот, товарищи курсанты, слушайте внимательно, кого брали в лётчики.
Тот немец, который делал всего один шаг и останавливался, отбраковывался сразу. Все с ним было понятно - трус. У меня на вертолёте был второй пилот, так когда в горах заходили на посадку, он при подходе к горе всегда закрывал глаза, боялся, ему казалось, что вертолёт сейчас врежется в гору. Это как раз тот самый немец, который сделал всего один шаг. Да и много таких лётчиков, даже из числа командиров. Надо лететь, а он не хочет, боится. То одну причину находит, то другую. Были случаи, когда экипаж уговорами заставлял своего командира лететь. Наконец тот взлетит, увидит по маршруту облачко и возвращается на базу. Вот это вам ещё один пример одного шага. А что с ним будет в бою, когда он из фонаря своего самолёта увидит самолёты противника?..
А вот того немца, который делал два шага, уже брали. Знаете, почему? В авиации из них, как правило, получаются хорошие, выдержанные командиры, они четко и правильно выполняют задания на полёт. Никогда не рискуют. Все делают в соответствии с руководящими документами. За такого командира никогда не волнуешься, знаешь, что там, где он, никогда не будет никаких ЧП. Теперь поговорим про тех, кто сделал три шага. Они и есть элита неба. Это тот костяк, который может с риском, но оправданным, рассчитанным риском, выполнить самый невозможный полёт, самое трудное задание, например, работу с крупногабаритным грузом на внешней подвеске, лесоавиационные работы. И, как правило, эти полёты заканчиваются благополучно. Это «штучные» лётчики. Им все завидуют. Представьте себе: с завязанными глазами сделать три четких шага к пропасти и остановиться в шаге от нее. И больше не испытывать судьбу. А вдруг край обвалится? Точный расчет, и не более.
А вот тот, кто сделал четыре шага и стал ногой нащупывать край пропасти, - это самые страшные лётчики, и во многом они даже хуже того, который сделал всего один шаг. Вы сказали, что он смелый, рискованный. Я скажу, нет! Они трусы и их вообще нельзя допускать к самостоятельным полётам. Кроме того, они ещё и дураки.
Вот, сравним. К примеру, дано задание на взлет с перегрузом. Посмотрим на действия того, кто сделал три шага: движки вертолёта надрывно гудят, вертолёт даже не висит, но лётчик контролирует ситуацию и осознанно выполняет все действия, ловя момент, когда можно будет пустить вертолёт в разгон. И взлетает!
Теперь посмотрим, как взлетает тот, кто сделал четыре шага. Пусть на самолёте. Перегруз, лётчик тоже рискует. Но только риск этот неосознанный, не рассчитанный, а так, наобум. Когда он видит, что самолёт не отрывается от полосы, то вместо того чтобы попытаться использовать оставшиеся ещё метров триста, разогнать его побольше и взлететь, он, в конце концов, от трусости сбрасывает газ и, как следствие, выкатывается за ограждение лётного поля. Самолёт крутит, он переворачивается и в большинстве случаев загорается. Вот итог шарканья ногой по краю пропасти. Вы знаете, – усмехнулся инструктор, – самое интересное, что те лётчики, которые сделали один шаг, – это так называемый скрытый формат. Вот пример из жизни одного советского лётного отряда. Люди «скрытого формата», как правило, не стремятся стать командирами воздушных судов, при этом трусами их не назовешь, тут другое. Обычно они становятся вторыми пилотами при хороших командирах, летают с ними, имеют хороший налёт, практически ни за что не отвечая. В область их задач входит ведение предполётной, полётной и послеполётной документации. С ней они справляются блестяще, во всем угождая командиру.
«Нет, я таким не буду», - мысленно сказал себе Яшка.
- Вот был у нас такой Сенька. Всю жизнь отлетал вторым пилотом. Начинал на самолётах, потом переучился, стал работать на вертолётах. Ручки управления на вертолёте боялся как черт ладана. Ну, - хитро прищурив глаза, продолжал рассказывать очередную историю инструктор, - командир решил над ним подшутить, заранее предупредив об этом бортмеханика. В общем, летят они как обычно, на борту килограммов пятьсот груза. Командир управляет вертолётом, второй ведет визуальную ориентировку, бортовую документацию. Короче, все в штатном режиме, как в «Наставлении по производству полётов». До аэродрома посадки остается минут пятнадцать лета, неожиданно командир вытирает со лба пот.
- Уф… Воды нет?
- Нет, командир, не взяли в этот раз, - отвечает второй пилот. - А что? Сейчас прилетим, обязательно возьмем.
Командир устало посмотрел на него:
- А таблетки есть от сердца? Что-то плохо мне…
- Нету, - растерялся второй.
Командир перевел взгляд на бортмеханика:
- А у тебя?
- У меня тоже нет, - угрюмо отозвался тот.
Командир расстегнул воротник, ослабил галстук и бессильно откинул голову на спинку кресла… Было похоже, что он потерял сознание.
- Возьми ручку управления на себя… Я… сердце! – слабо пробормотал он второму и отключился.
Вертолёт ровно летел по своему курсу, управляемый автопилотом, Сенька же, испугано держась за ручку управления, негромко выругался и спросил бортмеханика:
- Что будем делать?
- Как что, - спокойно ответил тот, - долетим до Сорума и сядем. Ведь по руководящим документам в случае ухудшения здоровья любого члена экипажа или командира, ты, Сеня, должен заменить его, продолжить полёт и выполнить посадку воздушного судна. Не зря ведь ты проходил все тренировки и был допущен к полётам. А что касается меня, - продолжал бортмеханик, - я выполню все, что говорят руководящие документы и «Руководство по летной эксплуатации вертолёта «Ми-8». И ты действуй так же, как учили.
- Эх, гадство, - ещё раз выругался Сеня, держась за ручку управления и нервно ерзая внушительным задом по сиденью кресла. Он рассеянно переводил взгляд с показаний приборов на командира.
Еще раз жалобно взглянув на бортмеханика, Сеня предложил:
- Может, ты сядешь?..
- Да ты что, - зыркнул на него тот, - совсем с ума спятил. Давай садись.
Впереди показались длинные корпуса компрессорной станции Сорум. ещё немного, и вертолёт, оглушая округу ревом турбин, пронесся над ней, и Сеньке ничего не оставалось, как приступить к активному управлению вертолётом. Делая левый вираж для захода на площадку, Сенька зло посмотрел на командира и цыкнул:
- Ну, смотрите, если что, я не виноват. И куда только санчасть смотрела, когда его выпускала… - продолжал злиться он. Дай бог сядем, накатаю и на них рапорт!
Голова командира продолжала безжизненно лежать на спинке сидения.
- Вот это влип, вот это влип, - уже сам с собой разговаривал Сенька.
К этой ситуации добавлялась ещё одна проблема. Взлетно-посадочная полоса была закрыта на ремонт, на ней работала техника, и выполнить посадку по-самолётному было нельзя, а посадка на бетонную стоянку более сложна. Узнав об этом, Сенька обругал всех и вся сволочами и запросил у диспетчера разрешение на посадку. Диспетчер ответил: посадку разрешаю, третья стоянка, ветер двести градусов, семь метров в секунду.
Делая большой разворот, Сенька стал заходить на посадочный курс с учетом ветра. Было видно, как сначала на лбу его выступил пот, потом стала мокрой шея, потемнела от пота рубашка. В принципе Сенька все делал правильно, но когда вертолёт подошел к стоянке на тридцать метров, он испугался земли, перевел вертолёт в разгон и ушел на второй круг. Диспетчер тут же спросил о причине взлета, на что Сенька ответил:
- Да потренируемся несколько заходиков!
- Понял вас! - ответил диспетчер.
Делая разворот для захода на посадку, Сенька развернулся к бортмеханику:
- Ты что сидишь как кочка, может, он очухается да и посадит.
- Не, не надо, - отозвался тот. – А вдруг он на ручку управления навалится или в педаль ногой упрется, и все, хана!
- И за что мне все это, - сетовал Сеня уже на посадочной прямой.
Второй заход был аналогичен первому. При подходе к бетонке с высоты тридцать метров Сеня снова перевел вертолёт в разгон и ушел на третий круг. Бортмеханик проверил остаток топлива и по СПУ официально доложил:
- Командир, остаток топлива ещё на три захода.
- Да какой я командир, - рыкнул Сенька, - вон командир, висит на спинке, а я второй пилот. На предпосадочной прямой командир слегка шевельнул головой, затем приоткрыл глаза, поводил ими из стороны в сторону и спросил:
- Где мы?
- Как где, - встрепенулся Сенька, - в воздухе, на посадочной прямой. Вон, видишь, площадка, давай садись, а?
Командир, прищурившись, якобы вяло взял ручку управления на себя, зашел на бетонку, сел на нее и вскоре выключил двигатели. Глянув на второго, выдохнул:
- Фу, вроде полегче стало. Ты давай, Сеня, пока тут разгружают - загружают, сбегай до санчасти, возьми у них валидола или ещё чего - на обратную дорогу.
Сеня, обычно ленивый на такие дела, с невероятной для него прытью выскочил в салон, на прощание сказав:
- Ну, командир, и заставил ты меня поволноваться!
Бортмеханик и командир переглянулись и дружно расхохотались.
Заказчик не заставил себя долго ждать, быстро выгрузил груз, а он был простой - электроды, и погрузил другой, тоже электроды. «Только вы привезли четверку, а мы им отправим тройку», – пояснил он и быстро уехал.
Сенька тоже поторопился:
- На! Валидол и валокордин, - протянул он коробочки командиру.
- Положи в аптечку, - кивнул тот.
- Как?
- Да вроде лучше стало, чувствую, что больше не понадобится. А ты давай считай, на Перегребное груз погрузили, сейчас полётим.
Сеня открыл рот, в полной растерянности глядя на командира:
- А ты лететь-то сможешь? Тебе же в больницу надо, а не в небо! Тебя опять кондрашка хватит, а я выкручивайся, не… мне с тобой летать неохота!
- Ну, тогда пиши рапорт, - улыбаясь, ответил командир. Ты видел, что мне было плохо? - обратился он к бортмеханику.
- Не-а, не видел, - ответил тот.
- А ты видел, как Сеня не смог выполнить элементарный заход на посадку и посадку на бетонку?
- Да, видел! - так же серьезно подтвердил бортмеханик.
- Так, может, Сеня, по прилету тебе проверку сделать?
Сенька опустил голову и пошел в кабину, пробурчав:
- Перегребное дак Перегребное, - и стал делать предполётные расчеты.
Вот так! В завершение своего рассказа скажу, что сегодняшние требования к пилотам совсем другие. Не забыли ещё требования руководящих документов, в которых конкретно говорится, что в случае заболевания одного из членов экипажа, полёт должен быть продолжен другим членом экипажа, до его завершения.
После этой лекции имя Сеня стало в училище нарицательным. К счастью, никого из курсантов так не звали.
Занятия подошли к концу, потом наступил обед, дальше по распорядку - свободное время. Сёмка вышел во двор и увидел Яшку, сидящего на скамейке у волейбольной площадки. Играли старшекурсники, со смехом нанося по мячу увесистые удары.
- Ну что, - спросил он Яшку, - когда приступишь к рисунку?
- Ты знаешь, давай позвоним Геле, мне надо про условия спросить и ещё кое о чем. А то нарисую, да не то.
- Я сейчас пойду на факультатив по математике, к Аракчеевой, может, попозже позвоним? Хотя, давай, записывай, - Сёмка продиктовал другу Гелин телефон.
- Спасибо, - сказал Яшка, - я ей прямо сейчас позвоню и начну рисовать. Чего тянуть-то!
- Смотри! - погрозил ему пальцем Сёмка, - учебу только не забрось.
- Да ты что, - заверил его Яшка. Учеба - это самое первое.
- Ну вот и хорошо. Ну а девочки, а девочки потом!
И друзья громко рассмеялись. Они сегодня были не только друзьями, их ещё объединяли две симпатичные девчонки.
- Ну что, тогда я пошел, - и Яша направился к КПП звонить Геле.
Сёмка же, идя в роту за конспектом по математике, думал: «А что, Таня у Яшки Гелю за пояс заткнет и по красоте, и по фигуре, только вот застенчивая она и молчунья. Хотя это, может быть, и хорошо. Вдвоем и разговорятся, я вот тоже в компании не очень, а когда вдвоем с Гелей, так болтаю и болтаю.
Занятия на факультативе закончились, прошел ужин, Яшка на глаза не попадался. Лишь только перед вечерней поверкой, осунувшийся и поникший, подошел он к Сёмке и протянул свернутый в трубку лист ватмана:
- Возьми, это тебе на память, - он бросил на Сёмку виноватый взгляд и пошел в туалетную комнату.
