О спектакле «Маяковский (дело N50)» театра Российской Армии. Экспериментальная сцена
Любой поэт — сгусток противоречий. А если речь идет о Владимире Маяковском — тут одним сгустком не отделаешься. Маяковский — огнедышащий вулкан, извергающий раскаленную лаву всего самого противоречивого, что есть в искусстве и человеке. Но все его противоречия подчинены внутренней логике поэтической личности, страстной и нежной, честной и самоотверженной, ранимой и сильной, разрушающей и созидающей.
Пластическо-драматический спектакль режиссера Марии Шмаевич создает полновесный образ необыкновенного человека, повелевающего стихиями, созидающего миры такого масштаба, который обывателю трудно постичь чисто рассудочным восприятием.
Сценическое действие происходит как бы в двух плоскостях: актеры пластически декламируют Маяковского, по очереди перевоплощаясь в него, словно деля эту махину на всех, а параллельно те же актеры разыгрывают сцены допроса свидетелей по делу о самоубийстве.
На сцене разворачивается мини-исследование общества, в котором жил и творил великий поэт. Это не столько аналитическая, сколько чувственная попытка разобраться в противоречиях, из которых соткана его жизнь и судьба. Театрализованное исследование вышло не суховато-педантичным, хотя и документальным, а чувственным, открытым высоким строкам, наполненным небесным огнем большого поэтического чувства, в котором больше правды, чем в допросах, доносах и мемуарах.
Надрыв, угловатый ритм строк, напоминающий извержение огненной лавы — толчками, сгустками горячей энергии, ослепительным пламенем слов, по энергии и дальнобойности напоминающих выстрел — все это Маяковский. И все это — огненный спектакль, посвященный великому поэту и очень несчастному, очень одинокому человеку.
Перед зрителями разворачивается яркое, динамичное действие, где каждая реплика, поэтическая или прозаическая, взятая из протокола допроса, сопровождается ее пластической иллюстрацией.
Актеры декламируют, танцуют, выполняют акробатические этюды и даже играют на скрипке, создавая на сцене образ Владимира Маяковского, о ком лучше всего говорят его собственные строки:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, —
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы —
большие,
маленькие,
многие! —
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!
«Облако в штанах», 1915
В создании образа Маяковского театр идет не от архивариусного крючкотворства, а от сердца, откликающегося на далекий призыв родственной души. Поэт поэта поймет всегда, поэтические и артистические души — родственники. Актеры вкладывают столько души, огня, искренней страсти в игру, что зрители неизбежно становятся соучастниками таинственного путешествия в мир большой поэзии, созданной Маяковским.
Размашистый ритм, чеканная четкость слов, эстетика Синей блузы, глубоко осмысленные жесты, проникновенность игры и энергия движения — все сделано на высоком уровне проникновения в боль и кровь Маяковского. Ни одной фальшивой интонации, ни одного ремесленного жеста — ребята играют с полной отдачей и погруженностью в образ. Они все — Маяковский, и каждый из них — по-своему Маяковский.
Но и каждый актер — тот, кто бросает камень в его посмертную славу. Такова человеческая природа: нам трудно понять гениев, и гораздо проще оценить их поступки со своей колокольни:
Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке.
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут,
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огро́мив мощью голоса,
иду — красивый,
двадцатидвухлетний.
«Облако в штанах», 1915
Строки, написанные кровью, не лгут. Нам, товарищам потомкам, остается пытаться приблизиться к пониманию времени и эпохи, через которую прошел человек такого масштаба. Мы не можем и не должны судить человека, умеющего любить и вдохновлять, жертвовать и творить, работать и жить, как Маяковский. Но мы можем почувствовать огонь Маяковского, которому не угаснуть во век, пока жива русская литература, русская поэзия и стремление понять людей, сделавших ее.
