Лев Рыжков о «Непонятном романе» Ивана Шипнигова
(Иван Шипнигов. Непонятный роман. М., АСТ, Редакция Елены Шубиной. 2023)
Овладев каким-либо ремеслом, человек стремится кому-нибудь передать его секреты. Будь это мастерство ассенизатора, таксидермиста, писателя из Редакции Елены Шубиной – всегда найдётся тот, кто намотает на ус опыт старших коллег и продолжит их дело.
И вот передо мной «Непонятный роман» - тоненькая, 250 страниц крупными буквами, книжечка, которую написал 36-летний Иван Шипнигов, на счету которого уже есть роман «Стрим», а также сборник рассказов «Нефть, метель и другие веселые боги». За свои литературные труды молодой этот писатель был удостоен «Московской Арт Премии», а также вышел в финал таких ристалищ, как «Ясная Поляна», «НОС» и «Национальный бестселлер».
На тыльной части обложки – цитата Романа Сенчина (явно наставника):
«Иван Шипнигов удивляет: неожиданные повороты сюжета, парадоксальное мышление, настоящее остроумие, не переходящее в пошлый юморок. (…) Уверен, что многие, открыв «Непонятный роман», найдут в нем близкое. Все там в итоге понятно. И очищающе грустно».
В переводе с официально-рецензентского на русский это самый явный сигнал: «Беги, читатель! Спасайся! Постарайся это развидеть! Сотри себе память об этой книге!»
Но взгляд мой застыл на издательской аннотации. Наберусь цинизма процитировать:
«Непонятный роман» - это путешествие вглубь себя в жанре автофикшен (sic! Хорошо, хоть не «хорор» какой-нибудь, не «лаф-стори». – Л.Р.), попытка спрятаться от ревущих 2020-х «в домике» из настоящих семейных ценностей».
«Что?! – оторопел я. – Как такое может быть, чтобы релизы изд-ва Е. Шубиной топили за семейные ценности? Так… Что за бегемот сдох в лесу, что за безразмерный плезиозавр? Что это за «Пчёлы против мёда»?»
Но аннотация добивала, суля «прощание с юностью, принятие трезвости, признание в любви». Респект тому человеку, что составлял эту аннотацию. Простим ему даже «автофикшен». Вот как надо интриговать. И Лев Валерьевич, щипая себя за загребущие конечности, пытался убедиться, что всё это ему не приснилось.
И бросился читать. И вот прочёл. Чтобы вы, золотые мои, поняли, что это было, давайте, наверное, пойдём по тезисам Романа Сенчина. Итак, первыми в списке у нас
«НЕОЖИДАННЫЕ ПОВОРОТЫ СЮЖЕТА»
Вот тут у нас – повод задуматься. Очевидно, что у маэстро Романа Сенчина мыслительная деятельность устроена как-то иначе. Что-то он прозревает, другим не видимое. Потому что я, например, сколько ни вглядывался в буквы, составляющие продукт, не смог различить не то, что сюжета, но даже каких-то попыток его сконструировать.
Это, представьте, приехала комиссия принимать новостройку. И подводят ответственных лиц к котловану и говорят: «Смотрите, какой дом красивый!»
Ну, да давайте разложим доказательства с буквами на руках.
Я уже давно заметил, что авторы неопытные, графоманящие, всегда стремятся рассказать две истории вместо одной. Уважаемые писатели так тоже делали – Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите», братья Стругацкие в «Улитке на склоне». Там была художественная целесообразность, свежесть эксперимента. Но прошли годы, и многочисленные кривые руки подмастерий и самозванцев затёрли некогда приличный приём до состояния полной пошлости. Сделали маркером графомании. Почти всегда рассказчик двух синхронных историй оказывается… Ну, вы поняли. Хочется воскликнуть: «Чувак! Ну, и зачем ты на две истории замахнулся, если тебе и одну-то рассказать не по силам?»
И вот у Ивана Шипнигова – как раз две истории. Чередуются, ага. Во второй – герой по имени Иван даёт интервью некоему блогеру, раздуваясь от важности, рассказывает о своих романах – первом и втором. Потом сбегает из студии с коньяком. Всё.
А вот первая история – ну, может, вот тут уважаемому Сенчину сюжет привиделся. Короче, два типа, лет за тридцать, идут в лес. Зачем? За закладкой с чем-то неназываемым. Но вместо вожделенных субстанций находят закопанный коньяк «Коктебель». Притом, раза три-четыре за книгу. И ещё находят шишки. Не подумайте, кедровые.
