Аннушка. Часть 19.
Хоть и хвалился, и красовался перед Анной Яков, в душе он трусил, сомневаясь ту ли дорогу он выбрал. Тогда, после болот, плутал он меж деревнями несколько дней пока не вышел на своих, красногвардейцев. Встретили его неласково, более того, учинили допрос, видя в нём вражеского лазутчика. Как ни клялся он том, что с новой властью давно, не поверили и приговорили к расстрелу.
Отряд красной армии, на который он наткнулся стоял в большом селе, штаб находился при церкви, здесь же в сарае держали пленных. Якову повезло, ночью завязался бой, отряд из села спешно отступил, а его освободили белые и по утру он уже числился в их отряде, как «несправедливо пострадавший» от большевиков. Чуть позже, когда белых разбили, укрылся он на одном из хуторов вместе с сыном хозяев, с которым сдружился в отряде. Здесь познакомился с дочерью хозяев, одинокой вдовой, горячей, смазливой бабенкой, да и притих на время.
Хозяев хутора пока не трогали, лишь выгребли подчистую зерно, да время от времени требовали сдачи мяса, яиц, муки. А вот обозленный на новую власть хозяин создал банду, промышлявшую грабежами, сколотив её из таких же недовольных крестьян. Ушлый Яков чувствовал, что осталось им гарствовать недолго и уже присматривал возможные пути отхода. Елошное было последним из сёл, после которого он хотел, прихватив награбленное, скрыться в городе, где остались ещё знакомые из прошлой жизни, чтобы вновь подвязаться в партийных рядах советской власти.
-Ну рассказывай, как жила? Как мужа ждала, - сказал он Анне, сытно отрыгивая и смотря на неё цепкими, внимательными глазами.
-Да разве ты муж? Так, болонь поросячья –дерзко ответила она, сжимая под фартуком кулаки.
-Вон оно что- привстал со стула Яков, но тут же плюхнулся обратно, допитая бутылка самогона тянула его назад.
-Осоловел я что-то в тепле-удивленно сказал он, -сгоноши-ка мне чайку покрепче, да кинь туда ягод, травки добавь, чтобы уд мой молодцом был, любить тебя стану, -и громко икнул. -Чтоб тебя! «Икота, икота, сойди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого, а со всякого, и с Федота, и с Якова уходи ты икота, к себе на болота, поклонись ты тине, в глубокой трясине», –забормотал он, пытаясь справиться с начавшейся икотой.
Волна ненависти накрыла Анну с головой, её руки сами собой потянулись к темной банке, из которой, когда она отвернула крышку, словно дыхнуло смертью, хранила она в себе особо опасные травы, щепотка которых могла в миг отправить человека в иной мир. Спокойно, словно это делала не она, кинула щепоть в кружку, залила кипятком, ожидая, когда замороженная клюква даст аромат, перебив вкус приближающейся смерти и твердой рукой плюхнула кружку перед гостем.
Тот, понюхав пар, шедший от чая, закатил глаза от удовольствия и мелкими глотками, не спеша, влил в себя её содержимое. Посидел пару минут, пытаясь понять, что происходит внутри него и вдруг, враз, догадался, запересекал ногами, завыпучивал глаза, успел даже вскочить, выкрикнуть: «Отравить решила, ведьма!» и рухнул бесформенным кулем к её ногам отдав Богу душу.
-Господи, грех-то какой-подумала она, глядя как корчится его тело у её ног. Слезы залили её лицо, она вытирала их фартуком и ей было так больно, как не было никогда раньше. Боль выкручивала руки, перехватывала дыхание, огненными спицами вонзалась в мозг. Та, что принимала роды, давая жизнь слабым, недоношенным младенцам, только что забрала её.
-Убийца! Я-убийца, -шептала она, -прости меня, Господи, взяла грех на душу. Хлопнула дверь в сенках, Анна вздрогнула со страхом глядя на вход и облегченно выдохнула, увидев Семёна.
-Ты не ушёл? Остался? Где ж ты был всё это время,-глядя на его обмётанные изморозью брови и ресницы. Семён попытался жестами показать, но ему это не удалось и он, махнув рукой уставился на мертвого Якова.
-Семён, мне нужно помочь, его надо одеть и вывезти в село, иначе его хватятся и начнут искать, нужно действовать быстро, дети в бане, замерли уже небось. Скинув шубенки мужчина, перевернув труп на спину спешно натянул на него валенки, тулуп, оглядел и жестами попросил у Анны бутылку, стоявшую на столе. Вылил остатки жидкости из неё на Якова, сунув бутылку в карман тулупа. Девушка в это время собрала остатки еды, безжалостно отправляя в котомку заманчиво пахнущие продукты.
