Продолжение "Записок" полковника Наркиза Антоновича Обнинского
30-31 июля 1855 г. Вот мы и в Болхове, славном выделкой кож и конопляниками. У заставы нас встретил частный пристав, в белых панталонах и в каске. Сегодня базарный день; народу множество нас сопровождало; песенники, барабаны и горнисты по очереди забавляли публику, поглядывавшую на нас искоса, так как граф Толстой (Егор Петрович) имел глупость вчера оставить здесь отношение, что в его ополчении свирепствует холера, чем и переполошил мирных жителей, о холере и не подозревавших. Несколько пленных турок ходят по улицам в жалком положении; один из них на городской площади собирал сено и солому.
1 августа, станция Синец. Семь постоялых дворов достались нам на два дружинных штаба; находившимся при моем, 34-м человекам, я роздал на харчи по 15 копеек, ибо здесь никого не кормят. Заходил ко мне З., рассказывал, "что купил роте сто калачей; что в Орле хочет попарить её в бане; что купил еще одну артельную лошадь; что вчера в хороводе его песенников плясали девки; что подошел помещик; что пьяного ратника водою отливали; что он обедал у графа Строганова; что его брат адъютантом"... Наконец ушел, обещяясь еще зайти: спаси Господи люди твоя!
4 августа, Орел. Мы тронулись в поход в 2 часа утра. Было так темно, что одна только лошадь моя белелась, серых же всадников вовсе не было видно. Пошел дождь и мочил нас боле трех часов. Не доходя 14 верст до города, мы сделали привал. Здесь, под сараем, на подводе скончался горнист 3-й роты, 20 лет; он имел припадок холеры и было выздоровел, но потом опять заболел и умер; за две минуты до смерти он разговаривал с поручиком Челищевым и был в совершенной памяти.
В Орле мы уговорили Михаила Александровича Челищева ограничить этим пунктом своё военное поприще. Очень не хотелось благородному старцу оставить нас; но наконец, со слезами согласился он, что присутствие его нужнее дома, чем в дружине.
5 августа, в 6 часов утра, граф смотрел все дружины на Кромской площади перед выступлением в поход. Загоскин со своей ротой вовсе не явился на смотр; граф осмотрел дружину, не заметив отсутствия одной роты, и очень благодарил меня за порядок, уверяя, что "у него глаз верный".
6 августа, Куликовье. Дневка и самая скучная: то и дело или видишь, или слышишь про холеру; умерших проносят мимо; заболевших везут вперёд. Вчера Радищев заболел сильно холерою, сегодня отправляется в Орел в больницу - довезут ли его? Господи, помилуй нас и выведи скорее из этой земли плача и скорби! На походе заметно, что во всех ротах ратники идут еще довольно бодро, охотно песни поют; но в офицерах дух упал до точки замерзания.
Их не пугают ни предстоящие опасности, ни труды и лишения похода; но какое-то уныние овладело всеми, особливо после Орла, где многие получили письма от своих родных. Не тоска ли это по родине?
Правда, что мы принесли большую жертву Царю, отечеству, поступив в ополчение, - жертву, которую никто оценить не может: наш начальник гласно бранит ополчение, презирает его, называет "панским войском", и он, причина упадка энергии в дворянах энергии, которую главный начальник поддержать и сохранить может и должен.
Врача при ополчении нет ни одного, а больных со всяким днем прибавляется и прибавляется. Попечения о войске ни малейшего; презрение обнаруживается во всех сношениях с дружинными начальниками; зато и последние не могут похвастаться ни любовью к своему начальнику, ни уверенностью в нём.
Я один не имею права жаловаться на обращение со мною и с дружиною моей; но таковое ко мне внимание есть предубеждение, порожденное маленькими моими заслугами в Польскую кампанию, когда я был некоторое время под командою графа (здесь Толстого).
Дружину мою он всем выхваляет, называя её "первой в ополчении", что и доказывает его гомеопатическое (здесь поверхностное) познание службы. Вообще наше ополчение сформировано ошибочно и на скорую руку, и нет никаких данных, как говорит Баташов, для основания порядка.