- Ну-ка, ну-ка… - Сёмка дошел до своей комнаты, положил лист на кровать, развернул его и ахнул. На листе был нарисован вид Днепра от места, где они ещё вчера стояли и спорили, заключали пари. И над Днепром, над его водной гладью завис вертолёт «Ми-4», такой, на каком курсанты проходят летную практику. Висение вертолёта было схвачено так мастерски, что казалось, сейчас можно будет услышать гул двигателя. Завораживала мощь и красота летательного аппарата. Пригнувшийся вперед силуэт лётчика в остекленном «фонаре» вертолёта говорил о его напряжении.
- Ух, ты… - восхитился Сёмка.
Ему вдруг показалось, что лётчик, управляющий этой винтокрылой машиной, это он, Сёмка. И это он глядит на приветливо машущих с камня девчонок.
- Вот это рисунок так рисунок, - зачаровано произнес кто-то позади него.
Сёмка обернулся. Возле его кровати собралась группа курсантов.
- Пойдемте, покажем старшине! - предложил кто-то.
- Пойдем, - согласился Сёмка.
Куранты прошествовали мимо понурого автора этого шедевра.
Строгий старшина восхищенно улыбнулся:
- Чья это работа? Кто нарисовал?
- Яшка, - ответил Сёмка.
- Да ну! - не поверил старшина
- Да у него талант ещё со школы.
- Давайте повесим этот рисунок в Ленинской комнате. Пусть все посмотрят на наши таланты.
Даже насмотревшись на рисунок, курсанты вновь подходили к нему и на цыпочках через плечи других вновь всматривались в сюжет картины. Что-то было таинственно-величавое в силуэте управляющего вертолётом лётчика.
Старшина подозвал дневального и приказал после отбоя повесить рисунок в Ленинской комнате.
- Смотри только, не порви. А теперь позови Яшу!
Через минуту дневальный появился с Яшкой.
- Ну, - строго посмотрел на него старшина, - все нарисовал, даже заклепки по фюзеляжу не поленился, а бортового номера нет, а без него вертолётов не бывает. Так что ты сейчас, товарищ курсант, на вечернюю поверку не ходи, а дуй со своим рисунком в Ленинскую комнату и дорисуй номер нашего училищного учебного вертолёта. Знаешь его?
- Да, знаю.
- Ну, вот и молодец, действуй, - и старшина протянул Яшке ватман.
На следующий день Яшка то появлялся возле Сёмки, то исчезал, но при этом все время отводил взгляд в сторону. Сёмка не решался спросить его, в чем дело. Да и ритм училищной жизни не позволял вникать в душевные проблемы. «Наверное, Геля по телефону нагрубила», - думал про себя Сёмка. После обеда Яшка подошел сам:
- Я вчера позвонил Геле!
- Ну, поговорил?
- Да, поговорил, но она не захотела разговаривать со мной про рисунок, а пригласила в субботу к себе в гости. А тебя просила с собой не брать. Я спросил ее, почему? А она помолчала, потом засмеялась и сказала, что ты поймешь. Я не смог ей отказать. А сейчас подумал и решил не идти.
- А Таня? - спросил я у нее.
- А у Тани есть мальчик, - ответила она, - а приходила она так, за компанию.
Неожиданно и обида, и злость навалились на Сёмку. «Зачем я его вмешал, ведь это было мое личное. Зачем?!» Кулаки сами стали сжиматься, и хотелось накинуться на него и колотить, колотить изо всех сил. «Он виноват, он», - стучало в висках. Агрессия сменилась апатией, чувством полного бессилия перед этой ситуацией.
Сёмка тихо сказал:
- Зачем не пойдешь, иди. Если меня там не любят, иди ты.
От такого неожиданного поворота у Яшки на глазах выступили слезы. Он резко смахнул их и, отвернувшись, медленно побрел в сторону учебных корпусов. Сёмка же не плакал только внешне. Душа его рыдала. Все стало бесцветным и безразличным…
Но постепенно он стал брать себя в руки. Ну и что, если она такая. При чем тут я. Я ведь вырос в тайге. Знаю, что такое пурга и мороз, дождь и ветер, гнус и сырость. А Яшка правильно поступил, что рассказал. Другой бы скрыл, а он - нет. Значит, Яшка - настоящий друг.
Время стремительно несло друзей по жизни со всеми ее радостями и горестями, победами и поражениями. Он взрослели и становились мужчинами. У Яшки с Гелей завязывался настоящий роман. Сёмка же, наоборот, никак не мог прийти в себя от той размолвки, хотя на Севере по нему сохла, не скрывая этого в письмах, Таня. «Хорошая она, - признавался себе Сёмка, - но Геля лучше. Честно сказать, помани меня сейчас Геля пальчиком, и я побегу за ней, как собачка. Вот появится другая, круче Гельки, вот на такой я и женюсь».
Как один день промелькнули два учебных года. Все курсанты с нетерпением ждали главного дня своей жизни - начала летной практики, летных тренировок. Когда внимание курсантов к Яшкиному рисунку ослабело, Сема снял его со стенда и с достоинством владельца шедевра спрятал его в свою тумбочку. Теперь можно было мечтать о полётах не только теоретически, но и практически, вглядываться в рисунок, в пригнувшуюся фигуру лётчика и ощущать себя одним из них. Сёмка уже один приходил к этому камню на берегу Днепра и мысленно летал, летал, как учили на занятиях. Висение, полёт по кругу, заход на посадку.
С Гелей все прекратилось мгновенно, так же как и началось. «А, - с досадой думал он, - городские есть городские, деревенских, да ещё и северян, им никогда не понять. Пусть себе живут в своих городах. А я - на Север, где предки родились, где тайга, полная тайн и загадок, населенная зверьем и птицей. И Обь широкая со своими дарами несметными. Не видеть вам этого никогда». Так отгонял он от себя невеселые мысли. Правда, забывалась Геля тяжело. Неискушенному в любви Сёмке трудно было вот так сразу вычеркнуть то светлое и волнующее, что испытывал он рядом с этой девушкой. «Как так, - поражался он, - взять и разрубить все и с таким же успехом перекинуться на друга».
Яшка был в душе таким же, как и Сёмка. После случившегося он чувствовал вину перед другом. Хотя оба они понимали, что вина не в них. Они, как мужчины, приняли суровое и правильное решение: если девушка выбрала Яшку, то так тому и быть.
Яшка ходил на встречи с Гелей, ждал выходных, переживал, ревновал. Как-то Геля сказала ему, что в выходные не сможет встретиться с ним, так как у них с парнями из ГПТУ двухдневная экскурсия по местам боевой славы. Услышав это по телефону, Яшка что-то промямлил в ответ и повесил трубку. «Как так? - задавал он всему миру вопрос. - Как? Он целую неделю ждал, считал часы, а она поедет с парнями на экскурсию. А потом ещё неделя». Яшка шел к КПП, смахивал слезы, стыдливо оглядываясь по сторонам: не увидел бы кто. Как назло, навстречу шел командир соседней роты. Выручил киоск «Союзпечати». Яшка сделал шаг вправо и уставился на витрину. Почуяв неладное, офицер остановился и окликнул его:
- Товарищ курсант!
Ничего не оставалось делать, как повернуться и, вытянув руки по швам, произнести уставное приветствие.
- Отчего слезы? — спросил офицер. - Обидел кто?
- Никак нет, товарищ майор, соринка попала, никак не вылезает. Сейчас газету куплю - и в санчасть.
- Какую газету? - поинтересовался офицер.
- «Известия», — на секунду запнувшись, доложил Яшка.
- Ну, давай, товарищ курсант, выбирай, - миролюбиво добавил офицер и зашагал дальше.
Продолжая бессмысленно пялиться на газеты, Яшка думал: «Ну и черт с тобой, вот возьму и другую найду». Он представил себе ее умоляющий взгляд, просящий у него прощения. Но эта иллюзия сразу пропадала.
Когда на глазах высохли слезы, он направился к расположению роты. «Лишь бы Сёмку не встретить», - думал он. Трудно Яшке было ещё и потому, что сейчас ему стало понятно состояние друга, когда с ним произошло то же самое. На смену обиде пришла апатия. Никого не хотелось видеть. «Куда пойти?» Приостановившись, Яшка на секунду задумался и направился в училищную библиотеку. «Лучше почитаю что-нибудь», - решил он. Мысли же неумолимо возвращались к Геле. «Ну, что? - почти вслух сказал он. - Вот позвоню тебе через неделю, если опять будешь занята, то все! Скажу «до свидания», и нам с тобой не по пути». Хотя он был уверен, что так сказать у него не хватит сил, ведь свою дальнейшую жизнь без Гели он не представлял. «Порешительнее надо с ней, наверное, сколько дружим, а ещё ни разу не поцеловались». И представив, какое надо пережить напряжение, чтобы это осуществить, по спине у него побежали мурашки. «И почему я не бабник? - сокрушался Яшка. - Вон, у некоторых курсантов с первого раза все получается. На танцах познакомятся с девчонкой и до утра на лавочке целуются. А мне почему-то страшно».
В это время Сёмка уверенно шагал к себе в роту, держа в руке письмо от Тани. Он улыбался. «Вроде, и фотография там», — ощупывал он толстый конверт. С Таней у Сёмки продолжалась теплая дружеская переписка. Когда он приезжал на каникулы, то с удовольствием приходил к ней в гости, часами сидел у нее, болтал, рассказывал про Ригу, Кременчуг. Таня училась в Тюмени на фармацевта. Ей тоже было что рассказать. Сёмка с интересом слушал о лекарственных травах, произрастающих на Севере. А особенно поражали его рассказы о лекарствах животного происхождения. Ведь кому, как не ему, добывавшему диких зверей на мех, было понятно, что не только шкурка зверька должна идти в дело. Как рассказывала Татьяна, если высушить тушку горностая естественным путем, а потом истолочь ее в порошок, то получится лекарство от астмы. Чайная ложечка этого лекарственного препарата, растворенного в половине стакана теплой воды, снимает приступ. «Сколько я этого лекарства выбрасывал. А ондатра вообще кладезь витаминов».
Ноги несли его в Ленинскую комнату, хотелось поскорее прочитать письмо, узнать последние новости. Да и ответить не терпелось. «Привет, Семочка», - начинала она. Пытаясь уловить суть ее письма, Сёмка поймал себя на мысли, что ему хотелось бы сейчас сидеть рядом с Таней, сходить в незнакомом городе с ней на танцы. Побыть, как говорят, женихом и невестой. В конверте действительно была ее черно-белая фотография, с которой на него смотрело простое, может, менее симпатичное, чем у Гели, лицо, но зато это было лицо, излучающее ласку, спокойствие, уверенность. «Не брошу ее, - утвердился в мысли Сёмка, - буду дружить, пока не женюсь. А что, хорошая пара будет. Я лётчик, она фармацевт».
Но все равно, как бы ни уговаривал себя Сёмка, обида и досада на Гелю возвращались, и сердце щемило.
И вот наконец долгожданный день настал. Летная группа из десяти человек была допущена к прохождению летной практики. С лиц курсантов не сходили улыбки.
Сёмка сидел в Ленинской комнате и штудировал перед полётом руководство и наставление по производству полётов. В тетрадке под обложкой лежала Танина фотография, которую он нет-нет, да открывал. Что интересно, при каждом новом взгляде образ ее становился все милее. И даже сегодня, в такой волнующий вечер перед полётами, посмотрев на ее фотографию, он ощутил волнение. Ему захотелось, чтобы она завтра увидела, как он управляется со сложной винтокрылой машиной. Окончание училища было ещё не скоро. Теперь Сёмка понимал, что влюблен в Татьяну, и влюблен капитально. Отвечала взаимностью и она. У Яшки же было наоборот. Отношения с Гелей ровными назвать было нельзя. У нее часто менялось настроение. В душе Яшка подозревал, что у него есть соперник. «Да и не в нем дело. Пусть сама выбирает», - прощал он ей все. - Побыстрее бы закончить училище и увезти ее с собой». Ах, как ему этого хотелось. За ее очаровательную улыбку он был готов отдать все. Лишь бы она улыбалась ему всю жизнь.
А сегодня она обескуражила его отказом погулять в выходные, сославшись на то, что они выезжают на природу рисовать пейзажи. Не сдержавшись, дрожащим голосом он спросил:
- Геля, может, нам больше не стоит дружить?
- Почему? - почти нежно возразила она. - Ведь ты хороший, Яша, и добрый.
После этих слов она положила трубку. Успокоенный, Яшка, коря себя, медленно шел к себе в роту. «Зря я тогда после Сёмки пошел к ней на свидание. Разве можно получить любовь за счет чужой любви. Сёмка-то сильно переживал. А девчонок вон сколько. Геля, правда, самая-самая. Но все равно. Эх!», — махнул он от досады рукой. Радовал его только завтрашний лётный день.
