Глава 80
Вздыхаю не потому, что боюсь ответственности. Пытаюсь объяснить Роману, что хотела стать детским кардиохирургом не из тщеславия, а потому что стремлюсь помогать детям, и к тому же мне интересно это направление в медицине. Но раз так, то… Заявляю Шварцу, что отказываюсь от должности. Он хлопает глазами и пытается протестовать:
– Элли, ты понимаешь, что второй такой шанс в твоей карьере может выпасть только много лет спустя? Не говоря уже о том, как у нас не любят такие, прости за прямоту, финты ушами. Ведь если человеку предложили должность, а он отказался, значит… в глазах руководства…
Я прерываю коллегу:
– Знаешь что, Рома? Да плевать я хотела на руководство. Для меня всегда было главным здоровье пациентов. Да, хотелось и карьеру построить. Но теперь, с рождением Олюшки, видишь ли, жизненные приоритеты изменились. А вообще, – смотрю на часы, – пора возвращаться на работу.
Шварц порывается поспорить, но я делаю знак рукой официантке, чтобы оплатить счёт. Роман человек тактичный и больше эту тему, пока идём обратно, не затрагивает. Да и я ему не хочу раскрывать свои планы. А они просты. Едва мы расходимся в здании клиники, как я спешу в кабинет Гранина. Его секретарь, видя меня в таком состоянии, сжимается и на вопрос «У себя?» шепчет, что да. Попробовала бы она меня остановить!
Вхожу в кабинет Гранина. Он с кем-то премило болтает по телефону, положив ноги на стол. Когда влетаю разъярённой фурией, Никита дёргается от неожиданности и едва не опрокидывается на спину вместе с креслом. Успевает ухватиться рукой за столешницу и бросает в трубку: «Я перезвоню».
– Элли? – улыбается мне. – Ну ты и напугала! Что-то случилось? Что-то с Олей?
– С моей дочерью всё в порядке, – отвечаю ему, сразу расставляя акценты. – А вот что касается твоего выступления на комитете по здравоохранению… Не ожидала. Всякое о тебе могла подумать, но чтобы ты оказался таким… подлым, правда, не ожидала, – я даже развожу руками, хотя это излишняя театральщина, которую сама терпеть не могу. Но сейчас эмоции кипят.
Лицо Гранина становится непроницаемым. Это его стандартная маска для рабочего процесса.
– Эллина Родионовна, ведите себя профессионально, – ледяным тоном говорит он. – Вы делаете слишком поспешные выводы относительно…
– Хватит словоблудия! – прерываю его. – Ты выступил против создания нового отделения из-за какой-то там «оптимизации»! А о больных детях подумал? О девочках и мальчиках, страдающих из-за сердечных заболеваний? Ты когда-нибудь видел, как задыхается ребёнок от сердечной недостаточности?!
– Я всё это видел, – холодно и равнодушно отвечает Гранин. – Что касается оптимизации, то этот приказ мне спустили сверху, понимаешь? – он снова переходит на «ты». – Я ничего не мог поделать, всё решили в министерстве. Кроме того, так даже лучше.
– Что? Кому лучше? Бюрократам, сэкономившим на детях? – поражаюсь я.
– Нет, для тебя, для Оли.
– Что?!
– Да, да, – кивает Никита. – Так будет лучше для вас обеих, поскольку ты мать, а она младенец, и тебе надо больше времени проводить с ней. Если же откроется новое отделение, ты постоянно была бы занята, а девочка росла без родителей.
Гранин говорит голосом педагога-наставника. Это меня выбесило окончательно.
– Да какое ты право имеешь решать за нас с дочерью? – стараясь не наброситься на него, выговариваю я. – Не смей лезть в нашу жизнь!
Глаза Никиты превращаются в узкие щёлочки. Он злится, и первой жертвой его кипящей внутри ярости становится карандаш: он с треском ломается пополам. Главврач собирается мне ответить, не даю ему такого шанса.
– От должности начмеда я отказываюсь. Если нужна бумажка с заявлением – напишу. Будешь мне мешать работать, как заведующей отделением неотложной помощи, напишу по собственному. Всё. Разговор окончен.
Разворачиваюсь и ухожу. Первое желание и впрямь – написать заявление. Но это будет капитуляция перед Граниным. Обойдётся!
В коридоре сталкиваюсь с Мариной Арнольдовной. Увидев меня, делает расстроенно-виноватое лицо и пытается затащить в свой кабинет. Но я говорю, что нет времени, – пациенты ждут. И она соглашается. Мне же сейчас нужно заняться работой, погрузиться в неё, чтобы ничто не отвлекало, иначе с ума сойду от мыслей.
– Эллина Родионовна! – с порога зовёт меня Полина и широко улыбается. – К нам доставили вашу самую большую поклонницу.
Поднимаю брови.
– Кого это?
– А вы посмотрите в смотровой, – подмигивает Полина.
Я заинтригована, но потом сделаю ей внушение, чтобы так больше не делала. Хватит с меня сюрпризов.
