Зимой 1942-43 годов, когда на юге нашими войсками перемалывалась Сталинградская фашистская группировка Паулюса, на Северо-Западном направлении наше командование задумало устроить фрицам второй, малый Сталинград, пытаясь замкнуть кольцо вокруг полуокруженной вражеской группировки войск (Демянский мешок). Наша 348-я стрелковая дивизия беспрерывно находилась в движении, как челнок, то совершая многокилометровые ночные марш-броски, то утром почти с хода бросаясь в наступление, отыскивая слабые места во вражеской обороне. Эти постоянные ночные марши мы совершали на индивидуальном транспорте, то есть на своих двоих, а проще — пешедралом.
Тогда не могло быть и речи о каком-либо автотранспорте — или за неимением такового, или потому, что грунт не позволял. Стоило только под снегом копнуть лопатой, как тут же выступала грунтовая вода. Поэтому во время тех ночных походов солдат все волок на своем горбу: и станковые пулеметы в разобранном виде, и минометы, и боеприпасы и все прочее. А на одном из участков фронта, где-то в районе Старой Руссы, помню, под ногами было настолько топко, что даже лошадь увязала. Вследствие чего боеприпасы и харчи из тыла к передовой доставлялись на солдатских плечах в ограниченном количестве. А посему и наш солдатский дневной паек состоял из двухсот граммов ржаных сухарей или из ста пятидесяти граммов муки, хвоста селедки, ложки сахару да махорки. Вот и воюй на эти харчи целый день. Пробовали жевать горькую хвою, заедая ее снегом. Но хвоя была плохим заменителем хлеба. Чтобы как-то обмануть голод, приходилось глотать сухари мелкими кусочками, не разжевывая, дабы удлинить их пребывание в желудке. Поскольку в землю углубиться было нельзя, то хоромы на ночь мы себе возводили из дешевого подручного материала — елового лапника. Быстро сооружали себе шалаши на четыре-пять человек и устраивались там спина к спине, чтобы было теплее. Перину и простыни заменял тоже еловый лапник. Возле шалаша разводили костер, чтобы можно было погреть ноги. Если с таким жильем и со скудным питанием хоть и со скрипом, но как-то устраивалось (человек притерпевался к лишениям, как коняга к хомуту), то без бани солдату приходилось туго. Ведь дома мы привыкли мыться в бане каждую неделю, а здесь за долгие недели фронтовой жизни (то походы, то атаки) — тело буквально задыхалось в пропитавшемся потом обмундировании, стосковалось по воде. Ему нужен был отдых, освежение.
Нельзя сказать, что в тех неимоверно сложных условиях начальство не пеклось о солдате. Нет, заботилось, конечно. Помню, как однажды в промежутке между марш-бросками и наступательными боями нас отвели в глухой лес. Здесь мы испытали прелесть фронтовой походной бани, неописуемое позабытое блаженство общения с водой. Эта баня представляла собой огромную брезентовую палатку-шатер, раскинутую на очищенной от снега площадке, — это было моечное отделение. Вместо пола здесь был настлан толстый слой мягкого елового и пихтового лапника. Внутри этой палатки жарко пылали две-три железные печки с выводом дымоходов наружу. Снаружи суетилась целая команда солдат-банщиков, обслуживающих это заведение. Кто-то из них заготавливал дрова и жег их под большими железными бочками, в которых растаивался снег и грелась вода для мытья. Кто-то таскал снег ведрами и мешками и закладывал в эти бочки. Кто-то переливал уже согревшуюся воду в бочки, откуда она шла на помывку. Работа кипела беспрерывно.
В баню мы заходили поротно. Сбрасывали с себя обмундирование в предбаннике (палатка чуть поменьше), получали порцию хозяйственного мыла и сразу же заскакивали в моечное отделение. Температура в бане, конечно, была не нулевая, но и далеко не такая, чтобы с тебя пот катился градом. В общем, температура была ядреная, бодрящая. Разнеживаться не давала. Опускались мы на колени на мягкую хвою, каждый возле своего тазика с водой, — и начиналось священнодействие — омовение своего истосковавшегося по воде тела.
Можно себе представить, что творится там, где собралась такая орава голых мужиков! Кто-то кого-то шлепнул ладошкой по заднему месту, схлопотав в ответ оплеуху. Кто-то кого-то дернул за уши или за волосы. Кто-то в кого-то нечаянно плеснул холодной водой, а тот взвинтился: «Ах, так, Мартын, чертов сын!» И пошло-поехало. Шум, гам, крик, хохот, возня, шуточные потасовки. И уже забывается, совсем не чувствуется, что здесь ненамного теплее, чем снаружи, за стенами бани. Зато ветер не свистит. Освеженные люди раскраснелись, не жалея натирают друг другу спины каким-нибудь куском портянки или полотенца. Пар валит от них столбом. А там уж старшина кричит: «Закругляйсь!» И поневоле приходится закругляться: и температура банная не позволяет долго разнеживаться, и насчет воды тоже не разгуляешься, ибо она бежит не из городского краника. Дал тебе старшина три-четыре тазика ее, вот и исхитряйся: надо же помыть и голову, и все прочее, да еще в завершение окатиться теплой чистой водой. А если не рассчитал, то окачивайся холодной — и в предбанник. А там — бр-р-р! — быстренько натягиваешь на себя свежую, выданную по этому случаю нижнюю рубашку и кальсоны, облачаешься в продезинфицированное обмундирование. И готов! Солдат снова согрелся. Правда, для настоящей дезинфекции нашего обмундирования там времени не хватало, да и соответствующего оборудования тоже. Поэтому после этой процедуры насекомых было хоть и поменьше, но они становились еще злее. И их приходилось урезонивать дустом, которым нас щедро снабжал старшина. А там уже на смену нам прибыла другая рота, топчется за стенами бани, приплясывает в своих ботиночках с обмотками.
Автор: Александр Пикунов
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого!
