Этот хоспис не был хорошим. Просто он был единственным. Без других вариантов. То есть, конечно, если бы у их семьи было много денег, и они могли поискать что-то в других городах или даже в другой стране…. Но нет, нет…
Здешний же хоспис был переделан из дома престарелых. И даже кое-какие питомцы дома тут остались, и отсюда же, из хосписа, перешли в мир иной. Двухэтажное блочное здание на окраине города.
Хоспис не производил мрачного впечатления. Кое-кто, проходя мимо, мог бы принять его за детский сад – только без площадок с разными качельками и горками. Персонал был под стать — добродушные тетки, которым скоро пора на пенсию, или кто уже получал ее, но продолжал работать. По мере сил они старались облегчить страдания пациентов, но никогда не стали бы делать что-то лишнего, дополнительного, помимо своих прямых обязанностей, никогда не приняли бы судьбы тех, кто тут лежал, близко к сердцу.
Однако тут был врач и те лекарства, которые другим путем получить было бы трудно.
Костик сначала наотрез отказался отдавать Алену в хоспис. За эти годы она стала ему ближе, чем мать, он цеплялся за нее, как за старшую, за сильную, за ту, без которой не мыслил себе жизни. И его родная мать плакала украдкой, и сама себя спрашивала – за что судьба так обошлась с ее сыном? Алена уходит, а она сама – уже стара, и не сможет помочь своему мальчику, который настолько не приспособлен к жизни.
Алена же до поры до времени держалась, еще надеялась выкарабкаться. Но теперь редким было утро, когда ее не будила отчаянная головная боль. А как-то ночью, когда она пошла в уборную, и снова потеряла ориентацию, со всего маху ударилась о дверь, разбила лицо. Прибежавший Костждик застал жену, сидящей на полу. Алена вытирала кр-овь под носом и плакала жалобно, как ребенок.
— Я больше не могу, — сказала она, — Сделай что-нибудь….Ведь ничего, ничего не помогает…
Костик стиснул зубы. До утра он не спал, а рассвет встретил у дверей поликлиники – пошел просить для Алены направление. Но пока шло оформление, а потом –пока они ждали, когда освободится место в хосписе – Алена еще пыталась решить дела, без которых не могла бы уйти спокойно.
Наглотавшись таблеток, она лежала в постели, подперев не только голову, но и руку, которой держала телефон. Ей удалось договориться с соцработником из собеза — женщина будет приходить к Марии Захаровне в частном порядке и за небольшую плату помогать ей.
Девочки, с которыми Алена приятельствовала на рынке, потрясенные тем, кто с ней случилось, тоже старались помочь. Одна пообещала приносить те продукты, что не удалось продать — все-таки семье будет легче. Другая через своих знакомых устроила Костика на вахту в школу искусств.
— Там делать почти ничего не надо, — сказала она, — Сиди и ключи выдавай. Но хоть какая-то копейка. Плюс пенсия матери. Проживут.
Алена отметила это слово «проживут». Это была уже жизнь после нее. Можно было бы плакать. Но она чаще удерживалась от слез. Во-первых, после голова болела еще сильнее, во-вторых, что толку? Сейчас Алена не столько уже надеялась пожить еще сколько-то, как мечтала о минутах, когда ей становится легче.
И, в конце концов, хоспис начал казаться ей единственным местом, где смогут что-то сделать с этой болью. Алена уже просила Костика
— Отвези меня туда поскорее…
Настал день, когда это случилось. Они старались делать вид, что все идет как обычно. Блинчики с повидлом на завтрак. Кофе. Вызов такси – а что, обычно дело… Но все трое были уверены – Алена уходит отсюда, из этого дома, навсегда. И когда молодая женщина «присела перед дорожкой», лицо у нее было белое-белое.
Всего-то и вещей у Алены набралось, что дорожная сумка и пакет. В хосписе на всякий случай велели принести памперсы, бумажные полотенца, салфетки. Вот все это как раз в большой белый пакет из «Пятерочки». Пока ждали такси, Алена успела на несколько мгновений задуматься – а может быть, нужно было туда – где отмель круто уходит в море… Нырнуть и….Остаться…. Но море было холодным, зимним… Но у нее никогда бы не хватало сил одной дойти туда. А если бы она попросила Костика проводить ее….
Беспомощный в повседневной жизни, в самые острые, критические минуты он понимал и поддерживал ее. И, может быть, он не отказал бы в ее просьбе. Но его бы потом обвинили…
— Такси приехало, — Костик подхватил вещи, — Сиди, я сначала загружу все в багажник, а потом провожу тебя вниз.