Открываю дверь в помещение…
– Эллиночка! Здравствуйте, милая! – с койки мне широко улыбается своими шикарными фарфоровыми зубами наша прима, Изабелла Арнольдовна Копельсон-Дворжецкая. Она театрально поднимает руки, чтобы привлечь в свои объятия, и я оказываюсь возле её груди, ощущая изысканный французский аромат.
Я придвигаю табуретку, понимая, что раз Народная артистка СССР, которой в этом году исполнится 90 лет, здесь, так просто отделаться от неё не получится.
– Милочка, я слышала, вы стали мамочкой?
– Да, – скромно отвечаю. – У меня дочка, назвала Олюшкой.
– О, я вас поздравляю, душа моя! Чудесное имя! «Я люблю вас, я люблю вас, Ольга», – напевает из «Евгения Онегина» и сверкает Изабелла Арнольдовна, а потом вдруг хмурится. – Ах, какая же я дура, Господи прости! – она осматривается вокруг. – Поздравлять без подарка, это же такой mauvais ton! – и тут она неожиданно начинает стягивать с безымянного пальца левой руки большой перстень старинной работы, украшенный топазом, и протягивает мне.!
Роман "ПОДЖИГАТЕЛЬ" – рекомендую к прочтению! Бесплатно!
– Вот, это вам, за рождение дочери.
– Простите, я не имею права…
Изабелла Арнольдовна нахмуривает тоненькие крашеные брови.
– Любезная моя, вы обязаны принять это. Его мне подарил шестьдесят лет назад сам великий Сергей Яковлевич Лемешев! Мы тогда с ним вместе… – не договорив, Народная артистка скрывает лицо ладошкой и хихикает, словно вспомнила какую-то неприличную историю. Но вскоре снова серьёзна. – Примите это в дар от меня. А будете брыкаться, нажалуюсь на вас министру!
Мне ничего не остаётся, как поблагодарить. Но попытка положить кольцо в карман халата проваливается.
– Нет, милочка. Так не пойдёт. Надевайте, – требует Изабелла Арнольдовна.
Со вздохом соглашаюсь. Удивительно, но кольцо мне впору, сидит, как влитое.
– Ах, милая моя, – улыбается Народная артистка. – Оно вам так идёт! – поворачивается к медсестре. – Барышня, простите, как вас?
– Катя.
– Призываю вас в свидетели, Катерина. Я сама, в здравом уме и твёрдой памяти, подарила Эллине Родионовне это кольцо. Чтобы потом не говорили, будто старуха Копельсон-Дворжецкая выжила из ума и стала разбрасываться фамильными драгоценностями!
Я сижу, красная, как рак варёный. Жуть как неудобно, но и приятно в том числе.
– Простите, Изабелла Арнольдовна, но что вас к нам привело? – спрашиваю пациентку.
Она делает таинственное лицо, будто хранит в себе тайну смерти Сталина, который её в далёком детстве однажды подержал на руках.
– Я третий день не могу… – сквозь тональный крем, который она явно не жалеет, проступает румянец. – Сделать déféquer.
– Что, простите? – французское слово звучит знакомо, но…
Глаза старухи на секунду вспыхивают праведным гневом, но она сразу успокаивается.
– Опростаться, – выговаривает медленно и шёпотом.
Я хмурюсь, пытаясь понять, но на помощь приходит Катя. Наклоняется к моему уху и шепчет.
– Ах, вот оно что! – говорю с улыбкой. – Не беспокойтесь, уважаемая Изабелла Арнольдовна, с этим мы вам поможем.
Она снова вскидывает брови:
– Как? Сунете клизму в мой морщинистый зад и будете всем отделением наблюдать, как испражняется лауреатка Сталинской премии?
– Ну что вы! Конечно же нет! – отвечаю, стараясь не рассмеяться, и диктую Кате анализы, которые необходимо сделать Изабелле Арнольдовне. С одной стороны, мелочь – обычный запор случился у старухи. В её возрасте проблема частая. С другой, нужно исключить патологию. А вообще меня очень забавляет её манера переходить из одного состояния в другое. То она изысканная аристократка, то простолюдинка с манерами уличной торговки. Как это у неё получается?
Говорю пациентке, что всё будет хорошо, выхожу из палаты и пытаюсь снять кольцо, поскольку мне всё же хочется его вернуть, но… вот же зараза такая! Оно намертво прикипело к моему пальцу. Бегу в туалет, но ни вода, ни мыло не помогают. Вздыхаю, смотрюсь в зеркало. А что? Очень красиво. Пожалуй, это судьба.
И снова-здорово:
– Эллина Родионовна!
В отделение бригада «Скорой помощи» ввозит женщину на каталке.
– 28 лет, множественные ножевые ранения груди и руки, – докладывает врач. – Поверхностные порезы, глубокие проникающие раны.
– Кровь на гематокрит, – даю первое поручение, надевая одноразовый халат и перчатки. Одного взгляда на пострадавшую достаточно: придётся повозиться.