Не жалею, не зову, не плачу

Вертолётная рапсодия (роман)

Леонид Бабанин

Начало: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/budni-i-romantika-656ae8f8c24a771809694c0e

Фото из интернета

Цыгане выполнили последнюю волю умирающей матери – нашли записку, доставили ребенка по адресу. Рассказали Диме о трагедии, случившейся на перевале в Кодорском ущелье. Он с присущей ему настойчивостью отыскал тело сестры, наспех закопанное местными жителями, и перевез его для захоронения в Тбилиси, ребенка же оставил у своей жены.
Дима смотрел на опускающийся в могилу гроб, на комья земли, ударяющиеся об него, и мысленно представлял Марию, вспоминал, как в последний раз, уже в Абхазии, она угощала его любимым вином «Черный полковник», они смеялись, вспоминали детство.
Прощаясь с ней, едва сдерживая слезы, Дима прошептал:
 - Спи спокойно, сестра, а они, - он с яростью глянул за горизонт, - а они от меня ещё получат, теперь мои руки развязаны.
Могилка потихоньку наполнялась землей, а сердце брата - горем и печалью. Не стало одного из самых близких, милых и родных людей.
Дима молча стоял на краю могилы сестры, крепко сжав челюсти. Внешне ничто не выдавало в нем бурливших эмоций и решимости отомстить за сестру.
Он распорядился, чтобы на поминальный стол поставили то самое вино, каким угощала его в последний раз Мария. Дима пил молча, стакан за стаканом, и, удерживая в памяти образ сестры, видел, как гибнут боевики от пуль, от операций, проводимых им с воздуха. «Все, все, кто пришел с войной в Грузию, от которых погибла моя любимая сестра, все вы - русские, чеченцы, абхазы - захлебнетесь в крови! - посылал проклятья Дима, до белизны в суставах сжимая кулак. - Завтра же еду в полк», - решил он.

Ничто не лишает рассудка человека так, как война, когда рушится жизнь и погибают родные люди. И понять это можно лишь тогда, когда это коснется твоей судьбы и судьбы твоих близких. Только сильный может задавить в себе ярость, месть, пережить отчаяние. Дима понимал, что возмездие за любое зло – это не выход. Помимо твоего личного отчаяния, есть выдержка и ум. Он считал, что виновники трагедии его семьи - это не те, кто воюет и убивает, а те, кто их отправил на войну. Практически все они пришли из России. Значит, Россия и есть враг.
Думая обо всем этом и пытаясь докопаться до истины, Дима, покачиваясь на переднем сиденье «Волги», следовал на аэродром дислокации.
«Так, что, получается, что мои друзья Федька, Влад и много кто еще, теперь мои враги? И мне надо с ними воевать? Что они сделали мне плохого? Влад, например, научил меня хорошо летать. От Федьки ничего, кроме доброты, не видел. А Россия? Ведь в том, кто я есть сегодня, заслуга, прежде всего, ее. Не было б России, не было бы и лётчика Майсурадзе. Вот ведь как получается, - мучился неразрешимыми вопросами Дима. - Все равно, она - враг, и с ней надо воевать, убивать всех наемников, которые пришли из России, да хоть откуда», - и он от ярости заскрипел зубами.

Подводя черту вышесказанному, хотелось бы спросить у современников о народах Кавказа. Видел ли кто-нибудь, чтоб сколотивший состояние в России или зажиточно живущий в России-матушке кавказец произнес в ее честь тост и поблагодарил ее за силу и доброту, щедрость и гостеприимство?
Я - нет. Может, вы слышали?
Вот и Дима ехал в свою эскадрилью сводить счеты с великой страной, которая, по его мнению, была повинна в гибели его сестры. Мрачные мысли то и дело прерывал болтливый водитель, задавая банальные вопросы.
 - Вот почему мы ездим туда-сюда, - рассуждал он, - вот почему деньги на родине не можем зарабатывать? Все что-то меняем, продаем, рискуем. Вот, ты, - обратился он к Диме, - где деньги зарабатываешь?
«Действительно, - подумал Дима, - где я зарабатываю? Да платят мне, вот только много мне этого или мало, не знаю. Вообще, деньги для меня вопрос риторический».
 - Работаю на вертолёте, - буркнул он в ответ водителю. И тут же спросил, стараясь отогнать хмурые мысли:
 - В Сухуми или в Абхазии есть у тебя сейчас кто?
 - Есть, есть, - радостно откликнулся водитель, - я туда спирт переправляю, хорошо идет, - пояснил он, - и обратно есть что везти.
На обочине, у дороги стоял патруль - пузатый милиционер с полосатым жезлом в руке. Он лениво смотрел на их машину, взглядом говоря: остановись. Ну, вот, как и положено. Через сто километров досмотр. Заискивающе кивнув ему, водитель сбавил скорость, прижался к обочине, вышел на дорогу и на полусогнутых засеменил к постовому.
Несколько дежурных фраз. Несколько купюр. Потом бутылка спирта из багажника перекочевала в машину патруля. В общем, все обыденно и всем понятно.
 - Вот, - запричитал водитель, сев за руль. - Везде денег дай. Наглеют с каждым днем, - сетовал он, но при этом услужливо продолжал кивать головой удаляющемуся силуэту постового.
«Странно, - думал Дима, - война идет, а ему хоть бы что».
 - Ты-то как относишься к абхазам? – стал пытать его Дима.
 - А как я к ним относиться должен, - подпрыгнул в кресле тот. - Они, думаешь, там воюют? Да нет, они настолько разжирели, и как денег стало мало, так воевать начали. Вот, кто я был для них до войны и кто - сейчас? Да никто! Как за отдых брали деньги с приезжих, так же и с грузина, - и, обернувшись, он посмотрел на Диму бешеными глазами, - я им ничего не должен, и они мне тоже.
 - Родился где?
 - В Батуми, - ответил тот.
«Понятно», - подумал Дима.
Немного поостыв, водитель переключился на финансовую тему.
 - Вот я - шофер, ты - лётчик. Ведь и ты, и я за деньги работаем. Надоело только все, взял бы мешок с долларами и сбросил бы в ущелье, а мы бы его достали.
 - И что?
 - И все, - недоуменно ответил тот. - Затем, поняв свою оплошность, продолжил:
 - Вот ты при СССР работал, и я работал. Копейки ведь получали.
 - Я много получал, - срезал его Дима.
 - А я - копейки, - взорвался от возмущения водитель, - сто пятьдесят рублей максимум, в комсомол не ходил, в партию не ходил, пионером только был.
 - Вот поэтому мало и получал, - усмехнулся Дима.
 - А ты в комсомоле был?
 - Да, - ответил он, - и в комсомоле был, и в партии. Да я и сейчас себя коммунистом ощущаю. Вот был бы Сталин сегодня, и войны никакой бы не было.
 - И воров расстрелял бы всех, - вздохнул водитель и мягко добавил, - да, хороший человек был.

Мимо проплывали селения с аккуратными домами и садами, иногда казалось, что жизнь замерла и остановилась. А Диму ждали впереди запахи и краски войны, а именно бетонная вертолётная площадка с засохшими пятнами и лужами крови. Не радовала, как в мирное время, играющая цветами обшивка вертолёта, свежий воздух. Сейчас были только серые, блеклые тона, прокопченность вертолёта, запах керосина и мрачные лица окружающих людей.
«Счастливый, - подумал Дима, глядя на беззаботно болтающего водителя, - не видал ты, брат, ещё горюшка, потому и такой беспечный. Да и не видать тебе его ещё б до смерти».
Дорога серпантином вилась то вверх, то вниз. «Как по небу едем, - усмехнулся про себя Дима, - вот, если не летать, то что б я стал делать завтра? Сады сажать не умею, строить тоже. В Тбилиси кооперативную квартиру «построил», и все. На заводе работать? Там тоже ничего не умею, да и не платят рабочим совсем. Тогда что? – испуганно подумал он, - как я буду жить? Мне ведь что-то надо будет делать. Сторожем пойти? Скажут, старый уже. Да и что народ смешить: лётчик - и в сторожа. А вот, интересно, - подумал он, - есть лётчики-сторожа или нет?»
Водитель, немного угомонившись, сник, но через какое-то время стал наседать снова:
 - Вот, слушай, объясни мне. Машина, понятно, - колеса крутятся на дороге, она едет, а вот самолёт? На небе ведь дороги нет, а он по нему едет. Вот мне интересно, за что самолёт в небе держится, если там ничего нет?
«Ну, ты и фрукт экзотический», - улыбнулся про себя Дима и, чуть повеселев, решил подоходчивее объяснить водиле азы аэродинамики.
 - На самом деле воздух, он, хоть и прозрачный, но плотный. А подъемная сила возникает за счет скорости. Набегающая воздушная масса и площадь крыла создают подъемную силу, и самолёт поднимается вверх.
Водитель резко затормозил и, вопя, выскочил на улицу:
 - Какая подъемная сила? Какой плотный воздух? Земля плотный, - и он постучал кулаком по дороге, а затем три раза подпрыгнул с раскинутыми руками и три раза приземлился, после чего с победным видом сел на свое место и спросил:
 - Так скажи, за что все-таки самолёт держится в небе? А?
 - Сдаюсь, - улыбнулся Дима, - за дорогу, конечно же, - и закатился громким смехом.
Еще раз глянув на водителя, Дима подумал: «Есть же все-таки счастливые люди на свете».
В конце села, на обочине дороги, подняв руку, голосовала женщина.
 - Эй, - воскликнул в сердцах водитель, - вас ещё не возили, - и, обернувшись к Диме, прорычал, - ни копейки никогда не заплатила ни одна, ни копейки.
Дима выразительно глянул на водителя и выдохнул:
 - Заберем!
Завизжали тормоза, и автомобиль остановился, прижавшись к обочине. Дима вышел из кабины, открыл заднюю дверь, уступив женщине переднее сидение.
Это была даже не женщина, а высокая, стройная, стильно одетая девушка с длинными, красиво уложенными черными волосами.
 - Спасибо, - сказала она и села на переднее сиденье.
Салон «Волги» тут же наполнился запахом дорогих духов, смешанным с ароматом чистого женского тела.
«Да… - подумал про себя Дима, - красивая». И тут же поймал себя на мысли: «Всю жизнь прожил, а ни с одной женщиной не согрешил. Жене своей верный был, а почему? Когда на Севере летал, некогда было, все по общагам да малосемейкам мотался, а когда дети пошли, забот много стало. Да и думать некогда было. В Грузию приехал, опять не до этого. Новая жизнь, работа. Опять обустройство. Не умею я гулять, наверное, не мое это», - сделал он вывод.
Внимательно посмотрев на спутницу, он решил представиться:
 - Дима.
Девушка внимательно посмотрела на него и, не найдя ничего предосудительного в его глазах, сказала:
 - Валя.
 - И куда Валя едет? - поинтересовался он у нее.
 - В Батуми, к сестре. Она замужем за грузином, - пояснила она, - уж год как не виделись. Вот родня и отправила меня к ней на разведку, проверить, как она там, - иронично усмехнулась Валя.
Водитель, тут же изменив свое суровое отношение к пассажирке, слащаво заулыбался и, проницательно глядя ей в глаза, спросил:
 - Раньше в Грузии была?
 - Нет, в первый раз, - ответила она.
 - Ну и как?
 - Да пока ещё не поняла, - засмущалась она. - Как встретят, как проводят, - обернувшись к Диме, сказала она, словно ища поддержки, - а там можно и выводы делать.
Водитель же не сдавался и продолжал атаковать ее расспросами и давать наставления.
 - Пусть шашлык тебе сделают из баранины, знаешь, какой в Грузии шашлык вкусный, с вином. Нигде такой не делают.
 - Попрошу их, может, и угостят.
 - А Вы откуда, Валя? - поинтересовался Дима.
 - Из Волгограда, и сестра оттуда, с Волги мы.
И снова водитель перехватил у Димы инициативу:
 - На Волге живешь, на «Волге» едешь, - и хитро засмеялся.
«Да, я так балагурить и смешить женщин не умею», - сокрушался про себя Дима.
 - Замужем? - спросил он.
 - Нет, одна живу, дочке уж два года, - и тут же добавила, - мой любимый пожелал жить с молодой длинноногой красавицей, а нас с дочкой бросил.
Дима внимательно посмотрел на нее и, откинувшись на спинку сиденья, почти прокричал:
 - Да куда ещё красивей тебя? Если б у меня не было жены и детей, я забрал бы тебя на всю жизнь.
Водитель испытующе посмотрел на него, качнув головой:
 - Ну, ты даешь!
Валя слегка улыбнулась и спросила:
 - А вы где работаете?
От этого вопроса Дима выпрямил спину:
 - Летаю на вертолёте. Всю жизнь. Раньше, при СССР, - в Ханты-Мансийском округе, на Крайнем Севере - в Березово, потом в Грузии. Теперь - полдня в Абхазии, полдня - в Грузии. А больше делать ничего не умею.
 - Так вы герой нашего времени, - сказала она, - и вообще я с лётчиком впервые вот так сижу и разговариваю.
 - Ну, вот ещё одно открытие в твоей жизни, Валя, - засмеялся не сдававшийся водила. - А Вы где в Волгограде трудитесь?
 - Ой, у меня, наверное, не такая интересная профессия, как у Вас, более того, она Вам покажется скучной. Я филолог, преподаю в госуниверситете, кандидат филологических наук.
 - А я никогда ученых не видел, так что, вот, и мне повезло.
 - А Вы?
 - Я? – удивился вопросу водитель и, чуть помедлив, ответил:
 - А я как в той кинокомедии, где актер Пуговкин играл с этим… - он постучал себе по лбу, но так и не вспомнил, - там он ещё сказал: «туда чеснок, обратно апельсины». Вот и я, как он, тоже бизнесом занимаюсь.
 - Да, - согласилась с ним Валя, - на самом деле торговать надо уметь, и не каждый с этим справится. Так, что, - торжественно заключила Валя, - все работы хороши!

Надрывно гудя на подъемах, поскрипывая тормозами на спусках, «Волга» мчалась вперед, соединив в себе людей разных национальностей и социальных кругов, из совершенно разных жизней, но которые радовались общению друг с другом.
Глядя на своих попутчиков с заднего сиденья, Дима почему-то грустно улыбнулся и даже втайне позавидовал им. Валю ждала встреча со своей любимой сестрой, водителя – барыш. «А меня что ждет? Кровь, война, предательство. Получается, они едут в счастье, а я - в войну, - тяжело вздохнул он. - Им этого не расскажешь, себя тоже не утешишь. Видно, такой мне крест достался. Как достался когда-то Симону. Вот я могу сейчас остановить машину, попрощаться со всеми и уехать обратно или ещё куда-нибудь, где нет крови и войны, где люди улыбаются друг другу, где солнце, песок, зеленая трава. Так-то оно так, но смогу ли я после всего этого называться грузином? Грузия – мой дом. Если я сейчас брошу свой крест и сбегу, кто будет летать за меня и спасать раненых друзей? Что скажет мне после войны Зураб и сядет ли выпить со мной рюмку? Да я и сам не сяду - предателем буду. Так что, езжай, Дима, куда едешь, и делай то, что умеешь». Улыбнувшись девушке, он робко спросил:
 - А Вы мне свой телефон в Волгограде не оставите? Вдруг увидимся.
 - Отчего нет, конечно. Покажу вам город, у нас много интересного, - Валя открыла сумочку и загремела в ней ручками, помадами и другими милыми женскому сердцу предметами.
«Какая она красивая», - украдкой любовался ею Дима.
И опять мысли унесли его куда-то далеко, в мечты… только вместе с ней, - в Сочи или в Ялту. Неважно. Главное, чтобы они были вдвоем, в тишине, чтобы смотрели друг на друга, смеялись…
 - Возьмите, - прервала его мысли Валя и протянула ему листок, на котором был записан не только ее телефон, но и адрес.
 - Спасибо, - поблагодарил он.
Первым выходил Дима.
С грустью поглядывал он в окно автомобиля, который неумолимо приближался к асфальтированному повороту, ведшему в военный гарнизон авиационного полка.
 - Вон, видишь асфальтированный свороток, - показал Дима на правую сторону дороги.
 - Вижу, - кивнул головой водитель.
 - Это мой дом.
Машина плавно подкатила к своротку и встала.
 - Ну, вот и все, я приехал.
 - Да что Вы, – с сожалением воскликнула Валя, - хотя… хорошего всегда бывает мало.
Дима взял свою сумку с нехитрыми пожитками, открыл дверь и, наверное, первый раз в жизни с сожалением расстался с теми, с кем ему было хорошо и уютно. И ещё больше не хотелось идти на аэродром, летать...
Валя тоже вышла из машины и топталась в нерешительности:
 - Попрощаемся, - и, сделав паузу, произнесла, - ненадолго.
Дима поставил сумку на землю, приблизился к ней, чуть приобнял, с наслаждением вдыхая ее запах, смешанный с ароматом духов, и, отойдя на шаг назад, ответил:
 - Хорошо бы.
Натянув на лицо улыбку, он поднял руку и помахал ей вслед, а потом, круто развернувшись, перекинул сумку через плечо и, ссутулившись, пошел к себе в полк. За спиной вжикнул двигатель автомобиля, ударила коробка передач, машина стронулась с места и через три минуты наступила тишина.
Дима все ещё находился под впечатлением встречи с Валентиной. «Что это было, мираж или явь?» - спросил себя он.

Как-то давно, на Севере, в районе деревни Юильск, Дима менял вахту на буровой. Ничего особенного в тот полёт не происходило. За бортом мороз за сорок, но это для Севера - дело обычное. Двадцать человек высадил на роторе, двадцать посадил. Взлет - и на базу. Неожиданно в салоне заговорили, зашумели. Бортмеханик закричал:
 - Смотри, - и ткнул пальцем в левый командирский блистер, - на речку смотри, снежный человек бежит!
Дима прильнул к своему окну, нашел речку - и правда, по ее изгибу, по льду, широко махая руками из стороны в сторону, бежал человекоподобный зверь серо-белого цвета.
«Вот это да», - подумал Дима.
Чуть набрав высоту, не теряя объект из виду, он стал делать левый разворот, чтобы зайти на чудище, которое уже бежало по лесу. Вертолёт, развернувшись, уже заходил на него. «Так, - думал Дима, - последний раз он был где-то тут». Медленно, на высоте двадцать метров, вертолёт на висении шел по следу чудища.
Буровики прильнули к окнам. Четкие следы «снежного человека» стали теряться и наконец пропали. Не было видно и его самого. Поводив взглядом по местности, Дима разогнал вертолёт и вновь стал заходить на след.
 - Найдем, никуда не денется, - сквозь зубы процедил он.
 - Командир, - неожиданно сказал второй пилот, - ветер встречный, топлива не хватит. Уходим на базу.
 - А, - разозлился Дима, - всегда так, на самом интересном месте.
Вертолёт взял курс на базу Белоярская.
 - Ну, как? – выпучив глаза, спросил Диму бортмеханик.
 - Здоровый, - покачал головой Дима.
 - Ага, - находясь в состоянии аффекта, воскликнул бортмеханик, - обезьяна какая-то, только северная.
Подумав, Дима посмотрел на экипаж и сказал:
 - Прилетим, надо будет написать заявление.
 - Кому? – осторожно спросил второй.
 - А правда, кому? Надо подумать.
И через минуту ответил:
 - В КГБ.
 - Ладно, напишу, - согласился второй.
 - А может, в райком, - предложил бортмеханик.
 - Не, - сказал Дима, - лучше в КГБ.
 - Ладно, напишу, - ещё раз сказал второй.
Начальник КГБ, рыжий, мордастый, заядлый охотник, прочитав рапорт, долго смотрел в дальний угол потолка, периодически барабаня пальцами по столу, и наконец произнес:
 - Да никакой это не снежный человек, медведь-шатун это был.
 - А почему белый? – робко возразил ему второй пилот.
 - Почему, почему, - хмыкнул тот, - альбинос потому что. Что тут непонятного?
Все ещё находясь под впечатлением встречи с «чудищем», второй пилот бормотал:
 - Бежал, бежал, раз - и скрылся.
 - Ты городской или деревенский? - уже занервничал кэгэбэшник.
 - Городской, - прямо глядя на него, ответил второй.
 - Так вот, товарищ городской, объясняю: в берлогу он нырнул. Кто-то его спугнул во время спячки, вот он из берлоги и вылез. Дай бог, чтоб опять в спячку ушел. А теперь, - кэгэбэшник привстал с места, сурово посмотрел на второго и прорычал, - тебе скажу, чтоб больше с такими рапортами никуда не совался! Комиссии ещё тут не хватало, на пустом месте. Короче, если летать хочешь, иди.
Второй пилот с поникшей головой вышел из кабинета
 - Ну, что? – спросил его Дима.
 - Что, что, - буркнул второй, - сказал, что это медведь альбинос был. - Я ж говорил, что лучше в милицию написать.
Дима на секунду задумался и засмеялся:
 - Думаешь, что они бы на это чудище уголовное дело завели. Пошли в эскадрилью на разбор.