Вернувшись через несколько минут, он в нерешительности остановился в дверях.
— Может быть, мне тебя отнести?
— Тогда мы оба чебурахнемся с лестнице,— сказала она.
Костик узнал ее прежние интонации, и рассмеялся вместе с Аленой. А потом заплакал. Алена плакала редко, а он в последнее время – почти каждый день. За нее.
—А меня-то обнять? — Мария Захаровна каким-то образом доплелась до комнаты, прижала к себе Алену, целовала ее и крестила,— Девочка ты моя, милая…
Они обе знали, что в хоспис к Алене свекровь не сможет приехать. Мама ее будет навещать, а Мария Захаровна — уже нет.
…Палата была одна из худших. В основном, пациентов размещали на втором этаже. Но имелась одна комната и на первом. Богом забытая. В конце полутемного коридора, и сама тоже мрачноватая – окно выходило на северную сторону, да еще и на высокий глухой забор.
Соседкой Алены оказалась крепкая еще старуха, с неприветливым выражением лица. Она смотрела, как размещается новенькая, как Костик раскладывает на тумбочке вещи Алены. Кровать старухи была в глубине комнаты, там стоял шкаф с полками, и на них было разложено ее добро. Место Алены - у окна. Но подоконник заставлен иконами соседки.
Костик поднес ладонь к окну:
— Дует… Я принесу липкую ленту, заклею…
Алена не узнавала своего мужа. Вместе с тем — это была надежда, что Костик может быть, потом, сможет немножко приспособиться к жизни… Потом, когда она…
Старуха, видимо, решив, что дала им достаточно времени, снова включила маленький телевизор, стоявший возле ее кровати.
Позже Алена узнала, что Валентина Фёдоровна смотрит все. Экран зажигается, как только старуха откроет глаза. А когда вечером она засыпает, то часто забывает выключить телевизор, и это за нее приходится делать Алёне.
Еще стало известно, что есть шанс переехать наверх – где теплее и светлее. Время от времени там освобождаются места, понятно, по какой причине. Но надо попросить врача или сестру хозяйку. Хорошо попросить. Или место отдадут тем новеньким, которые могут это сделать. А у Алениной семьи – каждая копейка на счету.
В тот же день к ней заглянул врач.
— Вы же ходить пока можете? Тогда придете ко мне сами, я в сто четвертом кабинете.
Это «пока еще можете» не радовало. Может быть, подсознательно Алёна, увидев белый халат, надеялась, что здесь как-то будут лечить, притормозят хотя бы…Но когда она пришла к Игорю Николаевичу, тот лишь спросил:
— Чем дома обезболивались?
Алена назвала препарат.
— Ну, этого у нас нет. Назначу вам немножко другое… И вот эти вот уколы…
— А если не поможет? — спросила Алена с невольным страхом.
— Не поможет – тогда и будем думать, на что вас сажать, — Игорь Николаевич кивнул, отпуская пациентку, и Алена в который раз мучительно задумалась — права ли она, согласившись приехать сюда?
…Наину она впервые увидела через три дня. Была пятница. Алена, путавшая в последнее время дни недели, это хорошо запомнила. Уж слишком тоскливо оказалось тут, уж очень ждала она выходных, когда приедет Костик.
Валентина Федоровна словно не понимала, что ее соседка по палате нуждается в уходе и заботе еще больше, чем она. Старухе казалось — раз Алёна молодая, значит, ей легче, и сил у нее больше. Поэтому она не стеснялась, не то, что просить, а даже командовать.
— Подай мне судно… Выключи свет… Позови сестру…
Алена думала, что тут, в хосписе, не будет бояться ночей. Врачи рядом, и, возможно, ей назначат снот-ворное. Оказалось, ночи тут такие же длинные и тяжелые. Даже еще хуже. Шел декабрь – самые короткие дни. Светало у них в комнате, в последнюю очередь. Алена не могла спать, из-под двери лился свет – в коридоре горела лампа. Ноздри щекотал запах хлорки. Молодая женщина стала очень чувствительна к запахам.
Единственное, что отвлекало Алену – телефон. Ночами она читала. Старуха просыпалась, видела подсвеченное лицо Алены, начинала ворчать – дескать та ей мешает. Сама же Валентина Федоровна просыпалась еще до общего подъема, чтобы спокойно помолиться, как она говорила. И молилась громко, нараспев, перечисляя по именам свою многочисленную родню — как живых, так и усопших.