-Ничего от тебя не надо, Яков Лексееч,- шептала она.
Вдвоём они вынесли его на улицу и уложили на сани, на которых Анна возила дрова, привязав веревкой.
-Вывези его за ограду и жди, я за детьми-сказала она, спеша в баню. Вася и Нюра, укрывшись сверху тряпьем, спали на полке, мальчик прижимал к себе кроху, согревая её своим телом.
-Василечек, просыпайся, идём домой-потрясла его за плечо Анна.
-Беляки ушли? -спросил сонный мальчишка.
-Пока нет, но и здесь оставаться нельзя, замерзнете напрочь.
В доме она разокутала дочь, чтобы убедиться в её целости, осмотрела мальчика.
-Аннушка, я есть хочу-прохныкал тот.
-Сейчас, милый,-отозвалась она,-возьми, и Нюрочку покорми, укачай после, а мне ненадолго нужно уйти, я быстро- сказала она, надевая валенки и выходя из дома.
Мороз давил, не давал дышать, в Елошном было тихо, было лишь как скрипит снег под полозьями саней. От снега и луны было светло, почти как днём.
Им никто не встретился на пути, и они благополучно добрались до церкви, оставив тело Якова возле неё.
-Он говорил, что сегодня много ребят погибло, они их на краю села оставили, за домом Осокиных, там Гриша, я не могу его там оставить- сказала Анна, обращаясь к Семёну, -у него только мама, она старенькая совсем, у Кольки Дятлова жена брюхатая, детей мал мала меньше, давай их заберём? Беляки и сжечь могут поутру, кто знает, что у них на уме?
Тот согласно кивнул, и они отправились к дому Осокиных. Безжалостная луна равнодушно освещала страшную кучу, сваленные в кучу трупы белели в её свете исподним. Крестясь и шепча молитвы, они отделяли тела друг от друга, укладывая в ряд, чтобы потом развести к домам, где они жили. Подходя к избам Анна стучала в окна, мало кто спал в эту ночь, передавая тела родителям, женам, братьям.
Гришу Анна привезла домой. Согревшись, занесли его в дом, уложив на скамью, обмыли. Будучи повитухой Анна не имела права прикасаться к покойному, таковы были правила, всё делал Семён. Бандиты жестоко избили Гришу, перебив пальцы рук, сломав нос.
-Как же тебе досталось, сердешный-слезы так и лились из её глаз, а причеты, что она напевала могли разорвать сердце даже самому черствому человеку.
Переночевавшая в селе банда, умелась из Елошного к вечеру. Поначалу рыскали по домам, разыскивая пропавшие трупы, спрятанные родственниками в сараях и снегу, после, пронеслись в поисках зерна и продуктов, минуя дом Анны, хотели было ещё задержаться, но ворвавшийся в село отряд Красной армии спутал все их планы, и они бежали, побросав своих раненных и убитых. Трупы погибших бандитов в том числе и Якова, собрали и похоронили в одной, безымянной яме. А вот погибшие красноармейцы были захоронены со всеми почестями прямо возле церкви. Стоя на краю могилы Анна не сдерживала слез, жалея рано ушедшего из жизни Гришу.
Город требовал всё больше еды и поборы с крестьян Елошного усилились. Для решения проблемы голода они должны были сдавать картофель, овощи, мясо, яйца, табак, домашнюю птицу, в ход шла шерсть, лен, овчина, кожи, сено. Никого не интересовало, есть ли у человека такая возможность, сдавать продукты должны были все.
Анны выбивалась из сил, все запасы зерна были сданы, картошки оставалось с ведро, они подъели даже семенную. Спасала крапива и лебеда, взошедшая по весне. Из неё варили подобие супчика, изредка забеливая его молоком или яйцом. Анна исхудала, отдавая последнее детям, а ещё её мучали кошмары, в которых приходил покойный Яков.
Она просыпалась в холодном поту и до утра лежала не в силах сомкнуть глаз. Её спасал Семён, взявший на себя часть забот о хозяйстве. Молча он брался за самую тяжелую работу, рыбачил, обеспечивая их рыбой, охотился и собирал на болотах яйца диких птиц. Так и жили, вернее выживали, спасаясь знаниями Анны, позволяющими с помощью трав сохранять детей, которых становилось в Елошном всё меньше.
Однажды, когда они с Семёном пытались вспахать огород,попросив лошадь у соседей, а старенькая тетка Агафья, которую Анна приютила после смерти сына, грела косточки на весеннем солнышке, по улице пропылила бричка и остановилась возле дома. Поскрипывая кожаными сапогами и поправляя выцветшую гимнастерку под ремнем во двор зашёл Макар.