Сейчас, в Грузии, вспомнив эту историю, Дима невольно улыбнулся и подумал: «Сегодня мираж, и тогда мираж - с чудищем. Какие они, эти миражи, все-таки хорошие, и почему их так мало». И Дима, не спеша, зашагал в гарнизон. «Интересно, как себя сейчас ведут абхазы?» При мысли о них заиграло воображение, тут же возникла злость. Дима прибавил шаг, потом резко остановился и, сильно топнув ногой об асфальт, крикнул:
 - Убью, убью!
Выплеснув всю ярость, он сник, и с мыслями о погибшей Марии пошел дальше. Поставив у порога сумку, Дима оглядел комнаты, балкон. Вроде, все так, как было. «Сходить к Зурабу, что ли?» - подумал он, но, почувствовав навалившуюся усталость, решил: «Пока хочется спать, надо уснуть. А Зурабу я сейчас позвоню». Тут же набрав номер и услышав знакомый голос, сказал:
 - Зураб, привет, это я. Прибыл, как и обещал, завтра приду.
 - Привет, привет, - обрадовался Зураб, ты нужен как воздух, даже не представляешь, как. Давай завтра в семь ко мне.
 - Есть, - ответил Дима и положил трубку.
Дима посмотрел на свой диван, снял куртку, включил обогреватель, желание спать немного отступило. Он вышел на балкон, присел на стульчик со спинкой. Было такое ощущение, что стул все десять дней стоял и ждал своего хозяина. Дима с грустью поздоровался с ним. Сидя здесь, на своем балконе, Дима рассеянно смотрел на привычные вещи: вот заварник с зеленым чаем, вот знакомый тополь за окном. Ну и любимые тучи, конечно же. «Пожалуй, вот и вся компания, которая окружала меня за последние полгода. Почему же я один, не с семьей? Не с Валей?»
Дима представил, как приготовил бы ей на шампуре шашлык из форели, поставил его перед ней в белом салатнике, в окружении мясистых помидоров и пахучей кинзы. Вокруг солнце, горы, река, летящая к подножию горы. Конечно же, вино. И белое, и красное. Разговоры до утра.
«Вот только полюбит ли она меня?» Дима встал, подошел к зеркалу. На него глядел коренастый, плотно сбитый мужичок, с залысинами на голове. «Животик вылез, - поморщился он. - Лицо ещё без морщин, виски без седины, разве только чуть-чуть. Ну, что? Пятьдесят пять уже, вот только щетина растет, как трава после дождя, и нос, как баклажан. Но это тоже ничего. Хотя, что я любуюсь? Валя лишь пока на бумаге. Хотя я ей понравился. Вот саннорму отлетаю, подлечу к аэродрому, наберу пару тысяч метров, приоткрою в кабине окно и выброшу туда свое пилотское. Надо заканчивать, хватит».
Действительно, в потаенных мыслях он ощущал какой-то исход своей жизни, обреченность. А на самом деле понимал, что это уже не полёты, а ходьба по минному полю - в любой момент, отовсюду может вылететь снаряд, выпущенный из ПЗРК, очередь из автомата, пулемета, да мало ли из чего… «Хорошо еще, что на гражданском вертолёте летаю, - успокаивал он сам себя. Но даже смертельного исхода не боялся он. Наоборот, его тянуло туда, за линию. Так как он, тут никто не летал.
«Ладно, - ругнулся он про себя, - что-то ты разошелся, герой. Давай-ка в бой, бой. Завтра наверняка опять к морю». Он тут же разделся, аккуратно сложил одежду на стол, и, нырнув под одеяло, чуть поворочавшись, уснул.
Все-таки годы выработали внутреннюю дисциплину. Без будильника он открыл глаза и увидел за окном лучи утреннего солнца, разбежавшиеся по желтым листьям тополя, сделав их золотыми. Стрелки будильника показывали ровно семь. Привычка вставать в это время была ещё с Севера, где семь утра в зимнюю пору – ещё глубокая ночь. Теперь – чай. Душистый, только что заваренный прямо в стакане. Так вкуснее, и чаинки можно рассматривать, размышляя при этом о чем угодно…
«Ну, ладно», - маленькими глоточками Дима допил чай, надел летную рабочую одежду, куртку.
Идти на аэродром, на вылет, – это тоже особое состояние души. В уме проигрываешь предстоящий полёт, мысленно ищешь запасные варианты. При тщательном проигрывании будущего полёта вселяется уверенность в выполнении задания. Сегодня, может, и не придется летать, после перерыва, но узнать обстановку в районе выполнения полётов – это главное.
Грачи ещё спали в тихих тополях, на пустынных улицах лишь только коты и кошки шарахались по подвалам. В общем-то, картина привычная. Одинокий дворник, шурша метлой, сметал листву с асфальта. Точнее, это был не дворник, а просто пожилой человек, который в силу своей привычки трудиться не позволял себе дрыхнуть до обеда и хотел хоть как-то быть полезным обществу. Дима почтительно поздоровался с ним, на что тот, поставив возле себя метлу, произнес:
 - Добре, добре, - и принялся мести дальше.
Сколько все-таки хороших людей вокруг. Вот и штаб. Дима поднялся в приемную Зураба. Дверь в кабинет была открыта. Зураб, узнав Диму ещё по шагам, двинулся ему навстречу. И когда тот подошел вплотную, обеими руками сжал его руку, стал трясти ее, приговаривая:
 - Рад видеть тебя, рад. Каждый день вспоминал, не поверишь.
 - И я рад, - слегка смутился Дима от такого внимания со стороны командира полка и скромненько присел на самый крайний стул.
 - Ну, как дела тут? – спросил он Зураба.
 - Дела плохи и тут, и там, - кивнул головой Зураб в сторону моря.
 - Ну, будем надеяться, что это временно.
 - Конечно, - сказал Зураб, - поэтому мы здесь. И если мы с тобой, Дима, опустим руки и бросим всех - и президента, и Грузию, будет ещё хуже. А бросить все сейчас легче всего.
 - Экипаж мой здесь?
 - Да, здесь, Дима, в комнате отдыха. А вот машины твоей нет.
 - А где она? - спросил Дима. - Перегнали, что ли?
 - Нет, Дима, разложил ее один лётчик, и не где-то там, на задании, а здесь, на стоянке. Можно сказать, на глазах у всего полка.
 - Кто? - в ярости Дима подскочил на стуле и тяжело прорычал. - Кто?
 - Да как кто. Из Тбилиси прилетел кадровый лётчик. Мне он сразу не понравился - наглый, жадный и взгляд тупой. Хоть и грузин.
 - Ну, и? - выпытывал Дима.
 - В первый вылет десять человек только взял, сослался на то, что машина не тянет. В горах людей раненых надо было забрать. Рассказывают, он там их чуть задним винтом не порубил. Крутился вокруг площадки, с третьего захода только сел. Потом давай развороты делать, винтом над головами мотать, вещи пораздувал.
 - Понятно, - сказал Дима, - вертелся, ветер ловил. Недоученный, а в кресло командира сел. Надо было вещи сначала фюзеляжем накрыть и чуть сместить вправо, а потом и сесть.
 - Прилетел на базу, - продолжал рассказывать Зураб, - все, вроде, зашел, бетонки основными стойками шасси коснулся. Потом, как развернуло его резко вправо. На бок положил машину. Хорошо хоть не загорелся.
 - Понятно, правый борт под ветер подставил. Комиссия была?
 - Какая комиссия? – поморщился Зураб, - не до того сейчас. Командира в Тбилиси отозвали, и все, как обычно, - концы в воду. Был бы я вертолётчиком, конечно, проверил бы его. А тут как раз никого не было.
 - Летать на чем сейчас? – спросил Дима.
 - Есть одна «восьмерка» военная, с установками. В салоне бочка запасная. Движки с завода. Ресурс у них большой. Вот на нее и сядешь. Облетай сначала на аэродроме.
 - Хорошо, - сказал Дима, - пусть только обслуживают ее гражданские авиатехники.
 - Те же, кто и твою обслуживали, подойдут?
 - Вот на них я и намекал, - кивнул Дима.
 - Ну, вот и все, иди с экипажем пообщайся, вникай в текущую ситуацию, документацию почитай. Сколько ты похоронами занимался?
 - Десять дней, - глядя прямо ему в глаза, ответил Дима.
 - А… - протянул Зураб и спросил, - вот скажи, ты такая сильная личность, независимый, своенравный, да ещё грузин. Как тебе удалось столько лет прожить и проработать с русскими? Стать у них командиром? Как они это допустили, ведь они должны были тебя «съесть»?
Чуть подумав, Дима резковато ответил:
 - Ты ведь и сам лётчик, и знаешь, что в лётном деле ценится, прежде всего, мастерство. А у кого это мастерство - у грузина или у латыша, у русского или у белоруса, неважно. Да и думать об этом времени не было. Работы на Севере было столько, что летали и летали. Вот мой вертолёт кто разложил?
 - Грузин, - ответил Зураб.
 - Так хороший он или плохой после этого?
 - Да… - задумался Зураб.
 - Правда есть правда, и ничего против нее не скажешь. Летать не умеет толком, зачем взялся? Потерять такую машину в наше время…
 - Все правильно, Дима, дело политиков - обсуждать, кто лучше, кто хуже. Грузин или русский, татарин или казах. Мы с тобой сейчас кулак Грузии, кулак нашей нации, и от того, как хорошо мы будем их бить, так о нас и будут думать.
Неожиданно зазвонил телефон, лицо Зураба стало ещё серьезнее. Дима встал и тихонько вышел из кабинета.
 - Некому, некому у меня сейчас летать, экипажей нет, - разъяренно кричал Зураб кому-то в трубку.
«Да», - сокрушался Дима по разваленной машине, на которой он отлетал с полгода. Она была как раз из тех, что поступили в гражданскую авиацию, ещё недавно, когда был СССР. Практически новая машина. На нее Дима надеялся. Была мощная, хорошо тянула. И авиатехники за ней хорошо следили - тоже из тех, кто прошли школу СССР и знали свое дело на пять.
В ней и дышалось, и думалось легко.
«Жалко, жалко ее. Убил бы!» - выругал Дима незнакомого лётчика.
 - Ну, что, как вы тут? – оглядывая экипаж, спросил Дима.
 - Да, как, товарищ командир, отдыхали. Кое-кто даже домой успел съездить, - улыбаясь, второй пилот кивнул в сторону бортмеханика.
 - Да я живу тут недалеко, - оправдываясь, ответил тот.
 - Ну, тогда как - летать будем?
 - С тобой - да, - сказал бортмеханик, - ты в курсе, командир, что они с нашей машиной сделали?
Побагровев, Дима процедил сквозь зубы:
 - Да в курсе, в курсе. Вот только, как им все с рук сходит, непонятно.
Молчавший до этого бортмеханик неожиданно подскочил и с присущим грузинским темпераментом горячо предложил:
 - Послушайте, откуда и где они находят таких дураков, как этот командир, что вертолёт разложил? Ведь надо же его найти - он где-то в Тбилиси, прислать его сюда. Один день работы - вертолёта нет. А? Почему проверки не делали?
 - А нас почему все время проверяют? - вставил свое слово пилот, - того, кто таких сюда присылает, надо наказывать.
Разговор прервался телефонным звонком. Подняв трубку, второй кивнул головой, затем передал ее Диме.
 - Да.
 - Это Зураб, зайди ко мне.
 - Иду, - ответил Дима.
 - Ну, что, если зовут, значит, куда-то полётим, - усмехнулся Дима и отправился наверх.
 - Вроде недавно виделись, - с иронией заметил Дима.
 - И не говори, время, наверное, такое пришло, все меняется с каждой минутой, - перехватил Димину фразу Зураб. - Так вот, насчет облета, машину надо облетать и выполнить один чисто мирный полёт. Может, часов за пять все сделаете. Авиатехники уже на борту, готовят машину к вылету. Ждите готовности.
 - А что за работа? - поинтересовался Дима.
Зураб подвел Диму к зашторенной карте и, не называя вслух названия села, сказал:
 - Вот в этой точке нужно забрать вино в бочках, какое, я сам не знаю. Сказали, что представитель будет. А вот на этом склоне у села - погрузить живых баранов. Говорят, в количестве пяти штук. А доставить их надо вот сюда, - и показал точку у берега моря.
 - Так это же на дачу президента, - осенило Диму.
Кто-кто, а он хорошо знал эту дачу, как-то он выполнял туда полёт. Только при других обстоятельствах, когда президентом был опальный ныне Гамсахурдиа.
 - Неужели для самого?
 - Да, - кивнул головой Зураб, - для него.
 - Ну, тогда доставим в лучшем виде.
В эту минуту гордость, скрыть которую он не мог, овладела им, и улыбка невольно расплылась по его обычно суровому лицу. Да и не только бы ему, любому другому польстило бы участие в таком деле - доставить груз непосредственно первому руководителю страны. Шеварднадзе - человек, уверенно прошедший лабиринты Кремля, а сегодня - не только президент Грузии, но и персона, олицетворяющая собой Грузию на политической карте мира.
«Обязательно пару раз пройду пониже над дачей, для эффекта», - улыбнулся собственному ребячеству Дима. Настроение улучшалось с каждой секундой. И может не оттого, что сегодня он будет работать на президента, а оттого, что впервые за полгода выпал исключительно мирный полёт, как когда-то на Севере…
Все-таки, что ни говори, прекрасная пора была на Севере. Каждый вылет - это новый взгляд, новое открытие, новое впечатление. Как в тот далекий северный зимний день, когда Дима стоял в наряде на полёты к Березовскому коопзверопромхозу...
Задачей полёта был вывоз охотников с зимних охотугодий. Представитель заказчика, здоровенный мордастый мужик, с зачехленным ружьем, широко расставив толстые ноги в унтах, ожидал у вертолёта.
 - Ну? - было написано на его недовольном лице.
Выпученные прозрачные глаза сообщали, что он не от мира сего и готов, мягко говоря, взять и съесть кого угодно.
«Ну и монстр, - подумал про себя Дима. И уже в кабине вертолёта, закрыв дверь, сказал бортмеханику:
 - Ну и рожа у заказчика, на людоеда похож.
 - Ага, - согласился бортмеханик, - такая морда, и глаза навыпучку – как будто только что грудного младенца слопал.
 - Во, во, - согласился Дима.
Второй пилот с картой нырнул в салон, чтоб согласовать с «людоедом» точки приземления за промысловиками. Погода была прекрасная. Ясно, видно более десяти. Второй пилот вернулся из салона. Показал первую точку.
И вот вертолёт ожил, заиндевелые от мороза лопасти начали свои нарастающие движения. Экипаж, выполнив все контрольные проверки, запросил у диспетчера разрешения на взлет. Машина, сделав контрольное висение, взлетела. Остались позади посадочные знаки аэродрома, под стеклом мелькнул и скрылся торец взлетно-посадочной полосы, последние улицы северного селения. Затем промелькнула пристань с вытащенными на берег для зимовки речными судами и краями тальниковых зарослей.
Второй доложил диспетчеру расчетное время прибытия на первую точку. С этой минуты у экипажа и командира началось выполнение полёта экспромтом, то есть по-хулигански.
Дима снизился до высоты пятнадцати метров и стал лететь на сверхмалой высоте, как крылатая ракета, - с огибанием земной поверхности. Скажу сразу, зрелище завораживающее. Представьте, что вертолёт весом в тринадцать тонн мчится низко над землей, на высоте пять - десять метров, на скорости двести километров в час. Вот впереди островки хвойного леса, стремительно надвигающиеся на вертолёт, ближе, ближе, ближе.
Чем ближе надвигается этот островок, тем все неуютней и неуютней становится всем. Лопатки сами собой вжимаются в спинки кресел, а ноги непроизвольно подгибаются. И вроде, - все!, хочется зажмурить изо всей силы глаза… Но тут рука лётчика еле заметным движением поднимает машину вверх, и вертолёт как бы перепрыгивает через макушки деревьев. Ух! Вроде бы для экипажа временная расслабуха.
Тот, кто обычно сидит в салоне, не понимает таких ревю, так как угол обзора у него другой и в принципе смотреть на пейзажи на такой высоте красиво, да и только. Восторг, радость полёта, адреналин – они для тех, кто в кабине. Знал бы Дима тогда, что через пятнадцать лет щекотать нервы ему придется на настоящей войне…
Вертолёт тем временем продолжал мчаться вперед, оглушая пойму Оби рокотом движков. Толстомордый заказчик прильнул лбом к иллюминатору, зачарованный полётом на бреющей высоте.
Дима увидел по курсу прямую речку и подвернул машину туда. Влетел уже в саму речку, так что фюзеляж вертолёта мчался внутри речки, а несущий винт вращался чуть выше растущих по краям реки тальниковых кустарников. Заказчик отпрыгнул от иллюминатора. Да и как тут не отпрыгнуть, когда неожиданно начинает казаться, что вертолёт летит ниже земли, а в окне бешено мелькают кусты и деревья. И вот кажется, что столкновение с ними неизбежно, и тогда инстинктивно отползаешь от иллюминатора…
Протока, в которой мчался вертолёт, заканчивала свое прямое плечо и делала поворот. Подчиняясь управлению пилотов, у изгиба реки вертолёт чуть взмыл вверх, перемахнул через кусты тальника и уже мчался над прямым плато заснеженного заливного луга. И вот, застигнутые врасплох, неожиданно по курсу вертолёта на заснеженном поле заметались в поисках укрытия две рыжие лисицы. «Ух, ты!» – заерзали на своих местах члены экипажа. В Диминых глазах заиграл азарт. От нетерпения у него даже сжались мышцы. Глянув на второго, он спросил:
 - Ну, что? Похулиганим? Как у нас там дела с топливом?
 - Нормально, вот только тот, - и второй многозначительно кивнул в сторону салона, - не вложит?
 - А что вложит? - ответил Дима. - Тренировка.
 - Ну, ладно, поехали. Попробуем придавить.
Дима чуть набрал высоту и стал гасить скорость вертолёта, заходя на мчащуюся во весь мах лису к лесу.
 «Так... - мысленно просчитывал эту гонку Дима, - держим ее перед собой прямо и чуть слева».
И вертолёт на висении, со скоростью бегущей лисы, виртуозно следовал за ней.
 - Сейчас, - обернулся Дима к экипажу, - километра три прогоним, она устанет, остановится, а там придавим ее.
Да! Зрелище, конечно, потрясающее, когда громадная железная махина преследует юркую, маленькую, весом не более десяти килограммов лису. И вот кто кого? Мощь, разум, мастерство или же хитрость и ловкость хищника? Гришка, второй пилот, тоже пришел в азарт:
 - Все, все, прижимай ее.
 - Рано, - ответил ему Дима, - вильнет вправо, и все по-новому начинай. Сейчас ещё немного, и устанет, язык вывалит, остановится, вот тогда и пора будет.
На каком-то подсознательном уровне Дима понимал инстинкты зверя и мог просчитать их. Действительно, стоило ему снизиться метров до пяти и подойти к лисе близко, как та прекратила свой бег, почуяв опасность. Вот-вот остановилась бы и юркнула бы под вертолёт, а из-под него - вправо или влево. Успела бы передохнуть, а экипажу пришлось бы начинать все сначала. А это время, топливо, которого всегда не хватает.
Но Дима гнал лису уверенно, выжимая из нее все силы. Та, как по флажкам, летела по снегу от этого ненавистного рева, преследовавшего ее.
Лес же все приближался и приближался. Надо отжать ее от него.
Дима переместил вертолёт по курсу влево и оказался между лисицей и лесом. Никогда не подводивший лису инстинкт самосохранения в этот раз покинул ее из-за этого раздирающего перепонки звука. Ей хотелось лишь бежать и бежать от него. И вот она опять отвернула от шума, отвернула и от леса. Теперь было понятно, что совсем скоро зверь встанет. И действительно, пробежав ещё метров пятьсот, оглянувшись в бессилии и не найдя никакого укрытия, лиса обреченно встала, уже ничего не соображая, но готовая вступить в последний бой. Дима развернул вертолёт так, что он стал заходить на лису против ветра. «Теперь не промазать бы», - подумал Дима, - передней стойкой бы попасть, и все». Глазомером мысленно провёл линию – вертолёт, его ось, стоящий на краю заснеженного сора зверь и стойка переднего шасси. Вперед! Чикая воздух лопастями, винтокрылая машина шла, снижаясь по заданной траектории. Ближе, ближе, и, вот силуэт лисы в снежном вихре мелькнул под капотом машины. Хорош! Почти до крови Дима прикусил губу, остановив поступательное движение вертолёта. Ручку шаг газа чуть отдал вниз.
 - Там должна быть, - кивнул он головой бортмеханику.
 - Сейчас поглядим, - улыбнулся тот и, нахлобучив на голову шапку, исчез в салоне.
Через несколько минут его силуэт мелькнул уже на улице, перед фонарем кабины, затем исчез и появился опять.
Бортмеханик сиял и показывал большим пальцем вверх.
 - Попали, - обрадовался на своем кресле Гришка.
Бортмеханик пригнулся и, сидя на корточках, и присмотрелся к передней стойке вертолёта. Что-то увидев, показал рукой: «Вниз!»
Добавив обороты двигателю, Дима поднял вертолёт вверх, на полкорпуса переместился вправо и опять прижал вертолёт к земле.
 - Ну, что, Гриша? Как там у нас с топливом?
Гриша щелкнул кнопкой по топливомеру и, улыбнувшись, сказал:
 - Товарищ командир, все в норме: и топлива по прилету на аэродром, и на тридцать минут для полёта по кругу.
 - Ну, тогда полётим вперед.
 - О! - в кабину ворвался сияющий бортмеханик и на вытянутой руке просунул между пилотами лису.
 - Да… - с восторгом осматривал зверя Дима, - настоящее чудо природы!
Это был крупный лис-крестовка. Крестовка – это когда черно-бурая лиса скрещивается с рыжей. И вот, пожалуйста, полюбуйтесь, - смолисто-черные лапы и уши, отливающие на солнце белым серебром. А на фоне черного подпушка ярко-красная шерсть с красиво отливающей золотом остью. Если у рыжей лисы брюхо белое, то у этой - черное.
 - Красивая шапка будет, - усмехнулся второй.
 - А уши-то у нее что-то подозрительно прижаты и глаза зажмурены, - оглядывал зверя бортмеханик.
Черный мокрый нос лиса от красного северного зарева отливал белыми бликами.
 - Давай убирай ее, не слышишь, псиной воняет? – почему-то поморщился Дима.
И тут лиса в руках пилота вдруг неожиданно шевельнулась.
 - Видел? – спросил второй пилот Диму.
 - Нет, - ответил тот и почти резко скомандовал, - поехали!
Бортмеханик тут же выбросил ее в салон и занял свое место, а ещё через минуту вертолёт взлетел ввысь. Все как всегда. Второй, склонив голову над картой, вел визуальную ориентировку, прокладывая путь вертолёта к заданной точке. Командир выполнял свою задачу. Да и что тут скажешь, работа есть работа. Неожиданно в кабину застучал этот мордастый. Бортмеханик открыл дверь:
 - Чего?
Тот, глядя своим белесым немигающим взглядом, даже не шевеля губами, выдохнул:
 - Ожил.
Недовольно посмотрев на него, бортмеханик спросил:
 - Кто ожил?
 - Лис ожил!
 - Ну и что теперь, - парировал ему бортмеханик.
 - В конце вертолёта спряталась, на створках.
 - Ну, а мы что?
 - Не знаю, - опять безразлично произнес тот.
 - Короче, добей ее, - недовольно поморщившись, сказал бортмеханик.
 - С чего добить-то, с ружья что ли? – возразил ему тот.
Дима обернулся и грозно сказал:
 - Ты, давай, смотри, а то он точно там палить начнет, стрелок.
 - Ну ты что, в первый раз, что ли? Возьми, наступи ей на грудь и постой, она и сдохнет, - скомандовал бортмеханик. – Ну, пошел!
Тем временем вертолёт продолжал свой полёт к намеченной точке. Под остеклением кабины проплывали грациозные изгибы рек с заснеженными макушками деревьев. А закованные ледяным панцирем лесные речушки были истоптаны следами различного зверья, блуждающего в бесчисленном количестве в поисках пищи.
 - Выживают же как-то, – сокрушенно покачал головой Дима. - Ух, ты…
С болотины поднялось с десяток глухарей. Они, как доисторические птицы, черные, как головешки, вытянув шеи, полётели в какое-то свое убежище, стараясь укрыться от страшного рокота, исходящего от вертолёта. «Наверное, они нас за большого орла приняли, вот и испугались», - подумал Дима. «Эх, глупые вы, глупые», - мысленно сказал он им вслед.
Он как-то пробовал мясо глухаря, но ему не понравилось, хвоей отдает сильно.
Дверь в кабину открылась, и в проеме опять появилось громадное лицо заказчика.
 - Бегает, - только и смог выдавить он из себя.
Диме эта суета на борту стала надоедать. Он глянул в их сторону и рявкнул:
 - Дай ему бортовой топор, пусть прибьет ее!
Бортмеханик нагнулся, пошарил рукой, нащупал топор и, протянув его толстомордому, сказал:
 - Давай, добей ее, - и, наверное, имея жалостливое детское сердце, быстро захлопнул дверь и вжался в кресло.
Чуть пробыв в замешательстве, бортмеханик потерянным взглядом посмотрел на Диму и робко спросил:
 - Он, что, голову ей отрубит?
 - Ты, что, тоже дебил? – вопросом на вопрос ответил Дима.
Второй же расхохотался и произнес:
 - Нет, он ее сейчас съест.
И тут, вопреки всем полётным инструкциям, в салоне раздались удары.
 - Ну-ка, иди, посмотри, - зарычал Дима.
Конечно же, и без понукания бортмеханик выбежал бы в салон. Он увидел, как толстомордый заказчик носится по салону за лисой и, широко замахнувшись от плеча, старается ударить лису, которая, надо сказать, умело лавировала и ускользала от преследователя. Что ж, салон вертолёта «Ми-8» просторный, места для маневров предостаточно.
 - Сука! - вырвалось у бортмеханика, который с ужасом заметил, что от ударов топора на полу вертолёта остаются широкие прорези. - Ты, гад, что ж ты делаешь?! - чуть ли не со слезами на глазах простонал он. - Под полом ведь жизненно важные коммуникации смонтированы.
И бортмеханик ринулся на толстомордого.
 - Ты что творишь? - навалился он на него сверху, стараясь вырвать из его рук топор.
Но не тут-то было. Насколько толста была его морда, настолько и сил у него было. Войдя в азарт, с повисшим на нем бортмехаником, мужик продолжал гоняться по салону за лисой, размахивая топором изо всех сил. Лиса же ловко уворачивалась от его прямолинейных движений, перемещаясь при этом от борта к борту. Глядя со стороны, казалось, что мордастый, обладая такой недюжинной силой, и не чувствует на своей спине бедного бортмеханика, пытавшегося отобрать у него топор. Наконец, изловчившись, мордастый обухом угодил лисе поперек спины, отчего она обездвижила и, чуть подрожав, затихла.
 - Все, - радостно глядя на пилота, изрек заказчик.
 - Ну, ты и … - бортмеханик хотел сказать « дурак», но побоялся, лишь кивнул на пол вертолёта, где чернели прорубы, - ну и даешь, а если б коммуникации перерубил или топливопровод?
Мордастый невозмутимо оправдался:
 - Сами же сказали - топором, вот я и старался, - и прошел в переднюю часть салона. Сел, обиженно уткнувшись в иллюминатор.
 - Е-мое, - горевал про себя бортмеханик, - как выкручиваться-то будем? Что скажем на базе?
Он тщательно изучал пол вертолёта, по которому только что бегал с топором мордастый. Понурив голову, зашел в кабину и под пытливым взглядом командира пробормотал:
 - Пять.
 - Что пять? – нетерпеливо переспросил Дима.
 - Пять прорубов, - уже громче произнес бортмеханик.
 - Ничего хоть не перерубил?
 - Да вроде нет, я посмотрел.
 - Топор забрал?
 - Конечно.
 - Ну и гомосапиенс херов, - выругался Дима. - Ну, что, - обернулся он ко второму пилоту, - подлетаем уже?
 - Ага, – ответил тот.
Действительно, в излучине речки в перелесках к звериным тропам добавилась и лыжня охотника.
 - Вон, за холмом, - показал пальцем второй, - точно вышли.
Холм проплыл под брюхом вертолёта и сразу за ним, у реки, показалась вросшая в землю таежная избушка, причем вокруг нее не было площадки, на которую можно было бы приткнуться. Сделав круг, и ещё раз пройдя над зимовьем, Дима сделал разворот, зашел прямо на речку и через несколько минут, взметая вокруг снежный купол, вертолёт коснулся стойками шасси ледяного панциря речки.
 - Ну, вот и все, пусть грузятся, - сказал Дима, не сбавляя оборотов, - как речка-то называется?
Второй, глянув на карту, ответил:
 - Харь-юган.
 - Да… - задумался Дима, - название какое-то дикое: Харь-юган.
Глядя на страшные косматые черно-зеленые ели и кедры, он представил, как из-за них с топориками, луками и воинственными кликами вылетают самоеды, готовые сожрать каждого, кто встретится им на пути. От этих мыслей стало даже как-то не по себе. Прогнав эти мысли, Дима усмехнулся и сказал:
 - Мордастого оставляйте - он нам вертолёт порубил, а мы поехали.
Снежный вихрь постепенно развеялся. Несущий винт, его мощь сделали свое дело, разогнав по сторонам тонны снега, и слева от вертолёта засновали люди. Высокий жилистый мужичок без шапки со скинутым капюшоном, с развевающимися от потока воздуха рыжими кудрями, легко закидывал в вертолёт громадные куски лосиного мяса, куски дичи, пожитки. Пять минут, и погрузка была завершена. В кабину вошел бортмеханик:
 - Все, командир, поехали.
И вертолёт вновь взмыл в небо.
 - Двести шестьдесят градусов, командир, - доложил второй.
Машина тут же послушно легла на заданный курс. Заросшие густыми елями поймы речки кончились, и начался светлый просторный сосновый бор.
 - Ни черта себе, - присвистнул от удивления второй, - откуда их столько?
В бору по три, по пять, по десять стояли лоси. Сосчитать их всех было трудно, но количество впечатляло. Некоторые лежали в снегу, другие, испугавшись звука вертолёта, вставали, третьи бежали.
 - Ого, сколько мяса бегает, - радовался бортмеханик.
 - Ты давай думай, как с прорубами вопрос решать, - тут же одернул его Дима.
 - Ну, а как? – огрызнулся бортмеханик. - С авиатехниками договариваться надо. Магарыч выставлять придется.
Сосновый бор между тем закончился, и вертолёт вылетел на широкую речку, на льду которой человек семь тянули из воды нечто похожее на невод.
 - Рыбаки! – воскликнул второй.
Те, увидев низко летящий вертолёт, приостановили свое занятие и яростно замахали руками. Всезнающий бортмеханик по-деловому разъяснил суть их жестов:
 - Выпить просят, видно, улов хороший.
 - Улов? – опять осек его Дима. – Ты посчитал, сколько мы уже груза взяли?
Тот, не мигая глазом, ответил:
 - А что тут считать? Два пассажира - сто пятьдесят, ну, мяса, дичи килограммов на четыреста, плюс вещей килограмм сто, не больше, всего семьсот.
 - Вот тут должна быть изба вторая, на развилке речек, - показал второй место на карте.
 - Сейчас посмотрим, - крикнул ему Дима.
Вот проплыли под вертолётом извилистые повороты речек, пики высоких деревьев, и вот излучина слияний речек показала добротную, свежесрубленную избу. Из трубы печки вертикально валил дым. «Ну, тут задача, - решил Дима, - проще». Тем более что на реке еловыми деревцами была маркирована вертолётная площадка.
«Хозяйственные тут живут», - подумал про себя Дима.
Сделав разворот, вертолёт вышел на прямую посадочную площадку и плавно приземлился на нее. Рядом с площадкой лежала горка приготовленного груза и стояли два охотника, державшие у земли легкие мешки, чтоб их не унесло потоком воздушного вихря.
 - Ты смотри, какие ученые, - удивился вслух второй.
И бортмеханик, стоя уже у фонаря, показал им большим пальцем вверх. Поднялись и мужики - коренастые, на обоих красиво пошитые черные суконные «энцефалитки» с большими карманами, на которых на толстых кожаных ремнях висели охотничьи ножи. Пять минут - как по нормативу, и все уже было на борту.
На улице бортмеханик бегло оглядел узлы и агрегаты вертолёта на предмет подтеков и целостности и последним нырнул в салон. Подняв за собой трапик, огляделся, закрыл дверь, щелкнул защелкой и вбежал в кабину.
 - Все нормально, командир, поехали.
 - Ну, что? Все у нас в порядке?
 - Да, вроде все, проблем нет, - ответил тот. - Третья точка, с курсом триста пятьдесят градусов на север, едем - удаление сорок километров, даже чуть больше, сорок три, сорок пять где-то.
Движки вышли на номинальный режим, вертолёт взлетел и взял курс на третью точку. Слева по курсу виднелись отроги Уральских гор. Холмы, переходящие в сопки, и сопки, плавно переходящие в скалы. Все-таки в горах есть какая-то таинственность. Если Кавказ – это сильные, скалистые, вызывающие горы, подавляющие тебя своей молодостью, крутостью, с бешено бегущими широкими реками, то Полярный Урал поражает своим спокойствием, мудростью, богатством. Ведь недаром в своих недрах он хранит всю таблицу Менделеева. Каждая речушка, вытекающая оттуда, – золотоносная. А сколько живности! Почему-то, находясь вдалеке от Кавказа и летая по Полярному Уралу, оглядывая его пологие горы, Дима радовался и мысленно говорил ему: «Здравствуй, дед». И сердце трепетало, когда душой он чувствовал ответ: «Здравствуй, здравствуй, сын, уж что-то расшумелся ты тут, давай лети и не мешай мне».
Вертолёт уверенно приближался к цели, второй доложил диспетчеру: борт номер такой-то, двенадцать тридцать, борт - порядок. Тихая, спокойная атмосфера, чисто работающие движки, иногда похлопывающие лопасти. Вдохнув полную грудь воздуха, Дима заулыбался и чуть ли не вслух сказал:
 - Вот она, свобода, вот она жизнь настоящая, полёт души!
Второй закрутил шеей. Подлетали. И опять началась работа повышенной сложности. Речки как таковой в этом месте не было, были ручьи, стекающие с гор. Пройдя над расчетной точкой, экипаж избы не увидел. Пройдя прямым курсом два-три километра, Дима сделал левый разворот на сто восемьдесят градусов, сместившись на километр к горам, и прошел траверсом мимо расчетной точки. И вот на болотине увидели охотничью лыжню. Тут уже главное дело - глаз. Уже все трое внимательно всматривались.
 - Вон! – бортмеханик показал пальцем в конец болота, смыкавшегося с ручьем, на соединении которых виднелась вросшая в землю избушка.
Дима сделал разворот и, погасив скорость, прошел с осмотром площадки последней точки приземления. Места для посадки было предостаточно. Болото большое, и особых препятствий для взлета нет. Смущало другое. Если на первых двух точках груз был готов к отправке, то тут - нет. Даже на пролетавший вертолёт здесь никто не обратил внимания, и из избушки никто не вышел. «Странно», - переглянулись все. Но в летной жизни понятий «странно» не существует. Есть задание на полёт, которое экипаж при соответствующих условиях должен выполнить. Точно так, как было указано в документах, Дима и сделал. Он плавно приземлился на третью точку. Из избы по-прежнему никто не выходил.
Бортмеханик открыл бортовую дверь, и два охотника, выскочив на землю, побежали к избе, и оттуда наконец вывалился в дугу пьяный худой бородач. Увидев вертолёт, он было направился к нему, но, пройдя шага три, рухнул на землю. Голова второго смогла лишь выглянуть через порог и снова замерла, но уже на улице, ноги же охотника продолжали оставаться внутри избы.
 - Молодцы ребята, - заулыбался второй.
 - Ну, собаки, нажрались, сволочи, я им дам, - заглянул в кабину мордастый заказчик.
 - А где они тут в тайге водку-то раздобыли? – наивно поинтересовался второй пилот.
 - Где? Где? Браги нажрались, - проворчал мордастый. - Рецепта не знаете?
 - Не-е-е… - удивленно вытаращив глаза, ответил второй пилот.
 - Вода, сахар, дрожжи и рябина прошлогодняя, вот и весь набор. Вон, видишь, красавцы какие. У, сволочи… - он сжал кулаки.
Бортмеханик тем временем осмотрел площадку и показал Диме большой палец. Вертолёт сбавил обороты. Теперь можно было, не торопясь, дождаться окончания загрузки. Охотники с предыдущих точек спрыгнули на землю и побежали к избе. Подойдя к лежащему охотнику, один из них растряс его и стал расспрашивать. Остальные пытали о чем-то другого. Затем дело пошло. Один запрыгнул на полог под крышей и стал сбрасывать оттуда громадные куски лосиного мяса. Другие охотники носили его на плечах в вертолёт.
 - Ишь, - сказал Дима второму, - взаимовыручка у них какая, не то что у нас в эскадрильи.
Между тем загрузка шла, и тот, который наполовину оставался в избушке, поднялся на ноги и, вытянув вперед руки, пошел. Видно, на звук вертолёта.
 - Ты смотри, пошел ведь, - радостно воскликнул бортмеханик, явно радуясь за него.
Но путь его был недолог. Дойдя до того, который лежал ближе к вертолёту, он запнулся об него и, низко опустив голову, как «Як-52» в штопоре, нырнул головой в снег.
 - Да… - покачал головой Дима, - чем же он там, интересно, дышит?
 - Как чем? - засмеялся второй, - духом лесным.
 - Наверное, - согласился Дима.
Неожиданно тот, об которого запнулся охотник, зашевелился, сел и внимательно огляделся. Сначала посмотрел на вертолёт, потом печально оглянулся на избушку. Видно, прощался. Бегло провёл взглядом по торчавшим из сугроба ногам напарника и, подумав, стал вставать. Сначала потихоньку, потом больше, больше, и вот он уже почти стоит, но какая-то неведомая сила потянула его в сторону избы, и он снова упал.
 - Эх, - с сожалением переглянулся экипаж.
Но не тут-то было. Все-таки охотник, а это много значит. И вот, не смиряясь со своей временно потерянной ориентацией, он снова встал, уверенно развернулся и пошел. Пошел! Вытирая слезы со щек, второй смеялся:
 - Видно, вспомнил, что забыл там паспорт.
Тот действительно зашел в избу, пробыл там какое-то время и вышел в зимней одежде, с толстым, видно, набитым пушниной мешком, и твердым шагом направился к вертолёту. Если б его не видели до этого, то можно было подумать, что он не пьет вообще. У вертолёта охотник подал мешок мордастому, потом облокотился об амортстойку вертолёта, постепенно съехал по ней на землю и снова уснул.
Перетаскав основной груз, мужики вытащили из сугроба охотника и подтащили его к работающему вертолёту. Теперь остались детали. Бортмеханик закрыл дверь. С трех зимовий груза набралось под потолок. Защелкнув дверь, он крикнул заказчику:
 - Ну что, поехали, размещайтесь, как можете, - и нырнул в кабину на свое рабочее место.
Набрав обороты, Дима прибавил шаг газ. Машина зашевелилась, поднялась на высоту амортстоек.
 - Да, - обернулся он к экипажу, - вроде перегруз, килограмм двести можно и сбросить, - и, вспомнив про бедолаг охотников, проворчал, - ладно, Новый год на носу, не будем мужиков обижать. Разве только мордастого оставить.
Вспомнив про прорубы в салоне, Дима мысленно обругал его. ещё немного поработав на земле, поймав момент, пустил вертолёт в разгон. И все, вот оно, небо.
 - Держи, командир, - сказал второй и протянул ему кружку с чаем.
 - О, - улыбнулся он, - чай - это хорошо, это жизнь.
 - С шиповником, - горделиво пояснил второй.
 - Тогда вдвойне лучше, - воскликнул Дима.
Что-что, а толк в чае он понимал. Как же, быть родом из Грузии и не разбираться в чае?
Дима, например, демонстративно отказывался от чая с жасмином или мятой.
 - Ты что? Больной, что ли? Такой чай пьешь, а мяту завариваешь? – говорил он.
 - Полезно, - отвечали ему.
 - Так зачем тогда заваривать? – расходился он. – Купи в аптеке микстуру, разогрей ее, то же самое будет.
Чай должен быть листовой. Или черный, или зеленый. А когда заваришь, от него непременно должен исходить аромат свежести.
Ну а корень шиповника Дима признавал, как и признавал чай из чаги. Только при одном условии: чага должна быть одна, без заварки.
Вдыхая аромат, Дима похвалил чай:
 - Вкусный, хоть чуть и отдает термосом, а все равно хорош.
Похлопывая лопастями, вертолёт держал курс на базу.
Допивая чай, Дима вдруг услышал шум, крики, постукивание в салоне. Услышал это и бортмеханик, тут же открыл туда дверь, замер от удивления, затем растерянно обернулся и сказал:
 - Дерутся.
 - Кто дерется? - с веселым любопытством спросил Дима.
 - Да эти, - то и дело поглядывая в салон, сказал бортмеханик.
 - Эти, пьяные, между собой?
 - Да нет, с заказчиком толстомордым дерутся, - и, глянув ещё раз, прокомментировал, бортмеханик, - а те разнимают.
 - Это ему за прорубы в полу, - бросил фразу второй, - дурака бить - только руки калечить.
 - Пусть, пусть, закрой дверь, не мешай, - сказал Дима бортмеханику.
Бортмеханик захлопнул дверь, и оживленный экипаж продолжал выполнение полёта.
Самое неприятное в полёте для экипажа - это когда на всех нападает «вирус» сна. Благоприятные условия - это когда «звенит» погода. Четко работают в полёте все узлы и агрегаты. Длительность полёта не менее четырех часов. Как-то Дима полётел на Екатеринбург. После взлета набрали высоту девятьсот метров. Включили автопилот. Солнышко, ровный гул двигателей и тепло медленно, но верно усыпили экипаж. Видно, в полёте каким-то образом разрегулировался автопилот, и вертолёт начал медленно снижаться. Первым спохватился второй, проснувшийся от мелькнувшей тени сопки, ниже которой уже летел вертолёт. Он машинально схватил управление и со страхом крикнул:
 - Командир!
Дима проснулся и, оценив ситуацию, тут же мягко перевел вертолёт в набор, агрессивно набросившись на второго:
 - Я не рулил! Ты рулил!
И так, без настроения, молча, они долетели до Кольцово - аэропорта славного города Екатеринбурга.