И вот эти два друга бухают, а потом спасаются от конной полиции, от непонятных правоохранителей в противогазах, от таксиста, от кондукторов электрички, снова от полиции, опять приходят в исходную точку и находят на том же месте коньяк. Всё это без мотивов, конфликтов, какой-то архитектоники, сляпанное по логике не особо замысловатого бреда. Если это сюжет, то я испанская балерина, простите.
Чем дальше я вчитывался в буквопродукт, тем больше понимал, что у автора – этого лауреата и финалиста наших цацковручительных церемониалов – не то, что проблема с построением сюжетов. У него вообще – сюжетобоязнь. Повествовательная дислексия.
Тот же герой Иван начинает – нет-нет – а рассказывать какую-то историю, и происходит это обычно так:
«Я, кстати, ел варенье из шишек. Хочешь расскажу? Там такая драма была.
- Из-за варенья из шишек?
- Не… Испугался я тогда семейной жизни. Устал постоянно быть нормальным. Спад у меня, в общем, был. Ну, ты знаешь, когда у меня спад… Да, я же хотел рассказать. Главная драма была у нас из-за «Нутеллы». Кстати, вот «Нутеллой» коньяк вообще отлично закусывать».
И такого много – с пятого на двадцать пятое, с Федота на Якова, с шишек на «Нутеллу». Из примерно полутора десятков историй, которые герой пытается рассказывать, до конца доведены примерно две. Да и те – через диалогический бурелом.
Порой автор раскрывает секреты, простите, «творческой кухни»:
«- Потому что слишком много всего хочется сказать, я перескакиваю с одного на другое, в разные стороны, и в итоге многое важное так и не проговариваю. Но, может быть, это потому, что оно непроговариваемо вообще…
- Прямо как в твоем втором романе.
- Именно. И поэтому это не к тебе претензии. Это моя органика».
Так и представляется робеющий подмастерье Шипнигов, принесший заветную тетрадочку к наставнику Сенчину. «И что это ты принёс?» - рычит наставник. «Это моя органика», - лепечет обучаемый.
Этот принцип знаком и возлелеиваем сотнями графоманов. Если ты что-то не умеешь – пойди на принцип. Скажи: «Сами вы дураки! Это я вот такой особенный! Зачем вы мне голову морочите? Органика!»
Но рецензия не резиновая. Давайте пойдём по списку Сенчина и попробуем найти
«ПАРАДОКСАЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ»
Действительно, присутствие парадоксов весьма украсило бы буквопродукт. В конце концов, сюжеты – и у Чехова не всегда просматриваемы. Но если есть парадоксы, игра ума – то это всё искупает. Итак, где вы, парадоксы, ау-у!
Но удивительное дело – невероятный маэстро Сенчин опять углядел в буквопродукте бытование каких-то неведомых сущностей, которых там в принципе нет. Скажу страшное – в обозр. изд. нет вообще хоть каких-нибудь мыслей. Ну, так, болтаются какие-то огрызки непонятных мыслепроцессов. Но это и всё.
Если зайти, например, в «Одноклассники» и читать все подряд статусы, типа: «В жизни оно ведь как? Сначала не везет, не везет, потом КАК НЕ ПОВЕЗЕТ и опять не везет, не везет…» - вы почерпнёте кратно больше пищи для ума, чем из всего буквопродукта под названием «Непонятный роман». Собственно, и язык изложения не отличается примерно ничем.
Хотя стоп! Давайте признаем – текст не совсем уж безмозглый. Я долго листал страницы и нашёл ровно полторы (1,5) мысли. Такие протяжённые, лейтмотивные. Но о том, что это за полторы (1,5) мысли, я расскажу вам в финале.
А пока давайте попробуем вслед за удивительным маэстро Сенчиным отыскать здесь
«НАСТОЯЩЕЕ ОСТРОУМИЕ»
Вы меня простите, но я и его не нашёл. Ни одного bonmot, ничего такого, чтобы не то, что рассмешило, но хотя бы улыбнуло. Нет, автор, конечно, пытается. Например, вот:
«- Да почему вам каждое слово объяснять-то приходится! Я Соне как-то рассказал про наш бар в деревне, я туда ходил после первого курса на зимних каникулах в две тысячи пятом году. Тогда до нас начала доходить цивилизация. Говорю: там такой дизайн был минималистичный, скандинавский, чурки вместо стульев. Она тоже, как ты: «Чурки?!»