Если в октябре на Украине ещё ласково светит солнце и зеленеет трава, то на Севере в это время уже поздняя осень. Золотится лес, нехотя сдается морозам река, отдавая свое тепло, а взамен получая толстый лед. Последние запоздалые косяки рыб уплывают с Обской магистрали в маленькие речушки, которые зимой подпитываются свежими болотными водами, богатыми кислородом. В Оби же зимой в лютые морозы вода цветет от недостатка кислорода, и оставшаяся в ней рыба гибнет. Таковы законы северной природы. Кто не успел, тот погиб. В эту пору Сёмке нравилось ходить с ружьем вдоль лесных речек, охотясь за жирными утками, готовящимися к перелету на юг. Великая радость подстрелить в это время такую добычу!
Шурша и булькая в плывущем по реке льду, щёкур - северная рыба сиговых пород - мечет свою икру прямо в схватившуюся льдом реку. Весной, когда лед на реке станет таять, из икринок вылупятся мальки, из которых через несколько лет вырастут прекрасные особи.
С налитыми кровью глазами, щелкая рогами об стволы таежных деревьев, тяжело топая, лось вызывает на поединок соперника. Стоя в стороне, самочка поедает верхушки тальника и внимательно наблюдает за своим кавалером, готовым вступить из-за нее в смертельную схватку…
Еще поворочавшись в кровати с мечтами о Севере, Сёмка вздохнул: «Эх, хорошо сейчас там, ни за что оттуда не уеду. Буду жить там, как жили мои дед и прадед. Вот только училище закончу. Осталось немного. А завтра самый главный день учебы, а может быть, и жизни - начало летной практики», - улыбнулся он и крепко заснул.
Утро наступило быстро. Физзарядка, построение, легкий завтрак, основной - уже на аэродроме. И вот, выезд на аэродром. Чем ближе подвозил их к нему училищный автобус, тем серьезней становилась летная группа. А как же, ведь сегодня первый шаг в небо. Выездная учебная программа в небе составляла чуть больше двенадцати часов, которые разбивались примерно так: висение - три часа, полёт по кругу - пять часов, зона аэродрома - четыре часа.
Наконец автобус остановился у здания КПП.
- Ну что, - обратился к ним преподаватель, - все за мной на предполётный медосмотр.
C чувством величайшего восторга заходили курсанты в медсанчасть, где седая медсестра считала у них пульс и затем, пристально глядя в глаза, говорила:
- Годен, к полётам допущен.
Дошла очередь и до Сёмки с Яшкой.
- Ну? - посмотрел Сёмка на друга, выходящего из двери медсанчасти.
- Годен, - ухмыляясь, ответил тот.
Минут через пять вышел и Сёмка.
- Прошел!
- Так, товарищи курсанты, за мной, - сказал преподаватель.
Курсанты вслед за ним вышли из штаба на улицу.
- Строиться!
Наверное, впервые за годы учебы курсанты с таким энтузиазмом построились для инструктажа.
- А теперь, товарищи курсанты, довожу до вашего внимания программу сегодняшнего лётного дня. Сейчас после построения идем на метеоконсультацию. Далее направляемся в штурманскую для получения предполётной задачи и встречи с пилотом-инструктором. Затем инструктаж о порядке выполнения задания. Всем понятно? - строго оглянув всех, спросил он.
- Так точно, — ответила летная группа.
- Тогда за мной!
Тихо ступая, курсанты зашли на метео, с любопытством оглядывая все вокруг. Когда они расселись, доброжелательная женщина-синоптик поздоровалась с ними, сделав акцент на слове «лётчики». Затем она подошла к своей синоптической карте, взяла указку и приступила к метеоконсультации. Она рассказывала о фактической погоде на аэродроме, указкой водила по карте, показывала влияние циклонов и антициклонов на земную поверхность. Как на удачу, фактическая погода в первый лётный день была хорошая. Ясно. Ветер неустойчивый. Видимость более десяти километров.
- Ну, вот и все, - улыбнулась она, - вопросы есть?
Конечно же, вопросов никто не задавал.
- Ну, тогда в штурманскую, - сказал преподаватель, и через пять минут курсанты уже находились там.
На карте были нанесены все необходимые данные, зоны аэродрома, маршруты полётов. Стены тоже были увешаны различными схемами.
- Так, - обрадовался скучающий штурман и встал с места, - на метео были?
- Были, - дружно кивнули курсанты.
- Итак, вот вам прогноз погоды на аэродроме, вот фактическая погода за двадцать минут, - сказал он, раскладывая перед каждым по чистому листу бумаги. - НЛ-ки у всех есть?
- Есть, - выдохнули парни.
- Тогда давайте, делайте для разминки по полному расчету захода по прямоугольному маршруту.
Сокращенно, на сленге лётчиков это называлось «коробочка». Естественно, с учетом эшелона перехода и высоты, круто. Все! Двадцать минут, время пошло. Положив перед собой линейки, НЛ-10, прогноз погоды, курсанты углубились в расчеты, морща от напряжения лоб. А как же! Одно дело производить такие расчеты по шаблонным данным или тут, на настоящем аэродроме, и расчеты эти - к настоящим полётам. В штурманской воцарилась тишина. Опустив головы, парни сдвигали и раздвигали навигационную линейку. Время летело быстро.
- Все, - первым сказал Яшка и, встав, положил листок перед дежурным штурманом.
Тот, пробежав глазами по листку, похвалил:
- Молодец! Вот, давай ещё рассчитай заход солнца, восход, сумерки.
Кивнув, Яшка сел за стол и снова взялся за карандаш. Курсанты тоже потянулись сдавать свои листки на проверку, уже с коррективами по заходу, восходу, сумеркам, с эшелоном перехода. Закончив читать последний листок, штурман сказал:
- Ну что, молодцы! Подготовлена ваша группа прекрасно.
Неожиданно открылась дверь, и в комнату зашел лётчик в командирской, с дубами на козырьке, фуражке.
- Здравствуйте, лётчики!
Группа дружно встала и так же четко ответила:
- Здравия желаем, товарищ командир!
- Садитесь-садитесь, - махнул он рукой, - не на строевой. Летать будем сегодня. Готовы?
- Да, — закивали ему в ответ парни.
Командир сел напротив них, снял фуражку.
- Я ваш пилот-инструктор, зовут меня Валерий Петрович. Можно называть Петрович. Это не главное. Главное - это научиться летать, об этом мы и поговорим. Коль вас допустили до учебно-тренировочных полётов, надо полагать, знания о лётном деле у вас есть. А это первый этап вашего обучения. Следующий этап - это навык, который вы должны получить в учебных полётах. За навыком следует умение, и как итог - мастерство. То есть, знания - навык - умение - мастерство. Это ваш путь жизни. Хотя быть мастером неба дано не каждому. Так что первое пожелание вам - старайтесь, так как от того, насколько правильно вы сделаете первые шаги в небо, так, скорее всего, и будет складываться ваше дальнейшее умение летать на вертолёте. Теперь слушайте меня ещё внимательней. Конечно же, первый полёт для вас будет волнительным, даже стрессовым. Каждый курсант по-разному реагирует на это. Но, чтобы так не случилось, уясните следующее. Во-первых, кроме вас в кабине вертолёта есть командир и бортмеханик, которые полностью контролируют ситуацию. Ваше же дело учиться. Во-вторых, не делайте резких движений при управлении, не зажимайтесь. Внимательно слушайте указания инструктора. Ну, что еще? - задумался он. - Да, наверное, все. Пойдемте.
Притихшие и сосредоточенные курсанты следовали за пилотом-инструктором. Впереди, на стоянке стоял красавец-вертолёт, свесив свои лопасти.
Широким шагом, внутренне торжествуя, подходили ребята к вертолёту, осознавая, что через каких-то полчаса им предстоит взлетать на нем и садиться.
По списку Сёмка был первым.
- Ну, заходи, заходи, не бойся, - подбодрил его бортмеханик, - садись в кресло, пристегивайся. Осматривайся, привыкай, - и он скрылся в салоне вертолёта.
Между тем командир, поговорив с авиатехником, наконец-то зашел в кабину, сел в кресло, уперся спиной в спинку, ногами - в пол. Потянулся, поерзав, принял удобное положение, накинул привязной ремень на колени, щелкнул замком и, глянув на Сёмку, спросил:
- Ну что, обвыкся?
- Угу, - кивнул Сёмка.
- Помнишь этот прибор? - командир показал на изогнутую колбочку, в жидкости которой лежал шарик.
- Это указатель скольжения.
- Правильно, запомни и выучи правило: «Шарик бегает за ручкой, но убегает от ноги». Так что в полёте старайся с ним справиться и вспоминай эту скороговорку. Понятно?
- Да.
- Сейчас мы запустимся, взлетим со стоянки и сделаем ознакомительный полёт по кругу. Твоя задача внимательно за всем наблюдать, привыкать. Смотри за правой полусферой. А что сделать в полёте, я тебе подскажу.
- Запускаемся, - сказал он бортмеханику.
И тут для Сёмки началась сказочное действо.
Экипаж начал работу. Читка контрольной карты…
- Запрашивай запуск, - обернулся к нему командир.
- Старт, борт двадцать два восемьсот восемь, разрешите запуск, - уверенно сказал Сёмка.
И тут же в наушниках послышался ответ диспетчера:
- Борт двадцать два восемьсот восемь, запуск разрешаю, ветер неустойчивый, давление семь-пять-три.
- Молодец, - похвалил его командир, - профессиональный слэнг знаешь, с радиостанцией справился. А лететь научим, - засмеялся он.
Бортмеханик по порядку уверенно включал блоки АЗСов, и вот, наконец, заработал стартер, приводя во вращение лопасти. Сначала медленно, затем быстрее, ещё быстрее начинали они свой стремительный бег. Нарастал гул запускающихся двигателей. Запуск первого движка, второго. Все работают.
Сосредоточиться на чем-то конкретном у Сёмки почему-то не получалось. Он сидел, вжавшись в свое кресло, и ждал указаний от инструктора, оглядывая свою полусферу, вокруг которой не было никаких препятствий.
- Во, - сказал ему командир, показывая на прибор, - температурка рабочая, выводим обороты на взлётный режим. Запрашивай взлет, - скомандовал он.
Потянувшись к тангенте, Сёмка подумал: «А как будем взлетать?» Он пытливо посмотрел на командира, и спросил, нажав на кнопку СПУ.
- А как будем взлетать?
- Как! По-вертолётному, конечно.
Сёмка нажал на тангенту и сказал:
- Старт. Борт двадцать два восемьсот восемь.
Диспетчер ответил:
- Борт двадцать два восемьсот восемь, старт слушает.
- Борт двадцать два восемьсот восемь, разрешите взлет.
- Борту двадцать два восемьсот восемь взлет разрешаю, ветер неустойчивый, давление семь-пять-три.
Сема глянул на инструктора, говорить или нет? Командир его понял, кивнул головой. Сёмка ещё раз нажал на тангенту и сказал:
- Старт, борт двадцать два восемьсот восемь, взлетаем.
- Вот, смотри, - сказал ему командир, - все проще, чем ты думаешь, никаких усилий в управлении, смотри. Ручку шаг газа не хватаем, а просто кладем ладонь и большим пальцем нажимаем кнопку. Ручку управления берем вот так, тремя пальчиками… Разворачиваем ножками вертолёт на курс взлета, подбираем на себя шаг газ, зависаем, фиксируем, чуть отдаем ручку, и все - взлет.
Вертолёт плавно пошел в разгон.
Сжавшись в комок, Сёмка пытался войти в полёт, контролировать его. Но мощный гул движков, потряхивание вертолёта, его стремительный взлет несколько обескуражили его. Командир вывел вертолёт на высоту круга, перевел его в горизонтальный полёт и, посмотрев на курсанта, сказал:
- Ну, что вжался? Посмотри хоть на землю, на аэродром, на круг полёта, определи точки разворота.
«Да, - подумал Сёмка, разглядывая под собой землю, - а сверху она ещё красивей. Нарядные зеленые сады и поля, чистые дороги. Красивые, совсем не обшарпанные дома. Не видно ни мусора, ни грязи. А небо-то, облака… вот ведь они, рукой можно дотянуться».
- Ну, давай, пробуй в горизонте, возьми управление, — сказал инструктор.
Тяжелыми, как кувалды, бесчувственными руками Сёмка взял ручку управления и шаг газ и доложил:
- Управление взял.
- С шаг газа убери руку, не нужен он тебе сейчас. Старайся удержать его в горизонте и выполни второй разворот, - дал указание инструктор.
Сёмка взял по капоту земной горизонт и старался держать курс на него, как его учили, когда он летал на тренажере.
- Смотри, - кивнул инструктор на стрелку прибора, которая показывала, что вертолёт снижается со скоростью три метра в секунду, - так, чуть вверх, - и он аккуратно потянул ручку.
Нос вертолёта резко взмыл вверх.