Взметая в небо снежный вихрь, вертолёт уже в сумерках приземлился на дальнюю вертолётную стоянку. Двигатели сбавили обороты, и, ещё чуть повращавшись, несущий винт замер. Как часовой, к вертолёту тут же подошел авиатехник. Бортмеханик открыл дверь.
 - Ну, как? - спросил он.
 - Да, как, - буркнул ему пилот, - проблема есть.
 - Какая? - хитро прищурился авиатехник.
Признаюсь вам, что есть у лётчиков синдром невиновности. Разобьют самолёт вдребезги, и со слезой на глазах будут утверждать, что они не виноваты. Вот и в этот раз. Скрыл! Скрыл бортмеханик, что сам дал топор и сам попросил в полёте гонять лису по салону. Не подавая виду, честно глядя авиатехнику в глаза, он кивнул на вылезающих из вертолёта охотников, на внушительного мордастого заказчика с разбитой губой, из которой сочилась кровь.
 - Видишь орлов?
 - Вижу, - сурово ответил авиатехник.
 - Ты не представляешь, что было.
 - Что? - опять невозмутимо спросил авиатехник.
 - Да перепились, в воздухе драку устроили, с топором по салону бегали.
 - Да ты что? - удивленно спросил «технарь», в то же время стараясь уловить какой-то подвох.
 - Так-то можно было их ментам сдать, да один из них - родственник командира, - рассудительно продолжал бортмеханик.
 «Врет», - подумал авиатехник, а вслух усомнился:
 - Дима-то грузин, по-русски едва говорит. А эти полуханты, полуостяки, и они - родственники? Что-то ты перегнул!
Сказал так, а сам засомневался в душе: кто его знает, может по дочерям или по сыновьям родней стали.
Бортмеханик почти со слезой в голосе спросил:
 - Сколько?
Не дрогнув ни одним мускулом, глядя ему в глаза, авиатехник ответил:
 - Ящик!
 - Понял, - радостно крутнулся бортмеханик и добавил, - смотри, у нас ещё лиса есть. Охотники отдали, шкура богатая, на две шапки хватит. Может, ее возьмешь?
Глядя куда-то за полосу, авиатехник ответил:
 - И ее возьму.
 - Да ты что? Ящик и лиса? – дрожащим голосом промямлил бортмеханик. - Командира подведем! Давай тогда - десять бутылок и лиса.
Потоптавшись, авиатехник так же невозмутимо согласился:
 - Ладно, пусть будет так.
Вот и все! Инцидент, связанный с поломкой воздушного судна в воздухе, был исчерпан за одну лису и десять бутылок водки. Хотя могло быть и по-другому. При детальном осмотре прорубов авиатехники увидели, что на месте одного проруба лезвие топора прошло по топливопроводу, но ребятам повезло - оно оставило только царапину, лишь в миллиметре от беды. Беды, за которую пришлось бы платить другую цену…

 - Да, - улыбался Дима, - вот бы ещё так полётать для души в мирное время. Но, наверное, не суждено. Другим придется, а мы уже старики. Уж тут за Грузию отдадим последнее, да за сестер и братьев наших.
Вот так начинался день и обещал быть неплохим.
 - А ты, командир, как? Похоронил сестру?
 - Да, - опустив голову, ответил Дима.
Товарищи по очереди выразили свое соболезнование похлопыванием по плечу.
Экипаж направился в медсанчасть проходить предполётный медконтроль. Хотя в нынешнем грузино-абхазском хаосе этого можно было и не делать, но авиационная привычка и дисциплина, выработанные годами, говорили сами за себя. Дима тоже отправился в санчасть, автоматически присел на стул, протянул руку. Врач посчитала пульс, дальше - роспись в журнале, и - в штурманскую. Оговорили маршрут полёта, посмотрели подходы, кроки. В общем-то, местность была откатана, и горы в этих местах Дима знал наизусть. Метеопрогноз был отличный. Ясно, видимость более десяти, ветер неустойчивый, три метра в секунду. Ну, практически все.
Второй подсчитал, сколько нужно взять топлива, и экипаж зашагал к машине. Глухо шуршала под ногами щебенчатая крошка, замерла пожухлая от утренних заморозков трава. Впереди стоял вертолёт «Ми-8» полевой окраски и вместо бортового номера на хвостовой балке был нарисован знак: «02».
 - Ноль два, - вслух произнес Дима, - так, будем считать, что ноль два - это борт санитарной авиации. Санавиаторов только нет.
 - Будут, - сказал бортмеханик, - только они белые халаты поменяли на черные маски.
Как всегда внимательный, похожий на профессора, в больших в коричневой оправе очках авиатехник сидел на створках вертолёта и детально обследовал все узлы и соединения вверенной ему машины. Судя по его виду, ничего опасного он не нашел, хотя его придирчиво-внимательный взгляд непременно хотел что-нибудь да обнаружить. Инженер РЭСОС, или, как их называли в шутку «рэсосник», копался в каком-то открытом блоке.
 - Ну, как машина, командир? - поздоровался с ним Дима.
 - Да нормально, вроде, ничего подозрительного нет, ресурс у нее ещё о-го-го! Почти не летала еще.
Первым, тарахтя и испуская синий дым, к вертолёту от КПП поехал топливозаправщик. И, вдруг обогнав его по рулежке, к их вертолёту стала стремительно приближаться вишневого цвета машина.
 - «Мерс», - определил второй.
 - Опять гости едут, - мрачно пробубнил бортмеханик.
Не доезжая до вертолёта метров пять, «Мерседес» остановился, и из него вышел вальяжный мужчина в длинном черном пальто, лакированных туфлях, и, вышагивая, звонко зацокал по аэродромным плитам. Лицо его, по мере приближения к вертолёту, все больше и больше расплывалось в слащавой улыбке. Из-под расстегнутого пальто виднелась ослепительно белая рубашка. «Прям как Кикабидзе, - подумал Дима, - только без имиджа». Каким-то образом определив, что командир экипажа Дима, незнакомец вытянул вперед свою чересчур длинную руку, растянул улыбку во все лицо и произнес:
 - Здорово, гвардейцы! – и вцепился своими холодными руками в Димину кисть.
Поморщившись от какого-то приторного запаха, Дима вытянул свою руку из его костлявых ладоней и ответил:
 - Мы лётчики, а гвардейцы - вон, - и Дима кивнул головой через летную полосу на стоянки истребителей гвардейской авиации.
 - Все равно, молодцы, давайте, орлы! Изгоните бандитов с нашей земли, и заживем опять в радости!
Изъясняясь в таком патетическом духе, этот щеголь пытался расположить к себе экипаж.
 - Ну, а мы готовы, - выпятив грудь, вещал незнакомец, - гвардейцы экономики, мы, в свою очередь, заставим работать шестеренки бизнеса, напоим ваши истребители и вертолёты керосином, снабдим запчастями и вместе ударим по врагам Грузии!
Заглушив его помпезную речь и обдав его густым дымом, топливозаправщик, громыхая железяками, подъезжал к вертолёту. Неожиданно из его рваного колеса, хлюпнув брызгами, жидкая грязь разлетелась по сторонам и, как это бывает, облепила бравого гвардейца экономики. Смахивая розово-коричневую бляху со своих брюк, красавчик кинулся к своей машине.
 - Что наделали, что наделали?! – причитал он, - такие дорогие вещи, такие дорогие!
И заботливо, почти разговаривая со своим плащом, красавец принялся счищать с него грязь.
 - Гвардеец экономики! – пробурчал в его адрес Дима, - богатый, а над шмотками трясешься. Видно, богатые все такие - бережливые да жадные до чертиков.
Заправщик вставил шланг в горловину бака, так же, как Т3, затарахтел подкачивающий насос, и керосин полился в бак.
Дима, как и авиатехник, стал заботливо осматривать узлы и агрегаты вертолёта. Все было безукоризненно. Раньше ему приходилось получать на заводе новые, без единой царапины, машины и перегонять их на Север. Это было что-то похожее.
 - Да, на ней-то я ещё полётаю.
Топливозаправщик, влив порцию керосина, так же дымя и тарахтя, уехал на свою линейку. Гвардеец экономики, утерев с себя грязь, чуть пригладившись, снова направился к вертолёту.
«Его ещё не хватало, - подумал про себя Дима и, работая на опережение, лукаво подмигнул авиатехнику:
 - Сильно шланг травит-то?
Поняв скрытую иронию командира, тот, не мигнув, ответил:
 - Да, хорошо тянет. Под давлением ещё больше будет.
 - Ну, на полёт-то хватит?
 - А кто его знает, - и, кивнув на искореженный фюзеляж вертолёта, валявшийся у ограждения аэродрома, сказал, - вот в нем эта же причина была.
 - А люди-то живые остались? – почти плача, спросил «гвардеец экономики».
Авиатехник, чуть подумав, сказал:
 - Половина, - и полез в салон.
После такой информации красавчик уже больше ничего не говорил, а молча смотрел на вертолёт и в смятении гадал: упадет, не упадет. Дима зашел в салон, где ещё пахло заводской краской, на полу не было мазута и грязи, бочка с топливом у сидения, обшивка - без единой царапины. Осторожно ступая, Дима вошел в кабину. Пол между пилотами был застелен ковровой дорожкой. На сиденьях новые накрахмаленные чехлы. А наушные гарнитуры слепили своей белизной. Ну что ещё нужно лётчику!
Настроение улучшалось и улучшалось. Сев на свое кресло, он открыл блистер, посмотрел на терзающегося в сомнениях «гвардейца экономики» и, улыбаясь, сказал:
 - Садись, не бойся, довезем, как короля.
И опять не стерпел, серьезно добавил:
 - Только в окно не гляди.
 - Почему? – взмолился тот.
 - Да один недавно смотрел, потом неделю спать не мог. Все мерещилось, что падает. Понял?
 - Понял, - ответил тот и, понуро опустив голову, вошел в вертолёт с видом узника, поднимающегося на эшафот.
Экипаж занял свои места.
 - Ну, что, - кивнул им Дима, - видите, какой шик?
 - Да… - зачарованно заулыбались они.
 - Беречь ее будем, ласточку, не так, как эти гвардейцы Грузии, - и Дима зло кивнул в сторону разваленного воякой вертолёта.
 - Ну, что, запускаем? - в кабину заглянул инженер-«рэсосник».
Экипаж приступил к работе. Ровно запустились движки, радиоэлектронное оборудование вертолёта тоже работало без сбоев.
«Новое, оно и есть новое», - радуясь за машину, подумал про себя Дима. Движки послушно запустились, раскрутили несущий винт, а дальше все пошло, как и на остальных машинах, - выполнение полёта. Инженер и авиатехник оказались на вертолётке. Бортмеханик защелкнул фиксирующую собачку двери и, опробовав работу машины на всех режимах, Дима переместился в режиме висения на взлетно-посадочную полосу, развернул машину по оси взлетно-посадочной полосы, затем, косо глянув на второго, сказал:
 - Взлетай, Георгий, хватит сидеть вторым, - и, восторженно подняв ладонь вверх, произнес, - пора и командиром тебе быть. Взлетай по-вертолётному!
 - Угу, - кивнул головой тот.
И вот, послушная под его руками, машина зависла в воздухе и, чуть опустив нос, с небольшим тангажом пошла в разгон. ещё немного, и под вертолётом прощально мелькнул торец ВПП.
Украдкой поглядывая на уверенные действия второго пилота, Дима радовался за него. Радовался тому, что он растет как лётчик, прямо копирует все, что ему показывает командир. Пора, пора давать ему вводную летную программу и переводить в командиры. И вообще, второй Диме нравился. По характеру и по натуре, и даже внешне он был похож на Гришку, который шесть лет бессменно отлетал с Димой на Севере в одном экипаже и стал командиром. Они и жили в одной четвертушке. Четвертушкой на Севере называли здание барачного типа, разделенное на четыре квартиры. Гришка жил как раз по диагонали.

 - Ну, что, - как-то постучал к нему Гришка, - винца попить нет желания? Как раз продают «Механжийское».
Зная Димину слабость к вину, со своим предложением он не просчитался, тем более что после отлетанной саннормы был перерыв около пятнадцати дней.
 - Ну, давай, - согласился Дима.
 - А сколько взять? Бутылок по пять?
 - Можно. Только вот чтоб не бегать поддатым за добавкой, возьми ещё по пять.
Как и положено второму, чуть прищурив глаз, Гришка посчитал и поразился:
 - Двадцать штук, что ли?
 - Ну, а что? – уверенно подбодрил его Дима.
 - А во что возьмем-то двадцать пузырей?
 - Не знаю, - задумался Дима.
В те далекие советские времена из тары были только сетки да холщовые сумки.
 - А вот, - сказал Дима, - пойдем.
Он зашел к себе в комнату и вытащил из какого-то угла громадный чемодан с округлыми металлическими набойками на углах.
 - Во! – торжественно произнес он, - чем не тара? Сейчас вот только от вещей освобожу.
Щелкнув замками, он открыл крышку и стал вытаскивать из чемодана вещи. Вот он и пустой. Ко дну чемодана изнутри был прикреплен портрет Аллы Пугачевой. Чуть задержав на нем взгляд, Дима пробурчал:
 - Пусть «он» будет с нами. Пошли!
На улице Гришка перехватил у Димы чемодан. Тот нехотя его отдал, но - субординация. Так, вальяжно, в приподнятом настроении, они двинулись по деревянным тротуарам в экспедиционный магазин.
 - В отпуск, что ли? - спрашивали знакомые.
 - Ага, - соглашался Гришка, - Дима уезжает, а я провожаю.
Но путь был недолог. Хмурая продавщица выдала двадцать бутылок, и, как говорится, - в обратный путь.
 - Откуда? – опять спрашивали знакомые.
Тут уже сочинял Дима:
 - Да вот второго из отпуска встретил, домой идем.
Еще пара поворотов, и чемодан был торжественно внесен в дом. Уже на правах хозяина засуетился Дима, выставляя на стол закуску, ласково приговаривая:
 - Вот, Гриша, окорочок, вот селедочка. Ты давай, не стесняйся, открывай бутылочку, а я пока хлеба нарежу.
Ну, вот, наконец, стаканы наполнены, друзья встали друг против друга, и Дима, привыкший больше работать, чем говорить, крепко зажал стакан в своей ладони. После затянувшейся паузы сказал:
 - Вот ты откуда, Гриша, родом?
 - Из Салехарда.
 - Что ты видишь в стакане?
 - Вино, - не задумываясь, ответил тот.
 - Посмотри хорошо, Гриша.
Тот старательно вглядывался в стакан, но ничего увидеть не мог.
 - Так, вот, Гриша, вино это сделано из чистого винограда, а виноград, как ты знаешь, растет там, где много-много солнца. И глядя в это вино, мы видим солнце. Да, солнце, потому что из него и сделан виноград. Предлагаю выпить за солнце, чтобы оно всегда освещало нашу дорогу и… согревало душу.
Они чокнулись стаканами и тут же осушили их.
«Вот это да, - восхитился про себя Гришка, - настоящий грузинский тост, да ещё произнесенный настоящим грузином». Гордость за себя, за то, что он сидит в такой компании, распирала Гришку.
Потом второй стакан, третий. Заговорили о комэске, о руководстве по летной эксплуатации, о заказчиках.
Все-таки ни одному ученому или психологу не удалось доказать существования у человека рефлекса - чутья на спирт. Не успели приятели откупорить четвертую бутылку, в дверь постучали. Сосед Витька, неловко потоптавшись, робко спросил:
 - У тебя мясорубка есть?
 - Конечно, есть, - ответил Дима, - только, давай садись, выпьем по стакану доброго вина.
Сглотнув слюну, сосед согласился:
 - А не откажусь, - и сел на указанное хозяином место.
Только поставили стаканы, как в дверь снова постучали. Аркаша, тоже лётчик, с одной эскадрильи.
 - Возьми, Дима, долг, - и протянул пятьдесят рублей.
Компания все увеличивалась. И вот! Вот же истина! На столе появилась последняя, двадцатая, бутылка. Сидящие за столом уже говорили на разных языках. Сосредоточенно, стараясь разлить всем поровну, кто-то опустошил последнюю бутылку и громко произнес:
 - Предлагаю выпить.
Все дружно выпили. После небольшой паузы кто-то сказал:
 - А может, в кабак пойдем?
 - Конечно, пойдем, - со свойственным ему темпераментом поддержал предложение Дима.
Разгоряченный народ, уже находившийся в режиме «автопилота», но, тем не менее, настроенный на ресторан, двинул к выходу. Дальше все покатилось по давно известному сценарию. Водка, музыка, неистовые пляски, провалы в памяти.
Дима проснулся у себя дома, правда, в унтах и шубе, но на своем диване. В кресле сопел верный второй пилот Гришка.