Я не понял, вы тоже не смеётесь? А зря, зря. Шутит автор.
Или вот ещё пример:
«Кстати, я знаешь как придумал: если бы я писал такой сюжет, что двое близких друзей едут на машине и говорят об очень личном, я бы назвал это «Авто фикшн», именно через пробел написал бы. Специальная ошибка, как Соня этот мой прием называет. Новые смыслы иногда появляются от малейшего сдвига в…»
Не удивляйтесь. Сбои на полуслове – это тоже часть неповторимого шипниговского повествовательного языка.
Впрочем, он сам признаёт:
«Про меня человек с чувством юмора сказал однажды, что у меня нет чувства юмора. Я долго думал над этой мыслью, и чем больше я над ней думал, тем больше она мне нравилась».
Впрочем, в отношении своих повествовательных методик Шипнигов бывает достаточно откровенен. Но порою и выхваляется:
«Я ведь тоже кое-что могу сам сформулировать».
Это ценное признание от без-пяти-минут лауреата трёх престижнейших премий, члена авторского пула Елены Шубиной. Здрасьте, приехали это называется.
Кстати, в упомянутом пуле Шипнигов – один из самых интересных экземпляров паноптикума. Видно, где-то в «Липках» или ещё на каком семинаре некий мэтр дал ему ценный совет: «Ты, парень, если что не можешь, так ты этого избегай!» И вот Шипнигов избегает почти всего, что может составить хоть сколько-нибудь внятный буквопродукт.
Например, в тексте нет повествовательного нарратива. Вот вообще. Одни диалоги.
Ну, этим нас, положим, не удивить. Дмитрий Данилов есть с романом «Саша, привет!» Там тоже диалоги. Но хотя бы разговаривают разные люди. В «Непонятном романе» диалоги – на 95% с самим собой. Эти диалоги не выстраивают интриг, не раздувают конфликт, не несут информацию. Это просто пустой трёп. Словесный мусор для натягивания объёма.
«- Но все-таки это свобода.
- Я убрал лишние слова.
- Ты будешь спать, а я буду рассказывать.
- Бог пошлет тебе читателей».
Герой, которого зовут так же, как и автора, не моргнув голубым глазом, признаётся:
«Я зато умею разговаривать сам с собой и могу давать интервью себе же. Я учился этому с самого первого класса и, пожалуй, достиг в этом некоторых высот. Пусть это прозвучит немного нескромно».
Или вот:
«А то обычно утром Соня мне говорит: опять всю ночь интервью давал во сне самому себе».
Вообще, «авто фикшн», или «автофикшен» - как этот чудовищный жанр ни назови, всё понятно – богат на графоманские манифестации. Но в обозр. бквпрд. они подаются с подкупающей откровенностью:
«…я написал свой первый роман, книжку с ошибками, всего лишь для того, чтобы вам, интеллектуалам, было смешно. Мне вот было смешно, и я вдруг подумал, вдруг вам тоже будет смешно. И оказался прав. Конечно же, настоящие люди так не говорят и не пишут».
А вот секреты литературного мастерства от Шипнигова:
«Если бы меня спросили, какие я знаю секреты литературного мастерства, я бы честно сказал: не придумывать, а искать свои книги. И делать макарошки для Сони».
Вы спросите: «Кто же такая эта Соня, которую мы встречаем в цитатах уже не в первый раз?»
Тут целая история, которая, наверное, и имелась в виду составителем аннотации на обложке. Того куска про
«СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ»
Из-за чего, как мы помним, Лев Валерьевич и ввязался в чтение буквопродукта.
Соня – это жена героя. Собственно, и сам буквопродукт посвящён Софье (не буду называть по фамилии, хотя она там есть). И вот у автора всюду – Соня, Соня, Соня…
«- Ты говоришь, как Соня. А Соня говорит, как я. Вы все в плену моего бесконечного интервью. У нас даже была как-то шутка, что надо тебя привязать где-нибудь и так давать интервью, а то ты уйдешь».
Соня считает, Соня говорит о том-то, Соня решила… И так далее, до бесконечности. Никакой любовной линии со страстями и томлениями нет. Амурного треугольника нет. Герои уже вместе и расставаться не собираются. Их отношениям ничего не грозит. Захватывающе, да? Вспоминая Соню, лирический герой сюсюкает:
«И когда Соня потом ходит в серых пижамных штанах с черными сердечками, у нее такие ножки хорошие, и я ее так люблю, что я не выдерживаю и говорю, что она сама как курочка».