- Ну, ну, ну, - негромко сказал инструктор и выровнял вертолёт.
Сёмкина ладонь вспотела, держать ручку управления было трудно. Чтоб она не выскальзывала, приходилось сжимать ее изо всех сил.
- Разворот на девяносто градусов, - сказал инструктор, - разворот первый.
Сёмка опять непроизвольно сжался. Мышцы напряглись, и казалось, что чуть тронешь ручку, как вертолёт резко пойдет вправо. Земля исчезла. Перед глазами появилось небо и белые облака. Инструктор опять выправил вертолёт, который взмыл вверх, зафиксировал второй разворот по курсу и кивнул:
- Бери.
Сёмка, хоть и не убирал ладонь с ручки управления, почувствовал, что управляет машиной один. Успокаивая себя, он продолжал выполнять этот невыносимо трудный горизонтальный полёт. Нос вертолёта почему-то медленно стал опускаться куда-то вниз и вправо. Сёмка даже не предполагал, что вертолёт может так летать, и он опять попробовал выпрямить его. От воздействия рычагов управления «клевок» вниз и вправо прекратился, но начался «клевок» вверх и вправо. Чуть не плача, Сёмка боролся с управлением. Вертолёт вроде бы выпрямился и летел прямо. «Слава Богу, - мелькнула мысль, - справился». Но радость была преждевременной. Инструктор невозмутимо заметил:
- На этой прямой от второго разворота к третьему ты потерял пятьдесят метров. Будь внимательней, следи за приборами.
«Точно, - уныло подумал Сёмка, - на глаз видно, что мы снизились».
- Ну, выполняй третий.
Учитывая ошибки второго разворота, Сёмка дал ручку чуть вправо и опять зафиксировал ее на месте. Вертолёт стал послушно плавно разворачивать вправо. Инструктор наклонился вперед и показал на шарик, который отклонился в крайнюю правую сторону.
- Вспомни скороговорку, - сказал он, - «шарик бегает за ручкой, убегает от ноги». Значит, надо дать чуть ногой, и он встанет на место. Разворот должен быть координированным, и ручкой управления, и ногой, тогда шарик будет в центре.
Глядя на шарик, Сёмка надавил ногой на педаль. Шарик резко убежал влево. Вертолёт колыхнуло в воздухе, и какая-то сила слегка навалилась на него.
- Да ты что! Епт… — вскрикнул инструктор, - кто так резко ногу дает? Вот как надо.
Сёмка и не думал, что у него получится так резко, ему даже показалось, что командир специально придержал ее ногой, а потом резко отпустил, и получился такой ляп. Ну ладно…
Инструктор взял ручку управления на себя. Видя, что его ученик обескуражен, как и каждый новичок, он приветливо посмотрел на него:
- Ну, на сегодня все. Теперь смотри и запоминай четвертый разворот.
Вертолёт координировано развернулся. Инструктор запросил разрешение на посадку. Диспетчер дал добро.
- Садимся на полосу. Вот, видишь знак «Т»?
- Вижу.
- Вот на него и заходим.
Вертолёт, как бы на пикирование, шел крутым углом к знаку.
- Если он уходит вперед, значит недолет. Уходит назад - перелет. Снижаем скорость, заходим, - комментировал свои действия командир.
Вертолёт снижался на знак «Т».
- Сам садится, - инструктор убрал руку с шаг газа, - вертикальная семь. А теперь смотри, четыре будет.
Инструктор чуть взял ручку шаг газа вверх, зафиксировал ее в этом положении:
- Смотри.
Действительно, вертикальная скорость снижения стала четыре метра в секунду.
- Никогда не смыкай ее вверх-вниз, не допускай этих лишних движений-паразитов, иногда они приводят к печальному результату.
Подойдя к знаку «Т», вертолёт плавно коснулся колесами бетонной плиты взлетно-посадочной полосы. Прокатившись по полосе, через несколько минут вертолёт сбросил обороты.
- Ну, молодец! - сказал инструктор расстроенному Сёмке. - Соображаешь. Для первого раза ставлю «пять». Давай, зови следующего.
Послушно кивнув, Сёмка выбрался из кабины. Спрыгнул на землю, радостно ощущая ее твердь, и побежал к курсантам. Следующим был Яшка.
- Ну? - нетерпеливо спросил он Сёмку.
- Потом, — отмахнулся тот от него, - сам поймешь, когда полётаешь.
Ребята тут же обступили его.
- Расскажи, как, получается хоть?
У Сёмки же по-прежнему гудело в ушах, мысленно он продолжал лететь по кругу и переживал за свои неудачи.
- Что-то не очень получилось, - ответил он и пошел от них в сторону, наблюдать за полётом Яшки.
Вертолёт загудел сильнее, затем завис на высоте висения, переместился на учебную вертолётную площадку. Перемещаясь на «вертолётку», инструктор чуть скосил глаза на севшего Яшку, застегивающего ремень и спросил:
- Как зовут?
- Яша.
- Ну, вот что, Яша, будем отрабатывать развороты, висение. Помнишь все, чему учили?
- Да.
Висение - один из самых сложных элементов в управлении вертолётом. Вот представьте себе велосипед. Сел на него, поставил одну ногу на педаль, другой оттолкнулся, и поехал. Равновесие сохраняется за счет инерции. Сложностей практически ноль. А вот попробуйте на том же велосипеде удержать равновесие, когда он стоит, хотя бы на минуту оторвав ноги от земли. Не получится. Этому можно научиться лишь после усиленных тренировок. Такая же ситуация и с вертолётом, которым сложно управлять без поступательного движения.
- Ну что, с богом? - подбодрил Яшку командир. - Бери управление, выводи обороты, давай взлётный режим, отрыв, зафиксируй висение.
- Управление взял, - громко сказал Яшка и положил руки на рычаги управления.
Добавляя газ, Яшка поднимал ручку шаг газа. Мощность двигателей и число оборотов несущего винта нарастали, выходя на взлётный режим. Поняв, что режим отрыва достигнут, выдохнув из себя воздух, Яшка взял ручку шаг газа и плавно потянул ее на себя. Машина, вздрогнув, чуть шевельнулась, приподнявшись на высоту высвободившихся амортстоек.
Еще чуть-чуть, и левая рука немножко подобрала ручку шаг газа на себя, и вертолёт послушно стал отрываться вверх, правда, сначала левым бортом. «Хватит, хватит, — мелькнула у Яшки мысль, — надо немного отдать ее вниз». В затекшей от напряжения руке уже почти не оставалось сил. Но все же она послушно выполнила команду. Вертолёт замер над вертолётной стоянкой.
- Молодец, - похвалил командир, - давай, теперь переместись вперед вот к этому флажку.
Яшка напрягся, боясь сделать что-нибудь не так. Перед тем как начать движение ручкой, он чуть подался корпусом вперед, не отрываясь от этого флажка в углу стоянки. И вертолёт стал перемещаться к нему. «Хорош», - подумал он. Вертолёт послушно остановился.
- Садись, - сказал ему инструктор, - садись.
Но Яшка уже ничего не соображал.
- Садись, — ещё раз крикнул инструктор и, видя замешательство ученика, показал пальцами, насколько нужно отдать ручку шаг газа вниз.
Яшка послушно отдал ее плавно вниз, и вертолёт опять оказался на вертолётной стоянке.
- Дай-ка, - взялся за управление инструктор.
Яшка положил руки на колени и почувствовал, что они мокрые от пота. Мокрыми были и спина, и шея.
- Ну что, - улыбнулся инструктор, - то, что удалось сделать тебе, удается сделать одному из ста. Вот только про ноги ты забыл. Ну ничего, в следующий раз учтешь. Ладно, до завтра. Зови следующего.
Яшка ринулся из кабины, резко привстал, но ремни тут же усадили его на место. Стараясь от смущения никуда не глядеть, он расстегнул ремень и, покраснев, вышел из кабины, оттуда - на улицу, поближе к спасительной беседке, где сидели курсанты. Навстречу, с напряженным лицом бежал следующий, чтобы сделать свой первый шаг в небо, ощутить себя лётчиком. Ведь недаром говорят: «Лётчик - это, прежде всего, состояние души». А летные врачи утверждают, что лётчик - это не профессия, а диагноз.
- Ну? - спросил Сёмка у ещё ничего не соображающего Яшки.
Не зная, что ответить, находясь в состоянии аффекта, Яшка сморщился как будто от боли и показал большой палец, которым он с силой надавил на кнопку шаг газа.
- Вот, отдавил, - пожаловался он.
- А я в горизонте по кругу летал, шаг газом не работал.
- Ну, и как в горизонте?
- Здорово, только вертолёт как-то рыщет, и горизонт тяжело ловится, но я уже понял, как в следующий раз надо делать. Пойду, посижу, - устало сказал Сёмка и пошел к беседке, в которой сидели курсанты и преподаватель.
- Ну, как процесс полёта? - поинтересовался преподаватель.
- Ой, сложно как-то…
- Ничего, научитесь, главное, не сдаваться. Сейчас учат хорошо, по затылку не бьют. Я вот бывший самолётчик. У нас летная практика проходила на самолёте «Як-52». Там курсант впереди сидит, а пилот-инструктор – сзади. Так вот, после очередного ляпа курсанта обозленный на него инструктор, - а на самолёте «Як-52» кабины курсанта и инструктора разделяла перегородка, - в ярости просовывал руку, которой мог дотянуться только до шлемофона курсанта, хватал за него и с силой тряс. Сейчас таких методик, по крайней мере, в нашем училище, нет.
Представив такую картину, курсанты засмеялись.
Вертолёт же летел по кругу. Курсанты провожали его восхищенными взглядами, переживая за своих товарищей. Вертолёт, сделав круг, заходил на стоянку. В небо готовился четвертый курсант. Преподаватель, глядя на часы, заметил:
- ещё двое - и на обед.
Из вертолёта выскочил третий курсант.
- Ну, давай. Вперед! - преподаватель хлопнул по плечу следующего.
Так постепенно юноши превращались в мужчин. А небо в этот день было синее, с красивыми желтыми облаками, без единого дуновения ветра. У побывавших в небе курсантов стресс сменялся чувством торжества: они побывали в небе! Ни один курсант не был равнодушен к происходящим событиям на аэродроме. Никто не сидел и не играл в «морской бой». Их взгляды были устремлены в небо или на площадку, на которой то привставал, то зависал, переваливаясь с боку на бок, то куда-то перемещался вертолёт «Ми-8».
- Шарик тяжело поймать, - жаловался Яшке Сёмка, - а так нормально. Висеть тоже тяжело, кажется, что вертолёт возьмет и упадет на бок. У меня от перенапряжения все мышцы болят.
Вертолёт между тем сбавил обороты, а затем вообще выключил двигатель. Обед. Полдня пролетели как одна секунда, и сияющий от счастья и в то же время измученный полётом, вылез из вертолёта и спрыгнул на землю очередной курсант. Подбежав к поджидающим его курсантам, он тыльной стороной ладони вытер со лба пот, размазывая его по лицу ещё больше. Он вскинул большой палец вверх:
- Во!
С повязкой, на которой было написано «КПП», к летной группе подошел боец из отряда охраны аэродрома:
- Обед привезли. Трое - за мной, надо помочь.
Яшка, Сёмка и Шурка из Якутска пошли за бидонами. Обед на лётном поле - тоже романтика. На столе под дощатым навесом расставили тарелки, кружки. Дежурный по кухне разливал по тарелкам наваристый борщ, который могут варить так вкусно только на Украине. Те, кто уже отлетал, навалились на поданный обед и сметали все, заглядывая в термосы, ища добавки. Добавка была - таково правило в любом лётном училище: стартовый лётный паек с высококалорийной пищей давать вволю. Те же, кто ещё готовился в свой первый полёт, не могли похвастаться отменным аппетитом. «Лишь бы ничего не сорвалось», - переживали они.
Небо стало сереть, появились облака. Но ещё было тихо.
- Облачность уже балла четыре, - подметил кто-то.
- Да и черт с ними, с этими облаками, - говорили они, - нам лишь бы полётать. В любую погоду, хоть даже пассажирами.
И все они обедали, не сводя глаз с вертолёта.
Парни даже не предполагали, сколько их ждет работы в необъятных небесах СССР. И особенно на севере Тюменской области, где уже во всю шло освоение его богатств. В непролазных болотах строились дороги, в замерзшей тундре прокладывались газопроводы. В тайге, часто там, где ещё не ступала нога человека, возводились буровые вышки. Впереди шли даже не геологи, а вертолётная авиация, которая перевозила практически все, без чего развитие Севера было бы невозможно. Девяносто процентов будущих лётчиков, сегодняшних курсантов, вольются в экипажи, освоят современные вертолёты. А значительная часть станет командирами, и в свои двадцать пять лет им придется принимать самостоятельные и ответственные решения.