«Тьфу, ты», - очнулся Дима от своих воспоминаний о Севере.
Вертолёт же, в унисон его воспоминаниям, плыл над скалистым Кавказом. Довольный собой, второй вел по карте визуальную ориентировку, выполняя управление полётом.
«И что он, этот Север, засел у меня в голове. Вроде бы, ничего особенного там не было. Ну, летали много, Север осваивали. Самые первые лётчики были. Геологи и те по тундре ходить разленились, вертолёт им подавай. А санрейсов сколько выполнил, одна даже чуть не разродилась в воздухе. Да, ладно», - отогнал он опять нахлынувшие воспоминания.
 - Вон, совхоз-то, - показал пальцем Георгий.
 - Ну, что ж, - тут же сосредоточился Дима, - заходи тогда, раз совхоз.
Георгий кивнул головой. Село тем временем проплыло под брюхом вертолёта.
 - Вон, стадион, командир, подходы хорошие. Ветра нет, ветряк висит. На него и сядем?
 - Давай, - одобрительно кивнул Дима, сделав безучастный вид и даже отвернувшись в сторону, будто бы рассматривая растянувшийся вдоль горных рек хребет.
Георгий на секунду замешкался, затем уверенно взял ситуацию в свои руки. Повернул вертолёт к правой стене скалы и приблизившись к ней, стал делать круг для захода на посадку. Под фонарем кабины плавно проплыли вратарские ворота, в воздух взлетели пожухлая трава, листья деревьев и, низвергая силу и мощь, вертолёт «Ми-8» коснулся колесами поля.
 - Молодец! – похвалил его Дима. - Считай, что ты уже командир, летаешь, как я.
Еще чуть-чуть поработав движками на земле, вертолёт сбавил обороты и выключил движки. Неожиданно стало тихо. Тихо до необычайности. Так, что от этой тишины в ушах стоял шум.
«Выйду», - решил Дима.
Разодетый щеголь, представитель заказчика, уныло сидел на боковом сиденье, поглядывая на улицу через иллюминатор. Он явно не желал марать свои лакированные туфли.
 - Где груз-то? – спросил его бортмеханик.
 - Привезут, - каким-то поникшим голосом ответил тот.
 - Ну, как в полёте, не тошнило? – доканывал его Георгий.
Сглотнув слюну, тот отрицательно мотнул головой.
 - Вот и хорошо, мы старались, чтоб тебя не болтало.
Дима спрыгнул на землю, потянулся, по выработанной годами привычке стал обходить вертолёт, внимательно вглядываясь в каждый узел машины. Под ногами приятно хрустела сухая трава.
 - Да, - оглядывал он стадион.
Сколько же стадионов он отлетал. Идеальное место для посадки и взлета. Есть место и для разгона. Вот только начальство всегда ругалось. Что на севере, что на юге. Ямы остаются от колес на поле. Но сейчас, в это полувоенное время всем было не до ям. Неизменный трудяга – «УАЗ-фермер», выехал на стадион и неторопливо, фырча двигателем, приближался к вертолёту.
 - Ну, вот, оказывается, нас тут ждали, - улыбаясь, произнес Георгий
- Ты, знаешь, Георгий, - специально стал говорить громче Дима, - ты до сих пор не понимаешь, кто ты.
 - Ну? - с застывшим на лице вопросом замер Георгий.
- Так вот, ты лётчик, почти командир, а не какой-то пижон в пиджаке, плаще и лакированных туфлях. Ты высокий человек - и когда ты летишь, на тебя смотрят. Тебя встречают и провожают высокие люди. А когда задание сложное, они при этом, - Дима брезгливо кивнул головой в сторону фюзеляжа, в котором сидел заказчик, - на коленях просят тебя выполнить полёт, а тебе остается лишь принять правильное решение. Так что, Георгий, привыкай к своему положению. Ты главный! Потому что встречают тебя.
Из остановившегося «фермера» доносились голоса. Шофер, выглянув из двери, весело сказал:
 - Принимай груз, шеф.
 - А вон приемщик, - опять брезгливо кивнул Дима в сторону фюзеляжа.
В проеме двери наконец появился пижон.
 - Иди сюда! - крикнул ему вышедший из машины сопровождающий.
Пижон, осторожно ступая по пожухлой траве, неторопливо подошел к машине.
 - Принимай товар, - командным голосом распорядился хозяин. - Можешь не смотреть, за товар ручаюсь. Курдючные, из племенного фонда. Вот только жалко их отдавать.
Пижон внимательно оглядел баранов:
 - Так они же в вертолёте бегать будут?
Заводчик, смекнув, с кем имеет дело, тут же сориентировался:
 - Зачем? Мы им сейчас ошейники наденем, и будешь держать их за поводки, а как же еще.
Тот, не понимая, что над ним смеются, жалобно попросил:
 - А может, димедролом их накормить, чтоб уснули.
 - Ты думаешь, они его едят, - добивал его заводчик.
 - Не знаю…
Напарник заводчика, видно, не обладавший таким чувством юмора, как его шеф, сплюнул «беломорину» на пол машины и хрипло проговорил:
 - Дурак - твоя фамилия, - и, оттолкнув лежащих на полу со связанными ногами баранов, проворчал, - димадрол, димадрол. Таскай давай их в вертолёт. А то в загоне их вам лови, вези, ноги вяжи, в вертолёт грузи, может, ещё и съесть их за вас. Давай помогай, - зло выругался он, - или плати за погрузку.
Покрасневший от неловкости заказчик, услышав слово «плати», схватился за него как за спасительную соломинку и уже почти со слезой на глазах прошептал:
 - Да, да, ничего страшного, заплатим, - и поволок громадного барана к вертолёту.
Напарник прохрипел:
 - Сто баксов, не меньше, а то грузить не буду.
 - Ничего, ничего, грузите, - кивнул согласный на все пижон, - заплачу и больше, труд ведь тяжелый.
Он тут же полез в карман уже изрядно помятого пальто.
 - То-то, - сказал напарник, возвращаясь из вертолёта за очередным бараном. Не глядя на пижона, он протянул руку за своими кровными.
 - Вот двести.
 - Пойдет, - фыркнул он в ответ, упрятав доставшиеся ему почти на халяву доллары.
Убедившись, что на него никто больше не наседает, пижон заметно повеселел, принялся ходить вокруг вертолёта, по-деловому разглядывая его, словно понимая конструкцию машины. Он даже свысока поглядывал на подошедших местных зевак. Зайдя к вертолёту спереди, он внимательно пригляделся к торчавшим из обтекателя кабины ПВД приводам воздушного давления, похожим на дула стрелковых оружий, и осторожно спросил у Георгия:
 - Это что?
Остряк, проходивший мимо за последним бараном, брякнул:
 - Как что, пулеметы, не видишь, что ли?
Укоризненно посмотрев ему вслед, незадачливый заказчик пошел дальше по правому борту вертолёта, так и не уяснив, что такое ПВД.
 - Эй, начальник, - услышал он опять в свой адрес, - товар на борту.
Одновременно по всему фюзеляжу защелкали различные реле, зажужжали, как жучки, моторчики. Экипаж начал запуск вертолёта.
«Не фартит мне сегодня», - подумал про себя заказчик и бегом ринулся в вертолёт.
 - Что-то он мне не нравится, - сказал Дима бортмеханику.
 - Мне тоже, - ответил тот, сосредоточенно включая узлы и агрегаты винтокрылой машины.
И когда, закончив дела, он посмотрел на своего командира, то добавил:
 - Он осетин, причем чистый осетин.
 - Ты что? - вздрогнул Дима. - Ведь точно, осетин, а я ведь даже не обратил внимания. А ты знаешь, что осетины и абхазы друзья?
 - Да, - согласился бортмеханик.
 - Получается, что он нам враг, - уже орал в кабине импульсивный Дима. - Ну-ка, глянь, что он там делает!
Бортмеханик открыл дверь в салон, сурово оглядел заказчика, затем вышел в салон и захлопнул входную дверь. ещё раз, уже чересчур сурово, посмотрел на заказчика, как бы говоря ему: смотри у меня, пошевелишься, убью. Вертолёт уже набрал обороты несущего винта до взлетных, параметры показаний приборов пришли в норму. Можно было начинать контрольное висение. Поодаль от вертолёта полукольцом стояли около сотни сельчан. Затаив дыхание, они смотрели на готовящийся к взлету вертолёт. Отдельной группой расположились мальчишки. Один из них, в перчатках и кепке, прижав мяч ногой к земле и широко раскрыв черные как смоль глаза, наблюдал за работой экипажа. Дима при виде пацанов улыбнулся, приоткрыл блистер и, высунув руку на улицу, поднял большой палец вверх, тем самым как бы говоря: молодцы парни, я тоже футболист. От такого внимания пацаны замахали на прощание руками. Замахали и сельчане, некоторые даже со слезами на глазах. Наверное, в изящной боевой машине они увидели что-то доброе и сильное: надежду. Такие проводы растрогали экипаж, который в ответ им тоже замахал.
 - Ну, что, поехали?
Вертолёт развернулся на курс взлета. «Надо блеснуть», - мелькнула мысль у Димы, - за такие проводы, тем более, возможность есть. Вертолёт почти пустой. Взлечу-ка с минусовым поперечным тангажом. Пусть знают, что в Грузии есть настоящие лётчики».
И вот, взметнув вокруг себя в небо пожухлую зимнюю траву, не отрывая передней стойки шасси от земли, но оторвав основные вверх, и как бы с опущенным носом и высоко поднятой хвостовой балкой, вертолёт стремительно взмыл ввысь.
 - Так не летай, - сказал Георгию Дима, - к хорошему такие взлеты не приводят, к плохому - да. Лишняя эволюция в управлении – это потеря мощности.
Вертолёт, груженный пятью баранами и одним пассажиром, взял курс на другое село, где нужно было погрузить вино. Предстояло перелететь хребет. А это, без малого, две с половиной тысячи метров. В ушах от перепада давления потрескивало. Стрелка высотометра перевалила за полторы тысячи метров.
 - Глянь, - кивнул Дима бортмеханику, - что он там делает.
Бортмеханик на секунду открыл дверь, глянул в проем и, улыбаясь, сказал:
 - Нормально, командир, блюет.
Дима побагровел и угрюмо уточнил:
 - Куда блюет? На пол?
 - Не, - ответил бортмеханик, - в кулек какой-то.
 - А бараны? – спросил Дима.
Улыбнувшись, бортмеханик ответил:
 - Бараны - нет.
 - Вот видите, - сказал Дима, - осетин блюет, а бараны - нет.
Георгий и бортмеханик переглянулись и, улыбнувшись, пожали плечами.
 - Вы думаете, баран не знает, что ему конец пришел? Что его не сегодня, так завтра зарежут.
Экипаж опять переглянулся.
 - Так вот, - продолжал Дима, - баран, зная, что его зарежут, продолжает лежать, достойно ожидая своей участи. А этому, - морщась, он кивнул в сторону салона, - ничего ему не грозит. Шашлык его ждет и вино хорошее. А он увидел высоту и облевался.
Вертолёт тем временем пролетал над заснеженным лезвием хребта. Остекление кабины стало обмерзать, и бортмеханик включил обогрев. Все шло в штатном режиме. Перелетев хребет, вертолёт перешел на снижение. «Да, - думал про себя Дима, - все-таки «Ми-8» - это высочайшее творение ума человеческого. Ведь насколько он умный, послушный, надежный. Реагирует на каждое, едва заметное движение. Начинает обмерзать, обогревается. Все-таки как здорово, что я стал лётчиком. Не знаю, кем бы я был, если бы не им. Странно, вот летал на Севере - по Грузии скучал, по друзьям, по нашим обычаям. Думал, что грузин должен жить в Грузии, русский - в России, белорус - в Беларуси. А получилось, что друзей у меня тут нет. Зураб разве только. А так, наверное, и нет. Друзья все там, на Севере остались. Съездить, что ли, к ним. Обрадуются, наверное. А как красиво звучат названия северных городов: Березово, Игрим, Белоярский, Урай. Наконец, Ханты-Мансийск. В Урай и Ханты-Мансийск за пивом вертолёт гоняли. Четыреста километров туда, четыреста - обратно. А зачем, спрашивается? Ведь не затем же, чтоб напиться, а для того, чтобы вокруг этой фляги друзей собрать. Чтоб покричать, поспорить. Ну, вот и село видно, заберем груз, и все».
 - Давай, Георгий, работай.
 - Управление взял! – тут же доложил второй.
 - Управление отдал, - ответил Дима и оглядел подходы и площадки, на которые можно произвести посадку.
 - Вон, командир, на углу каменная площадка. Галечник, песчаного вихря не будет.
 - Садись, - согласился Дима и, положив ладони на колени, отстранился от выполнения захода на посадку.
Заход на эту площадку был стандартным, препятствий для его выполнения никаких не было, и, сделав разворот над морем, Гришка зашел на окраину села у береговой черты моря. Вертолёт плавно подошел к галечнику, коснулся его колесами, и все. Посадка. Можно выключать двигатели.

Упадок виделся во всем. Обшарпанный «Москвич ИЖ-Комби» выехал из улочки, с трудом преодолевая избитые дороги. Серые, с выгоревшей на солнце краской дома. Всеобщее уныние, отсутствие людей.
Наконец-то, преодолев все попавшиеся на пути преграды, «Москвич» остановился недалеко от молотившего воздух лопастями вертолёта.
Заказчик, наверное, оттого, что на этот раз привезли не баранов, а вино, проявил активность, открыл дверь вертолёта и выскочил навстречу машине. Он о чем-то спросил сопровождающего. Затем они вместе открыли дверь автомобиля и стали изучать вино на цвет и осадок, и, судя по озарившей их лица улыбке, стало понятно, что все в порядке. ещё пять минут, и бутыли с залитыми сургучом горловинами перекочевали в чрево вертолёта. Отсчитав за товар «зеленые», осетин гордой походкой прошагал в вертолёт и сел на переднее сиденье, видимо, уже в предвкушении встречи с высокими персонами. Что-что, а угождать во время СССР народ научили.
 - Ну, что, командир, взлетаем?
 - Взлетай, - кивнул головой Дима.
Несущий винт вновь стал набирать обороты. Ничего странного, вот и Георгий умело обращается с вертолётом, не делая ни одного лишнего движения. После контрольного висения машина плавно пошла в разгон. Перед глазами у Димы стоял заказчик, по сути, ещё пацан, а уже на президентском уровне общается. А кто в тех кругах, те и политику делают. А мы кто? Да никто! Так… пушечное мясо, хоть и с вертолётами обращаться умеем.
«Да ладно, - отмахнулся Дима от этих мыслей, - кому сейчас хорошо. В России тоже зарплату не платят, магазины пустые, одни торгаши жируют. В Грузии так же, только ещё хуже».
От скуки Дима протянул руку к радио и настроил его на какую-то волну. Вещали на грузинском языке. Дикторша рассказывала о людях в правительстве, которые фактически управляют страной.
 - Это обилие людей с уголовным прошлым, - говорила она, - в правительстве Грузии давно уже не сенсация. Возьмем, например, депутата грузинского парламента, Серго. Кто он, этот Серго? Серго – это, прежде всего, гордость Грузии, с авторитетом выше, чем у самого Шеварднадзе. Он - непререкаемый авторитет преступного мира, и не только в Грузии, но и на всем постсоветском пространстве.
Да, что тут говорить, вся Грузия наизусть, как песни Высоцкого, знала о прошлых уголовных подвигах Серго. Будучи уже вором в законе, он проделывал воровско-артистические трюки. Когда-то в Москве, в ГУМе, он с товарищами поставил несколько кассовых аппаратов, за которых посадил своих кассиров. И дело пошло. В течение нескольких часов они исправно пробивали покупателям чеки, а потом смылись, оставив себе выручку, а магазину - аппараты.
Кражи, грабежи… У Серго за плечами двадцать лет тюремной жизни. В сорок лет он вышел на свободу. Быстро окончил вечернюю школу и быстро поступил в театральный институт. Благодаря ходатайству тогдашнего министра финансов Грузии, защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Преподавал театроведение в Тбилисском театральном институте, а в университете писал пьесы, которые шли в театре им. Марджанишвили.
 - Опять, посмотрите, какая удивительная карьера, - плавно пропела дикторша.
«Личность, - согласился с ней Дима, - таких в жизни встречать не приходилось».
 - И все эти годы Серго сохранял за собой почетное звание «вор в законе». Сегодня же Серго в более сложном положении. Придя в политику, он несет ответственность перед теми, на кого опирался, - крупными, мелкими и средними фигурами преступного мира.
Возвращение долгов уже началось. Именно по настоянию Серго была объявлена недавняя амнистия, в результате которой на свободе оказались около пяти тысяч уголовников. Поверьте! - мягко говорила она, - для нашей маленькой Грузии это много. Серго свято чтит границы своего экономического влияния, проведенные им и Китовани. На одной стороне дань собирает «Мхедриони» - так называемая организация Серго, на другой пасется гвардия. «Пока я жив, диктатура не пройдет!» - где-то открыто заявил Серго. Скорее всего, он прав. Диктатура и уголовная власть - вещи не совместимые.
Поморщившись, Дима стал переключаться на другие радиостанции, пока, наконец, в наушниках не воцарилась тишина.
Вертолёт, мерно чакая лопастями, следовал в заданную экипажем точку. Все было спокойно, неспокойно было только на душе у Димы. Ему, как человеку из авиации, где дисциплина и порядок - это образ жизни, было непонятно, что происходит в правительстве.
От услышанного по радио Дима взъярился:
 - Тридцать с лишним лет летаю на вертолёте, член КПСС, партийный билет храню. Никогда ни рубля не взял ни с одного пассажира: место есть - лети! Везде был. Север осваивал, на Кавказе каждую гору знаю, на «Ми-1» летал. Как перед Богом Иисусом Христом клянусь, душа у меня чиста!
А что творят в правительстве, - гневно продолжал он, - воруют! Народ данью обложили. Войну развязали. Люди гибнут! Вон, оглянитесь в салон. Для кого везем этот груз? Пусть Серго с Китовани сами за баранами и вином себе летают. Ты этому скажи, - глянул он на бортмеханика, - пусть из вертолёта выходит вместе со своими друзьями-баранами. Я его назад не повезу!
 - Как скажешь, командир, - ответил бортмеханик.
Поостыв, Дима сказал сам себе: «Да, что-то я сорвался, надо как-то сдерживаться. Экипаж смотрит. Ну, к черту. Моя задача летать».
Под вертолётом стояли высокие, скалистые, узкие, как лезвие ножа, заснеженные хребты гор. За бортом было минус тридцать два градуса. Высота три с половиной тысячи метров.
В кабине и салоне было уютно, тепло, температуру за бортом выдавала лишь изморозь, выступавшая кое-где на остеклении кабины. Мерно, без натуги работали движки, вращая своей мощью лопасти несущего винта. «Вот оно, состояние полёта. Где есть картина красивее, чем эта? Все в твоих руках, и ты хозяин всего этого. Нет, никогда я из авиации не уйду. Буду летать, пока есть здоровье».
Постепенно Дима успокоился, щелкнул тумблерами топливомеров, убедился в остатке топлива на борту. Продолжая любоваться горами, он опять углубился в свои мысли. «А ведь действительно, есть древняя дружба у абхазов и осетин». Дима вспомнил легенду, которую когда-то рассказал ему дед. Он начал восстанавливать ее в памяти.

В далекие времена в горном селе гуляла свадьба. Сильный, ловкий, красивый, как горный водопад, жених. Тихая, скромная, хрупкая, как первый ледок на утреннем озере, невеста. Бараньи туши и дичь жарились на костре. Гости дарили дорогие подарки, клялись друг другу в дружбе и верности, произносили мудрые тосты. Лилась музыка. Свадьба на Кавказе - это событие, не только соединяющее мужчину и женщину, но и несущее в себе примирение, дружбу, единение. Свадьба гуляла, время было за полночь. Пожилой абхаз сидел в своем дворе, слушал голоса свадьбы, звуки затянувшейся осени, топот детворы во дворах. Небо над головой было сплошь усыпано звездами. Что ещё может быть в старости важнее, чем осознание продолжения жизни?
Зеленый чай помогал течению мыслей, и прожитая жизнь вновь проходила в памяти старца, как явь. Свадьба то затихала, то вновь набирала силу, как вдруг, неожиданно сменив тональность, застонала, заплакала, закричала. Дворовая собака прижалась к ногам старца, ища укрытия.
«Что-то случилось», - понял старец.
Крики и плач становились все громче и громче. Вдруг открылась калитка, и во двор вбежал юноша. Страх погони горел в его глазах. Увидев старца, он остановился, сник:
 - Спрячь меня, - наконец сказал он с мольбой в глазах.
Старец внимательно посмотрел на него и молча кивнул:
 - Пойдем, - и повел его в стайку, где обычно живет скот и хранится сено.
 - Вот, - показал он на лестницу, ведущую на сеновал, - иди туда и сиди тихо. Когда можно будет выйти, я скажу тебе.
Старец вернулся во двор.
Плотно прикрыв дверь стайки, Эльбрус - так звали этого юношу, ещё не веря в свое спасение, лег на охапку сена и, дождавшись, когда успокоится сердце, быстро уснул. Старец же все так же, не шелохнувшись, сидел в своем дворе, вслушиваясь в голоса темной кавказской ночи. Калитка открылась вновь, и в нее вошли односельчане. Не глядя ему в глаза, спросили:
 - Не видел ли ты, уважаемый, юношу осетина?
 - Нет, - ответил он, - никого я не видел, хотя сижу тут уже долго.
Молча мужчины вышли на улицу и продолжили свои безуспешные поиски. Прошла ночь. Управившись во дворе, накормив ягнят, старец вновь уселся на свое место. С беспокойством думал он о своем сыне, который ещё не вернулся со свадьбы. Прошло ещё немного времени, и в открытую калитку внесли на носилках завернутое в саван тело его сына.
 - Осетин по имени Эльбрус его убил, мы его ищем, перекрыли все горные тропы, ему никуда не уйти, - произнес кто-то из сельчан.
Когда-то отважный и смелый джигит, а нынче уже старец, в горе и отчаянье склонился над своим сыном. Нет в жизни утраты страшнее, чем смерть своего ребенка.
Ужас охватил Эльбруса, который наблюдал за происходящим во дворе сквозь щель на крыше. «Сейчас покажет, где я, сейчас покажет». Но старец и не думал про беглеца и убийцу сына, трясущегося на чердаке сеновала. Абхазец горевал, последний раз вглядываясь в черты дорогого лица. Эльбрус же в своем тайнике, не дыша, наблюдал за ним. Уже много раз он был готов выйти из своего укрытия и отдать себя на суд абхазам. Старец же, провожая сына в последний путь, ни намеком не выдавал сидящего в тайнике убийцу своего сына. Более того, каждую ночь он оставлял для затворника еду и питье.
То и дело во двор приходили мужчины, повторявшие, что все дороги и тропы перекрыты, везде засады, и убийце не уйти.
«Что делать?» - со страхом думал Эльбрус. Его жизнь была всецело в руках этого старика, чьего сына он убил. В страхе и переживаниях время летело быстро. Юношу уже похоронили, а абхазец, все также молча, приносил еду и уходил, печальным взглядом окидывая своего пленника. Как-то в одну из ночей он сказал:
 - Пошли, я покажу тебе одну тропу, где нет засады, - и уходи. Но помни о своем грешном поступке и знай, что не все люди злобны. А прощение - это и есть разум. Не делай такого, сын мой, никогда.
Эльбрус понял, что он спасен, и ноги сами понесли его по тропе. Он шел, срывая вниз камни и цепляясь за выступы и, пройдя целый день, добрался до своего села.
Угрюмо встретил его отец. От людей узнал он о поступке сына. Собрал всю родню на родовой совет, и решили они идти в то село к старику просить прощения, ибо так заведено на Кавказе. Простят их или не простят, идти надо. Собравшись в назначенный день, род Эльбруса поехал в село, где был убит сын абхазца. Молча подошли они к дому, во дворе которого неподвижно сидел старец. Со скорбными лицами осетины по очереди подходили к нему, обнимали его и просили прощения за сына. Потом все вместе пили чай, разговаривали. Ночевали. Решили оставить Эльбруса у него, чтобы он помог накосить сена и привезти его.
Так прошел день, другой, месяц, год. Эльбрус приезжал в это село весной и летом, осенью и зимой. Помогал старцу по хозяйству, привозил баранов и снедь. Как к отцу относился до тех пор, пока Господь не призвал его на небо. Вот с тех пор у осетин и абхазов пошла дружба, которая смогла преодолеть месть и кровь. Так победил человеческий разум.

Вертолёт ровно летел над ущельями и хребтами. Дима поглядывал на горные селения, тропы и думал, что история - сильная штука. Злость к этому заказчику, похожему на осетина, постепенно проходила. «Вот как получается, что в старые времена люди мудрее были? Окажись на месте этого старца я, то убил бы в ярости этого сосунка, даже не задумываясь. А он вот как мудро поступил. Духом своим победил ярость и месть».
И опять Диме вспомнилась Мария, и от этого снова возникла злость на абхазов.
«Я вам сделаю, - про себя говорил Дима, - все ещё только начинается». Впереди уже виднелся островок правительственной дачи. Настроение почему-то изменилось. Та удаль, которая была в момент вылета, прошла.
 - Садись, Георгий, вон стоянка, - буркнул Дима. Вертолёт ткнулся колесами о площадку. Заказчик резво выскочил из вертолёта и с угодливой улыбкой побежал навстречу встречающим. В принципе все было так, как и должно было быть.
 - Не выключаемся, - дал команду Дима.
Нехитрый груз был вынесен на вертолётку, и уже через минуту винтокрылая машина вновь взмыла в небо. Теперь уже с курсом на базу.
Вертолёт уже подлетал к базе, а в Диминой голове продолжали, как в калейдоскопе, крутиться разные мысли, но объединяло их одно – беспокойство, неуверенность, война.
Изредка поглядывая на командира, Георгий по схеме зашел на вертолётную стоянку, плавно выполнил посадку.
 - Ну, вот и приехали, - буркнул он себе под нос.
Дежурный офицер передал по радиостанции командиру вертолёта зайти к командиру полка.
 - Зайдем, зайдем, - передразнил его Дима и спрыгнул с вертолёта на землю.
Были уже сумерки. Небо застилали тучи. На неделю, наверное, снова зарядят дожди.
Вышел из вертолёта и второй пилот. Лицо его было бледноватым. Он посмотрел на Диму больным взглядом.
 - Плохо что-то мне, командир, слабость, и живот крутит.
 - Да… Зайди в санчасть, попроси чего-нибудь. Пойдем.
 - Ты иди, командир, я догоню.
Кивнув головой, Дима широким шагом направился в штаб, чувствуя какую-то неудовлетворенность полётом. Он подумал: «Наверное, завтра опять отправят туда, где стреляют и взрывают. Но ведь я могу и не лететь. Неужели они не понимают, что Абхазию им уже никогда не вернуть. Тем более, так захотела Россия. Эдуард Шеварднадзе ведь точно определил, что сейчас происходит не что иное, как российско-грузинский конфликт. Хотя какой тут конфликт, - бурчал про себя Дима, - когда каждый день гибнут десятками, а то и сотнями, то назвать это конфликтом безнравственно. Война! И война не только с Россией, а ещё и с бандитами непонятного происхождения. Страдает-то в первую очередь народ, в основном русские и грузины».
Дима видел, как в марте с Украины прибыло в Сухуми четыре самолёта «ИЛ-76» с вооружением и семьюстами военнослужащими из Западной Украины, которые были брошены на абхазский фронт.
 - Вот хохлы, везде лезут, - укорял их Дима, - когда на Севере работал - возил их по компрессорным и трассам в Ямбург, Уренгой, Медвежье. Приехал в Грузию, и тут их пруд пруди. «Им что, сала там не хватает, или делать нечего? Без вас тут разберемся», - мысленно ругался Дима.
Бухая ботинками по лестнице, затем по коридору, он наконец добрался до кабинета Зураба.
 - Ну, заходи, заходи старина, - обрадовался ему Зураб, - у тебя, как всегда, задание выполнено без приключений.
 - Работаем, - улыбнулся в ответ ему Дима.
Зураб тепло посмотрел на него:
 - Вот как получается, Дима. Ты - прекрасный лётчик, и, если я не ошибаюсь, в Грузии ты один такой. Ведь ты, если захочешь, то будешь летать в белых носках и белой рубашке. За хорошие деньги. За границей тебя с удовольствием возьмут. А ты вот здесь летаешь, в грязи. Напрашивается вопрос, Дима. Что тебя держит здесь? В этой бессмысленной войне, которую, похоже, Грузия уже проиграла.
Дима ответил вопросом на вопрос:
 - А тебя что держит, Зураб?
Зураб бесхитростно ответил:
 - Просто мы с тобой, Дима, знаем, что мы нужны Родине, и бросить ее в такой момент не имеем права.
 - Как там? – показал Дима глазами наверх.
Зураб хотел что-то сказать, ему хотелось ответить на вопрос друга, хотя ответа у него не было.
Неожиданно заговорило радио, и на заданный Димой вопрос стал отвечать генерал-майор Надарейшвили. Генерал уверенно, даже агрессивно начал свое интервью, в его голосе слышался звук лязгающего железа. Хотя, если вслушаться, в речи генерал-майора можно было уловить и браваду. Особенно это было понятно тем, кто знал о ситуации вокруг Сухуми не понаслышке.
Продолжая внимательно слушать интервью, Зураб на цыпочках подошел к столику, на котором стоял электрочайник, включил его. Затем ещё чуть-чуть прибавил громкость радио. Присев на краешек стула, он одновременно слушал генерала, как сводку событий с фронта, и ожидал закипания чайника, желая как можно быстрее напоить командира, вернувшегося с полётов. Надарейшвили, наверное, нравилось говорить перед всей Грузией. Его речь набирала обороты.
 - Я могу сказать, - говорил он, - что в Абхазии абсолютно все подчинятся мне. Я не вижу ни в чем противостояния. Правду сказать, я не ожидал, что военные тоже так воспримут это…
Далее он сообщил, что в Сухуми сделано все, чтоб контролировать ситуацию.
 - Установлено сорок шесть сирен, которые извещают о возможной бомбардировке города. У нас есть связь с военными локальными сетями, мы узнаем, когда взлетают самолёты, допустим, с Гудауты. Кроме того, имеются разведгруппы, которые находятся на передней линии. От них мы получаем информацию о передислокации техники врага.
Далее генерал стал перечислять потери людей, которых с каждым днем погибало все меньше.
 - Если раньше от бомбежки погибало десять - шестнадцать человек, как минимум, то в последнее время, один - два, - сказал он и добавил, сделав паузу, - хотя и их жалко. - Вывезли из центра города хлор и аммиак. Обсудили вопрос о мобилизации. Есть от этой работы и результаты. Мобилизованы люди в Гульрипшском и Очамчирском районах, созданы Гагрский и Гудаутский батальоны, мы им дали оружие… Совет обороны проводится в очень строгом режиме. Я издал приказ о том, чтобы не только были арестованы, но и расстреляны все, кто не выполнит моего распоряжения. Сейчас мы должны забыть и дружество, и товарищество, и родство. Идет война… В первую очередь население беспокоят военные вопросы. Я встречался в Совете и непосредственно с военными частями, и я объявил всем, что не потерплю тех позиций, которые были до сегодняшнего дня, то есть оборона Сухуми и Очамчиры. Я дал конкретное задание: в кратчайший срок разработать и утвердить план продвижения вперед, но сейчас не могу вам сказать, в каком направлении и как. Но такой план есть, я его лично утвердил и считаю это своей первой победой.

