Отмывать дом у Ольи ходили все вчетвером, все сестры. Выскоблили стены, потолок и пол, да так, что те как новенькие стали, а в избе деревом запахло. Печку замазали, все трещинки заделали, а потом побелили известкой. Стоит теперь печь в избе, как невеста.
Олья только удивлялась да охала, подходила к стенам, гладила рукой сосновые бока.
- Ну и девки, ну и проворные. Как все обиходили. Каждый уголок теперь радуется.
Не известно, как радовался уголок, а вот Фирка радовалась от всей души. Хоть и не своя изба, но будут они тут жить с Гришкой, как хозяева. Что бы не сделали, Олье только в радость будет.
Сюда, в Ольину избушку перевез весь скарб Григорий. Хоть и тут без Фирки не обошлось. Бык ни в какую не хотел его слушаться. Пришлось Фирке идти на помощь. Так и проводила их до Ольи. Там пожитки быстро в избу перетаскали. Гришка остался кой какие дела в избе доделывать, а Фирка пошла быка на конюховку ставить.
На обратной дороге заскочилка к Любке. Давно с подружкой не виделась. Семейные дела затягивали все глубже. Любка дома одна была. Фрося ушла с вязаньем на посиделки. Увидела Любка Фирку, обрадовалась.
- Как давно ты не приходила. Я то сколько раз порывалась к тебе сходить, да не смею. Вдруг у вас дела какие. Вся деревня гудит, что ты замуж вышла.
- Не вышла еще. А перевезти всех перевезли. Пока у нас живем, а на постой, как твоя мать сказала, к Олье определились. Сегодня девчонку привезли. Мне и поговорить то с тобой неколи. Закрутилась я совсем. Трое ребятишек сейчас на руках.
- Счастливая ты, Фирка, даже завидно - как-то грустно сказала подруга. - А у меня вот никакой радости в жизни не осталось.
- Да ты, что, Любка? Мне позавидовала. Опомнись, что ты говоришь. Если бы не ребятишки, так разве бы он взял меня. Вижу ведь я, что не люба ему. Смотрит будто мимо меня. Нужда только его подпирает. Не знаю, что у нас дальше будет. Ребятишек мне жалко. Только увидела, а уж роднее их вроде и не бывает. А сегодня Таньку привезли. Развернула ее дома, маленькая, ручки, ножки как соломинки. На руки взять страшно. Смотрю, и кажется что это я рожала ее в муках, моя девчонка. А ты говоришь, счастливая. Вдруг передумает. Девок то у нас в деревне пруд пруди. Сам-то уйдет, ладно. Так и детей заберет. Вот чего меня страшит.
- Не переживай, Глашенька. Может все хорошо будет. Ты уж поласковей с ним. Мужики они ласку любят.
- Ладно, побежала я. Ты заходи к нам. И нечего не сметь. И к Олье, как там жить будем, приходи. Ой, целый воз грязи с девчонками выгребли. Изба то совсем другая стала.
Фирка уже собралась уходить, потом хлопнула себя по лбу.
- Вот дурья голова. А зачем заходила, то и не спросила. Я ведь про зыбку хотела тебя спросить. Не жива ли еще после тебя. Или отдали кому. Кровать с выселка привезли сегодня, а зыбки не видела. Не было ее.
- Не знаю я. Надо у мамы спросить. Может и цела. Если что, так я тебе дам знать. Завтра же и скажу.
Фирка как прибежала, так и убежала скорее-скорее. Душой она уже там была, со своими ребятишками. Любка смотрела в окошко, как бежит ее подружка, перескакивая через лужи на дороге. Потом она скрылась из виду. Любка отошла от окна, села возле стола на лавку.
Ей хотелось разреветься во весь голос. За что судьба так жестока к ней оказалась. Дала мужа любимого, сильного, да и забрала сразу же. Не налюбилась, не нажилась она мужней женой. И ребеночка Бог не дал. Хоть бы им утешалась. Чем больше думала об этом Любка, тем на душе становилось все тоскливее и тоскливее и вот из глаз хлынул целый поток слез.
Когда Фрося зашла в избу, она увидела всю зареванную, с опухшим лицом Любку.
- Дитятко! Сделалось то чего? Ведь уходила все тихо было.
- Да это я так, мама. Фирка приходила, вся в делах да заботах. Вот и заревела я. Позавидовала ей.