Яшка наблюдал себя как бы со стороны. «Увидела б меня таким Геля, и все - была бы моя, только долго еще, не дождется, поздно будет», - вздохнул он, - зато сегодня все равно позвоню ей и расскажу, как летал. Обрадуется, наверное». Сёмка мечтал примерно о том же, что и Яшка. Только его незримым собеседником был отец. «Вот бы он меня увидел, обрадовался бы! Посадить бы его в вертолёт и махнуть на озерья. А после охоты обратно вывезти!»
Лодку, долбленую из осины, со снаряжением для охоты на ондатру, отец взваливал на плечо, с другого бока бежал верный пес Пушок, по бокам запряженный в упряжку - тоже помогал тянуть лодку через кочки к озерам. Сёмка же шагал с другого бока. Бывало, на такое перетаскивание уходило полдня, не меньше. Зато, когда изнеможенные они доползали до места, наступало такое облегчение! Чуть передохнув, Сёмка тут же перетаскивал из обласка провиант и принимался разбивать бивак. Отец же, столкнув обласок на воду, принимался тут же ставить сеть на карасей. Карась в нижнем течении Оби – рыба на привилегированном положении. Вкус у него необыкновенный. Не всегда он ходит в озере, следовательно, сделать хороший улов – дело удачи. Сегодня им явно везло. Отец поставил только ещё полсетки, как у кола уже булькались две рыбины.
- Вот, папка, смотри, ещё две, - в азарте кричал ему Сёмка.
Довольный успехом, отец поучал сына:
- Ну, если уже попали, чего стоишь, давай мой котел да костер разводи. Уху сварим.
- Ага! - обрадовался Сёмка.
Неожиданно над озером, прямо на отцовский обласок, потянулись два жирных острохвоста. Затаив дыхание, Сёмка присел в траву. Отец же, ничем не выдавая свое волнение, продолжая держать левой рукой весло, правой поднял ружье, поставил приклад на плечо и, прицелясь, нажал на спусковой курок. Грохнул выстрел. Безжизненно обмякнув, загнув ослабшую шею, острохвост замертво рухнул вниз. Отец же, войдя в азарт, все же бросил весло, поудобнее перехватил ружье и выстрелил в улетавшую вторую птицу. «Шлеп» - раздалось где-то неподалеку в кустарнике. Заметив место, Сёмка крикнул:
- Пушок! Пырья!
Но Пушку команда была не нужна. Его белый хвост уже мелькал в траве. ещё чуть-чуть, и хвост Пушка победно помахивал из зарослей. Добычу он почему-то сам не носил. Наверное, считал, что нахождение в густой траве дичи – это уже необычайно большая заслуга. Вот Сёмка и трудился, пробираясь сквозь траву и кочки к добытой утке. Видя приближение своего хозяина и осознавая свою значимость, Пушок ещё радостней замахал хвостом.
- Ну что, Пушок, - ласково потрепал его по загривку Сёмка, - обед ты заработал - это факт.
- А вот к ухе и жареная утка на палочке, - сказал отец и добавил, - это будет нам на второе.
Занятия отца и сына завершились одновременно. Сёмка подошел к биваку с подстреленной уткой, а отец, поставив сетку на карасей, ткнулся носом своего обласка между кочек озера. На его дне лежало с десяток темных, отливающих на солнце чешуей, карасей. Пяток карасей отец кинул в мешок из мережи, затянул устьице и опустил его в озеро, привязав один конец к кочке.
- Пусть ещё поживут. А вот этих скушаем, - хитро подмигнул он сыну, - давай, товарищ костровой, зажигай огонь, а я с карасями разберусь.
Заниматься костром Сёмка любил больше всего на свете. Уже выверенными движениями он вырубил с северной стороны куста лежак, затем ножом нарезал пучки травы и уложил ее на приготовленное место. Так, теперь костер. Наломав в кустах мелких сухих веток, Сёмка сделал из них «стожок» и подпалил его. Нехотя, затем быстрее, язычки пламени побежали вверх. Теперь покрупнее палочек, и все - костер горел, отдавая чуть сладковатым дымом. Процесс охотничьих и рыбацких удовольствий начался.
Момент первый - готовка. На Сёмку была возложена обязанность готовить уток, которых он повесил на куст талины. Отец принялся за уху из карасей. Такого мастерства в приготовлении ухи, как у отца, у Сёмки ещё не было. Зато у него был костер и пара жирных уток. Нет на охоте большего наслаждения, чем теребить у костра утку, а перья кидать в горящий костер. Вот и сейчас Сёмка уже заканчивал теребить вторую утку.
- Ну, - сказал отец, вернувшись с озера, - у тебя тут и запахи, как в ресторане.
Повесив котелок на сучок, он принялся топором вырубать таган.
Карасей на Севере готовят по особому рецепту, в других районах о таком даже не слышали. Только тут, в Ханты-Мансийском округе, сладковатый вкус и бело-мутный цвет ухе придает нутряной карасий жир. Неискушенный едок, увидев перед собой такую уху, невольно подумает, что туда добавили молока. Однако такой цвет дает как раз нутряной жир. Но как его отделить от таких тонких карасьих горьких кишок и желчи, не дай бог, хоть один кусочек ее попадет в котел! Уха будет испорчена. Старожилы Севера знают, как сделать, чтобы уха была истинно царским яством. А делают они так. Карася, как и любую рыбу, очищают от чешуи, затем у анального отверстия легким поперечным надрезом отсекают кишку. Теперь надо быть внимательным: на животике, у жабер на брюшке, делают надрез, сантиметра четыре, и все, нож откладывают в сторону. По внутренней стенке животика проталкивают указательный палец до хребта, поддевают кишку – пищевод и приподнимают все кверху, чтоб кишочки чуть показались из надреза. Теперь надо внимательно посмотреть и увидеть желчь. Если полнолуние, то она крупная и крепкая, ее видно сразу. Если же полной луны нет, то она маленькая, размером с зернышко на колоске пшеницы. Тогда придется немного попотеть, чтоб ее разглядеть. Итак, желчь нашли. Дальше - проще. Ногтем отсекаем пищевод от головы рыбы, вытягиваем его наверх и… аккуратно тянем. Вот и все. Другой его конец - у анального отверстия - выходит из тушки рыбы, как веревочка длиной не более тридцати-сорока сантиметров. В брюшке рыбы остается только тот самый жир, икра и пузырь. Все равно, поморщитесь вы, как бы хорошо карася ни приготовить, остаются кости. Придется выплевывать их или давиться ими. Ан, нет, ответит вам профессионал-северянин. С обеих сторон по бокам рыбы, от спинки к ребрам, через три-пять миллиметров, делаем мелкие насечки - до самого хвостика, вот, пожалуй, и все. Мелкие спинные косточки перережутся, и могу вас заверить, что вы их даже не почувствуете.
Ну вот, вроде и все, карась к приготовлению готов. Но перед тем как положить его в котел, не забудьте отломать у него жаберные крышки. Они придают ухе горечь.
Котелок с пятком карасей висел на сучке талины, а отец тем временем втыкал казанок в землю. Знатный на севере рыбак Василий Пантелеймонович Кугаевский говаривал: «Что это за рыба нельма?» И тут же, сплевывая «беломорину», отвечал: «Свинья!».
«А вот караси…» - и лицо его сразу же приобретало мечтательное выражение. Однажды, изготовив такую уху, Василий стал подниматься с котелком по трапу на катер. Непривязанный трап покатился, затем перевернулся, и Пантелеймоныч упал в грязь и в кровь расшиб себе нос. Но карасевой ухи не пролил ни капли. Вот какие люди есть на Севере, господа.
- Ну, начнем, - отец снял котелок с сучка и подвесил его над полыхавшим костром.
Из рюкзака вынул большую луковицу, разрезал на четыре части и кинул туда же. Уха в костре потихоньку начала кипеть. Сёмка закончил теребить уток, опалил их и опять подвесил, втиснув их головы в рогульку дерева. Стал делать из прямых веток шампуры для жарки блюда «утка на палочке».
- А вот травки ты маловато нарезал, - подметил отец, - давай, пока не поздно, подрежь еще.
Сёмка прислонил наструганные шампуры к дереву, взял нож и принялся срезать пучки травы, складывая их в одну кучку. Через некоторое время она стала довольно внушительной.
- Вот и ладно, - похвалил его отец, - теперь хорошо будет.
Уха между тем булькала и благоухала. Теперь самое главное заключалось в том, чтобы не переварить рыбу. Отец аккуратно снял котел с костра и раз пять крутанул его за ручку, чтоб караси ко дну не приварились. Ложкой мешать нельзя – развалятся.
- Вот такая нехитрая наука, сын, - сказал он Сёмке, - подрастешь, жену такой ухой ублажать будешь. Ну, а сейчас мы и сами не дураки.
Он чуть поддел карася ложкой, проверяя его:
- Вроде, готов.
Отец плотно установил котелок между кочек, затем достал из-за пояса нож, огляделся и, приметив островок голубовато-зеленой травы, срезал хороший пук.
- Ну, вот, - комментировал они свои действия, - теперь сделаем для рыбки постельку, - и выложил из срезанной травы площадку.
Придвинув котелок к себе, он взял его в руки и поставил перед собой. Да, это было настоящее действо! Замерев, Сёмка внимательно наблюдал. Отец взял две большие ложки, подхватил ими карася и, осторожно, чтоб его не развалить, положил на травяную подстилку. Так он поступил со всеми четырьмя рыбками. Рука невольно потянулась к ним.
- Ну, что, раскладываемся, - сказал отец и кивнул на рюкзак.
Сёмка вытащил буханку хлеба, кружки, головку лука. Вот в принципе и все. Остальное - в виде десерта - это красота и величие северной природы. Сёмка нарезал хлеба, отец покрошил лук, разлил уху по кружкам, и трапеза началась. Ели молча и сосредоточенно. Такая вкусная уха - это, наверное, награда за тяжелый труд по перетаскиванию обласка до озера. Доедая карася, отец глянул на сына:
- Смотри, смотри, - показал он пальцем на куст, на ту сторону озера.
Там виднелся черный силуэт лося-рогача.
- Ведь, только что глядел - не было, - удивленно прошептал Сёмка.
- У него тоже трапеза – лосиная, - вполголоса, улыбаясь, сказал отец.
Подняв голову, лось долго шевелил ушами, видно, прислушиваясь, нет ли где опасности. Затем по самую шею опускал голову в воду и вытаскивал оттуда корень от сочной травы. Мотая головой из стороны в сторону, он со смаком поедал свой корм, как рыбаки-охотники - карасей.
- Ты, смотри, обед совпал, - озорно засмеялся отец.
Обеденную идиллию нарушил Пушок, услыхав шорох от снующей под землей ондатры. Завизжав, он ринулся к этому месту и принялся рыть землю. Его белый хвост неистово бил из стороны в сторону, словно призывая на помощь хозяев: «Идите же сюда скорей, она здесь!». По причине своего малого роста пес не понимал, что хозяин видит мяса гораздо больше, чем какая-то ондатра. Вот ведь природа - все предусмотрела. Людям - уха, утки, лосю – вкусные корешки, собаке – охота за ондатрами. Как в коммунальной квартире!
Наевшись до отвала ухи, Сёмка повесил на таганок чайник и откинулся на травяную подстилку, спиной вниз, лицом к небу, по которому облака, как белые барашки, плыли, закручиваясь в спирали. На секунду даже показалось, что закружился и куст, и кострище, и подстилка из свеженарезанной травы. Вздрогнув, Сёмка привстал и, убедившись, что это всего-навсего оптический обман, глянул на чайник, который уже начал гудеть. Отец же обстоятельно, с присущим ему достоинством принялся за последнего карася. Смакуя съеденную порцию, он то и дело поглядывал в сторону лося. И, наконец, озорно улыбнувшись сыну, сказал лосю:
- Приятного аппетита!
Лось тоже с достоинством расправлялся с дарами природы, будучи уверенным, что никто, кроме него, в этом дивном девственном месте чревоугодием не занимается. Как он был не прав! Ему крупно повезло, что эти двое были настроены по отношению к нему не только вполне мирно, но даже восторженно.
Отец продолжал чинно расправляться с карасем. Он собрал ребра в кучу, собирая с них мясо. Карась лежал уже полутушкой без ребер. Но это ещё больше придавало значимости его особе, так как едока манила уже его икра, желтая и аппетитная. В карасе ее много. Отец не сразу набросился на нее, а снял полоску мяса со спинной части. Лишь потом, управившись с ней, ложкой поддел икру и, не торопясь, запивая ухой, съел и ее. ещё пара рыбацких «штрихов», и от карася осталась груда косточек.
- Ну, вот, пожалуй, и все. Давай, сынок, чайку, и возьмемся за дело.