Закипел чайник. Дима и Зураб переглянулись, ещё не понимая, что вскоре начнутся боевые действия, и им предстоит взвалить на свои плечи новые удары войны. Зураб поставил кружку с чаем перед Димой, подвинул ближе вазу с сахаром-рафинадом и опять замер, вслушиваясь в интервью с генералом. Корреспондент задала прямой вопрос. Вообще, чувствовалось, что диалог идет настоящий, без политических сценариев и игр.
 - Вопрос о тех заявлениях, которые раньше делались от Совета министров, а теперь от Совета обороны Абхазской автономной республики за вашей подписью. Господин Эдуард Шеварднадзе по приезде в Сухуми сделал довольно жесткое заявление о том, что если бомбардировки Сухуми возобновятся, то будут предприняты адекватные меры в Гудаутском направлении. Население облегченно вздохнуло. Но, как ни парадоксально, вышло все наоборот, и они снова бомбят Сухуми. А мы, как видно, опять бережем кварталы Гудауты. Поэтому население уже не верит этим ультимативным заявлениям. Как Вы можете это прокомментировать?
Генерал задумался. В эфире повисла пауза.
Зураб тихонько встал, чтобы снова наполнить чаем Димину кружку.
 - Вы правы, - собравшись с мыслями, опять уверенно начал генерал, - такие заявления делались, но никакие меры не предпринимались. Я хочу сказать, что после того, как был создан Военный Совет, я отдал приказ и сделал заявление, чтобы были приняты адекватные меры в направлении Гудауты. Мой приказ выполняется. Когда бомбят Сухуми, в ту же минуту начинается бомбардировка Ткварчели. Если вчера они бомбили Сухуми, то и мы бомбили Ткварчели из всех установок, которые у нас есть. Кроме того, был отдан приказ, чтобы поднялась авиация, которая тоже сработала. Поэтому то, что постигло Сухуми, постигло Ткварчели в три-четыре раза больше. И там имеются большие жертвы и разрушения. Наверное, поэтому тамошние абхазы пытаются выйти на переговоры. Что касается Гудауты, мы разбомбили ее дважды, и очень сильно. Один раз бомбили с воздуха, второй раз - с моря, из системы «Град». Жертв много, разрушений много, но абхазы об этом ничего не заявляют, потому что их бойцы упали духом. Так что все, что они говорят по своему радио, лишь их выдумки.
И после этого мы ещё раз бомбили Гудауту и Ткварчели.
Я опять должен повторить, что после этого абхазы не принимали участия в бомбардировке Сухуми. Сухуми бомбят российские войска. Огонь открыли со стороны лаборатории, где были установки типа «Град». Оттуда обстреливали Сухуми, их шифровщики сидели в Сухуми. Это русские офицеры. Мы знаем все это, знаем, где они сидели. Хочу сказать, что я сделал заявление и сообщил русским, что если они не прекратят стрельбу, меня не остановит то, что Россия - большая страна, я дам приказ, чтобы та лаборатория и та часть, которые находятся в Сухуми, были уничтожены.
Допивая чай, Дима парировал про себя: «Еще с Россией мы не воевали».
 - Политики! – в унисон его мыслям выругался Зураб.
Томаз Надарейшвили, все больше входя в азарт, продолжал общаться с журналисткой, отвечая на ее вопросы и раскрывая новые темы, волнующие его самого.
«Почему, почему, - спрашивал его про себя Дима, - Грузия не поможет своим беженцам, которые бегут от войны по горным тропам и перевалам и, как моя сестра, погибают при этом? Да, и на войне есть две правды. Одна - правда генералов, другая - правда народа, который на своих плечах выносит все ее ужасы и лишения.
Во фразах генерала доминировало местоимение «Я!». Журналистке еле удалось вставить короткую фразу:
 - И кто знает историческую правду?
 - Безусловно, я, - продолжил генерал. - В Сухуми осталось около шестидесяти процентов населения… Мне дают информацию, что хлеб в городе выпекают, но это не так, потому что муку продают. Причина - наличие мафии, тех структур, которые используют ситуацию для своего обогащения. Мне абсолютно не нравится работа военной прокуратуры, работа военного управления, поэтому я могу их освободить. У меня есть просьба, я хочу, чтобы население меня поддержало.
 - Господин генерал, - спросила журналистка, - на гудаутском радио прозвучал очерк под названием: «Новая должность и новое несчастье». Этот очерк полностью посвящен вам. Там шел разговор о том, что вы являетесь шовинистом и всегда стояли на этих позициях, и что ваша должность принесет несчастье народу, обществу, Абхазии. Но я все-таки хочу обратиться к вам с вопросом: есть ли у вас друг другой национальности?
От такого вопроса Зураб неожиданно рассмеялся:
 - После такого вопроса ее точно больше никто никогда не найдет.
 - Да, - согласился с ним Дима.
 - Насчет гудаутского радио, - воскликнул генерал. - Слушаю и очень неловко себя чувствую из-за того, что там вещают. Все это очень далеко от истины. Вот, если хотите, такой пример: когда скончалась супруга господина Тарба, была целая серия передач о том, что грузины ее ограбили и убили. Но в действительности все было совсем иначе. И таких примеров можно привести много.
Журналистка настойчиво вела свою линию и, не дав ему никакой передышки, спросила вновь:
 - К сожалению, подобной ложью они свой народ, который не понимает всего этого, доводят до психоза?
 - Да, - ответил он, - они оказывают на свой народ определенное психологическое воздействие. Что касается той передачи, которая была посвящена мне, должен сказать, что, если Вы помните, не было ни одного номера газет «Абхазия» и «Республика Абхазия», в котором не упоминалось бы обо мне. И, разумеется, я принесу несчастье им, сепаратистам. Несчастье - это ещё мягко сказано по сравнению с тем, чего они заслуживают. Поэтому я и не скрываю того, что буду бороться до последней капли крови, пока будет существовать сепаратизм, пока будут существовать враги Грузии, пока они не будут физически уничтожены. Разумеется, я выражаю свою позицию, - спохватился генерал.
 - Да, - буркнул Дима, - у каждого своя правда. Мы люди маленькие, приказал нам генерал «вперед!», мы в сапоги прыг, и по машинам.
 - Правильно, - согласился с ним Зураб, - прежде всего мы солдаты.
Еще долго вещал по радио генерал, провозглашая свою правду. Ту правду, которую видел сам, но не ту, которая устроила бы всех. А это означало, что о скором перемирии не может быть и речи. Закончилось интервью бравадой.
 - Победа будет очень скоро. Сейчас господин Каркарашвили назначен министром обороны. И у нас с ним очень дружественные отношения. Было время, когда мы вместе с ним сидели на нарах и ни у него, ни у меня не было ни прав, ни возможностей. А сегодня и у меня, и у него эта возможность есть. И наш дуэт вызывает страх. Между прочим, из Гудауты пришел слух о том, что абхазы сказали: раз Надарейшвили стал генералом, а Каркарашвили - министром обороны, плохи наши дела, лучше, мол, бросим оружие, - рассмеялся генерал.
Через секунду динамик щелкнул, и стало тихо.
 - Молодец, генерал, - усмехнулся Зураб, - так много говорил и ничего не сказал. Не сказал, когда прекратятся грабежи населения, когда разгонят мафию, которая расположилась в Сухуми, у него под носом. Когда прекратятся потоки беженцев. Кажется, этой войне не будет конца. Почитай сводки, - сказал Диме Зураб, положив перед ним папку, - а я спущусь в столовую, попрошу дежурного повара, чтоб разогрели тебе что-нибудь. Голодный ведь.
Дима уже открыл папку, когда в приемной Зураб обернулся и спросил:
 - Сколько налётали сегодня?
Не отрываясь от сводок, Дима сказал:
 - Почти восемь часов.
 - Ну, вот, видишь, - почти сочувственно пожал плечами тот и пошел дальше.
Сводки были и последние, и не совсем свежие. Вот, например: в районе села Сакен грузинская сторона вынудила совершить посадку вертолёт, направлявшийся в город Ткуарсал. Находящийся на борту заместитель председателя совета министров Абхазии Зураб Лебахуа и сопровождающие его лица интернированы. Или вот: наступательные операции абхазских войск на Гумистинском фронте. Передовые части выходят к окраинам Сухуми, однако дальнейшего успеха развить не удается. Сбит российский вертолёт в районе блокированного Ткуарсала. Выступая по Сухумскому телевидению, командующий грузинскими войсками полковник Каркарашвили предъявил абхазской стороне ультиматум о прекращении военных действий в двадцать четыре часа. Полковник заявил: если из общего числа погибнут сто тысяч грузин, то из ваших погибнут все девяносто семь тысяч.
 - Вроде, для тебя ужин есть, - сказал появившийся Зураб. - Ну, - кивнул он на папку.
 - Да, - поморщился Дима, - один фарс, да и только.
Организм требовал отдыха. Дима закрыл папку, пожал Зурабу руку и на прощанье сказал:
 - Что-то меня уже качает, пойду перекушу, и спать.
 - Давай, - попрощался с ним Зураб, напомнив, - завтра явочный день, приходи.
 - Ладно, - кивнул Дима и направился в полевую столовую.
Он вдруг почувствовал слабость, от голода закружилась голова. Слава богу, в столовой уже был накрыт стол.

Наверное, у каждого человека есть место, где он ощущает душевный комфорт. Это может быть диван, комната, автомобиль. Для Димы это была дорога домой. Когда тяготы полётов остаются позади, а ты шагаешь домой и радуешься обыденной жизни, пыльным улицам, деревьям, клумбам. Вот и сейчас Дима, наверное, уже в тысячный раз подходил к своему дому после полётов.
Он опять вспомнил прекрасную девушку Валю, с которой ехал в одном автомобиле после похорон Марии.
 - Да, - вздохнул он, - жизнь прошла, а вот хорошей женщины, от которой мои глаза и душа пели бы, не было.
Прикрыв усталые глаза, Дима вдруг представил: ресторан, стеклянный вестибюль, десяток человек у входа. Мест нет. Но кому-кому, а Диме, с деньгами в кармане, это не преграда. Тем более, когда за его руку держится прекрасная девушка. Любуясь ею, он победно поглядывает на толпу.
 - Подожди минутку, - ласково посмотрев на нее, говорит Дима и уверенно идет к стеклянной двери ресторана, плечом чуть подвинув толпу страждущих.
Кивнув швейцару головой, он замирает в ожидании. Кому-кому, а швейцару известны такие посетители в командирских фуражках и с желтыми погонами на плечах. Пилоты - так их называла ресторанная братия бывшего СССР. Отреагировав на Димин кивок, неприступный и важный швейцар звякает щеколдой, жестом показывая Диме зайти.
 - Ну, - спрашивает он самоуверенного незнакомца.
 - Слышь, девушку не видел два года, вот, хотим посидеть, а ты не пускаешь. Заплачу, только организуй столик.
 - Ну, что, - поглаживая свои пышные усы, отвечает тот, - сейчас схожу, посмотрю.
 - Только, - взял его за локоть Дима, - девушку-то запусти, а то без нее мне тут скучно будет.
 - Сейчас, - отвечает тот, - сделаем.
Широко шагнув к двери, глазами находит ее и говорит:
 - Заходи.
 - Ой, как здорово, - улыбается она, прижавшись к Диминому плечу, - а я думала, что не попадем. - И, глядя на него счастливым взглядом, добавляет, - всю жизнь мечтала о таком мужчине.
Как огнем обжигают Диму ее слова.
 - Есть столик, нашли, - с улыбкой объявляет швейцар…

Дима открыл дверь своего подъезда, и видения закончились, хотя образ попутчицы по-прежнему стоял перед глазами. Уже поднимаясь по лестнице, как бы спохватившись, он подумал: «Надо найти ее адрес, а то потеряю. А так вот созвонюсь, возьму да и приеду».
Он прибавил шагу. Два поворота ключом. Вот и куртка. Рука тут же нащупала заветный листок с телефоном и адресом.
Дневная усталость куда-то испарилась. Дима разделся, включил чайник. «А что, - мелькнула у него мысль, - может, написать ей письмо? Что тут такого? Подумаешь, не жениться же я на ней собираюсь. Расскажу, как летаю. Как и куда. Вот баранов, например, сегодня возил, и вино».
Будучи человеком энергичным и решительным, Дима достал папку, развязал теСёмки, и, чуть покопавшись, нашел, на свое счастье, один чистый листок.
 - Во! - обрадовался он.
Привыкнув в жизни все делать обстоятельно, Дима поставил стол посередине комнаты, прямо под лампочкой, свисавшей с потолка, и застелил его газетой на грузинском языке. Положил лист бумаги, шариковую ручку. Теперь дело пойдет! И тут же, основательно усевшись на стул, написал первую строчку.
 - Здравствуй, моя милая, таинственная девушка. Благодарю Господа Бога за такой дар общения, за встречу, которую он милостиво подарил мне!
Дима прочитал, и ему стало неловко, даже стыдно. Он встал и отправился на кухню. «Однако, перебор со вступлением, - прикусив губу, подумал он, - хотя… пусть остается, зато искренне». Дима заварил чай и, одержимый новыми мыслями, снова ринулся к листку, как штангист - к штанге.
 - Как хорошо, что мы познакомились, - продолжал писать он, - я вот часто вспоминаю тебя. Наверное, потому что таких красивых девушек, как ты, Валя, не встречал. Может, и встречал, но боялся их, а ты добрая и веселая. И, наверное, умная. Я раньше думал, что мне уже никогда женщины не понравятся. А ты понравилась…
Напряженно думая, о чем писать дальше, он поставил многоточие. Потом написал слово: «Честно!» Рука, держащая ручку, занемела, как будто все это время держала двухпудовую гирю. В конце концов, Дима положил ручку на стол и решил передохнуть. Облегченно вздохнув, пошел на кухню, к чайнику. Наливая ароматный зеленый чай в фарфоровую с расписными вишнями кружку, поймал себя на мысли, что непростое это дело - письма писать. Легче до Тбилиси слетать туда и обратно.
Сделав последний глоток, он снова взялся за письмо. На секунду задумавшись, продолжил свои витые, неровные строчки.
 - Ты, знаешь, - вновь обратился он к Валентине, - на самом деле тут, в Абхазии, мне тяжело. Не то чтобы тяжело по-мужски, а обстановка такая. Надоело смотреть на все это, переживать. А самое обидное - не знаешь, где правда. Кругом голод и нищета, злоба и кровь. При мысли, что на этом свете существуют радость, любовь, тишина, на глаза невольно наворачиваются слезы, начинаешь ощущать себя второсортным человеком. Понимаешь, что радости жизни - не для тебя.
Неожиданно на него навалилась жалость к себе, к глазам подступили слезы. Он вспомнил Марию. Понимая, что от плача не удержаться, бросил ручку и упал лицом на подушку.
Наконец-то душа его успокоилась… Он перевернул намокшую от слез подушку, резко встал, щелкнул выключателем и сказал вслух:
 - Хватит!
Потом Дима лег и уснул, оставив позади день, наполненный тяжким трудом и перегруженный эмоциями.
Проснулся Дима так же быстро, как и уснул. За окном занималось утро. Подернутые инеем поручни балкона говорили о крепком заморозке. Дима решил дописать письмо.
 - Я вот, кстати, и живу, как экспедитор, - в казенной квартире по соседству с вертолётом. Он на стоянке, а я - в полковой квартире. - И почему-то желая нагнать на себя важности, добавил, - место и городишко базирования назвать не смогу, сама понимаешь, война у нас.
Мысли его хаотично разлетались, он не мог выразить на бумаге то, что хотел. Единственное, чего он избегал, - это объяснения в любви, хотя понимал, что влюбился в Валентину капитально. В его понятии объясниться в любви означало проявить свою слабость. Поэтому в письме такие откровения Дима тщательно обходил. Лишь на секунду он улыбнулся, вспомнив одного авиатехника РЭСОС, у которого было иное мнение на этот счет.
 - Ну и зря, - говорил он всем, - я тремстам девушкам объяснялся в любви, из них двести пятьдесят трахнул.
 - Ты знаешь, - писал Дима дальше, - вчера я так устал, что вечером упал на диван, да так в одежде и проспал до утра. Вот утром и пишу тебе. Закончу - и в штаб. Часика через два - в небо, куда вот только пошлют, не знаю. Но наверняка туда, где смерть, кровь, стрельба и жизнь на грани фола. Ты не смейся, но скажу тебе, что вчера возил баранов и вино. Вот такой груз «секретный», а сегодня, может, опять раненых придется, а может, и убитых. Ты мне только не отвечай, я через полмесяца приеду.
При последней фразе Димина рука почему-то остановилась, и ему явственно послышалось: «Нет, Дима, ты не приедешь». От испуга Дима вздрогнул, поднял голову, оглянулся и вздохнул облегченно: «Фу, показалось». Что-что, а от предрассудков он был далек и в страшилки не верил с детства. И сейчас не поверил, но, как говорят в народе, споткнулся. Сбившись с уверенного тона, он дописал:
 - Хотя, если через полмесяца не приеду, то, наверное, уже не приеду никогда. Прощай, мне уже пора в штаб.
Он хотел написать: «Целую, Дима», но написал просто «Дима».
 - Вот, скажет, наглец, - оправдал он свою скромность, - ещё не успел встретиться, а уже целует.
Облегченно выдохнув, он достал из портфеля конверт, надписал адрес.
 - Ну, все, отдам Зурабу, он отправит.
А дальше, почти как у Блока: чай, улица, штаб, машина.
Пошаркав ногами у двери кабинета, Дима открыл ее и вошел. Зураб взволнованно и громко о чем-то спрашивал у присутствующих.
Не вникая в суть, можно было понять, что дела обстоят не очень.
Заметив Диму, Зураб взглядом указал ему на свободный стул. По обеим сторонам кабинета сидели человек пятнадцать офицеров из этого же полка. Диме, сугубо гражданскому лётчику, было как-то не с руки находиться на военном оперативном совещании Грузинского военного полка. Военная форма ещё со времен СССР вызывала у него иронию, так как гражданские лётчики в его понимании были более опытными. Судите сами: за летную карьеру средний лётчик гражданской авиации, уходя на пенсию, имеет налёт не менее десяти тысяч часов, в то время как военный лётчик от силы набирает тысячу. Так что у гражданского лётчика лётного опыта в десять раз больше. Да и специфика работы у вертолётчиков намного разнообразнее. Тут и лесо-авиационные работы, и монтажные работы на буровых, и разматывание проводов на линиях ЛЭП, и перевозка грузов на внешней подвеске, и выполнение санитарных рейсов в любое время суток, и проведение аварийно-спасательных работ.
У гражданских пилотов при выполнении полётов главное - это безопасность, не дай бог, где-то побить кончики лопастей или ещё что-нибудь, - все, проблем не оберешься. Да и имидж при этом у пилота изрядно пошатнется.
У вояк подход к этому делу несколько иной. Вот и сейчас, барабаня костяшками пальцев по столу, они слушали командира, который эмоционально ставил перед ними летную задачу. Одни при этом представляли, как это будет выглядеть в реальности. Другие, более азартные, от нетерпения подавались корпусом вперед. С лицом, изъеденным оспой, лётчик ВВС Грузии, пилот «СУ-25» слушал поставленную перед ним задачу – работа с воздуха по живой силе противника. Видно было, что суть задачи ему ясна, а выполнять ему, как говорится, не впервой. Его нетерпеливый взгляд и нескрываемая энергия говорили том, что он хоть сейчас готов встать и бежать к своему самолёту, взлететь в небо, найти цель и, под воздействием адреналина в крови, как можно точнее выпустить весь арсенал оружия и невредимым уйти на аэродром вылета. А после лежать у себя в комнате на диване и узнавать по радио о результате своей недавней работы.
Как ни вглядывался в пилота Дима, пытаясь отыскать в его лице хоть что-то доброе, но так и не нашел. Кроме агрессии, которую тот прямо-таки излучал, ничего больше не было. «Русский - он и есть русский! – подумал Дима. – Хотя он тут не для лирики, он - боец, такой и нужен Грузинской гвардии».
Зураб закончил постановку общей и персональных задач, затем испытующе посмотрел на Диму и командным голосом сказал:
 - Капитан Чантурия!
Черненький капитан с большим мясистым носом тут же встал со своего стула и, вглядываясь в карту побережья Черного моря, замер, ожидая дальнейших указаний.
 «Ну и нос у него», - усмехнулся про себя Дима. - Прям как компас».
Зураб же с невозмутимым видом продолжал дальше.
 - Вопрос касается прикомандированного к нам из Тбилиси, точнее сказать, добровольца, опытного лётчика Майсурадзе. Как вы знаете, его второй пилот лежит в больнице с подозрением на дизентерию. Капитан Чантурия направляется в экипаж Майсурадзе на должность второго пилота. - Зураб умоляющими глазами посмотрел на Диму, опасаясь его протеста. - Налёт у Чантурия небольшой, чуть больше двухсот с лишним часов, но капитан Чантурия - грамотный лётчик, так что, думаю, в новом составе у Майсурадзе получится слаженная работа.
Чантурия посмотрел на своего командира, как бы говоря, извини, мол, что так получилось, и вновь уставился в карту.
«Да… Опять сосватали», - усмехнулся про себя Дима. - Интересно как-то у них, в армии, - до капитана дослужился, а налёту всего чуть больше двухсот часов. У нас на Севере молодой пилот двести часов порой мог налётать за полтора месяца».
«Да, - с тревогой подумал Дима, - что-то мне начинает все это не нравиться. Короче, ещё три дня. А там как хохол: собираю шмотки, и тикать!»
И тут же он вспомнил один случай на Севере.

Как-то ночью Дима был в дежурном экипаже по санзаданию, и поступило задание на санрейс на компрессорную станцию. Обычное дело.
Прилетели. Любопытство взяло верх, и Дима вслед за фельдшером отправился на квартиру к больной.
Они вошли в нужную дверь, фельдшер тут же занялась женщиной, а Дима остался в комнате с кудрявым мальчуганом, который делал уроки. Письменный стол ему заменяли картонные коробки, стянутые между собой скотчем. Стул - чурбачок, обтянутый цветной тканью. Вокруг - голые стены.
 - А почему мама не купит тебе нормальный стул и стол? - спросил у него Дима, ошеломленный увиденным.
Мальчуган что-то увлеченно рисовал, не обращая на незнакомца никакого внимания. Затем, чуть подумав, не отрывая головы от листка, четко произнес:
 - Мама сказала, что мы на Севере ещё годик поробим, и тикать!
Мать мальчугана оказалась тяжелобольной, и ее пришлось доставлять на носилках до вертолёта, а потом везти в центральную больницу.