- Да ты что. Чего завидовать то. Вот с бабами сейчас говорили. Мужик то у Фирки красавец. Не смотри, что рука как плеть висит. Наши девки деревенские на него уж глаз положили. А Валька-продавщица прямо так и сказала, что будет этот мужик ее. Бабы то ей говорят, что ты старше его лет на десять. А та только хохочет. Ну и пусть, говорит. Куда Лепешке со мной тягаться.
У Любки мигом высохли слезы на глазах. Она представила шуструю разбитную Вальку, а рядом с ней Фирку. Подруга ей явно проигрывала. Но ведь дети еще. У Вальки своих двое растет. Да и не та она баба, чтобы чужих детей растить. За своими-то не больно смотрит. Болтаются все время на улице грязные да замызганные.
- Мама, чего делать-то. Валька, она не отступится, если чего задумает. А Фирка ребятишек уж как своих полюбила.
- Не знаю, дитятко. Тут уж как Бог решит, так и будет. Мужика под подолом не спрячешь.
- Ой, я чего забыла спросить у тебя. Фирка-то ведь приходила про зыбку спрашивала. Не сохранилась ли у нас.
- Как не сохранилась. Отец сам ее для тебя делал. Так и не отдал потом никому. Люди бывало спрашивают, а он нет, да и все. Для детей твоих берег.
Фрося примолкла, подумала, что зря так сболтнула своим языком. Только девка успокоилась. Но дочка так была озадачена судьбой подруги, что пропустила материны слова мимо ушей.
- Я завтра засветло слажу за ней, там и очеп должен быть. Чего ему под крышей-то сделается. Припасу. Пусть приходит со своим мужиком за ней. Заодно и поглядим на него. Чего это бабы всполошились, что уж за мужик такой.
- Ну и ладно. Я завтра зайду к ним, скажу.
Весна в полном разгаре. На всю ширину дороги течет река из снежницы. Вот и пришло то время, когда ни на колесе, ни на полозе не проедешь. Степаныч радовался, что все сено успели к ферме подвезти. Даже с лесных полян стожки и те перевезли. Только радости-то мало. Как растянуть его, чтоб до травы хватило. Фирка в эти дни на работу не ходила. Всю зиму и лето без выходных работала. Хоть сейчас отдохнуть, пока бездорожье. Да и дел у нее привалило дома. Это ведь не шутки, жила да жила одна, сама для себя, а тут разом семья. Да ладно бы одно дите, а тут сразу трое.
Любка на другой день пришла. Сказала, чтоб зыбку пришли забрали. Мать ее к вечеру припасет. Обцеловала мальчишек, большеглазых, беленьких, на одно лицо. Понянчилась с Танюшкой, взяла ее на руки, примерила к себе. Как ей хотелось, чтоб дома такая же Танюшка у нее была, радовалась мамкиному приходу. Любка была уже в дверях, как зашел с улицы Гриша. Он мельком скользнул взглядом по лицу молодой женщины, отметил про себя круглое личико с красивым носиком и пухлыми, как у ребенка губками, рыжие, отливающие медью волосы, выбившиеся из под платка, подумал, что хороша девка.
Вечером Фирка с Гришей пришли за зыбкой. Фрося засуетилась, пригласила их за стол, поужинать вместе. Те отказались, есть не стали, но за стол сели, чайку с морковной ботвой да с сушеной свеклой вместо сахара выпить. Разговор велся обо всем и ни о чем. Поговорили о войне, как наши немца давят. Порадовались, что как не упираются фашисты, а разгромят их наши воины.
Фрося последнее письмо Ивана вспомнила. Тоже ранен был. Ладно что пуля только по плечу царапнула. Этим все и обошлось. В медсанчасть ходил на перевязку. А сейчас уж и перевязывать перестали. Только шрамик небольшой остался.
Молодые недолго посидели, забрали зыбку с наказом, чтоб потом не отдавали никому, обратно принесли. Надеялась Фрося внуков дождаться. После их ухода в избе какое-то время стояла тишина. Хорош жених у Фирки, ничего не скажешь. Вот из-за этого и боязно было за нее. Сможет ли она удержать его в руках. А ведь парень-то не промах. Даже Фрося заметила, как посматривал он на Любку. Любка тоже эти взгляды заметила. Не понравились они ей. Не смотрят так женихи на других девок.
Но ведь не скажешь это Фирке. Да и чего говорить. Сама она все знает и боится. Тут еще Валька эта.