Дворяне выбрали из среды своей лиц, не заботясь об их военных познаниях; лица эти набирали ратников, сформировали батальоны и обучали их всякий по своему без современных наставников; начальники дружин - экземпляры, взятые из трех царствований: Павла (I), Александра (I) и Николая (I), обучали свои дружины со всем усердием тому, что знали сами, кто по-драгунски, кто по-артиллерийски, кто по-пионерному.
Статские советники ничему не учили и только спорили с комитетом; надворные советники обмундировывали и вооружали ополчение; предводитель и городские головы продовольствовали дружины, покупали для них лошадей и получали на то деньги из казначейства. Начальник дружины оглядывался на все стороны и перелистывал книжечку рассыпного строя.
Еще дружины не были сформированы, а помещики всякий день присылали мужичков на перемену; инспекторский департамент требовал, чтобы каждые две недели показывать в рапортах, сколько ратников в дружине совершенно обучены пехотной службе и стрельбе в цель, а ни ружей, ни пороху еще не было. Но "cie море пространно есть, в нем же гада несть числа" и беспорядков тоже.
8 августа, деревня Полевая. Ночлег. Сегодня вечером вернулся из Орла Краснопольский; там перенёс он холеру и сильно похудел, бедный. На привале, где мы с Челищевыми расположились пить чай, выскочил из конопли Загоскин верхом на желтенькой лошадке, имевшей полное право с успехом оспаривать худобу у Росинанта Дон-Кихота; вслед за ним из-за огородов выехал на тележке с красным сундуком сзади Филимонов, потом показалась тележка, нагруженная морсом и г. Енькодаровским.
Эти усердные офицеры, шествовавшие по собственному своему маршруту, потеряли роту и с удивлением узнали, что им здесь ночлег. Загоскин рассказывал чудеса о гостеприимстве какого-то помещика Яковлева, о чудном действии своих антихолерных капель, которые сам ежедневно от 10 до 12 раз принимал с рюмкой водки, но которыми никого еще не вылечил, предлагал мне какую-то глупую жирную дрохву, показывал свой фланелевый набрюшник... и разговору конца бы не было, если б барабанщики не ударили подъем, и мы не тронулись в поход.
Одни только Рустицкий, Челищев Нил, Васильев, Мамаев и Смольянинов никогда не отстают от своих рот, всегда впереди, и на своём месте служат примером своим подчиненным, перенося с ними вместе все труды похода. Как товарищ, чувствую к ним особенное мое уважение, как начальник - благодарю их от души за благородное исполнение своей обязанности.
9 августа, станция Очки. Дневка. Переход был в 17 верст; но караульный взвод по милости 3. сделает 34: 4-я рота должна была на привале сменить 2-ю и следовать при штабе; всякий другой исполнил бы это вовремя, но З-ну невозможно сделать ничего толком, именно от страсти всё толковать и перетолковывать по-своему; он вечно и всюду опаздывает. Теперь четверть шестого, а караул еще не сменен. Как 3. мог служить в инженерах, не понимаю.
10 августа. Был у меня становой в мундирном длиннополом сюртуке и в палевом жилете, маленький и очень толстый человечек; говорит с одышкой, волоса у него висят длинными прядями, весь в поту, беспрестанно утирается клетчатым платком и вскакивает.
Он мне рассказал, что дочь его Олимпиада, очень красивая собою, вышла замуж за казначея Екатеринбургского полка, и по этому случаю он в тот же полк определил и трех сыновей своих; двое затем, служившие по штатской службе, поступили в ополчение, а шестой в Орловском корпус. Пока муж прекрасной Олимпиады служил казначеем, дела шли хорошо; но его произвели в капитаны, дали роту и в первом же сражение убили.
Прекрасная Олимпиада возвратилась теперь из-под Севастополя и вдовствует; старшего сына ранили в руку, но он пишет к отцу, что кость не повреждена, а мясо нарастёт... "Это все ничего-с, но я осмеливаюсь просить вас написать к губернатору Валерьяну Ивановичу Сафонову (Сафонович), что я вас усердно проводил, - становой пристав Звягин". Желание его исполнено.