Нахлынувшие воспоминания прервал голос Зураба:
 - Ну а командиру вертолёта Майсурадзе нужно перелететь в Сухуми для перевозки раненых и жителей. Вот, пожалуй, и все. Всем приступить к выполнению поставленных задач.
Офицеры стали выходить из кабинета своего командира. Лишь один продолжал сидеть на своем стуле - Дима. Когда за последним офицером зарылась дверь, он посмотрел на Зураба и сказал:
 - Я, конечно, полечу в Сухуми, но ненадолго. Ищи мне замену. Отлетал я, наверное, больше не хочу.
Зураб принял его просьбу:
 - Понял тебя, друг, будем искать. А ты будь осторожней, в самое пекло не лезь. Людей надо вывозить, раненых, а их, по сообщениям, много.
Дима молча кивнул ему в ответ, встал и быстро вышел из кабинета. Шагая, он поймал себя на мысли, что, вот, ещё утро, а на душе какая-то усталость. Побыстрее бы в небо, там спокойней. В принципе так рассуждает любой лётчик. На земле рутина: сдача зачетов, общение с пилот-инспекторами, разборы полётов, замполиты и другая авиационная обыденность. А в воздухе никто не мешает, работай да работай.
Не таким уж и плохим оказался новый второй пилот. Без разговоров, точно выполнил все Димины указания.
Сотрясая утреннюю тишину ревом турбин, вертолёт выполнил контрольное висение и плавно пошел в разгон. Набрав высоту, взял курс на мятежный Сухум. Ровная работа всех узлов агрегатов, изредка похлопывающие об воздух лопасти несущего винта постепенно успокаивали взвинченные с утра нервы. Где-то этот вертолёт ждали. Ждали, как спасительную колесницу, истекающие кровью бойцы Грузинской гвардии. Вот впереди показалась темная полоска Черного моря. Суши же с каждой минутой становилось все меньше и меньше. А полоска моря превратилась в черную синеву воды.
 - Смотрите, - обернулся Дима к экипажу, - море же действительно черное! Экипаж недоуменно покивал головами, после чего все вновь углубились в свою работу.
«Пора, - подумал Дима. - Лирика лирикой, а безопасность на первом месте». Снизившись до высоты десять метров над водой и в удалении пяти километров от береговой черты, взял курс на Сухуми. На подлете, связавшись с КП, Дима доложил о прибытии и, набрав высоту круга, сел на взлетно-посадочную полосу аэродрома. После этого не спеша зарулил на перрон.
 - Ну, вот, - выключив движки и остановив вращение несущего винта, потянувшись, сказал экипажу Дима. - Вот мы и на курорте.
 - А вон и отдыхающие, - с иронией кивнул второй в сторону лежащих у КПП вооруженных грузинских гвардейцев с кучей вещмешков, ящиков с боеприпасами и другого военного скарба. Это были его первые слова за весь полёт.
 - Наши ребята, наверное, их мы и повезем. - Дима внимательно посмотрел на второго и спросил:
 - У тебя какое прозвище было в училище?
Ничуть не смутившись, тот бойко отчеканил:
 - Да так и звали, Нос!
Видно, этот вопрос ему задавали не в первый раз, и ответ на него был заготовлен заранее.
 - Да, - озираясь вокруг, произнес бортмеханик. - Мирной жизнью тут давно не пахнет, так же как и курортниками.
Понуро стоящий «ТУ-134» зиял дырами на хвостовом оперении и по фюзеляжу. Наверное, от попаданий из крупнокалиберного пулемета. «АЭРОФЛОТ» - гласила надпись на его борту.
 - Бедненький, - глядя на него, произнес вслух Дима.
На стоящих неподалеку вертолётах крутились авиатехники, латая пробоины, меняя агрегаты. Из открытых створок «МИ-8» выносили пробитый пулями желтый топливный бак. Везде сновали вооруженные люди. Глядя на эту военную панораму, Дима невольно вспомнил вчерашний рейс с баранами и вином. «Каждому свое!» - почему-то всплыл в его памяти лозунг времен Второй мировой войны, висевший над входом у одного из концлагерей.
«Действительно, кому-то - дача, вино, бараны, умные речи, дружба навек, а кому-то - кровь, мазут, отчаяние, скорбь по погибшим близким. Интересно, а что мне? - ехидно спросил у судьбы Дима. - Ничего, разберемся. Разберемся!» - чуть не крикнул ей Дима.
 - Кто командир? - услышал он за спиной голос с явно менгрельским акцентом.
 - Говори, - ответил Дима. - Мы тут все командиры.
 - Как? - задохнулся тот от злобы. - Вы как со мной разговариваете? Ваше звание?
Почему-то Диме было забавно наблюдать за этим крепышом, который тратил свой темперамент совсем не туда, куда нужно.
В ситуацию вписался бортмеханик:
 - Ты так лучше с голубоглазыми разговаривай! - буркнул он этому вояке. Голубоглазыми между собой они называли русских. Видя единение экипажа, представитель Сухумской военной гвардии осекся, сбавил тон, после чего стал по-человечески объяснять обстановку.
При поддержке русских абхазы перешли в наступление. Много раненых. Их вертолёт - пока единственный военный борт, от работы которого зависят жизни раненых гвардейцев Грузинской армии.
 - Пойдемте, покажу, - менгрел достал из папки карту. - Там раненых человек сорок, их надо вывезти. Сегодня утром в районе вот этой высотки боевики соорудили огневое укрепление, и не одно, а три. Мотострелковая рота полдня пролежала, прижатая, под кинжальным огнем пулеметов. Пока нашли пару вертолётов, пока заправили, пока снабдили их боекомплектом, только с их помощью и подавили эти укрепления.
Молодцы, лётчики, быстро сориентировались!
 - Да, - заулыбался носатый второй пилот. - Вообще-то вооружение на вертолётах сейчас хорошее, особенно ракеты. Идут по лучу точно в цель. Куда марку перекрестия наложил - туда и попал. В форточку попасть не проблема. Но маловато у нас такого вооружения. Каждая ракета кучу денег стоит. Да и вертолётов маловато.
 - Ну что, намечай, - перебил его Дима.
Нос тут же по-военному ответил:
 - Есть!
И тут же запрыгнул в салон, оттуда в кабину, достал из портфеля карту и уже по-деловому сказал менгрелу:
 - Давай!
Тот склонился над картой, долго всматривался и наконец ткнул пальцем:
 - Вот!
Второй тут же аккуратно пометил место карандашом и ещё переспросил для гарантии:
 - Здесь?
 - Да, - подтвердил менгрел, - здесь!
 - Сопровождающий будет?
 - Будут, вон они, - менгрел кивнул головой в сторону КПП, возле которого лежали гвардейцы Грузинской армии.
 - Ух, ты, - оглядев массу живого груза, произнес Дима.
Потом, прищурив глаз, посмотрел на второго:
 - Больше двух тонн будет. Глянь, как топливо?
 - А что глядеть, - ответил тот, - девятьсот литров остаток.
 - А до точки сколько? Многовато, но на подрейс ещё хватит. Давай грузи, - кивнул Дима менгрелу и полез в вертолёт.
Лежащие у КПП гвардейцы зашевелились, поднялись и стали двигаться в сторону вертолёта. У кого в руках были вещмешки, у кого - ящики с боеприпасами.
 - Да, - хмыкнул бортмеханик, - веселая курортная компания!
Однако особой веселости на лицах военных не было. Они знали, куда летят. Диме бросился в глаза один гвардеец, который шагал с торчащей из-за спины трубой гранатомета и карабина СКС, и, помимо этого, нес в каждой руке по деревянному ящику с патронами.
Что-то до боли знакомое показалось Диме в его фигуре.
«Неужели это и есть тот мальчик, который рос на моих глазах в родном Ткварчели?»
Во время своих отпусков Дима ни разу не видел этого мальчугана без велосипеда «Урал». Казалось, что он не расстается с ним даже во сне. Черненький, симпатичный, спортивного телосложения, с глубоким осмысленным взглядом. Таким он Диме и запомнился.
Гвардеец так посмотрел на Диму, что у него по спине аж пробежал холодок. Молодой человек поставил свой груз у трапика вертолёта и, сняв с себя военную поклажу, стал подавать ее в салон.
«Узнал - не узнал», - вертелось в голове у Димы.
Почему-то этого мальчугана с велосипедом он часто вспоминал даже на Севере. Родной Ткварчели часто ассоциировался почему-то именно с этим черноглазым пацаненком и его велосипедом.
«И почему я тогда с ним не познакомился?»
Дима знал о нем лишь то, что родители его то ли развелись, то ли были где-то на заработках на Севере. Жил он со своей бабушкой, которая всегда очень громко кричала на внука из-за ограды своего добротного дома. Дима так ни разу и не увидел ее лица. Но голос ее впечатлял. При этом она кричала больше не на своего внука, она кричала на все и на всех.
Кричала на саранчу, прыгающую по грядкам, кричала на дождь, ливший «не по графику». Самыми заклятыми ее врагами были коты, которые на правах хозяев обитали на ее заборе и беспрестанно метили углы ее дома.
«Жива ли она»? – мелькнула у Димы беспокойная мысль.
Тем временем куча вещей у КПП заметно уменьшилась, последний боец вошел в салон вертолёта.
 - Ну что, поехали?
 - Угу, - кивнул головой бортмеханик, стоящий на улице, и тут же забежал в салон.
«Ну, вот, - разговаривал про себя с пацаном Дима. - Сейчас я тебя прокачу до места, будь спокоен».
Контролируя запуск двигателей, Дима мягко держался за управление. Когда двигатели вышли на номинальный режим, глянул на своего носатого второго пилота:
 - Ну что, поехали?
 -Угу, - сказал он.
Вертолёт сдвинулся с места, порулив к взлетно-посадочной полосе.
Дима глянул ещё раз на второго и произнес:
 - Давай, молодежь, бери управление, взлетай!
 - Есть! - почему-то по-военному ответил тот и взял управление вертолётом в свои руки.
На рулении у него все получалось хорошо, изящно. Второй, изредка притормаживая, подруливает к разметке предварительного старта и останавливается. Затем сразу докладывает диспетчеру на КПП о занятии предварительного старта и просит разрешения на взлет.
 - Взлет разрешаю, - вяло ответил тот и ещё сообщил о погоде на аэродроме.
 - Взлетаю, - сказал второй и стал выводить работу движков на номинал.
 - Думаешь, взлетишь?
 - Да! - уверенно сказал второй.- Ветерок как раз встречный.
 - Ну, давай тогда, поехали! – испытующе глядя на него, сказал Дима, про себя немного поворчав: «Видно, взлетальщик ещё тот, если с таким перегрузом собрался взлетать по-вертолётному».
Наконец движки вышли на номинальный режим, лопасти несущего винта воздушным потоком прижали плашмя траву по бокам рулежки, и второй сказал вслух:
 - Взлетаем!
Он стал вытягивать ручку шаг газа вверх. Вертолёт все так же стоял носом к взлетно-посадочной полосе, его лопасти прожались от перегруза. Нехотя вертолёт стал подниматься вверх, но не больше чем на высоту вытянутых амортстоек основных шасси. Видя, что шаг газ выбран полностью, Дима внимательно посмотрел на второго:
 - Все?
 - Угу, - растерянно ответил Нос. - Сейчас ещё попробую.
 - Не надо, - спокойно сказал Дима. - Дай я попробую! Кстати, что надо делать для взлета по-вертолётному с перегрузом, когда вертолёт не висит более полутора метров?
Второй пилот опустил вниз свой побагровевший нос и задумался.
Дима, как бы продолжая диалог в форме инструктажа, тут же ответил:
 - Если вертолёт не висит с большой загрузкой даже на полтора метра, необходимо прекратить взлет и разгрузить борт. Но сегодня мы не будем выполнять это требование. Сегодня мы будем взлетать с нарушением.
И Дима, отдав ручку чуть от себя, покатил на взлетную полосу, получив у диспетчера разрешение на взлет по-самолётному.
«Так, - думал Дима. Боковичок дует слева градусов семьдесят, но ничего, нормально, десять метров в секунду. Поможет еще».
Дорулив до торца ВПП, он развернул вертолёт по оси полосы, доложил диспетчеру о взлете и, отдав ручку от себя, начал разбег. Скорость вертолёта плавно нарастала. Соразмерно ей левая рука плавно подбирала шаг газ вверх. Для опытного пилота такой взлет хоть и был напряженным, требующим вдобавок и интуиции, все же к особо опасным не относился.
Мастерство и навык играют при таких взлетах главную роль.
На разбеге, если не доберешь скорости, но выберешь шаг газ, то основные шасси оторвутся от полосы, а машина будет катиться на переднем шасси по полосе. Если же опять переберешь на себя ручку управления, то оторвешь от полосы переднюю стойку и в итоге потеряешь скорость, вертолёт остановится. Вариант тут один. Бежать по полосе, набирать скорость, прижав вертолёт к полосе.
Тем временем скорость нарастала. Вот сорок километров в час, пятьдесят, шестьдесят. Ручкой Дима твердо держал машину, бегущую вперед. Лопасти несущего винта, державшие машину у земли, хлопали об упоры. Вот скорость семьдесят. Теперь шаг газ можно взять чуть на себя. И вот - плавный отрыв, боковичок и машину чуть понесло от оси ВП вправо. Ну, это мелочь, нога автоматически чуть дала на левую педаль, вертолёт опять выровнялся по оси ВП. Скорость восемьдесят. ещё чуть на себя ручку шаг газа - и машина нехотя поднялась в небо, продолжая разгон уже там.
Набрав сотню метров, Дима глянул на второго пилота и спросил:
 - Уяснил?
 - Ага, - с глазами, полными восторга, сказал он.
 - Потом, - продолжал Дима, - на земле я тебе этот взлет разложу. Знать будешь. И подумал про себя: «А что, однако, от него в будущем будет толк».
Отойдя от береговой черты километра два, гулко работая турбинами, вертолёт летел к заданной цели.
«Бедненький», - жалел его Дима. - Вот не думали конструкторы, что лётчики научатся обманывать их детище. Теоретически не должен он взлететь с таким перегрузом, но взлетел же, взлетел!»
Второй, периодически поглядывая на берег, держал на коленях карту.
Ну, все, разворот на точку.
Зрелище, скажу вам, не из приятных, ощущения тоже. Под каким камнем сидит боевик с ПЗРК в руках? Определить невозможно. Надеяться приходится только на «была - не была»! Так и на этот раз. Молча, на пятидесяти метрах, вертолёт мчался к берегу. Все внимательно смотрели вперед. Вот мелькнул берег, пришлось чуть добрать высоты. Рельеф местности возрастал. Через минуту второй показал пальцем на плато: вон точка!
«Вижу», - едва заметным жестом подтвердил прибытие Дима, внимание которого было сосредоточено на площадке и предстоящей посадке с перегрузом. Такая посадка является сложным элементом пилотирования вертолёта. Она требует лётного мастерства, расчетливости, правильного распределения внимания.
 - Бери управление, - кивнул Дима Носу.
 - Нет, - категорически ответил тот.
Площадка тем временем приближалась все ближе и ближе. Ветер позволял зайти на нее с прямой. Но с грузом, предельно превышающим допустимую нагрузку, вот так бездумно не сядешь. Площадка между тем подплывала под вертолёт и, оставив ее чуть левее, Дима с удовлетворением отметил, что места для посадки с небольшим пробегом достаточно. Вот только люди могли помешать.
 - Позови их командира, - попросил Дима бортмеханика.
Через минуту в проеме показалось лицо командира гвардейцев.
 - У тебя есть с ними связь?
 - Есть, - ответил тот.
 - Попроси их, чтоб они сместились на западную часть плато, а то не сядем.
 - Сейчас.
Делать левый разворот, то и дело ожидая обстрела, было неуютно.
В то время вертолёты не были защищены. Достаточно было ударить по обшивке обыкновенным шилом, и оно моментально бы проткнуло ее, а уж о стрелковом оружии не было и речи - оно располосовало бы навылет. Но первая волна беспокойства прошла.
 - Да и хрен с ним, собьют - меньше мучиться, - сказал сам себе Дима и полностью сосредоточился на выполнении захода на посадку. Разворот практически был завершен, вертолёт был на посадочной прямой. Стало понятно, что висеть над площадкой вертолёт не будет из-за перегруза, а в момент подхода к площадке, когда скорость его упадет за шестьдесят километров в час, он просто рухнет вниз с большой вертикальной скоростью. В данном случае посадка возможна лишь только при пологой глиссаде без висения, или, попросту говоря, нужно с прохода ткнуться на малой скорости в плато и погасить поступательную скорость.
Не впервой выполнял Дима такой заход, но привыкнуть к подобным посадкам невозможно. Руки автоматически выполняют нужные действия, но чрезвычайное психологическое и эмоциональное напряжение очень велико.
Сколько раз Дима корил себя за это. Зачем? Не стоит так рисковать, не стоит. И вот опять. Высота - десять, скорость - шестьдесят, высота - пять, скорость - тридцать. ещё пару секунд, и стойки шасси коснулись плато.
 - Уф, - невольно выдохнул Дима.
Места для торможения хватило. Пробежав метров тридцать, вертолёт закончил движение, замерев на краю каменного плато.
 - Препятствий нет, можно рулить, - доложил второй пилот, явно воспрянув духом от блестящей посадки.
Подрулив поближе к людям, Дима сбавил обороты. Теперь предстояло выдержать ещё одно испытание, к которому невозможно привыкнуть. Это кровавые, жестокие краски войны. Грязь, окровавленные бинты, трупы… Воздушным потоком от вертолёта сорвало накидки с лежащих на земле окровавленных трупов убитых в бою гвардейцев. Не желая смотреть на это, Дима развернул вертолёт вправо, бортмеханик открыл дверь, и через минуту в кабину вбежал перевязанный бинтами гвардеец. Морщась от боли, он отрывисто спросил:
 - Кто командир?
Приняв за него второго пилота, наверное, потому, что Нос был в форме военного офицера, спросил:
 - Всех за один раз не увезти?
 - А сколько вас? - ответил Дима, стараясь при этом не глядеть в сторону гвардейца, уж слишком жалко его было.
 - Двадцать семь вместе с «двухсотыми».
Дима утвердительно кивнул головой Носу.
 - Увезем, всех увезем, - постарался утешить гвардейца Нос.
Радостно блеснув глазами, тот поблагодарил экипаж и ретировался в салон.
 - Иди, - сказал второму Дима, - грузите сначала «двухсотых», раненых заносите через створки, только смотрите, чтоб в хвостовой винт никто не попал.
 - Есть! - ответил Нос и исчез в салоне.
Далеко впереди виднелась полоса, где был мир.
«Надо же, - сокрушался Дима, - слева Грузия - Батуми. Справа - Россия. Прямо по курсу Турция. Везде мирная жизнь, и лишь тут, на каком-то маленьком клочке земли, льется кровь. Люди ни с того ни с сего озверели, стали убивать друга. Пришли банды».
Видя, как осторожно несут или ведут в вертолёт раненого, становилось не по себе. «Зачем, зачем все это?» - без конца крутился в голове у Димы один и тот же вопрос. В сторонке знакомый гвардеец из Ткварчели что-то беспрерывно кричал на ухо командиру роты, той, что вчера приняла на себя бой. Стараясь поймать его взгляд, Дима то кивал ему головой, то махал рукой, но безрезультатно. Тот был увлечен своими делами. Наконец, вышедший из вертолёта боец увидел знаки командира вертолёта и замедлил свой шаг. Приоткрыв блистер кабины, Дима показывал пальцем на того гвардейца и губами говорил: позови! Кивнув головой, тот подошел к гвардейцу, дернул его за рукав и показал на Диму. Гвардеец внимательно, даже, как показалось Диме, немного испуганно, посмотрел в его сторону, затем неторопливо двинулся к вертолёту. По понятной причине в салон заходить не стал, подошел к открытому блистеру.
Приветливо улыбаясь, Дима спросил:
 - Слушай, ты родом не с Ткварчели?
 - Ага, - заулыбавшись глазами, ответил тот.
 - Я тоже из Ткварчели, - сказал ему Дима. - И я тебя узнал. Ты на велосипеде все время ездил.
Он протянул ему руку и представился:
 - Дима.
Превратившись на секунду из гвардейца в того ткварчельского мальчишку с велосипедом, он радостно подал руку:
 - Иверий!
 - Ну, давай, Иверий, защищай Грузию, удачи тебе!
 - Спасибо, дядя Дима, - ответил он и пошел к куче амуниции, выгруженной из вертолёта.
 - Все, командир, поехали, - вбежал в кабину бортмеханик, плотно закрыв за собой дверь.
 - Как там сзади, все нормально? - спросил Дима у второго.
Тот уже без команды осматривал заднюю полусферу на предмет препятствий для вращающегося хвостового винта.
 - Препятствий нет, можно взлетать, - доложил он.
Оглядев свою сторону, дав газу, Дима стал набирать обороты несущего винта.
 - Ну, как они там, - хотел спросить Дима у бортмеханика о людях в салоне, но, заметив его подавленное состояние, понял, что вопросы сейчас ни к чему. И без них он за эти двадцать минут загрузки пережил много.
 - Взлетаем! - сказал Дима вслух и, развернув вертолёт в сторону моря, стал брать шаг газ на себя. Нынешняя загрузка была явно меньше предыдущей. Вертолёт стал понемногу зависать, сначала на высоту стоек, потом - отрыв, метр, три, пять… И вот, пошел в разгон.
В гражданскую авиацию движки на вертолёт обычно поступали из армии, после того как отлетают свой армейский ресурс. Да, это действительно так. Наша гражданская машина ни в жизнь бы не подняла столько груза, как сейчас. А утренний взлет с полосы - это вообще невероятно!
Вертолёт тем временем набрал свою крейсерскую скорость. Под его брюхом мелькнула береговая черта, на море появилась рябь от ветра. Громадная скорость многотонного вертолёта, сильные порывы морского ветра, от которого лопасти вертолёта хлопали с яростной силой, придавали экипажу и остальным ощущение свободы.
Все-таки уникальная штука - вертолёт. Только три минуты назад были война кровь, боль, страдание. А теперь - свободный полёт над Черным морем. Дима вдруг снова вспомнил Север.

Стоял июль - самый комариный пик. Дима выполнял полёт на факторию Нумто. Громадные, причудливой формы озера расстилались по курсу. Были видны и извилистые таежные реки, и цветущая огнями цветов тундра.
Вот и поселок. Сделав круг для осмотра площадки, Дима сел на деревенском бугорке.
 - Пойдем, наломаем нумтовских березовых веников для бани, - предложил второй пилот.
 - Пойдем, - согласился Дима.
Вышли из вертолёта, рядом молодой березняк. С каждым шагом гнуса становилось все больше и больше, а когда они зашли в лес, то на миг им показалась, что каждому в грудь уперлась стена комариных полчищ. Тело онемело от бесчисленных укусов.
 - Запускай, - заорал он бортмеханику, вылетев из березняка, - запускай!
Конечно же, без командира бортмеханик производить запуск не имел права, но эмоции есть эмоции.
Дима влетел в кабину вертолёта вместе с роем комаров. Тут же запустили вертолёт, и через десять минут - только радость от спокойного полёта винтокрылой машины. И без всяких там комаров...

 - Позови старшего! - попросил Дима бортмеханика.
Тому явно не хотелось не то что идти в салон, но даже и выглядывать. Поморщившись, он нажал кнопку звукового сигнала, тут же открылась дверь, и в проеме показалось лицо старшего.
 - Нам передавать о количестве раненых? – спросил Дима.
 - Нет, - ответил тот, - я уже все сказал.
 - Ну и ладно, - кивнул ему Дима.
Приближался Сухуми. Приняв сводку погоды и получив разрешение на посадку, Дима вышел на предпосадочную прямую и по-самолётному посадил вертолёт на полосу.
Вертолёт грациозно подруливал к перрону. ещё немного, и он замер. Вместо машин «Скорой помощи» к вертолёту, урча и выпуская клубы синего дыма, приближались два «Урала» с тентами.
 - Да, - со злостью проговорил Нос. - Вот так в Грузии уважают защитников родины. Получше машин не нашли. Как раненые будут забираться в кузов?
Бортмеханик выбежал на улицу, открыл задние створки вертолёта и, чтоб не видеть мучений раненых, встал у колеса правого борта, а затем направился к стоящему неподалеку военному вертолёту «МИ-24» или, как прозвали этот вертолёт за вытянутый нос, к «крокодилу».
Выгрузка раненых и «двухсотых» - зрелище не для слабонервных. Вот и Дима, и второй, недолго думая, один за другим покинули вертолёт и потянулись вслед за бортмехаником. Вокруг «крокодила» уже скопилась куча народа. Вертолёт, уже видавший виды, наверняка помнил ещё времена Брежнева. От него шел сильный запах керосина, а от былой грациозности не осталось и следа. Жалкие, пестреющие по всему корпусу разноцветные латки и вставленные крышки от лючков, снятых с других вертолётов, говорили о том, что этой машине приходит конец. Оглядывая ее законченную балку, Дима обошел машину в направлении носовой части и оказался там, где стоял народ.
 - Гляди, - увидев командира, подтолкнул его к вытянутому носу вертолёта второй пилот. - Вон, смотри, это - сегодня!
Действительно, в бронированном стекле кабины пилота зияла дыра.
Пилот чудом уцелел благодаря прочности стекла.
 - Да, - задумчиво кивнул Дима. - Повезло ему.
Другой лётчик, стоящий рядом, явно славянской национальности, дополнил:
 - Из ДШК стреляли! Один раз видел, как рядом, метрах в пяти от вертолёта, прошла ракета, выпущенная из ПТУР, так не особо уютно было, скажу вам, - при этом он как-то подавленно засмеялся.
У Димы чуть не сорвалось: ты-то тут зачем? Ты же русский! У меня хоть какое-то оправдание есть. Это моя земля. Хотя и меня можно спросить: «А что ты, Дима, тут делаешь, на что ты тратишь свое летное мастерство? На созидание или на разрушение? Летаешь во имя мира или во имя войны?» «Да ну их, - отмахнулся он от этих мыслей. - Без них тошно».
Поглядывая в сторону своего вертолёта, он наблюдал, как в одну машину грузят раненых, а в другую почти волоком затаскивают «двухсотых».
В кожухе двигателей, в районе первой ступени ротора двигателя, тоже виднелась дыра, вероятнее всего, от попадания пули калибра семь - шестьдесят два. На мгновенье он представил, что такая очередь пройдет по его незащищенному «МИ-8», который больше похож на хрупкую игрушку, чем на боевую машину.
«Все! - в очередной раз сказал себе Дима, - ещё два дня, и все.
Неожиданно взревев движками, об полосу аэродрома, заканчивая свой пробег, коснулась стойками шасси пассажирская «ТУшка». Плавно, как пава, она развернулась на перроне и остановилась, радуя присутствующих своим торжественным видом, бело-голубым окрасом и ещё недавно любимым для всех названием «Аэрофлот». Взоры всех, кто был на аэродроме в тот час, перенеслись на появившееся чудо.
Оставив раненый «крокодил» один на один с авиатехниками и инженерами, беспомощно разводящими руками, все смотрели на рулящую «ТУшку» и невольно вспоминали мирный курортный Сухуми. Радостные голоса, восторженные лица детей, скопище таксистов. Было ли это?
Как бы хотелось сейчас посидеть у мангала среди отдыхающей братии, наслаждаясь ароматом жареного мяса, и под звон бокалов слушать красивые тосты… Эх, мечты, мечты!
От Диминого вертолёта отъезжал, выпуская клубы сизого дыма, последний автомобиль «Урал». К прибывшему гражданскому самолёту уже подавали трап. Открылась дверь. Вместо экипажа один за другим на перрон стали сбегать вооруженные бойцы с громадными вещмешками за спиной.
 - Помощь с Украины милой пришла, - процедил кто-то сквозь зубы.
 - Иди, - вполголоса попросил Дима бортмеханика, - организуй воды, да смойте с пола все, наверняка следы остались.
Слова «кровь», «мертвые» Дима не смог выговорить вслух.
Кивнув, бортмеханик потрусил к вертолёту.
Бойцов, прибывших с Украины, становилась все больше и больше. Возле самолёта то и дело раздавался смех. Кто-то из лётчиков произнес:
 - Посмотрим на вас дней через пять - десять.
Те же продолжали безмятежно выгружаться из самолёта, весело толкаясь и подтрунивая друг над другом.
«Дураки вы, - мысленно сказал им Дима. К абхазам наверняка такая же кучка балбесов приехала и также вот разгружается. Не живется вам на родине, возле своих семей».
Их веселость и бравада мигом поутихли из-за неожиданно начавшейся стрельбы в стороне моря. Стрельба была яростной и шла так близко, что можно было различить выстрелы из обычного автоматического стрелкового оружия и более мощные - из крупнокалиберных пулеметов.
«Как там Иверий?» - мелькнула у Димы тревожная мысль.
«Люди в «афганках» - так называли наемников с Украины.
С ящиками, вещмешками они переходили на то же место, откуда утром в вертолёт грузились гвардейцы.
«Вот вас всех туда, а ребят наших обратно, - думал Дима. - И пусть одни головорезы режут глотки другим, места в горах, дай бог, пока хватает».
Приняв безучастный вид, наемники вытащили из чехлов оружие, перепоясались им и, перенося к КПП свои ящики и вещмешки, все же прислушивались к стрельбе - то усиливающейся, то затихающей.
 - Давайте, давайте,- негромко говорил в их адрес русский лётчик, - идите к нам в вертолёт, мы вас на такой курорт увезем – заотдыхаетесь! Салом только запасайтесь!
К Диминому вертолёту, тарахтя и заглушая стрельбу в городе и его окрестностях, подъехал топливозаправщик, из кабины которого выпрыгнул бортмеханик. Потом приблизился «УАЗ» с флягами. «Видно, вода», - подумал Дима.
 - Пойдем, - кивнул он Носу, - а то нальют нам так, что не улетим никуда.
И они заспешили к своему вертолёту. Оглушая окрестности ревом движков, над городом низко, с разворотом в сторону моря, прочертили небо две «СУшки».
 - Не поймешь, кто свой, кто чужой! - недовольно пробурчал Нос. - Ну и война…
А Дима опять твердо сказал себе: «Все, ещё два дня, как пообещал, и к вертолёту больше ни на шаг. Лучше потом вернусь в Березово или в Белоярский. Попрошу командира лётного отряда Влада Кравченко, может, возьмет, хоть он меня и недолюбливал почему-то. А через два дня домой поеду к жене, к Марии на могилку съезжу. Памятник хороший поставить надо. На племянницу посмотрю». И в мыслях он уже ехал обратно на той же «Волге» с тем же самым водителем, только уже домой.
 - Эх, - оглядел он все вокруг себя, - война кругом, война.
В детстве, когда он смотрел фильмы о войне, то думал: «Это была последняя Великая Отечественная война, люди стали умнее, такого больше никогда не повторится». И в это самое время на окраине вновь разразилась яростная стрельба. «Повторилось!» - горько подумал Дима.
Тем временем вокруг вертолёта шла предполётная суета, с покатого пола вертолёта на бетонную площадку мутными струйками стекала вода.
«Моют, - с удовлетворением подумал Дима. - Хоть в салоне свежо будет».
 - Ну?- спросил Дима у бортмеханика.
 - Обратно на базу - за изделиями…для этих, - кивнул он в сторону стоящих на стоянке вертолётов «МИ-24». - Сколько топлива зальем?
 - Сколько-сколько, - недовольно буркнул Дима, - считайте.
Хотя известие о возвращении на базу обрадовало его, чувство тревоги не проходило.
«Ну, хорошо, - подбодрил сам себя Дима. – Дорога к дому: тополя, стадион, дети. Утренний зеленый чай на балконе. Сегодня, значит, дома ночую. А завтра - в Сухуми, потом ночевка, ещё день, и шабаш! Свобода. В вертолёт ни ногой. Если машину не погонят на базу, своим ходом или на перекладных доберусь, или, как сестра, с беженцами».
Бензовоз загудел, топливный шланг дернулся, и в топливный бак полился керосин.
«Эх, как все это до боли знакомо, как я буду без неба? Хотя, может, найду куда приткнуться, хоть на «МИ-1». Только б летать там, где нет войны. Да и разве это война, когда одни гибнут, а другие баранов режут, вино пьют да беседы ведут».
 - Не, ребята,- зло в их адрес произнес Дима.
По краям перрона зеленела трава, и ноги сами повели туда. Дима хотел заметить в ней первоцветы.
Все-таки удивительные ощущения бывают у людей весной, когда все в природе пробуждается, тянется к солнцу, наливается соком и цветом. Радоваться весне Дима научился, ещё летая на Севере.