Все-таки чай, заваренный смородиновым листом или его стеблями, в условиях охоты, рыбалки - великая вещь! Вот и сейчас рыбаки-охотники пили его молча, с удовольствием. А Пушок все веселил их, с ревом гоняясь за шуршавшими под землей ондатрами. Как в той поговорке: «Слышит ухо, да зуб неймет». Отец смеялся над псом:
- Сейчас поможем тебе, дружок, погоди.
Попив чайку с фирменным в те времена десертом - «Пряником северным», отец встал, глянул на сына и сказал:
- Ну, что, ты давай навес из брезента делай, а я поеду по озеру, ловушки на ондатру расставлю, - и сквозь кочки пошел своей легкой пружинистой походкой к обласку.
Такая у него была работа.
«Вот бы батяня обрадовался, если б я его на вертолёте на озерья туда и обратно закинул», - опять улыбнулся сонный Сёмка и заснул окончательно.
Завтра опять летать. Сны были про полёты. То его хвалил пилот-инструктор, то он летал над каким-то полем, затем сел на него. Перед «фонарем» вертолёта откуда-то вдруг появилась Геля. Жалко, не знала Геля, что снилась она в эту ночь не какому-то пижону, у которого спереди густо, а внутри пусто, а двум лётчикам враз. И не простым лётчикам, а будущим командирам - асам неба.
Геля же в этот момент целовалась у своего подъезда с сыном директора «Кременчугнефтепродукта». Да и не в этом дело: сын не сын. Геле нравилось кататься с ними на их личном «Москвиче» по городу, ездить на дачу. А скоро этот парень получит водительские права и будет сам заезжать за ней в училище. Конечно же, она часто ловила себя на мысли, что Сёмка и Яшка интереснее, есть в них обоих жизненная сила. Зато Гошка богатый, и с ним спокойно за свое будущее. «Да… - вздыхала она, - и как быть? На ком остановиться? Буду делать так, как сказала бабушка: и того не терять, и этого. Яшка все-таки больше нравится, только лётчик, что хорошего? Будет летать где-то, а я сиди одна. И ни квартиры, ни зарплаты, сколько они зарабатывают - ещё вопрос. Выйдешь за него и будешь, как говорит бабушка, в обносках ходить. Хотя кто-то говорил бабушке, что лётчики много зарабатывают, правда, не все. Яшка вот вертолётчиком будет. Надо у него спросить, вертолётчики - это лётчики или нет. Если да, то шансов у него будет больше. А Гоша - парень нагловатый, лезет руками куда не надо». Эти противоречивые мысли в последнее время не давали ей покоя. И окончательно Геля никак не могла ничего решить. Бабушка тоже вносила свои коррективы. То был Яшка хорош, то Гошка. А то и про Сёмку вспоминала. Надо сказать, что в свои восемнадцать лет на ниве флирта Геле удалось многое. В нее влюбились, пусть безответно, но влюбились сразу три пацана и не прекращали любить до сего дня. У Гели же, как ни странно, не было ни к одному их них никаких определенных чувств. Ей нравился Яшка, добрый и ласковый, с ним она чувствовала себя уверенно и спокойно. Сёмка же как-то по-другому притягивал ее - своей загадочностью, физическим совершенством, знанием того, что он делает. Она знала, что куда б она ни пришла с ним, везде будут тепло и уют. У Гошки же было толстокожее розовое лицо с рыжими веснушками и такой же рыжей щетиной на подбородке. Его слегка навыкат глаза как будто все время что-то искали. Но у Гошки было все! Она получала от него недорогие, но редкие, как сказали бы сейчас, эксклюзивные подарки. А рестораны! Она уже привыкла к их белоснежным скатертям, красивой посуде, изысканным напиткам. Она с нетерпением ждала новых встреч, гадая, куда же Гошка поведет ее на этот раз.
Конечно же, ее самолюбию льстило, что вокруг нее такие кавалеры, и не хотелось терять никого из них.
По пути на аэродром Сёмка сосредоточенно глядел из окна автобуса куда-то вдаль, представляя себе предстоящий полёт. По списку он сегодня опять был первым. Волнение, конечно же, не ушло, но было уже не таким, как в первый день. Уже было понятно, как и что делать. Он ещё раз прокручивал в голове выученную инструкцию по взаимодействию и технологии работы членов экипажа. Сёмка мысленно листал ее, представляя, как все будет происходить на самом деле. Лишь бы только не растеряться и не опозориться перед инструктором. Шурша шинами, автобус остановился у подъезда штаба аэродрома, и курсанты неторопливо вошли в штаб. Уже как бывалые курсанты прошли они знакомые процедуры. Медсанчасть, метео, штурманская.
И вот Сёмка уже идет рядом с сосредоточенным командиром.
- Давай, курсант, занимай свое рабочее место. Сегодня с тобой будем производить взлет по-самолётному, с разбегу. А я тут пока разберусь с персоналом, - кивнул он головой на авиатехников, выпускающих в небо вертолёт.
Ступая по спущенной подножке вертолёта, Сёмка зашел в салон, вдохнув его необыкновенный аромат. Пройдя в кабину вертолёта, сел на свое кресло. Здорово… Забыв на секунду обо всем, Сёмка поставил ноги на педали, руками взял рычаги управления, через приборную доску и остекление кабины просматривалась рулежная дорожка взлетно-посадочной полосы.
- Ну, что, уже летаешь? - услышал он за спиной голос инструктора.
- Так точно, мысленно отрабатывал порядок взлета.
- Молодец, - похвалил его инструктор и, сев в кресло, добавил, - ну, а теперь ты командир, а мы с бортмехаником экипаж. Так что, давай, командуй, командир.
Почему-то вместо волнения и растерянности Сёмка ощутил уверенность. Назубок выученная инструкция и руководство подкрепили его действия.
- Приступить к подготовке для запуска двигателя, - уверенным голосом отдал он команду.
Инструктор и бортмеханик зашевелились, выполняя проверку готовности к запуску двигателей по листу контрольного осмотра. Убедившись, что проверка проведена, Сёмка открыл блистер кабины и доложил авиатехнику:
- Колеса заторможены, готовимся к запуску двигателей.
Экипаж с листами проверок готовился к запуску двигателей. Немного робея перед седовласым инструктором и бывавшим в небесных переплетах бортмехаником, Сёмка дал команду:
- Доложить готовность к запуску!
Инструктор и бортмеханик по очереди сообщили:
- К запуску готов!
- Так, теперь контрольная карта.
«Да, - удовлетворенно подумал Сёмка, - занятия на тренажерах не зря были».
Закончив проверки по контрольной карте, он глянул на инструктора:
- Запросите разрешение на запуск.
Инструктор кивнул головой, набрал частоту диспетчера старта.
Тут же в наушниках послышалось:
- Борт, запуск разрешаю. Ветер двести тридцать градусов, пять метров.
Сёмка оглядел наличие препятствий в зоне вращения несущего винта слева и сзади предупредил авиатехника и экипаж:
- От винта. Запускаем левый двигатель.
Инструктор тоже проверил наличие препятствий в зоне вращения винтов. Никого и ничего в данный момент не существовало для Сёмки, кроме сосредоточенности и действий экипажа для производства полёта. Бортмеханик нажимает кнопку запуска двигателя, затем включает секундомер для контроля времени цикла работы пусковой панели. Двигатель запускается, увлекая в стремительный бег лопасти. Наблюдая за действиями экипажа, Сёмка контролировал запуск двигателя, согласно РЛЭ, наблюдал за передней и левой полусферами, за командами, которые давал авиатехник. Инструктор поднял вверх большой палец и подбодрил курсанта. Бортмеханик же докладывал наличие давления масла, температуру газа, частоту вращения турбокомпрессора и наличие давления масла в главном редукторе. Сёмка видел, что все идет своим чередом, и это прибавляло ему уверенности. Командир – инструктор, осуществлял контролирующее управление, мягко удерживая руки и ноги на рычагах управления. Но Сёмка чувствовал, что реальное управление осуществляет он, и у него это получается. Тем не менее, чем больше движки набирали обороты, тем сильнее начинали сжиматься мышцы Сёмкиного тела, ответственность возрастала, пальцы, побелев в суставах, сжимали ручку управления и шаг газа, пальцы ног уперлись в пол, мышцы спины затвердели. Инструктор, заметив это, посмотрел на него и спокойно сказал:
- Дай управление.
Сёмка послушно опустил ручку управления.
- Так, пальчиками пошевели перед собой, - попросил инструктор.
Сёмка недоуменно пошевелил.
- Вот, - инструктор положил два пальца на ручку управления, - и достаточно, не надо хватать ее изо всех сил. И шаг газ. Кладем на него только ладонь, и все. Понятно?
- Угу, - мотнул головой Сёмка.
- Ну, тогда: управление взять.
Сёмка сгруппировался, положил руки на рычаги управления и доложил:
- Управление взял. Так, теперь в соответствии с инструкцией нужно выполнить контроль по карте, - и стал зачитывать контрольную карту.
Закончив с этим, Сёмка повернулся к инструктору и взглядом как бы попросил его: ну, если что не так, выручай. Чуть сконфузившись, спросил:
- Рулим?
- Так точно, - подбодрил его командир и, нажав тангенту радиостанции, запросил разрешение на руление у диспетчера.
- Руление разрешаю, - послышался хриплый голос по РД-2.
Дальше все было как будто в тумане. Вроде бы и получается, а вроде бы и нет, напряжение страшенное. После того как вертолёт стронулся с места, Сёмка зажал тормоза, и машина послушно остановилась. Сёмка в нерешительности взглянул на инструктора:
- Проверены.
- Ну, - поторопил его тот, - смелее, смелее, у тебя же хорошо получается.
Вертолёт не спеша двигался по рулежной дорожке, разгоняя по сторонам сухую траву. В его кабине, затаив дыхание, боролся с собой и одерживал победу (прежде всего над самим собой) парнишка, во власти которого был громадный вертолёт весом почти в тринадцать тонн. Тяжело, скованно Сёмка вырулил на взлетно-посадочную полосу и развернулся на исполнительном старте по курсу взлета. Переднюю стойку шасси поставил четко по оси ВПП и, облизнув сухие губы, ещё раз посмотрел на инструктора:
- Молодец! Давай, взлетай, - подбодрил его инструктор.
Сёмка скомандовал:
- Контроль по карте, раздел, - и стал читать карту.
Инструктор-командир выполнял действия второго пилота. Он нажал кнопку и согласовал показания всех радионавигационных приборов, сверил показания УГР-1 с показаниями КИ-13 и направлением ВПП. Видя секундное замешательство курсанта, подсказал:
- Разрешение на взлет.
- Старт, - запросил Сёмка диспетчера, назвав номер своего борта.
Диспетчер разрешил взлет.
- Борт…, взлетаем, - сказал Сема и, отпустив тормоза, пустил вертолёт в разбег.
Скорость плавно нарастала, и вот полоса поплыла куда-то влево, а вертолёт ещё не взлетел. До крови закусив губу, Сёмка дал левой ногой, вертолёт выровнялся по оси ВПП и продолжал свой разбег. «Пора», - подумал Сёмка и плавно оторвал вертолёт от земли.
Когда изучаешь руководство полётной эксплуатации или летаешь на тренажере – это одно, а вот когда с этим сталкиваешься на деле, – совсем другое. Когда во всю мощь ревут движки, когда от земли тебя отделяют десятки, сотни метров, а то и километров, то, уверяю вас, думается совсем по-другому. И тогда действует принцип: твоя жизнь в твоих руках. В ситуации же с Сёмкой, этому юнцу, принявшему решение на взлет и осуществившему его, были присущи сила духа, знания и желание быть лётчиком. Выполняя один этап полёта за другим, Сёмка подошел к четвертому развороту, выполнил его. Впереди – предпосадочная прямая. Чувствуя, что силы уже на исходе и эмоции иссякли, он обернулся к инструктору. Видя его состояние, тот восхищенно посмотрел на него и сказал:
- Полоса перед тобой, садись.
Нажав на тангенту, Сёмка запросил разрешение у диспетчера на посадку.
«Так», - собравшись перед очередным элементом – посадки с прямой, – Сёмка взял себя в руки, сосредоточился и плавно перевел вертолёт в режим снижения, а вертикальную скорость чуть увеличил. Онемевшей рукой он отдал ручку шаг газа чуть вниз. «Эх, многовато».
Вертикальная скорость никак не фиксировалась, как ни старался поймать ее Сёмка. От напряжения левой руки уже болело плечо. Успокаивало лишь то, что вертолёт приближался к знаку «Т» точно, без перелета и недолета.
- Не надо, не смыкай шаг газ, - вмешался инструктор, - привычка плохая, движение-паразит называется. Вот, смотри, - инструктор чуть отдал шаг газ, зафиксировал его.
Вертикальная скорость установилась.
- Чуть подбираем ее и фиксируем, смотри. Минус четыре. Ничего лишнего делать не надо.
