Мы, что называется, уже сидели на чемоданах, когда муж огорошил меня известием:
– Светик, у нас неожиданно новый проект нарисовался, и меня шеф не отпускает. Просто никак.
Я, конечно, ужасно расстроилась, а Мариша (наша шестилетняя дочка), судя по подрагивающему подбородку, вообще собралась реветь.
– Володя, а ты не возражаешь, если мы с Маринкой вдвоем к Вере Павловне поедем? – спросила, чтобы не допустить рыданий.
Верой Павловной зовут маму мужа, и последние годы (с тех пор как стали выплачивать кредит) отпуск в целях экономии проводим у нее в селе.
А чем плохо? Парное молоко от соседской коровы, малина и смородина прямо с куста, речка с песчаным пляжиком и такой чистой водой, что виден каждый камушек на дне.
– Чтобы вы поехали к маме? – переспросил муж и огорошил меня во второй раз. – Возражаю! – Затем жестом фокусника достал из портфеля три железнодорожных билета. – Вот, компенсация за моральный ущерб. Завтра к нам приезжает мама, а послезавтра садитесь в поезд и... ту-ту до Сочи. Там еще сорок минут на маршрутке, и вас встречает пансионат. Двухкомнатный полулюкс забронирован на двенадцать дней, трехразовое питание, до пляжа всего двести метров.
– Мы... едем на море? – не веря подвалившему счастью, выдохнула я, а Маришка, забыв, что только что собиралась плакать, заорала во все горло припев песни, которой ее научила бабушка Вера «Пусть всегда будет солнце!», заменив слово «небо» на «море».
В общем, жизнь удалась! Впрочем, спустя два дня оказалось, что не совсем. В поезде дочка стала жаловаться на боль в горле, а к утру температура поднялась почти до тридцати девяти. Схватив на вокзале такси, помчались в детскую больницу. Врач поставил диагноз «ангина», обрадовал, что госпитализация не требуется, прописал кучу лекарств, полоскание и постельный режим.
– Через несколько дней температура должна упасть, боль в горле – пройти, – сказал он, – но это не значит, что ребенок выздоровел. Еще дня четыре нужно подержать ее на щадящем режиме: никаких переохлаждений, физических нагрузок и тому подобное.
Трое суток мы со свекровью просидели в номере рядом с больной Маришкой – кормили ее лекарствами и принесенными из столовой супчиками, читали книжки и рассказывали сказки. На четвертые сутки температура у дочки упала до 37,4, она заметно повеселела и перестала жаловаться на то, что ей больно глотать. Вера Павловна позвала меня в свою комнату:
– Ты бы, Светочка, сходила на пляж. Искупайся, позагорай – ведь столько лет на море не была. А я пока с Мариночкой в подкидного дурака поиграю – она и не заметит, что мамы нет рядом.
Искушение было слишком велико! Быстро надев под сарафан купальник, я чмокнула дочку в щеку, соврала, что иду за фруктами, и умчалась.
На пляже провела всего два часа, но этого оказалось достаточно, чтобы жаркое южное солнце превратило меня из бледнолицей в краснокожую.
Ну да, обгорела, как последняя дура! По дороге в пансионат я на местном базарчике, кроме абрикосов и малины, купила еще банку сметаны.
– О господи! – ахнула Вера Павловна, увидев меня. – Света, ты почему кремом не намазалась?
– Забыла, – простонала я. – Что-то меня морозит...
– Быстро раздевайся и ложись на живот, – скомандовала свекровь. – Сейчас тебя сметанкой намажу.
Я потрогала живот и покачала головой:
– Больно.
– Тогда на спину.
– Не могу. На спину еще больнее...
– Детский сад, какой-то! Ладно, стой, я тебя в вертикальном положении намажу. Потерпи, сейчас легче станет. От холодной сметаны кожу пекло действительно чуть поменьше, а вот озноб только усилился. Сунула под мышку градусник – кончик столбика ртути остановился в миллиметре от отметки «тридцать восемь» (у меня от перегрева такое случается).
На последующие два дня наш номер превратился в лазарет, а свекровь – в сестру милосердия. Потом я почувствовала себя совсем здоровой, но обгоревшая кожа сползала клочьями, и появляться в таком виде в общественных местах было неловко.
Утром, проделав с дочкой все необходимые лечебные манипуляции, достала колоду карт: «Может, поиграем?»
Пока Маринка (заядлая картежница), сдавала, я жестами показала Вере Павловне, мол, сматывайтесь быстро на море, а я тут пока ребенка отвлеку. Она мой жест поняла и спустя несколько минут исчезла.
Вернулась только к обеду – бодрая и веселая. Но вскоре ее хорошее настроение улетучилось.
– Что-то живот крутит, – объяснила мне и надолго закрылась в туалете.
Несмотря на выпитую упаковку активированного угля и две таблетки средства от диареи, свекровь почти весь вечер провела на унитазе. Потом к поносу добавилась еще и жуткая рвота...
– Вы, кроме столовских блюд, сегодня что-то ели? – поинтересовалась я.
– Да. Чебурек с бараниной.
– Ужас! Разве можно есть пироги с мясом в такую жару?
– Да знаю, что нельзя, – страдальчески морщась, пробормотала Вера Павловна. – Но вдруг так захотелось!
И снова наш номер стал лазаретом, только теперь роль сестры милосердия пришлось исполнять мне. Впрочем, мои пациентки дружно шли на поправку.
Врач осмотрел Маринку и сказал, что через пару дней ей уже можно будет вести обычный образ жизни ребенка на отдыхе. Траванувшаяся чебуреком свекровь тоже уже не жаловалась на взбунтовавшийся желудок. Жизнь понемногу налаживалась. Причем настолько, что после захода солнца я сходила к морю и вволю поплескалась, а на следующее утро отпустила на пляж Веру Павловну. Когда она вернулась, настал мой черед испуганно ахать:
– Вы что, тоже обгорели?
– Не может быть! – возразила она. – Я все время под тентом сидела.
– А откуда эта краснота по всему телу? Вообще-то на аллергию похоже.
– У меня аллергия только на мед.
– Вы что-нибудь ели?
– Пахлаву. Две штуки.
– В нее же по рецептуре мед кладут!
– Ну что ты, Светочка. В ту пахлаву, что на пляже продают, всегда вместо меда кладут сахарный сироп!
– А вам не повезло, – усмехнулась я, – попался добросовестный повар...
...Еще сутки мы боролись с аллергией свекрови, а потом похолодало. И на отдых у нас остался один день...
– Как съездили? – спросил муж, встретив нас на вокзале.
– Пап, море такое чудесное! – восторженно воскликнула дочка. – Огромное, синее и мокрое!
– Нормально съездили, – сдержанно ответила я, а Вера Павловна, вздохнув, добавила: «Хорошо, но мало».