Как-то ехал он на «ЗИЛе-131» по автозимнику из Игрима в Березово. Был конец марта. В тех местах - это время первых оттепелей после суровой зимы. «Зилок» натужно преодолевал снежные заносы. Вдруг водила, неожиданно перестав материться, стал то и дело оглядываться влево - в кромку тайги, приговаривая при этом:
 - Прилетели, богатыри, прилетели!
Убедившись, что водила все-таки не пьяный, Дима не выдержал и спросил:
 - Слушай, а кто прилетел? Какие богатыри?
 - Сейчас покажу, - довольно сказал тот, почувствовав искренний интерес у пассажира с явно не «северным» лицом.
Он остановил свой агрегат прямо посреди автозимника.
 - Вот они! - кивнул водитель в сторону высокой лиственницы, стоящей на высоком лесном чугасе. - Домой прилетели с чужбины, - и криво посмотрев на Диму, добавил, - с Азербайджана, наверное.
В слово «чужбина» водила вложил глубокий смысл.
Сам же при этом по-хозяйски прохаживался, заложив руки за спину.
Дима дружески улыбнулся ему в ответ. Перед ним открылась живописная картина. На громадной лиственнице сидели, видно, недавно прибывшие два орлана-белохвоста. Один устроился на самой макушке дерева, другой – чуть ниже. Хотя день стоял солнечный, дул пронизывающий северный ветер, и там, наверху, он наверняка был гораздо сильнее.
На другой стороне лесного заливчика, на высокой сухой лиственнице виднелось громадное орлиное гнездо. Но в нем невозможно было спрятаться от ветра, так как белая снежная шапка покрывала его, напоминая о ещё не отступившей зиме. Орлы гордо смотрели куда-то вдаль, не реагируя на очарованных их видом зевак.
 - Что же они едят?- невольно вырвалось у Димы.
Водила, поморщившись, процедил сквозь зубы:
 - Они тут у себя дома, и кушают, как в ресторане, что захотят.
 - А что ж тут кушать, снег, что ли?
Водитель расправил плечи и, кивнув головой за обочину автозимника, молвил:
 - Вон, видишь, сколько следов: и заяц, и белка, и куропатка, и тетерев. На живунах, что от снега оголяются, рыба шевелится. Да и много чего другого. Короче, он - барин. Что захочет на обед, то и съест.
Они постояли ещё минут пять, любуясь этими красавцами – олицетворением весны и величия.
 - Ну что, поехали, - сказал водила.
Дима кивнул ему головой и, дойдя до машины, остановился, зло посмотрел на него и высказался:
 - Эта земля тоже не твоя! А их, они тут хозяева, а не ты…
Потом он занял свое место, хлопнул дверцей, вцепился в ручку и сделал вид, что не желает больше ни о чем разговаривать.
«Эх, вы, - разговаривал он на краю сухумского перрона с завязями и бутонами цветов. - И надо же вам было найти такое место, где с утра до вечера обдают вас гарью сгоревшего и несгоревшего керосина. И откуда у вас берется жизненная сила?
И трава, и завязи цветов были зеленовато-черного цвета. Если провести по ним ладонью или пропустить их сквозь пальцы, то, несомненно, на этом месте останется мазутный след.
Заправщик перестал надрывно гудеть и щелкать. Заправка вертолёта закончилась. ещё раз глянув на промасленную траву, лоснящуюся на солнце, Дима, не торопясь, зашагал на свое рабочее место.
Он зашел в кабину, занял свое левое кресло, открыл блистер и спросил второго:
 - Ну, как тут дела?
 - Дали добро на вылет. На базу.
 - Поехали, - кивнул ему Дима.
Минут через десять вертолёт уже держал курс на базу.
Хорошо в небе. Высота скрадывает весь негатив, который образуется от человеческого бытия. С высоты не видно ни мусора, ни грязи, кажется, что извилистые дороги чистенькие, без ухабов и выбоин. Нарядно и опрятно выглядят города, по улицам которых не спеша двигаются разноцветные коробочки авто. Под вертолётом и рядом проплывали знакомые до боли в глазах города, вот он, неспокойный Гульрипш, дальше Аранда, Тамыш, Беслабуха и Очамчира.
Еще пятнадцать минут, и прямо по курсу появился аэродром базирования. Зайдя по схеме, вертолёт плавно коснулся бетонной полосы, сбросил обороты, не спеша зарулил на свою стоянку и затих.
 - Вот это понимаю, - дом, - высказался вслух Дима. – Тут, по крайней мере, тихо. Не стреляют. А сколько хоть мы налётали?
Нос открыл задание и, пошевелив губами, ответил:
 - Почти семь часов!
 - Ну вот, саннорма. Давайте, ребята, сдавайте вертолёт - и на отдых. Завтра, наверное, денек опять будет веселый.
Спрыгнув на стоянку из вертолёта, он уже по укоренившейся привычке оглядел законцовки лопастей, с осмотром обошел вертолёт и, не обнаружив никаких повреждений и поломок, ссутулившись, пошел в свои покои. Глаза стали тяжелыми, появилась сонливость. Нет уже былой прыти. Помнится, когда учился в ДОСААФе и на Севере летал, была у него одна проблема с гардеробом. Попросту говоря, ни одни брюки не выдерживали, когда надо было широко шагнуть или спрыгнуть откуда-нибудь. Всегда лопались между ног. Как-то Дима нашел рыбацкую капроновую нить, которой на Севере шьют невода, и мелкими стежками прошел весь шов. «Все, - усмехнувшись, подумал он, - штаны будут вечными».
Ох, как он было зол, когда, спрыгнув из кабины «УРАЛа» на землю, сначала услышал в интимном месте хлопок, после которого между ног в паховую часть стал проникать прохладный воздух. Дело было летом, все на виду. Бочком Дима протиснулся в салон, оттуда - в кабину. Так день и отлетал. А когда стал изучать место, где порвалось, то оказалось, что брюки лопнули рядом со швом. Правда, после сорока брюки рваться перестали. Перестали, и все. «Всему когда-нибудь приходит конец», - философски заключил Дима.
Быстро стемнело. Уже почти спящий, он зашел в свою квартиру, собрав последние силы, снял обувь и бухнулся на диван. Через секунду он уже крепко спал.

Первое, что увидел Дима при пробуждении, это озаренные лучами солнца деревянные перила балкона, подернутые серебристым инеем.
Будильник, громко тикая, показывал семь утра. Дима почувствовал небывалый прилив энергии.
«Чай!», - первым делом пронеслось в голове. Он резко встал с дивана, вставил ноги в замшевые тапочки и пошел на кухню. Поставил кипятить чайник. Затем, раздевшись по пояс, снял одежду, которую не снимал сутки. Встав у раковины, он увидел себя как бы со стороны и стал изучать. Это ещё был крепкий мужик с хорошим коренастым торсом, сквозь легкий жирок виднелись ещё крепкие мускулы. Широкая волосатая грудь была способна выдержать немалую нагрузку. И напряг свои мышцы, позируя перед пожелтевшим от времени зеркалом.
«Ух, - выдохнул он наконец, - хватит дурить», и, открыв кран, крякая и фыркая, стал с большим удовольствием обливать себя водой. Яростно водя по зубам щеткой, он сурово глядел на себя в зеркало, как бы говоря: «Ну, подожди, брат мой, подожди! Попадешься мне, попадешься!»
Смыв с бороды остатки пены, он принялся энергично растирать тело полотенцем.
«Хорошо!» - произнес он, ощущая огонь во всем теле. Энергия от утренней процедуры влилась в каждую клеточку его тела, Диме захотелось выскочить из этой маленькой квартирной клетки на улицу и бежать, бежать, бежать…
Дима вышел на балкон. На улице было тихо. Холодок колко побежал по спине и шее. Вдалеке были видны снежные вершины гор, окутанные синей вуалью прозрачной дымки. От гор исходило спокойствие. Даже не верилось, что где-то в часе с небольшим лета, есть и море, и зеленая трава, но есть и стрельба, и взрывы, и смерть. Диме стало не по себе.
В кухне загудел чайник.
«Во! Вот это дело!» - обрадовался Дима.
Ошпарив заварник, он тщательно промыл его изнутри, затем засыпал столовую ложку с верхом сухой заварки, залил крутым кипятком. В предвкушении блаженства на душе стало спокойнее.
Теперь одежда. Вчерашняя рубашка не пойдет.
«Сегодня у меня предпоследний день полётов, надену-ка я вот эту», - сказал Дима сам себе, глядя на белоснежную нейлоновую рубашку, висящую на стене. Тут же он вспомнил, что на дне его походного портфеля лежит флакон французской воды «ОЖЕН». Он, не жалея, обильно окропил себя. Поморщившись, решил, что зря. «Еще перебьет аромат чая», - с опаской подумал он, брезгливо глядя на свою ладонь, в которую только что наливал одеколон. Он тщательно вымыл руки и направился к белоснежной рубашке.
Заправив ее в брюки, Дима удовлетворенно хмыкнул: «Во, теперь я настоящий лётчик. Хоть в «Ил-62» садись за штурвал, и в рейс Москва - Париж! Ну, Москва Москвой, а тут тоже кому-то летать надо».
Он застегнул хлопчатобумажную рабочую куртку и хлопнул в ладоши:
 - А теперь чай! И пить его я буду не в тесной кухне, а как тот орел, на вольном воздухе!
Чтобы не замерзнуть на балконе, он накинул на плечи забытую кем-то в этой заезжей комнате шинель с погонами подполковника. Эту утреннюю чайную церемонию Дима обставлял с особенным педантизмом.
И вот из чайничка в кружку полился крепкий, бодрящий, благоухающий чай. Зажмурив от удовольствия глаза, Дима сделал первый глоток и сказал:
 - Кайф!
Но все хорошее имеет обыкновение быстро заканчиваться. И вот Дима, уже перешагнув через порог, бросил последний взгляд в пространство комнаты, где ещё недавно был праздник души.
Не торопясь, он вышел на улицу и бодро зашагал в полк. «Все-таки жизнь хороша! - думал он, вдыхая чистый кавказский воздух. Хотелось дышать, любить, радоваться. Вот так, на одном дыхании, Дима дошел до эскадрильи.
 - Ну, как? - поздоровавшись, спросил он второго.
 - Да нормально, - ответил тот. - Вертолёт уже грузят.
 - Много?
 - Да нет, около тонны, габарит только. Сказали, чтоб керосина побольше в баки взяли, а то в Сухуми с ним нынче проблема.
«Проблема, - зло передразнил кого-то Дима. - Баранов племенных им жрать не проблема, а авиацию керосином обеспечить - проблема!»
 - По предельной керосин бери. Как положено, - сказал он и, хлопнув дверью, пошел на стоянку.
Как бандиты летаем, ни метеоконсультации тебе, ни медконтроля, никто ни о чем не спрашивает! Вертолёт, словно во дворе мотоцикл, - когда же, наконец, будет порядок?
У вертолёта же стоял «УРАЛ» с тентом, из кузова которого гвардейцы («Да какие гвардейцы, солдаты!» - мысленно поправил себя Дима) грузили «изделия» - ракеты для боевых вертолётов.
Внимательно следя за погрузкой, Дима спросил солдата:
 - И сколько такая весит?
Тот подержал контейнер на весу и не очень уверенно ответил:
 - Да килограмм пятнадцать, не больше! - и передал ее в салон.
«Пятнадцать, - проговорил про себя Дима. - Этих пятнадцати достаточно, чтобы развалить в воздухе лайнер типа «ТУ-154». Сколько же снарядов из этого груза попадут в цель?»
 - Ну, как? - спросил Дима у прохаживающегося вокруг вертолёта бортмеханика.
 - Да все вроде исправно. Ни подтеков, ни повреждений нет, командир. Заправили, и вот, грузим.
У штаба тем временем показался силуэт человека.
 - Нос! - с подковыркой бросил в его адрес бортмеханик.
 - Ага, он, - присмотрелся Дима. И, не сговариваясь, они разразились громким смехом.
Нос, подойдя к ним со своим портфелем, чувствуя какой-то подвох, нерешительно спросил:
 - Что? - и, не дожидаясь ответа, поняв причину смеха, сказал:
 - Ну, ладно, - и, отстранив рукой солдата, подающего в салон ракету, зашел в кабину.
«Ну вот, - переглянулись балагуры, - обидели человека».
Дима направился к хвостовой балке, чтобы осмотреть вертолёт перед взлетом. Бортмеханик же остался руководить погрузкой.
 - Готово! – наконец сказал он - Груз на борту. Можно ехать.
 - Ну, тогда вперед, - приказал Дима и, ступив на ступеньку трапа, глянул в салон:
 - Как тут у нас? - уже официально, по-командирски, обратился к своему второму пилоту.
 - Порядок, командир! – отозвался тот.
 - Ну и хорошо.
Вскоре вертолёт, оглушая окрестности аэродрома, взлетел и взял курс на воюющий Сухуми. Перелетев высокий горный хребет, Дима снизился до предельной высоты, чтобы не стать легкой мишенью для боевиков, и полётел по дну ущелья к морю. Отроги ущелья мелькали то справа, то слева, открываясь все шире и шире. Наконец впереди стала видна черточка моря. Вдруг слева Димин взгляд выхватил две фигуры. Один человек неподвижно лежал на камнях, другой провожал взглядом пролетающий мимо него вертолёт. Дима почувствовал тревогу.
Мария. Вот и она так же умирала с дитем на камнях! «Сейчас, сейчас», - мысленно говорил им Дима.
Осмотрев зону полёта, он сказал экипажу:
 - Вон там люди, погибают, вроде. Подсядем, спросим.
Нос с бортмехаником недоуменно переглянулись, но спорить с командиром не стали. Ветер дул с гор вниз. Сделав разворот со стороны ущелья, Дима стал заходить на два одиноких силуэта, сидящих на холодных, камнях. Чтобы не ударить людей воздушным вихрем от работы несущего винта, Дима мысленно рассчитал высоту и скорость подхода к расчетной точке посадки и, как бы накрыв их сверху своим фюзеляжем, сел в двух метрах от людей. Тут же убавил обороты винта.
 - Позови старшего! - дал он указание бортмеханику.
Второй фигурой, которая сидела на камне, была девочка, испуганно глазеющая на внезапно свалившееся с неба чудо - на вертолёт, который, как птица, сделал в ущелье разворот и, обдавая теплым воздухом ее лицо и руки, сел.
 - Что им надо? – вопрошали ее глаза.
Выставив большой палец вверх, Дима, улыбаясь, дал ей понять, что все хорошо.
Такой же, только испуганной улыбкой ответила и она.
В кабину заглянул мальчуган со сросшимися бровями, тонким носом и рыжими кудрявыми волосами.
 - Что случилось? - спросил у него Дима.
 - Да ничего, - вытерев нос, ответил тот. - Овечку ищем с сестренкой, подевалась куда-то. Да она вот, - кивнул он в сторону девочки, - ноги сбила, сидим, отдыхаем.
 - Помощь нужна?
 - Нет, - ответил мальчуган, - мы чуть-чуть отдохнем и пойдем назад. Вниз идти легче.
 - Ну ладно, идите.
 - А мы уж подумали, что с вами случилась беда, - сказал мальчик и добавил: - А вы куда?
Уже набирая обороты, Дима буркнул:
 - Куда, в Сухуми, дорога сейчас одна.
И все-таки он был доволен тем, что долг чести выполнил до конца и сердце его будет спокойным. Он подобрал на себя шаг газ, и вертолёт взмыл в небо. Мчась вниз к морю на бреющем полёте, практически по макушкам деревьев и оголенным камням, вертолёт, наконец, пересек береговую черту. Дима сказал:
 - Ну что, доставим изделия до Сухуми без инцидентов. Пусть боевики нашим приветам порадуются!
На пяти метрах от уровня моря, вертолёт, вздымая позади себя буруны воды, пугая дельфинов, мчался в воинственный Сухуми.
Вот, вроде бы, и все, впереди створ полосы, с набором разворот. Второй получил «добро» на посадку, и вертолёт, неслышно коснувшись полосы, прокатился по ней. Затем, сбавив обороты, порулил на перрон. Прибыли.
Все-таки есть в летной профессии ещё одно преимущество над остальными. Это отсутствие однообразия, новизна впечатлений. Никогда лётчику не понять, к примеру, бухгалтера. Когда твоими спутниками изо дня в день являются неизменно стол, стул, монитор компьютера, отчеты. Какая уж тут романтика?!
А у лётчиков нет ничего одинакового как в видах выполнения работ, так и в географии выполнения полётов. Каждый новый полётный день в буквальном смысле новый. Разве Дима мог вообразить, что ему придется возить полный салон боевых ракет класса «воздух – земля»? Да никогда, конечно. А вот пришлось.
 - Видно, нас тут ждали как манны небесной, - произнес Нос.
 - Открывай ворота, - шутливо сказал бортмеханику Дима.
Почему-то хандра и недовольство отступили и им его смену пришли радостные мысли. Захотелось вновь познавать окружающий мир, общаться с людьми. Приоткрыв блистер кабины, улыбаясь, Дима наблюдал, как, испуская из выхлопной трубы сизый дым, к вертолёту пятится уже знакомый, с брезентовым тентом, «УРАЛ».
Из кабины машины выскочил уже немолодой гвардеец, подбежал к кузову, расшнуровал тент, открыл борт, из которого тут же выпрыгнули на перрон пятеро бойцов.
 - Ну, что, - начал инструктаж откуда-то появившийся офицер. - Так вот, гвардейцы, - внушал он им. - Изделия брать аккуратно, как любимую девушку, передавать из рук в руки. И ни в коем случае не бросать, не трясти. Понятно?
 - Понятно, - буркнули они.
 - А ты кто? - неожиданно с улыбкой обратился к гвардейцу Дима. - Небритый, и форма у тебя лоснится, нестиранная, и руки грязные, как кушаешь-то?
Тот, не обращая внимания на замечания скучающего лётчика, направился в салон вертолёта.
Но Диму понесло:
 - Вон, смотри, - продолжал он. - Вот ты несешь изделие грязным руками, а люди делали его в белых халатах. Вот замараешь его, а оно возьмет и не сработает. Получается, что ты боевикам поможешь, - и. чувствуя, что это уже перебор, сбавил тон, правда, добавив:
 - Смотри, после обеда прилечу, проверю! Так сказать, внестроевой смотр. Понятно?
 - Угу! - кивнул головой тот, молча выслушав Диму. И вдруг приветливо улыбнулся:
 - Это ты Майсурадзе?
 - Я - Майсурадзе, - ответил Дима, изучающее глядя на него.
 - Говорят, ты по небу летаешь лучше, чем по земле ходишь! Где так летать научился? В Тбилиси?
 - Какой Тбилиси? - как граната сразу взорвался Дима. - Ты знаешь Север?
 - Да, - в недоумении ответил тот.
 - А сто двадцать пятый лётный отряд знаешь?
Офицер, хоть и не знал про этот полк, предпочел ответить утвердительно:
 - Да, знаю!
 - А комэска Вову Александрова знаешь?
Тот уже ничего не отвечал, лишь моргал глазами, испугано наблюдая за низвергающимися эмоциями командира вертолёта.
Дима не унимался:
 - А Федьку Воронкова знаешь? А Влада - командира лётного отряда?
И когда, наконец, понял, что уже сказал слишком много, осекся и, философски подняв указательный палец вверх, изрек:
 - Вот там настоящие лётчики летают! На севере Тюменской области. А тут, вон, на ровной бетонной площадке умудряются на бок машину положить, - и, чтобы больше не распаляться, со злостью захлопнул блистер.
В кабине уже никого не было. У вчерашнего, стоящего на соседней стоянке вертолёта, у которого было пробито бронированное лобовое стекло, копошились двое авиатехников. Третий сидел в кабине и, похоже, уже закончил замену стекла.
«Ну, вот, - довольно подумал Дима. - Не зря ракеты вез. Будет с чего их теперь пулять.
К вертолёту между тем подъехала красная «копейка». Из нее вышел офицер с воспаленным решительным взглядом и с проседью в небритой щетине. Было видно, что этот человек уже прошел огонь и дым. Он весь был перепоясан ремнями.
 - Вот это командир! - открыв блистер, прокомментировал Дима.
 - Ага, - молча согласился тот, уверенно подходя к вертолёту.
«Вот это бобр настоящий», - подумал про себя Дима.
Дима, истинный грузин, в душе ещё надеялся, что вот-вот в Грузии появится сильная личность и одним волевым решением наведет в стране порядок. А с Россией опять установятся добрососедские отношения.
Офицер, направлявшийся к кабине, хотя бы внешне олицетворял в представлении Димы такую личность.
 - Здравствуйте, - доброжелательно поздоровался он, откинув сиденье, на котором обычно сидит бортмеханик, от боковой стенки. Сев, он протянул Диме руку.
Дима ответил на рукопожатие и сухо представился:
 - Джимми!
 - Командир, - обратился к нему военный, - сам знаешь, какая обстановка сейчас вокруг Сухума. Лишь только объединив наши усилия против врагов Грузии, мы сможем защитить мирных грузин, изгнанных из собственных домов. И ещё раз утвердить тут флаг Грузии. Сколько человек ты сможешь взять на борт в полном снаряжении?
Дима с готовностью ответил:
 - Смотря куда везти!
 - Есть карта? - спросил офицер.
 - Вон, подай мне ее, - Дима показал гвардейцу на карту, лежащую на кресле второго пилота.
Офицер протянул карту.
 - Где искать точку?
 - В районе Шромы, - ответил гвардеец. - Там есть высота, причем высота ключевая, называется Ахбьюк. На твоей карте она должна быть обозначена как высота 58Б. Боевики беспрерывно атакуют ее, но пока безрезультатно. Силы у наших гвардейцев на исходе. Необходимо забросить туда шесть десятков бойцов из украинского УНСО. Сколько рейсов тебе нужно будет сделать, чтоб увезти их туда?
Прикинув на глазок расстояние, высоту, чуть подумав, Дима ответил:
 - Рейса три придется сделать. Это день работы.
 -Ну, что, - обрадовался тот. – Три так три! Главное удержаться.
И робко спросил:
 - Можно грузиться?
Дима с иронией посмотрел на него:
 - Можно, но сначала надо заправить вертолёт.
 - Ну, будем работать, - офицер вскочил с сиденья, сунул Диме ладонь для рукопожатия и ловко выскочил из вертолёта на улицу. Через мгновение он уже сидел в своей красной «копейке».
 - Так, считай топливо, - крикнул Дима Носу.
Тот тут же вбежал в кабину и переспросил:
 - Впритык брать его или под пробки?
 - Считай впритык, надо будет помногу возить.
Нос прикинул по карте расстояние и проговорил сам себе:
 - Тогда берем ещё тонну.
 - Заправляй, - кивнул ему Дима и вышел на улицу.
Настроение менялось стремительно. Мысли разбредались в разные стороны, и он не мог ни на чем сосредоточиться. Понятно было одно, что продержаться надо всего лишь один день. И завтра один. А потом все - исход. Вот только исход чего? «Смогу ли я без этого спокойно жить? Как быстро мне надоест тишина? И сколько я, интересно, смогу пролежать на диване?» Вопросы, один за другим, крутились в голове, но ответов на них Дима пока не находил. «А будут ли они?» - обрывая мысли, подумал он напоследок.
К вертолёту подрулил топливозаправщик, за ним «Урал», из которого высыпали бойцы со своей военной поклажей.
«Вот жизнь, - сокрушался Дима, все предопределено, как в кино, тебе остается лишь сесть в кабину, запустить движки, и дальше все - по руководству. А может, и нет. Не присутствует никакой человеческий фактор, а всем происходящим движут обстоятельства, время, ситуация. И если я неожиданно исчезну, то никто этого и не заметит. А мои функции выполнит кто-то другой».
Нос уже сидел в своем кресле, разглядывая то ли карту, то ли бортовую документацию. Бортмеханик вчера лукаво спросил у Димы, при этом оглянувшись, чтобы убедиться, что рядом никого нет:
 - Почему у второго голова всегда опущена вниз?
 - Не знаю, - удивленно пожал плечами Дима.
Бортмеханик, хихикая, изрек:
 - Потому что у него нос перевешивает!