11 августа, село Поныри (Курской губ.). Селение раскинулось на 7 верст. 4-я рота в карауле. 3. целый переход занимал нас разговором: "что здесь пройдет железная дорога; что локомотивы будут отопляться торфом; что у него есть жареный гусь; что на границе Курской губернии водка хороша; что Политковского отравила жена; что третьего дня он ел нашпигованную салом дрохву и давал ее офицерам 3-й роты; что он всегда носит фланелевый набрюшник (продолжение - завтра).
14 августа, Коренная. Сколько воспоминаний для меня сохраняется здесь! Здесь я был молод, счастлив, как только может быть счастлива беззаботная молодость. Здесь мы молились чудотворной иконе Божьей Матери и несли икону на колодезь вечером, в 10 часов.
22 августа, селение Юнаковка, имение князя Голицына (?), начальника Московской дружины. С неделю назад он проехал в Севастополь и приказал, чтобы все дружины встречаемы были с хоругвями, хлебом и солью и чтобы всякой дружине давать по иконе на счет князя, что и было исполнено; мне достался образ Спасителя, который я отдал в 1-ю роту, бывшую в карауле, а Медынской дружине - икону Божьей Матери.
Воротимся теперь немного назад. От Орла до Курска на расстоянии 180 верст нет ни одного города, деревушки бедные, постоялые дворы плохие. В деревне Очки, в 77 верстах от Орла, у меня совершенно истощился запас белого хлеба; принесли ржаного; есть невозможно - черный, невыпеченный, клейстер настоящий. Вечером еще ничего, но на рассвете выходить в поход, ничего не евши, - плохо, а гробы то и дело мимо окон таскают. Пришлось пропадать!
Картина 1-я. В нескольких шагах от деревни стоит богатая усадьба помещичья. Спрашиваю у хозяина - кто живет? Барон Б. - Хороший человек? Ха-рош (и почесал затылок). Я думал, думал и позвал своего Петра: "поди ты к помещику, вызови лакея и скажи: в деревне ничего купить нельзя, полковник, дескать, приказал кланяться и просит кусок хлеба". Вышел сам барин и сказал моему Петру: "скажи полковнику, что у меня хлеба нет".
Это происшествие я не рассказывал офицерам: мне было совестно за себя и стыдно за скота Б. Я дал хозяину целковый за подводу; он съездил в Ново-Архангельск (21 верста) и к вечеру привёз 15 французских свежих хлебцев - мне стало до Курска.
Картина 2-я. Из Белгорода, догоняя дружину, я ехал проселочной дорогой, и застигла меня ночь темная. В 10 часов добрался до слободы Белой. В правлении я взял десятского показать мне квартиру для ночлега; в одном доме хозяин сказал, что у него брат умирает, и поп читает отходную. Я поглядел в окно - правда.
В другом доме, только что услышали колокольчик у ворот, потушили огонь и притаились; сколько мы ни стучали в ворота - ни гугу. Десятский мне говорит, что есть хороший постоялый двор, и комната чистая, и самовар есть - только надобно деньги платить. - Веди, братец, скорей. Подъехали. Собаки залаяли, огоньки забегали, и вышел со свечей молодой хохол в синем казакине.
Комнатка славная, образов множество и перед каждым теплится лампадка - была Суббота. Подали самовар со всеми принадлежностями, даже ложечка серебряная. Желая им сделать доход, я спросил чаю и сахару, хотя со мною было все. Я был счастлив, как младенец, наслаждаясь чаем; а хозяин, стоя у печки, рассказывал, что он недавно был в Севастополе и слышал, как с пушек стреляют - страсти Господни, да и только! А ужинать изволите? - Нет, но накормите моего ратника. - Слушаю-с.
На другой день спрашиваю хозяина, что ему следует за чай, сахар, квартиру и ужин. - Ничего-с.