Пришел апрель. Грачи гуляют по проталинам. Коров стали выгонять. Вроде никакой зелени еще нет, а ходят по пригорку у реки, щиплют чего-то. Хоть на чуть-чуть, да молока прибавили. Радуется Вера. Хоть что-то для себя стало оставаться. А то все молоко приходилось на ферму сдавать. Только ребенку оставляли.
Молодые в сельсовет сходили, расписались. Стали официально мужем и женой, а Фирка всем троим ребятишкам матерью стала. После этого перебрались все пятеро к Олье жить. Мальчишки к Фирке липнут. Мамкой кличут. У Фирки душа замирает, когда забираются они к ней на колени, отталкивая друг друга, кто вперед, обнимают ее да целуют. И нет им мамки милее да дороже.
На улице подсыхать стало. Фирка снова работать пошла. Бык уж застоялся без работы. Она его тоже гулять стала выводить. Травы то мало ему, так уведет туда, где раньше скирда с сеном стояла. Хоть и старались все подчистую убрать, да все равно остались клочки. Хоть не больно хотел сначала такое есть, прелым пахнет. А потом ничего, привык.
- Давай, давай, ешь. Сил набирайся. Пахать скоро начнем. - приговаривала Фирка, похлапывая бычка по боку.
Вечером Фирка зашла в родительский дом. Для Танюшки молоко мать ей всегда оставляла. Две пол-литры заткнутые пробкой из туго свернутой газетки, стояли уже наготове. Вера подозвала тихонько Фирку к себе и заговорила чуть слышно.
- Фирка, чего я сказать-то тебе хочу. Говорить то стыдно даже. Кажется мне, что тяжелая я. Думала все уж, старуха стала, нет ничего. А что-то похоже на другое совсем.
- Мам, так ты старая вроде..
- И я про то же. Сорок семь уж зимой будет.
- Ты отцу-то говорила чего?
- Пока не буду. Погляжу. Может мне думается только. Может и не так. Ты тоже молчи пока. Я девчонкам тоже ничего не скажу. А с тобой по бабьи теперь поговорить можно.
Фирка вздохнула. По бабьи. Вот уж и живут теперь одни, и спят вместе. Да все как-то бегом, будто украдкой у них получается. Никогда Гришка ее не приголубит, не приласкает. Она уж к нему и так, и этак. А он справит свои дела, да отвернется от нее на бок, будто спит. А Фирка только слезы глотает тихонько, чтоб Гришка не услышал. Да себя ругает. Вот знала же, что так будет, знала, что не любит он ее. Чего бы теперь реветь. Так-то ведь все дела по дому делает. Она на работу, а он на хозяйстве остается. И не обижает он ее. А вот поди ты. Еще чего-то хочется.
- Ладно, мама. Побежала я. Ждут, чай, меня дома.
Фирка затолкала бутылки с молоком в карманы фуфайки и отправилась скорее домой. Хорошо на улице. Воздух уже такой весенний, хочется дышать полной грудью. Она шла и думала, что мальчишек бы пора гулять выводить. Да нету у них ни одежки для этого, ни обувки. Надо Гришке сказать, пусть головой думает. А может на выселке чего осталось. Ведь не все тогда забрали. Вот чуток суше станет и пусть идет.
Еще во дворе Фирка услышала, как надрывается Танька. Она забежала в дом. Гришка ходил по избе, прижимая к себе ребенка одной рукой. А она плакала, надрываясь.
- Вот наша мама пришла. Сейчас тебя накормит, не реви. - приговаривал он.
Оказалось, что мальчишки нашли оставшееся молоко и все выпили. Гришка увидел это, когда бутылка была пустая. Сейчас парочка сидели забившись в уголок кровати и смотрели испуганными глазенками на мать. Они даже не понимали, за что ругался на них отец, чего они такого сделали.
Фирка даже не разделась толком. Хорошо, что молоко парное было и в кармане не остыло. Скорее налила его в пузырек. Ох, все же погреть немного надо, успело остыть.
Зачерпнула в печи из чугуна кружку горячей воды, поставила в нее пузырек. Пока грелось, завернула Таньку по хорошему, а потом сунула ей в рот соску. Крик мгновенно прекратился. Тишина.
Вместо Танькиного крика в тишине раздались всхлипывания. Мальчишки поняли, что сейчас им достанется за то, что они сделали. Хотя они и не понимали, что такое они совершили. Фирка села на кровать, подозвала мальчишек. Они осторожно приблизились к ней. Женщина обняла их, прижала к себе и заплакала вместе с ними. Ну что это за жизнь, когда ругают ребенка за стакан выпитого молока. Когда же это закончится.