Написать про любовь по-человечески – видимо, не судьба. Отсутствие умения компенсируется розовой слюнкой.
И вот знаете, я часто встречал подкаблучников – тех несчастных мужиков, которые говорят – ну, вот примерно так же. Боязливо выпячивают свои нежные чувства, трепещут. И с подлинной любовью это как-то не имеет ничего общего. Вообще, внутренний мир подкаблучника очень интересен. Если бы у Шипнигова хватило искренности его описать со всеми фрустрациями – это был бы интереснейший и не пустой роман. Цены бы ему не было, даже так скажу.
Но автор – и это чувствуется – со своими «макарошками для Сони» - катастрофически неискренен. А «авто фикшн» вместе с «автофикшеном» подразумевает какую-никакую искренность. Но нет. Все огрызки историй с Соней тронуты, как патиной, фальшью. И это не то, чтобы чувствуется, а режет глаза.
И вот настало время для самого интересного вопроса:
«А КАК ЖЕ ОНО СЛУЖИЛО В ОЧИСТКЕ?»
Мы видим совершенно беспомощного автора, который не владеет примерно ни одной писательской техникой. Ему неподвластны сюжеты, и даже рассказывание простейших историй – труд почти непосильный. Нет характеров, конфликтов, атмосферы, любви. Нет вообще ничего.
А вот так, друзья. Как-то «служило», в шорт-листах мелькало, у Шубиной издалось. Я, конечно, всяких авторов встречал. Кому-то не давались диалоги, кто-то путается в словах. Но чтобы вот так не уметь всего и сразу – это, конечно, феномен. Но и тенденция, похоже. Дальше, друзья, будет только хуже.
Писатели старшего шубинского поколения – посмотрим фактам в лицо – не златоусты. Но поколение 2.0 – это что-то с чем-то, что просто нет слов.
Но вот мы дошли до финала и давайте всё-таки раскрою интригу – что имелось в виду под полутора мыслями-лейтмотивами.
Вот мысль первая:
«Почему за одни наркотики сажают в тюрьму, а другие продают в магазинах с едой? Разве сидеть в тюрьме – не вреднее наркотиков? Почему наказывают за преступление, в котором нет потерпевшего, кроме самого преступника, который и есть единственный потерпевший, которого и наказывают? Фраза почти как у Льва Николаевича, и пафос такой же».
Героям (герою) во время блуждания по лесу кажется, что под запрет попало и «бухло», вот поэтому в закладках попадаются коньячные бутылки.
«…А прикинь, счастье запрещено законодательно?! Вот просто запрещено, и все».
Такие вот страдания. Примерно на весь буквопродукт. Автор обходит «по шаткому льду» все юридически наказуемые упоминания. Выступает в предбуквопродуктовом дисклеймере против наркотиков и алкоголя.
В жерновах Редакции Шубиной любая мысль приобретает признаки, скажем так, органики. Странице к двухсотой это вот авторское зудение начинает отчётливо доставать. Как бормашина. А он всё зудит и зудит, подбирает косноязычные эвфемизмы.
Но есть ещё одна, очень противненькая деталь. Буквопродукт-то – 16+. Обычно с такой меткой выпускаются книги, которые раньше называли «для старшего школьного возраста». Автор не матерится, что для автофикшна – великая редкость.
«Почему ты поставил такое условие: в нашем интервью не должно быть мата?
- Хочется говорить на каком-то универсальном языке. Чтобы и дети, и бабушки к нам подключились.
- Ты хочешь говорить с детьми и бабушками о наркотиках?»
И вот такой мутный, косноязычный, сюсюкающий разговор у нас и идёт всю ухабистую дорогу.
И последние, друзья,
0,5 МЫСЛИ
Давайте процитирую наиболее концентрированное выражение этой половины мысли:
«- А уезжать вы не думали?
- Думали, но только в самые первые дни. Но потом поняли, что, во-первых, Соне многих людей потребуется вывозить вместе с собой, и даже израильское гостеприимство может не справиться. А во-вторых, нам и тут нормально. Ну, насколько может быть нормально после известных событий, про которые мы опять же не можем здесь говорить».
Наверное, это как раз и есть упомянутая Сенчиным «очищающая грусть». Что ещё?
«Если все уедут, то кто останется?»
Но мне как-то не хочется грустить по беглецам через Верхний Ларс. Грустно мне за великую некогда литературу. Это до чего ж её довели, если этакое вот «новым форматом прозы» зовётся?
Лев Рыжков для портала Альтерлит