Действительно, вертолёт плавно коснулся колесами полосы.
- Ну, а ты, курсант, молодец! Ты сегодня сделал больше, чем полагается. Один из десяти бывает таким. Теперь, давай, рули на стоянку, другого возьмем.
Сёмка, ещё находясь в состоянии аффекта, не спеша порулил по оси взлетной полосы к РД-2. Командир доложил диспетчеру о посадке, затем освободил полосу.
- Давай, курсант, молодец! Командиром будешь. Зови следующего.
Кивая ему, Сёмка вышел из кабины и в проеме двери столкнулся лбом с Яшкой.
В беседке его обступили курсанты:
- Ну, как сегодня?
- Лучше, - ответил он, - только тяжелее.
Успокаиваясь после полёта, он стал искать глазами Яшку. «Тьфу ты, он же на борту сейчас». Чувствуя холодок по спине и не обращая на него внимания, Сёмка, не отрываясь, стал наблюдать над учебной тренировкой своего друга, сопереживая ему. Яшку инструктор опять озадачил висением. Было видно, что Яшке там нелегко. Вертолёт с кренами отрывался от бетонки, делал нескоординированные развороты, блудил по стоянке. Но, в конце концов, постепенно слушался рук лётчика. И, вот, как награда пилоту, послушно завис на полтора метра, затем медленно подошел к угловому флажку, остановился. Затем на той же высоте сделал разворот на девяносто градусов, и через мгновение винтокрылая машина поплыла, слушаясь своего пилота. Все наблюдавшие за этим курсанты замерли от восхищения. Всем хотелось, чтоб Яшка выполнил четвертый флаг. И Яшка, видно, почувствовал поддержку с земли – выполнил и это задание. И, как бы утвердив себя, левым бортом подошел к центру площадки. Одной только левой стойкой коснулся бетонки, а затем – другими. Все. Инструктор посмотрел на него:
- Ну, что, смотрю и учить-то тебя нечему, все получается. Не верится даже. Давай попробуем ещё раз.
- Ладно, - сказал Яшка и снова сосредоточился на выполнении задания.
Сёмка неподвижно застыл, наблюдая за тренировкой друга. «Давай, давай, - мысленно поддерживал он его, сжав при этом челюсти так, что порой казалось, зубы вот-вот рассыплются.
Тяжело, тяжело даются первые шаги в небо. Но, сделав первый, уже невозможно остановиться, будет хотеться ещё и еще.
Еще покрутившись, вертолёт коснулся всеми стойками бетонных плит, движки сбросили обороты. Через пару минут в проеме двери показался Яшкин силуэт. Яшка спрыгнул на землю и неторопливо зашагал к товарищам.
Подойдя к другу, Сёмка спросил:
- Ну, как сегодня?
- Лучше, но тяжелее.
- Мне тоже, но стало получаться. Пойдем в штурманскую, а то холодно.
- Молодец, - хвалили парни Яшу, - здорово летел.
Яшка же застенчиво улыбался.
- Ой, замерз я что-то, – признался Яшка по дороге в штурманскую.
- Ну-ка, - Сёмка остановился и похлопал друга по спине, - да спина у тебя мокрая, вот и холодно.
В штурманской же было тепло и сухо. Дежурный штурман, в недавнем прошлом командир вертолёта, читал журнал «Человек и закон».
- Ну, как, лётчики? – не поднимая глаз, начал он, - до седьмого пота стараетесь? Молодцы, молодцы. А как же еще. Садитесь, садитесь, не первые сюда приходите. Эх, завидую я вам. Все у вас впереди, на такой технике летаете. Дочка у меня, некому мое дело продолжить, - улыбаясь, разговорился он. – А меня по слуху списали, работу нашли на торговой базе. Раза в три больше зарплата, чем здесь. А вот идешь на работу, на небо смотришь, тянет. Один раз над базой вертолёт низко прошел, аж стекла задрожали. Все, понял я, не место мне тут. Приехал к начальнику аэропорта, и вот – дежурный штурман. Все ж ближе к небу. Вот такая зараза, ребята, это небо.
После летных нагрузок первую волну небесной романтики у пацанов сняло как рукой. Они уже не считали вертолёт изящным воздушным транспортом, а смотрели на него как на своенравного, необъезженного скакуна, который может не простить ошибки. Чтобы с ним совладать, нужно съесть не один пуд соли. Вот с такими примерно мыслями парни подъезжали к училищу. Объезженным был не вертолёт, а, скорее, они сами.
- Что-то Гелю не видать на училищных танцах, - неожиданно спросил Сёмка Яшку.
Тот сразу насупился:
- Да не нравятся ей у нас курсанты. Говорит, грубые, матерятся, хохочут ни с того ни с сего. А она домоседка, да рисует сейчас много, дипломные работы пошли.
«Да, - пожалел его про себя Сёмка, - Геля - девчонка непростая и, видно, у Яшки с ней не все так гладко. Ну, ладно скоро училище заканчиваем, а там все решится. Да и Яшка ко мне на Север распределиться хочет, в одном лётном отряде будем. Дай бог, чтоб так и получилось. Вдвоем интереснее будет. Он женится на Геле, а я - на Татьяне, семьями дружить будем, в отпуска ездить вместе».
На следующий день был выходной. «А что, - подумал Сёмка, засыпая, - вот возьмем завтра и заявимся в гости к Геле, там и поговорим, может, что и прояснится. Торт купим…». И Сёмка провалился в сон.
Все-таки утро – одно из жизненных чудес. Оно дарит человеку свежесть в мыслях и теле и дает возможность начать все с начала. Сёмка долго умывался, плескал воду на шею, голову, до блеска выбрил щеки, тщательно вытерся. Дневальный прокричал:
- Рота, выходи строиться на завтрак.
«О, хорошая команда, - подумал Сёмка, зашел в кубрик, надел куртку и спустился на улицу к курсантам.
- Давай к Геле после обеда сходим, - предложил он Яшке, - торт купим, с бабушкой поболтаем.
Яшка как-то недоверчиво посмотрел на друга:
- А разве нас там ждут?
Но, увидев в глазах Сёмки решительность, согласился.
- Ладно, часика в два пойдем.
- А я после завтрака до обеда погуляю, на Днепр схожу, у воды посижу, – сказал Сёмка. Старшина роты уже не так, как на первом курсе, а скороговоркой выкрикнул:
- Рота, равняйсь, смирно, на завтрак шагом марш, - и выпускная рота, шагая вразнобой, но строем, пошагала в столовую.
За столом Яшка, с присущей ему деликатностью ел молочный суп с макаронами. Сёмка искоса наблюдал за ним, в тайне даже немного завидуя. Тот был нетороплив, собран, волосы его всегда были аккуратно подстрижены и расчесаны на пробор. Даже рабочая роба всегда была чистой. Перед тем как что-нибудь сказать, он делал паузу, а затем уже говорил. Походка у Яшки была степенной и уверенной. В себе же этого Сёмка не видел. «Городской», - завистливо вздыхал Сёмка, поглядывая на друга.
Рота позавтракала и, как полагается «дедам», без команды, курсанты потянулись на улицу, а оттуда в расположение роты. Сёмка хлопнул Яшку по плечу:
- Ну, ладно, я в город. На обед приду.
- А я полежу, а потом позанимаюсь, руководство по летной эксплуатации почитаю, письмо брату в Курск черкну. После обеда к Гельке-то пойдем, не передумал?
- Конечно, пойдем.
Сёмка проскочил КПП, оттуда на улицу. И вот она, свобода. Осень, гражданские прохожие, дымящие заводские трубы. На небе, в унисон с настроением, белые облака. Хрустящая под ногами желтая листва, деревья, которых нет на Севере, и названия которых Сёмка так и не запомнил. Хотя зачем, это все равно не его, а южное. Вот, кедр – это да. Или листвянка. А этим что? Минус сорок, и их нет. Наши северные деревья сильнее. Ведь как сильно они промерзают на морозе. На Новый год принесешь домой елку, а она, как хрустальная, чуть по ней топором стукнешь, и осыплется. Вот как промерзает. А весной, в марте, ещё снега по колено, но солнышко начинает светить, и елочки поднимают свои веточки. Свежеют, хорошеют и начинают благоухать. Здорово в это время бывать в лесу. Настоящие хвойные ванны для легких. А здесь деревья такого аромата не издают.
Сёмка неторопливо шагал к берегу Днепра, а мысли уносили его далеко, на Север, к мутным обским водам. Впереди на горизонте виднелось сказочное облачко. Вот бы подлететь к нему и сесть на его красивую, как будто бы слепленную из ваты, шапочку. Вот стану командиром, обязательно подлечу к какому-нибудь облачку. Так, незаметно подошел он к тропинке, которая вела вниз, к Днепру. Если глаза вбирали в себя природу, то мысли его блуждали вокруг разных сфер. «Вот парни, - думал он, - уже с десятками девчонок передружили, а у меня не получается так общаться. Иногда и общаюсь, но понимания с ними как-то не выходит. Да и танцевать, как они, не умею. Острить с девчонками тоже наука. Да и ладно, есть у меня на Севере Таня, с ней и буду дружить. Она ничем не хуже этих хохотушек. У них только и слышно: гроши да гроши. А у нас на Севере это как-то не принято».
Неожиданно из-под какой-то кочки, яростно пища, выскочила мышка-полевка и ударилась об носок Сёмкиного ботинка. От удара она отлетела в сторону и, потрепыхав немного лапками, затихла. Бывалому таежнику, Сёмке стало понятно, что в кочке находится мышиный выводок, вот она и защищала его. «Теперь погибнет, наверное, – вздохнул Сёмка.
Увидев Днепр, он обрадовался и понял, что давно не был у воды. «Посижу, поброжу», - подумал он.
Все-таки есть что-то завораживающее в течении реки. Глядя на воду, можно мечтать и думать о чем угодно. Сёмка присел на доску, которая лежала у воды. В голове все ещё были мысли о погибшей мышке, защищавшей своих детей. «А смогу ли я поступить так же, взять и погибнуть за своих близких?» Сёмка ощутил легкий морозец по спине, но решил: «Наверное, смогу».
Да, а течение в Днепре не такое, как в Оби. В Оби оно мощное, с водоворотами. В среднем семь километров в час несет свои воды Обь в районе Березово. И вода в Днепре не такая прозрачная, как в Оби или в Северной Сосьве.
Невдалеке Сёмка заметил рыбака и направился к нему.
- Здравствуйте, - поздоровался Сёмка и присел на лежащий неподалеку камень.
- Угу, - ответил тот и засуетился возле своих снастей.
- Не помешаю?
- Сиди, жалко, что ли, - не оглядываясь, ответил тот. Достал из кармана пачку папирос «Звездочка» и закурил.
- Ловится?
Тот, выпуская изо рта дым, ответил:
- С утра был клев, а сейчас сбавило. Наживку берут, обсасывают, а цепляться не цепляются.
- Зацепятся, - подбодрил его Сёмка, - все равно голодные найдутся.
И как бы в подтверждение его слов, на одной из закидушек брякнул колокольчик. Рыбак дернул за леску и потащил ее на берег.
- Есть, кто-то хороший, - в азарте скороговоркой сообщил он.
Торопливо перебирая руками, вытаскивал он снасть из воды. Чем ближе рыбина подходила к берегу, тем больше леска ходила из стороны в сторону. Сёмка, вытянув шею и затаив дыхание, с любопытством ждал, когда из Днепра появится неизвестная рыба. И вот, момент настал. Хищно кусая крючок на натянутой леске, на берег вышла незнакомая для Сёмки рыбина.
- Ух, ты, - прохрипел от волнения рыбак, - судачище какой попался!
Сёмка подошел с боку и с интересом разглядывал добычу.
«В принципе рыбина как рыбина. Как окунь, – отметил про себя Сёмка, - только вытянутый, как щука». И, глядя, как рыбак вытягивает из ее пасти крючок, отметил:
- Ишь, зубастая какая, у окуня-то таких зубов нет.
- Вот уха будет! - ликовал рыбак. - Лучше рыбы для ухи нет.
«Врешь, - мысленно ответил ему Сёмка, - ты из карася нашего не пробовал или из налима зимнего. Как мать моя варит, пальчики оближешь».
- А налим водится у вас? - спросил он.
- Налим? – задумался рыбак, аккуратно укладывая судака в садок, - не встречал что-то.
- Вкусный, - ответил ему Сёмка. - В Оби водится.
И он опять вспомнил материну уху.