«Ну, пора, - сказал себе Дима, направляясь в кабину, - хочешь - не хочешь, а три рейса нужно сегодня выполнить».
Сосредоточившись на выполнении полёта, он думал уже только о нем. Бойцы уже сидели в вертолёте. Ворох амуниции, военного снаряжения, оружия, ящики с боеприпасами возвышались в салоне почти до потолка.
 - Ну что, все готово? Можно ехать?
И уже строго глянув на экипаж, сделал замечание:
 - Почему нет доклада о готовности вертолёта к полёту?
Бортмеханик от сделанного замечания сжался, но справедливый, по сути, упрек принял и доложил:
 - К запуску готов!
Доложил о готовности и Нос, запросив при этом у диспетчера разрешение на запуск. Дима сделал ещё одно указание Носу и кивком головы дал «добро» бортмеханику на начало запуска двигателей. Его рука тут же включила секундомер для контроля времени цикла работы пусковой панели, а дальше все, как в РЛЭ. Защелкали тумблеры, завизжали моторчики, загорелись лампочки. Лопасть несущего винта сдвинулась с места и начала свой разгон. В наушниках голос бортмеханика докладывал о наличии давления масла, о температуре газа... Он привычно контролировал очередность запуска. Так… Вот нарастает давление топлива и напряжение в бортовой сети. После запуска Нос включает авиагоризонт, курсовую систему, радиокомпас и связную радиостанцию. «Хотя нужна ли она сегодня», - промелькнула ехидная мысль.
Вот, вроде, и все. Осталось запросить разрешение на руление и взлет.
 - Ну… - вопросительно посмотрел Дима на Носа, и тот сразу же связался с диспетчером.
Плавно выруливая на исполнительный старт, Дима внимательно наблюдал за показаниями приборов, просматривал пространство в направлении руления. ещё немного, и вертолёт завис над полосой для контрольного висения.
«Нормально висит», - убедился про себя Дима, вслушиваясь в работу силовых установок трансмиссии. Заново коснувшись полосы, дал команду:
 - Взлетаем по-вертолётному!
Через какое-то мгновение вертолёт неслышно оторвался от полосы и плавно стал набирать высоту. Дима просчитывал предстоящий полёт, хотя уже и продуманный до этого на земле. «Пойду-ка я на километре, глядишь, от автоматического оружия уберегусь. А подойду к высоте, там и сориентируюсь, с какой стороны зайти».
Вертолёт набирал высоту. Сухуми уже оставался позади, как вдруг мелькнул в нем большой желтый зайчик. Внимательнее приглядевшись, Дима различил маковки православного храма.
«А я ведь за всю жизнь в храме-то и не побывал! Побываю», - окончательно укрепил себя в этой мысли Дима. И после этого у него появилось чувство уверенности и спокойствия. На память пришла молитва. Дима, как говорили родители, был крещеный, только не батюшкой, а бабушкой. Но фанатичной веры в душе у него не было. Хотя к верующим в Христа относился с уважением, ну и, естественно, в душе считал себя православным. А когда хоронили Марию, то во время похорон одна сердобольная старушка протянула ему листок, на котором машинописным текстом была написана молитва. «Читай, читай, - молила она Диму, - это великая молитва, читай, и благодать сойдет и на покойную, и на того, кто молится». Молитва была короткая, и Дима без труда запомнил ее.
Она сама приходила откуда-то из глубины души в нужный момент...
Вот и сейчас, глядя на великолепие кавказских пейзажей, Дима трижды прочитал ее про себя:
Богородице Дево, радуйся,
Благодатная Марие, Господь с Тобою;
Благословенна Ты в женах
и благословен плод чрева Твоего,
яко Спаса родила еси душ наших.
Стрелка высотомера тем временем показывала высоту тысяча метров. «Вот оно, счастье, красота, великолепие, сплетенное с мощью техники, скоростью, силой, и все это в моих руках, - ликовал про себя Дима. – И я этим управляю. И от моих действий зависит, хоть, допустим, не все, но многое. По крайней мере, я в этой лодке - первый. Это не бахвальство, а ответственность и собранность».
Впереди, прямо по курсу виднелись силуэты гор, скалистых и отлогих, остроконечных и покатых. Горы почему-то не вызывали у Димы того восторга, который присущ поэтам или альпинистам. Объяснение этому Дима нашел простое. Во-первых, он облетал их, как говорят в народе, вдоль и поперек и, кроме камней, льда и снега на них он больше ничего красивого не увидел. На полярном Урале хоть стада оленей по склонам и плато бродят, а за ними волки. А тут, на Кавказе, тишина. Хотя, вот и контраст: через блистер Дима глянул в заднюю полусферу и там, далеко, увидел синее море. Сквозь прозрачную дымку оно казалось теплым и ласковым, впереди же, на высоких пиках горных вершин лежал снег, растекаясь по склону белыми реками.
 - Вон, высота, - показал пальцем на голую гору второй пилот.
 - Вижу, - кивнул в ответ ему Дима.
Гора становилась все ближе и ближе.
 - Ну что, работа начинается, - сказал появившийся в проеме грузинский офицер. - Стреляют там, надо заходить не с реки, а со стороны гор. С реки, командир, не заходи, сожгут!
 - Разберемся, - буркнул в ответ Дима и сосредоточился на выполнении подхода и посадки вертолёта в сложных по военному времени условиях.
«Так, - оглядывал он высоту, - с реки нельзя, значит, заход только от гор, на тыльный склон с юга тоже не зайти. Ну, пробуем». И он, отдав шаг газ, направил вертолёт со снижением к скальной гряде.
«Вот тут-то вас и нет, - злорадствовал Дима в адрес боевиков. Тут бывают только лётчики!»
Вертолёт, почти вплотную прижимаясь к скале, делал разворот на заданную высотку. Разворот был настолько крутой, что сидящие по правому борту бойцы отпрянули от окон, так как им показалось, что радиуса разворота не хватит, и вертолёт врежется в гору. Те, кто не успели этого сделать, в страхе зажмурили глаза, ожидая удара. Действительно, если б не мастерство командира, то мгновенная смерть была бы неминуема. Дима же не рисковал. В данной ситуации это был всего лишь координированный разворот, после выполнения которого вертолёт вышел на предпосадочную прямую. Высотка хоть и была отлогой, но приткнуться к ней на три точки и при этом не задеть лопастями несущего винта гору, было невозможно. Гася скорость, оглушая распадок ревом движков, хлопая лопастями, вертолёт плавно походил к склону.
Для любого человека наблюдать за таким зрелищем, особенно с точки, на которую заходит мощная, весом почти в тринадцать тонн винтокрылая машина, - это восторг. Лётчик же сосредоточен лишь на выполнении посадки.
Вот и сейчас вертолёт терял высоту, а выбранная командиром точка приземления приближалась. Так… высота пятнадцать, десять, с земли вверх взметнулась от маха лопастей трава, песок, мелкий мусор. На высоте метров пять, под влиянием воздушной подушки, вертолёт завис.
«Так, - анализировал Дима этап полёта. - Теперь перемещаемся вверх, к вершине склона».
Машина, как бы следуя мыслям командира, левым бортом к склону послушно пошла вверх. Ближе к вершине склон был более пологим.
«Странно, а где же люди?» - подумал Дима, как вдруг в салоне загремели автоматные очереди и более громкие одиночные выстрелы. В остеклении кабины образовалась пулевая пробоина, пуля щелкнула где-то у ног бортмеханика. Вертолёт был уже на вершине сопки. Чуть отдав шаг газ вниз, Дима посадил вертолёт на травянистое плато склона.
 - Живой? – обеспокоено спросил он бортмеханика.
 - Да, - ответил тот, выбегая в салон, из которого по двое, по трое спрыгивал на сопку десант, сразу занимая боевую позицию. Вот снайпер, почему-то прихрамывая, вышел из вертолёта и, пригнувшись, побежал к лежащему метрах в пяти от вертолёта камню. Наконец, удачно добравшись, он упал возле него, смешно подбросив вверх ноги.
В кабину тянуло запахом горелого пороха, из двери вертолёта летели ящики с боеприпасами, мешки, свертки. Стрельба в салоне не унималась, казалось, что уже выбит весь боезапас.
«Где они?» - почему-то с боязнью встретиться с врагами глазами, Дима выглядывал боевиков на том конце уже занятой ими высотки. Но сначала он увидел своих гвардейцев, которые до их прилета из последних сил держали оборону этой высоты. Они прилетели вовремя - высота уже была частично занята боевиками.
В кабину заглянул запыхавшийся командир… Тут же в двадцати сантиметрах от Диминого лица пуля, пробив остекление блистера, жужжа как жук, щелкнула в районе АЗС, прямо над головой Носа. «Надо переместиться вниз, в мертвую от огня зону», - мелькнула в голове у Димы спасительная мысль. Подобрав ручку шаг газа чуть на себя, он приподнял вертолёт на метр и стал смещаться вниз по склону. Бойцы на ходу продолжали выгрузку своей амуниции.
 - Гляди, - истошно заорал Нос, - летит к нам!
И тут Дима увидел за склоном фигуру боевика и шлейф, тянувшийся от выпущенного из ручного гранатомета снаряда. Дима не испугался. По траектории полёта было понятно, что снаряд летит с перелетом и упадет далеко внизу. Но ощущение настоящего боя резануло, адреналин взбудоражил кровь. Вот так, лоб в лоб, в прямой атаке Дима оказался впервые. Склон, по мере смещения вертолёта вниз, стал круче. Даже приткнуться передней стойкой, не задев при этом несущим винтом скалу, было невозможно. Бортмеханик вошел в кабину и доложил:
 - ещё трое остались. Те, которые выгружали вещи, не успели сами выскочить. И других прикрывали огнем.
Дима уже перевел вертолёт в горизонтальный полёт с набором высоты.
 - Ну, пусть остаются до второго подрейса, пока туда соваться не будем. Пока рейс делаем, эти орлы порядок на высотке наведут. Тогда и высадим ещё одну партию, - не отрываясь от передней сферы, сказал Дима.
Бортмеханик, тяжело дыша, добавил:
 - Я б тоже не полез.
По его лицу было видно, что за последние десять минут он пережил ужаса больше, чем за всю свою жизнь.
 - Это, - продолжал он. - Там в салоне пробоин штук девять. Топливный бак, вроде, не задело.
 - Вижу, - окинув взглядом топливомер, сказал Дима.
 - А в обшивке и в створках пробоины.
 - У нас тоже, - кивнул на дыры от пуль в остеклении Дима.
Вертолёт набирал высоту. Опасность была уже далеко позади. От перепада давления в ушах слегка потрескивало. Тишина и спокойствие, сменившие накал боя, ещё никак не действовали на взбудораженный экипаж.
Глазами они искали точки выхода пуль. Вот одна вышла у щитка, не повредив АЗС, включатели и электропроводку. А могла и в лопасть угодить. Видно, изменила траекторию. Хотя ещё неизвестно, вот прилетим, выключимся и увидим, есть дырка в лопасти или нет. Вторая пуля ушла за спинку сиденья второго пилота. Одним глазом Дима глянул на входное отверстие, затем, как бы провожая полёт пули, - на выходное. И стало понятно, что пуля прошла от его лица сантиметрах в десяти. Вторая - подальше, на уровне груди. «Снайпер наверняка бил по мне, - осенила Диму мысль. - Надо было, дураку, дать левой педалью, да створки задние под пули подставить. Хотя, кто его знает. Впервые ведь в такой передряге побывал».
 - Ладно, - распорядился Дима. - Иди ещё раз все осмотри, может, пробило чего. Сколько на борту-то осталось?
 - Трое и их командир, - сказал бортмеханик. - Он молодец, - начал возбужденно рассказывать бортмеханик. - Одного ранило в плечо…
 - Позови его, - распорядился Дима, оборвав начатую историю.
 - Ага, - кивнул бортмеханик и скрылся в дверном проходе.
Впереди, прямо по курсу, раскинулось Черное море, на котором в ожидании чего-то замерли черно-серые силуэты судов, стоящих, как казалось, на рейде.
«И чего ждут? - невольно подумал Дима. - Вот и Сухум, - различил он среди берегового рельефа город.
 - А на хрен мне нужны такие полёты, - вслух выругался он при втором пилоте. - Все, сажусь в Сухуми и ухожу. Больше в вертолёт ни на шаг. Я не трус, но я боюсь. Не вертолёт, а сито. Вот до чего долетали. Я, что, мишень им, что ли? Второго раза не бывает.
Второй сидел на своем рабочем месте с упертыми в колени локтями, ладонями он обхватил лицо.
«В шоке, - по-отцовски понимающе подумал о нем Дима. - Хотя пусть работает, нечего раскисать», - и, нажав кнопку СПУ, спросил:
 - Посмотри остаток топлива!
Оставаясь безучастным, не меняя позы, Нос продолжал находиться в состоянии отрешенности.
 - Вовремя прилетели, братцы! - сорванным голосом сказал командир гвардейцев. - ещё б минут пятнадцать, и высоту бы потеряли! Вторым рейсом раненых заберем. А ты молодец, - подбодрил он Диму. - Как раз бортом к ним вышел. Мы их огнем и подавили. Видел же, какие они борзые! Несут потери, а огрызаются, не уходят. Сейчас народ туда привезем, и округа чиста от них будет.
Помолчав, процедил сквозь зубы:
 - Их ранеными брать не будем! Там их могила! – он резко встал и, сверкнув налитыми кровью глазами, вышел в салон.
Дима щелкнул тумблером контроля остатка топлива. Топлива в баках хватало ещё на час десять полёта. Чувство беспокойства охватывало Диму все больше.
Его взгляд блуждал то по пробоинам, то останавливался на показаниях приборов. Все, вроде бы, в штатном режиме. И вдруг мысленно перед ним возник образ того паренька, Иверия. Он был для Димы символом прошлой мирной жизни. С неизменным велосипедом в руках. Вот только почему у него в руках сейчас не велосипед или книга…
Несомненно, Иверий, как и многие другие, добровольцем вступил в ряды Грузинской гвардии.
«Зачем? - с яростью мысленно спросил его Дима. - Зачем, ведь воевать - это удел других, вон, например, того командира с кровавыми глазами». Неожиданно Диме в голову пришла новая мысль: «Если я его сегодня не заберу, то вину за то, что его, не дай бог, убьют, буду носить в своей душе всю жизнь».
 - Позови старшего, - кивнул Дима бортмеханику, мельтешившему в проеме двери.
 - Слышь, обратился к командиру Дима. - Вчера ребят высадили на высотке у моря, давай зайдем к ним, обстановку узнаем. Вдруг помощь нужна. Топливо ещё есть.
 - Конечно, надо! - обрадовался командир и, прищурив глаз, добавил. - А ты молодец, командир, азартный. И в обстановку врубаешься мгновенно.
Вертолёт плавно довернул градусов тридцать влево и со снижением пошел на вчерашнюю точку высадки десанта. На секунду, как бы извиняясь, Дима обернулся к Носу и сказал:
 - Сейчас вчерашних ребят проверим, и на базу.
Нос же, не реагируя, продолжал сидеть в той же позе.
«Хлюпик! - сделал про себя вывод Дима. – А ещё и гвардеец».
Вчерашнее плато уже находилось в зоне прямой видимости. По мере приближения к нему не было видно ни людей, ни каких-либо признаков их пребывания. Лишь только в конце плато, сгорбившись, сидела одинокая фигура.
Чтобы сэкономить больше топлива, Дима заходил на площадку с прямой, не делая лишних кругов для ее осмотра с воздуха. Стараясь не причинить сидящему вреда - от воздушного вихря, смешанного с песком и галькой, Дима подошел повыше и сел прямо возле человека. Бортмеханик, за ним и Нос выскочили в салон. Сидящим оказался грузинский гвардеец. Дима увидел его окровавленные ноги. Правой рукой он прикрывал рану на животе. Судя по цвету крови – она была алой – раны были ещё свежими.
Чуть поодаль Дима увидел неподвижно лежащее тело со свешенной вниз головой.
Командир и ещё двое бойцов обступили раненого и что-то выпытывали у него.
Дима перевел взгляд вправо, через кресло второго пилота. Глядя через остекление блистера, Дима заметил тело ещё одного убитого гвардейца. Тот лежал на спине, как-то неестественно вытянув руки по швам. От идущего потока воздуха от несущего винта капюшон плаща закрыл его лицо. Со страхом в душе, Дима боялся распознать в убитом Иверия. Тело гвардейца лежало очень близко, были видны даже детали его одежды. Вот расстегнутый нагрудный карман, из которого торчала белая тряпица, наверное, носовой платок. На пальце руки поблескивало какое-то колечко.
«К чему оно ему на войне? - мелькнула у Димы нелепая мысль.
И вот, капюшон шевельнулся и затем окончательно открыл лицо убитого бойца.
«Иверий!» - выдохнул Дима.
Глаза Иверия, большие, как черные маслины, неподвижно глядели куда-то ввысь. Лицо его нисколько не изменилось, только стало белым-белым. Как под гипнозом, Дима изучал бездыханное тело парня.
 - Суки! - с выступившей слезой на глазах вслух выругался он.
Под подбородком у Иверия было кровавое месиво.
«Ножом ему, твари, разрезали шею! - понял Дима.
В кабину вбежал командир гвардейцев и, запыхавшись, сообщил:
 - Десант был высажен боевиками с «Кометы», человек полста, рассказал раненый. ещё говорит, что они всего минут пятнадцать назад отошли обратно к «Комете»
 - Давай так, брат, - произнес Дима, - атакуем ее, куда она на воде от нас денется! Оружие на борту есть?
 - Есть, - ответил командир. - Вот три ствола, и экипажу ещё пару найду. Всех положили тут, суки, - стиснув зубы, проговорил он.
 - Ну что, тогда я взлетаю.
 - Давай, - кивнул командир, - взлетай, а мы готовиться будем, - и скрылся в салоне.
Через минуту с пулеметом в руках в кабине появился бортмеханик:
 - Нос ушел!
 - Куда ушел? - взорвался Дима.
 - Туда ушел, - бортмеханик кивнул головой куда-то назад. – Сказал, что больше никуда не полётит.
 - А мы полётим! Не летают только трусы! - произнес Дима и привычным движением плавно подобрал на себя ручку шаг газа. Вертолёт тут же взмыл на висении вверх и, опустив нос, стал набирать высоту и скорость в сторону моря. Вот пара минут, и высота - сто метров. Прямо по курсу, оставляя за собой белый бурун, в километре от берега шла та самая «Комета» с боевиками, которые внезапно атаковали плато.
«Ну вот, - мысленно обратился к ним Дима. - Теперь ещё повоюем, братцы!

Эльбрус, потомок того Эльбруса, из легенды, сидел у берега на позиции, которую ему показал полевой командир Абхазского сопротивления, и поглядывал на зеленую трубу ПЗРК, бликами отливающую на солнце. Эта установка попала ему в руки не так давно, но пуск из нее он уже делал. Да и сам он, честно говоря, тут недавно. «Привел» его сюда случай, причем не такой уж и редкий.
Было так: ресторан, водка, музыка, девушка, испуганно смотрящая на него своими глазами. Эльбрус, любуясь своей молодостью, силой и красотой, брал ее за руку, вел к эстраде и танцевал с ней, при этом тиская и прижимая к себе изо всех сил. Дальше все шло по нарастающей. Такой же бесланский пацан, неожиданно возникший и знакомый с этой девушкой, сказал ему:
 - Ты не ходи к ней, она не твоя!
 - Как? - задыхаясь от ярости, выдохнул Эльбрус. - Я - не ходи?!
Потом было все как в замедленной съемке: драка, перевернутые столы, битая посуда, в руках осколок фарфоровой тарелки. Уворачиваясь от ударов сверху, Эльбрус обмотал этот осколок валявшейся на полу салфеткой, и вот он... Два удара в область шеи, два багровых рубца, кровь, крики, рыдания женщин. Ноги тут же вынесли его на крыльцо ресторана, оттуда - в темноту парка. Опомнившись где-то за городом, он понял, что домой возврата нет. Дорога была одна - в Чечню. Через три дня Эльбрус уже был там, а оттуда таким как он путь был один - в отряд.
«Вот, сбить бы самолёт или вертолёт хотя бы. Героем бы стал. Денег бы заплатили…» - от такой перспективы Эльбрус мечтательно заулыбался, представив шлейф дыма от падающего самолёта. И вдруг его видения превратились в реальность. Сначала Эльбрус услышал гул, затем увидел вертолёт военного окраса. Он вылетел со стороны Сухуми и со снижением летел в угон идущему по морю быстроходному судну на подводных крыльях.
«Если он летит за «Кометой», - прикинул в уме Эльбрус, - значит, до него будет километра полтора, не больше, а это прямой выстрел».
Сердце парня бешено забилось в груди. Руки сами потянулись к установке. «Вот он, шанс», - лихорадочно стучала в голове мысль.

Наблюдая за приближавшимся теплоходом, Дима оглянулся в салон и крикнул:
 - Позовите командира!
Тот моментально появился в проеме двери. Его суровый и спокойный взгляд внушал уверенность.
 - Садись, - кивнул ему Дима на сиденье бортмеханика.
«Комета» была уже в километре от вертолёта. Но Дима дал левый разворот, как бы показывая, что изменил маршрут.
 - Значит, так, командир, - начал Дима. - Топлива мало, хватит только на один заход. Я зайду ему сзади. У него скорость шестьдесят, я тоже сделаю шестьдесят, минуту буду висеть левым бортом над его кормой, и ухожу на базу. Двое бейте по ходовой рубке, двое - по кормовому остеклению, потому что оттуда будут стрелять, а нам это не надо.
Командир молча выслушал, вникая в суть операции, и затем встал и согласно кивнул головой:
 - Хорошо! Все уже на изготовке.
 - Ну, ребята, - злорадно усмехнулся Дима, - начали!
Делая разворот, едва не прочерчивая кончиками лопастей по воде, вертолёт становился на боевой курс.
«Так, - про себя проговаривал Дима, - есть! На прямой, чуть приподнявшись до высоты тридцать метров, уменьшаем скорость. Хорошо. Во, она подходит под борт».
Дима довернул вертолёт носом в берег, левым бортом - к «Комете» и на тридцати метрах завис над ее кормой. В салоне яростно заговорило стрелковое оружие. Было видно, как пули прошивали белую обшивку «Кометы», оставляя на ней черные дыры. От града пуль в ходовой рубке сполз на пол рулевой моторист. Его помощник, взметнув вверх руки, как бы прикрываясь от пуль, безжизненно повис на своем кресле. Стекла «Кометы» осыпались, по всему корпусу метались застигнутые врасплох боевики, ища хоть какое-нибудь укрытие.
Накал стрельбы спал, видно, в рожках стали заканчиваться патроны. Чуть отдав ручку вправо, Дима отвернул от мчавшейся уже без экипажа «Кометы» и взял курс на Сухуми.
От азарта и напряжения у него бешено колотилось сердце, душа ликовала. В памяти проносились оскаленные лица боевиков. Потом перед ним возник образ Иверия, затем Марии. Чувство облегчения и уверенности овладело Димой - расчет с врагами произошел.
Сначала боковым зрением он увидел что-то черное, а вглядевшись, оцепенел.
Со стороны берега, оставляя за собой черный шлейф дыма, в вертолёт летела ракета.
«Эх, - от беспомощности и обиды поморщился он. - Поздно, никуда уже от нее не уйти. Уже практически влетает в борт. Попробовать вверх, потом вниз?» Левая рука тут же потянула ручку шаг газа вверх. Но ракета неумолимо смотрела своим жалом точно в борт. До встречи с ней оставалось метров сто.
 - А!!! - от жгучей обиды заорал Дима. Удар произошел тут же. Громкий, как удар огромной кувалдой. Треск. И сразу же внизу показалась падающая в море балка вертолёта с ещё продолжавшимся вращаться на ней хвостовым винтом. Вертолёт тут же стало разворачивать и крутить вправо. Перед глазами мелькали то берег, то море… берег, море… Затем удар об воду. Из проломанного остекления в кабину хлынула горькая морская вода. Вертолёт носом опрокинулся вниз, в морскую тьму. Вода попала в нос, горло, чем-то колким и острым резануло ногу. Ощущение близкой смерти обволокло Димину душу.
«Все! - вяло мелькнула мысль, - отжил!» В ушах появился звон. Как бы на прощание вертолёт, видимо, под действием сохранившихся в фюзеляже воздушных пузырей перевернулся на воде ещё один раз, и Дима в последний раз увидел над собой синее небо, в котором он отработал всю свою жизнь… И снова темнота… Последним, что промелькнуло в его угасающем сознании, была строчка из есенинских стихов: «НЕ ЖАЛЕЮ, НЕ ЗОВУ, НЕ ПЛАЧУ!» Последняя земная фраза в Диминой жизни.
В месте падения вертолёта на поверхности плавали бесформенные нетонущие части.
 - Аллах Акбар! - хрипло заорали вокруг Эльбруса боевики.
Не выпуская из рук установку ПЗРК и ещё не веря в успех, православный Эльбрус в состоянии аффекта вместе со всеми закричал:
 - Аллах Акбар!
 - Ай, молодец, - подбежали к нему боевики и стали хлопать по спине своими тяжелыми руками.
Эльбрус мысленно проигрывал картину пуска: вот вылетевшая ракета устремилась вперед, к цели, и вот… хлопок!
Он медленно приходил в себя. Нет, наверное, у человека большей радости, чем радость от победы личных амбиций. А победителей не судят. Не важно, каких. В неподвижной «Комете» корчились в судорогах раненые боевики, на воде расплывалось пятно керосина от затонувшего вертолёта. Бой был горячим.
Самое странное, что ни тех, ни других никто на войну силой не тащил. Все произошло как бы само собой.

Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/iashka-semka-i-liricheskaia-kulinariia-krainego-severa-656b197ee5a48b4a9b694e3e