Как я ни настаивал, хозяин ничего брать не хотел. Я ему пожал руку. Провожая меня, он всунул в тарантас огромный пшеничный хлеб. Какая разница между богатым помещиком Б. и хохлом, хозяином постоялого двора; а еще с. с. (здесь сукин сын) Б. по-французски говорит, а детей и по-английски учит; он мне сказал "хлеба нет", а хохол, подавая хлеб, сказал "примите, ваше благородие; не обижайте отказом, нас, бедных людей".
Картина 3-я. Не доезжая 13 в. до Суджи, мне надо было переменить лошадей в деревне Улановой. В правлении, пока искали лошадей, я сел на крыльцо, закурил сигару и попивал лафит. Был день воскресный, час 10-ый; люди шли из церкви. Через улицу напротив стоял белейший домик.
Подошел хозяин от обедни, поотворял ставни; маленький хохленок в рубашонке подбежал к нему; он его погладил по головке, поцеловал и посадил возле себя. Я позавидовал его счастью: и у меня праздник, и у меня милые детки пришли из церкви, и я бы их приласкал... слезы навернулись на глазах, и я запил их вином.
Старый хохол постучался в окно, вышла к нему жена; они переговорили о чем-то; хохол встал, пригладил голову, поправил на себе кафтан и подошел ко мне.
- Ваше сиятельство, пожалуйте к нам обедать.
- Спасибо, брат, для меня еще рано.
- Вы люди дорожные, так и пожалуйте.
- Покорно благодарю, мне есть не хочется; но когда ты такой добрый, то накорми моего ратника.
- И ратника милости просим, и вы пожалуйте. Ратник пошёл и после сказал, что хохол важнейший человек и все семейство его - любезнейшие люди. Хохла звали Иваном Проценко. Вопрос: кто благороднее - Проценко, или Б.?.. А еще дворянин и барин, а подлец!
23 августа, деревня Писаревка, Харьковской губернии. Хохлы. Имение генеральши Савич, которая имеет пятерых сыновей и трех дочерей; все живут при матери, и имение нераздельное. Встретили нас также с Евангелием и хоругвями за деревней. После молебствия священник благословил нас образом Иоанна Воина, сказал краткую, одушевляющую речь и потом с образами шел впереди дружины вплоть до моей квартиры.
Икону я передал в 4-ю роту майору Загоскину; тот обратился к своему офицеру: - Николай Петрович, возьмите образ. - А куда же я его дену? - сказал Николай Петрович...
Сегодня вступили мы в Харьковскую губернию; водка крепкая и дешевая; один ратник 1-ой роты, из предосторожности и, не надеясь на себя, штык свой прикрепил к портупее замочком. "Водка славная, говорит, неравно штык потеряешь". Караул 1-ой роты с кадровым урядником пьян поголовно - завтра расправа.
Здесь умер от холеры ратник 3-й роты; досок для гроба в целой слободе не нашли, урядник пошел просить досок у помещика, барин вышел сам и сказал: "дай полтора целковых, может и найду"; я дал деньги, и гроб сделали. У помещика до 2000 душ, гумно огромное, и амбары засыпаны прошлогодним хлебом... Жаль мне, что о дворянах ничего еще хорошего сказать не могу.
25 августа, Сумы. Ужасная пыль встретила нас при входе в город, потом квартальный на вороной лошади, а на площади священник с образами и голова И. А. Ткаченко с хлебом-солью. Квартира славная, два рояля, на столе завтрак, под столом ковер, кровать железная постлана, и старенькая хозяйка все приседает. Добрые, видно, люди, дай им Бог здоровья!
Старушка два раза приходила спрашивать, не нужно ли мне чего для стола; просила, чтоб я ничего не покупал. Я, разумеется, ничего не требовал, но от души благодарил за внимание; здесь бы поучиться дураку Б. вежливости и радушию!