Кстати, Обь, наверное, единственная река в мире, в которой зимой происходит замор. Замор – это когда река покрывается толстым панцирем льда. Ручьи, которые впадают в Обь, от холода перемерзают, воде не хватает кислорода, и рыба, которая не уплыла с осени в верховья, погибает. Как сказал однажды один северянин, если б в Оби не было заморов, то рыба размножалась бы в геометрической прогрессии, и ее развелось бы столько, что мы по ней ходили бы, как по земле. Налим зимой спасается от замора, мигрируя к зимовальным ямам, или живунам. Вот в это время его и ловят. Бригада из пяти человек за полтора месяца добывает до семидесяти тонн отличного зимнего налима. Уха из него вкуснейшая! В самые сильные морозы, когда на стеклах окон зимние узоры, а за окном больше минус сорока, вот тогда-то можно по достоинству оценить знаменитую налимью уху. А готовится она так. Нужно взять налима килограммов на пять, чтобы печень была побольше. Затем положить его на свеженаколотые дрова, что лежат охапкой у печки. Потом сесть за стол и пить чай, просто так, без ничего, поглядывая на налима, который от бликов огня в печке сначала покрывается инеем, отдавая холод и забирая тепло. Потом он начинает островками мокреть, затем весь становится мокрым, а ещё минут через двадцать можно даже подумать, что налим оживет. И вот когда вам это покажется, значит, уже пора за него браться. Кстати, большого умения тут не требуется. Все проще простого. Главный секрет – заранее приготовить самую большую кастрюлю или котел, а если таковых нет, раздобыть у соседа. Далее наступает время разделки. Обычно во время проведения этого действа сбегаются все. А что у него в желудке? А какая у него печень, большая или маленькая? Все глядят, как нож разрезает брюшину рыбины. Разрез раздвигают, нужны крепкие пальцы, чтоб вырвать мерзлый заглотыш, который иногда составляет до тридцати процентов веса налима. Хрусть, и толстая, как дирижабль, налимья кишка в ваших руках. Думаете, это все? Конечно же, нет. Какой русский не заглянет, любопытствуя, внутрь? А что же там? Нож разрезает налимий желудок и взглядам предстают два свежих заглотыша.
- Язь, - поясняет отец, - и стерлядка.
- А это что? - показывает Сёмка на какой-то черный комок.
Отец пошевелил его ножом, потом еще… и сам себе изумленно сказал:
- Ну и ну, смотрите, крот!
Но пусть вас не смущают неожиданные находки в требухе, на вкусовые качества ухи это никак не влияет. А может, наоборот, даже усиливает. Так, с кишками разобрались. В отход их. Теперь самое святое – печень. Аккуратно отделяем светло-зеленую каплю желчи и кидаем туда же, куда и кишки. Не идет она в дело, да и ладно. Печеночку же бережно кладем в глубокую тарелку и ставим поближе к теплу – чтоб быстрее оттаяла. Ну, и все, для детей интересное кончилось. Можно теперь по своим углам разбежаться, пока с кухни не потянет налимьим ароматом. Дальше все можно делать с подчеркнутым пренебрежением. Отсекаем голову, кидаем в котел, заливаем водой. Воды можно не жалеть – не переборщишь. На печке отодвигаем две-три круглые вьюшки и ставим туда котел. По вкусу закладываем соль. Все, теперь можно и передохнуть, только вот сначала нужно налимью тушку порезать на куски. Вот голова налима закипела, бросаем туда три головки лука. Пусть покипит. Ждем десять минут и докладываем туда мясо налима. Теперь займемся печенью. По объему печени высыпаем на нее столько же муки и начинаем двумя вилками измельчать до однородной массы, а затем выкладываем ее, помешивая, в котел. ещё три минутки кипения. Теперь лаврушка. И все, снимаем. Налим сварен, ложки и тарелки готовы, хлеб нарезан.
Рыбу выкладываем на широкое блюдо, а уху (хотя ухой ее можно назвать с натяжкой, скорее это налимий суп с густым и насыщенным неповторимым вкусом) разливаем по глубоким тарелкам. И приступаем.
«Да, - подумал Сёмка, облизнув губы, сидя на берегу Днепра, - все-таки самое вкусное есть только или в земле, или в воде. Вот, например, рыба. Сварить этого судака, уха получится». Рыбак тем временем подбежал к другой закидушке, подсек и опять шустро стал ее выбирать.
- Опять крупное что-то, - не оборачиваясь, сообщил он.
Пригнувшись и забыв про все, Сёмка неотрывно глядел на идущую из воды натянутую леску. И наконец, булькая и сопротивляясь, показалась белая рыбина, похожая на карася.
- Лещ, - победно сообщил рыбак, - хороший экземпляр, хороший!
«Да, - тоже любовно оглядывая рыбу, думал Сёмка, - на нашего карася походит. Только интеллигентный какой-то, пижон. Вот бы попробовать».
Мужик отцепил крючок, кинул леща в садок, в котором уже было прилично добытой рыбы.
- ещё часок, и хорош, домой пойду. Баба пузырек поставит, - он радостно потер ладони.
При упоминании времени Сёмка встрепенулся:
- Ух, ты, сколько уже? – спросил он рыбака.
- Не знаю, - сплевывая «бычок» в воду и поглядев за горизонт, сказал он, - обед уже есть.
- Пока, - едва кивнув рыбаку, Сёмка бросился бежать вверх по склону.
«Вдруг Яшка обидится, один пойдет. Ну, ладно, если что, за ним приду», - думал Сёмка. «Да, вот никогда в роли свата не был. Ну, как получится, так получится».
Яшка сидел в Ленинской комнате за учебниками.
- Ну что, идем?
- Идем, - ответил Яшка.
Уже на улице, чтоб хоть как-то подбодрить друга, Сёмка завел разговор на тему близкую, но второстепенную.
- Эх, давно я у них не был. Как хоть там бабушка?
- А, что ей будет, я сам давно не был у них.
- С ней интересно спорить.
Яшка же ничего не ответил, лишь послушно кивнул головой.
В подъезд Сёмка зашел первым и, не оглядываясь на друга, нажал кнопку звонка. Через некоторое время знакомый голос спросил:
- Кто там?
- Мы, бабушка, - громко и приветливо представился Сёмка.
- А, лётчики, заходите, заходите.
- А Геля дома?
- Гели нет, а вы проходите, - пригласила бабушка.
Ребята сняли обувь, кители и прошли на кухню.
- Садитесь, сейчас блинами вас буду кормить, знаю, любите. Да и некому вас домашними блинчиками угостить. Мамок, папок тут у вас нет. А Геля уехала. Но вы посидите, попьем чайку с вареньем.
Недоуменно переглядываясь, парни мысленно задавали вопрос, куда же делась Геля, что-то тут неладно. Бабушка же суетилась на кухне, иногда озадачивая парней.
- Сейчас, сейчас, я тесто на блины заведу. Гели-то нет, скучно. Привыкла ведь я к ней. А тут неделя, как уехала, грустно стало, хоть вой. Кота, что ли, завести? Хоть с ним разговаривать. Или в хор ветеранов записаться? Да и вы редко бываете, кто ж так за девушками ухаживает? Скромные вы чересчур. А девчонки понахалистей женихов любят. Это уж когда жить станете, любовь придет. А вначале, что… так, дурачество, - и она как-то виновато посмотрела на парней. - Сами такими были в молодости - и плакали, и смеялись, и сходились, и расходились. Первый-то у меня пил много, так на водку и изошел. Пьяный на рельсах уснул, скорый его и переехал.
- А как надо ухаживать? – улыбаясь, спросил Сёмка.
- Как, как, - забурчала она, - если ты любишь, то понапористей надо, порешительней. Ведь жену себе выбираешь. А вы ходите по городу, бродите, шушукаетесь. К ней ещё один ходил, такой городской, из богатой семьи. Да и он не смог влюбить в себя Гелю. Мы-то что? В военное да в послевоенное время росли, голодное, не до шушуканья было. На свидание жених шел, а вместо духов за пазухой кусок горячего хлеба своей невесте нес. И ели, и радовались – и хлебу, и друг другу. А у вас вроде все есть, а сами не знаете, что делать.
- Ну, и что? – заводился все больше и больше Сёмка.
- Как что? Жениться надо, пока молодые, детей рожать. А там и воспитывать их легче будет. Вон, у Гели мать с отцом родили ее, когда им под сорок было, и трясутся теперь над ней. В Ригу перевезли ее, - и, бросив ложку на стол, бабуля строго посмотрела на пацанов, - жениха ей нашли, замуж выдают.
Сёмка хотел что-то сказать, но, поперхнувшись слюной, закашлялся. Придя в себя, сдавленным голосом спросил:
- А где ж у них, бабушка, любовь с куском горячего хлеба?
- Где?! Да нигде, родят дитя, и придет. Если по-другому не приходит. Вот вы ещё пацаны, и не знаете, в чем счастье у человека запрятано.
- Ну? - промычал Сёмка.
- В детях, которых у вас ещё нет. Один ребенок - одно счастье, два - два счастья, и чем их больше, тем ты счастливей.
Блины между тем шипели на раскаленной сковородке и заботливой бабушкиной рукой укладывались в стопочку.
- Ну, лётчики, молодцы, что пришли, хоть блинами вас накормлю, да сама наговорюсь, тоже ведь по Геле скучаю.
Яшка, казалось, все ещё не может прийти в себя от такой новости.
- Ну, вот, давайте кушайте, - бабушка пододвинула гостям тарелку с блинами. Она ухаживала за ними так заботливо, словно они были ее внуками.
Яшка выдавил из себя первую фразу:
- А мы летать стали на вертолёте.
Та, жуя блин, переспросила:
- И куда?
- Да никуда, - пожал плечами Яшка, - в небо.
- И что забыли там, в небе? Люди дома строят, дачи, сады разводят, а вы летаете в небо. Кому вы нужны, такие лётчики? Сейчас на торговых базах почетно работать, таксистами. Вон, сосед Витька каждый день помимо зарплаты, - она перешла на шепот, - по десять-пятнадцать рублей жене отдает. Вот! А что от вас проку? Кто за вас дочку отдаст? Какой добрый человек? Летаете по небу, когда люди добрые по земле ходят и делами занимаются. Женщина, что любит, знаете?
Яшка и Сёмка с иронией переглянулись.
- Да, - с вызовом подтвердила бабушка. - Вот, сколько зарабатывать будете лётчиками?
Сёмка посмотрел на нее и ответил:
- Если на Севере, то тысячу – полторы в месяц.
Судорожно схватив ртом воздух и пытаясь что-то сказать, бабуля тяжело осела на стул.
Чуть придя в себя, она встала:
- А что ж вы про это не говорили, когда Геля ещё тут была?
Ребята заулыбались, как бы говоря: ну ты, бабушка, даешь, и принялись уплетать горячие блины, обмакивая их в сливочное масло. Бабуля, видя, как парням приглянулись ее изделия, щебетала все больше и больше, рассказывая про себя, бывших мужей, про Гелю и ее родителей. Время пролетело быстро. Вот и вечер опустился, ещё чуть-чуть, и на улице стало темно. Первым спохватился Сёмка. Он встал из-за стола:
- Ну что, бабуля, спасибо. Нам пора идти, завтра летать.
- Ой, соколики, - запричитала она, - спасибо, что зашли. Меня хоть расшевелили, старую. Совсем уж затосковала я. Хоть каждые выходные приходите, блинов всегда напечем.
- Ладно, бабуля, спасибо, - поблагодарили друзья.
Перед тем как уйти, Яшка попросил:
- Геле привет передайте все-таки… - и, не договорив, открыл дверь и вышел в подъезд.
- Ну, ладно, бабушка, навестим ещё вас, - откланялся Сёмка и выскочил вслед за Яшкой. Тот поджидал его в темноте улицы.
- Ну, что ж, Яша, интересная встреча получилась. А Геля, скажу тебе, не наш человек, не сегодня, так завтра все равно бы предала. И хорошо, что так получилось.
Парни шагали по городу, настраиваясь на завтрашний день. А завтра наступало не что-то, а лётный день! На настоящем вертолёте «Ми-8». Они, конечно, понимали, что за отведенные им часы учебно-тренировочной программы научиться летать в совершенстве невозможно, но теперь они знали, как это делается, и что они смогут это делать. А остальное – лишь дело времени. Надо только летать и летать.
Курсантские дни пробегают быстро. Вот уже и «госы» на носу, никому уже не до гуляний, уткнувшись носом в конспекты, курсанты повторяют пройденное. Тяжело пришлось тем, кто сачковал. А не сдать «гос» - это значит не получить диплом.
Но вот за спиной и «госы». Теперь дело за комиссией по распределению. Сёмка и Яшка вдвоем пожелали в Ханты-Мансийский округ, в Березово, в один лётный отряд. И комиссия пошла им навстречу. Все! Первый шаг в жизни сделан: они - выпускники Кременчугского лётного училища гражданской авиации. Марш «Прощание славянки» под чеканящий шаг выпускников - такое торжество у человека бывает раз в жизни. И запоминается навсегда.
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/ne-jaleiu-ne-zovu-ne-plachu-656af43ae5a48b4a9b24942b