А потом появилась Наина. В тот час, когда они никого не ждали, когда близился вечер, и Валентина Федоровна задремала, Алена же к безмерному своему облегчению выключила опостылевший телевизор.
Женщина средних лет, с выбеленными волосами, постриженными коротко, как у мальчика. Одета она была очень ярко – на плечах шаль, словно состоящая из цветных ромбов, в ушах крупные серьги с красным стеклом…Позванивают.
— Привет, — сказала гостья.
И, не обращая внимая на Валентину Фёдоровну – во-первых, та спала, а во-вторых, как выяснилось позже, Валендра отвергла Наину раз и навсегда, женщина подсела на кровать к Алене.
— Поговорить не хотите? — спросила она.
— О чем? — устала откликнулась Алена, — Вы разве психолог?
— Не похоже? — женщина засмеялась, — Тут вообще-то положен психолог по штату, но его никак не найдут. А я – нет… Я что-то волонтера, наверное, да? Со мной можно поговорить. Поплакаться. Посмеяться. И даже тайком покурить под лестницей. Почему вы такая грустная? У вас что-то стряслось?
Алена посмотрела на нее немножко как на сумасшедшую. Стряслось? Она оказалась здесь и готовится уме-реть в этих стенах, вот что у нее стряслось…
— Хотите, я вам погадаю, — предложила гостья, — Могу по руке, могу на картах. Меня родители назвали Наиной, помните, как у Пушкина? Так что я немножко колдунья, имя обязывает….
— Я сама знаю свою судьбу, — коротко сказала Алена, — Тут даже не нужно быть гадалкой.
— Ну бросьте, — протянула Наина, и оглянулась на соседку Алены, — Я понимаю, с ней трудно… Но она скоро переедет наверх. А давайте устроим вам что-нибудь хорошее. Какой-нибудь маленький праздник…
— Что же, например?
— Ну хотя бы… кормушку за окном повесим, — не сдавалась Наина, — Будете кормить птиц, у вас появятся знакомые птахи, станете их узнавать… Или я принесу вам какие-нибудь комнатные цветы. Вы лежите у окна, подоконник широкий. Будет у вас свой зимний садик…
— Валентина Федоровна не даст подвинуть свои иконы. Слушайте, — голос Алены стал даже резким, она редко таким тоном говорила,— Зачем вы все это делаете? Приходите, выслушиваете, стараетесь развеселить…Вам-то зачем все это надо?
— Так всё плохо? — вместо ответа спросила Наина, а потом добавила с видом заговорщицы, — А хотите, я вам расскажу…
— Только не надо мне говорить, что в соседних палатах лежат люди, которым еще хуже. У каждого своя боль. Мне и собственной хватает…
— Хотите, я расскажу вам про дом на краю отмели, — продолжала Наина, — Ведь, может быть, вы еще выйдете отсюда…
— Я? Выйду? Уж издеваться-то не надо…, — в голосе Алены послышались слезы.
— А почему нет? Если вас немного подлечат, вам станет легче… Тогда вы еще сможете попробовать его отыскать.
Только теперь Алена вслушалась в эти слова «Дом на краю отмели»… Кажется, кто-то об этом уже говорил. Тысячу лет назад.
Наина поудобнее устроилась. Обхватила коленями руки.
— Раньше считалось, что это городская легенда, — сказала она, — Ну все знают, конечно, все смотрели кино про разные там аномальные дома… Где-то живут призраки, где-то происходят странные явление… «Проклятие» опять же, японский ужастик, да?
Благодаря Костику с фильмами ужасов Алена была хорошо знакома.
— Но это не совсем из той оперы, — продолжала Наина, — Этот дом…он просто «живой»… Как вы и я. И к нему можно прийти. Чувствуете разницу – не «в него войти», а «к нему прийти». Одни говорят, что он выполняет желания, другие считают - там можно узнать свое будущее, получить ответы на какие-то вопросы. Ну а третьи полагают – там можно избавиться от врагов.
Вспомнила! Да, тысячу лет назад, не меньше, об этом рассказывал Валерка.
— Это все ла-жа, — не выдержала Алена.
— Не скажите, — протянула Наина, — Я знаю человека, который там побывал. И он…. Тоже лежит здесь…В этом хосписе.
— Выходит, сказка ему не помогла? Неудивительно. Странно, если бы вышло иначе.
— Там все сложнее, — сказала Наина, — Я вам сейчас его покажу…. Вы еще тут встретитесь.
Продолжение следует