28 августа, казенная хохлацкая слобода Боромля. Священники с четырех церквей нас встретили, благословили дружину иконою Ахтырской Божьей Матери, дали 20 образков для урядников, а голова угощал дружину водкой и калачами. Когда я благодарил его за ласковый прием, он сказал мне: "то наш долг; это еще ничто, а что для вас готовится в Ахтырке - того и сказать нельзя"! Благочинный (о чудо!) просил позволения угостить обе дружины вином от усердия священников: это 24 ведра! Завтра проводы с образами и раздача образков всем офицерам.
29 августа, Тростинец, имение князя Голицына (Василий Петрович), старичка 70 лет. Он долго жил в Париже, теперь уехал в Харьков на выборы и повез с собою двух сыновей (Алексей и Виктор), чтобы предложить их в ополчение. Вчера в Боромле мы отстояли обедню, служили молебен, выслушали проповедь и, по окроплении дружины святою водой, священник с крестом и хоругвям проводили нас более версты через деревню; в конце слободы была еще церковь; старенький священник вышел к нам с тою же благодатью.
Пришли мы в Тростянец, священство уже ожидало нас на дороге, и паки молебствие и окропление св. водою. Я не понимаю, что это значит: во всякой деревне Харьковской губернии, лишь только нас завидят, то поднимается колокольный звон, сбегается народ, и "спаси Господи люди твоя!"
Я начинаю думать, не войско ли мы архиерея Харьковского и Ахтырского, не церковная ли армия, грядущая в Палестину для изгнания неверных поклонников Магомета? Молиться по нескольку раз в день людям усталым от похода, голодным, как волки, и чаще всего, пьяным донельзя - возможно ли?
31 августа, Ахтырка. На площади против собора смотрел нас граф. Эшелон был выстроен в каре; Загоскин не опоздал - это одно из чудес Ахтырской Божьей Матери. Было молебствие, мы два раза прошли церемониальным маршем и получили по образу в дружину. Выхлопотал у графа перевод доброго Баташова из Медынской дружины в свою, т. е. "из плена Египетского в землю Ханаанскую!"
В 3 верстах от города, на берегу Ворсклы, стоит на прекрутой горе мужской Троицкий монастырь. Я с офицерами и в сопровождении городничего отправились осмотреть монастырь, воспользовавшись дневкой. Когда пестрая наша ватага с шумом ввалилась в ограду, монахи забегали в разные стороны, как встревоженные муравьи.
После молебна отправились мы к архимандриту. Домик чистенький, новенький, и кругом хороший цветник. Когда мы взошли в комнаты, никого не было; немного погодя, отворилась дверь, и из нее выполз преуродливый карлик с двумя горбами. Мы все остолбенели от удивления, и никто не трогался с места.
Горбунок взглядом своим точно приковал нас к полу; он посмотрел кругом и улыбнулся, вероятно заметив впечатление, произведенное на нас его появлением. Я опомнился первым и подошел под благословение. Горбунок взял меня за обе руки, поглядел мне пристально в глаза и сказал: "вижу, что вера ваша велика есть; напишите семейству вашему, что я их благословляю"; при этом он благословил воздух.
Он нас потчевал чаем, потом повел показывать свою домовую церковь через спальную; кроватка его, как детская люлька, три подушечки, столик; на нем "Северная Пчела" и очки. Архимандрит Сергий, лет 48; лицо смуглое, нос крючком, как у ястреба, усы черные щетинистые, борода взъерошенная, глаза маленькие, глубоко во лбу, но блестят, как яхонт.
Горбунок по-видимому обладает большой силой магнетизма: кого он исповедовал или приготовлял "на тот свет", всякий делал значительные пожертвования, или отказывал все свое достояние, и в 13 лет создан из ничего, на голом месте, прекрасный и великолепный монастырь, с кельями, гостиницами, самоварами и со всем комфортом для приезжающих, которых всегда много; мы застали несколько семейств.
Архимандрит Сергий благословил нас всех иконою, а меня и Дмитрия Челищева образками на розовых лентах. Дмитрия Челищева он очень полюбил, глядел на него с улыбкой и в разговорах часто грозил ему пальцем.