Не помню точно, входила ли эта повесть Тендрякова в школьную программу внеклассного чтения, кажется, что читать её рекомендовали, но что она неоднократно издавалась для детей – это факт. Между тем, повесть довольно сложна по своему смыслу, и у меня даже создалось впечатление, что говорил писатель одно, а получилось немного другое.
Повесть написана в 1958 году, можно сказать, в самый разгар атеистической пропаганды в СССР. Сюжет её хорошо известен, есть и фильм, снятый в 1960 году.
Герой повести, 12-летний школьник, пионер Родька Гуляев, живёт в селе с матерью и бабкой. В этом селе раньше была церковь, построенная, как говорили, на том месте, где пастушку Пантелеймону явилась чудотворная икона Николая Угодника. Церковь существовала больше века, а в 1929 году её закрыли. Всё церковное имущество конфисковали, но икона исчезла.
И вот однажды весной, когда река подмыла берега, Родька вдруг увидел в песчаном берегу уголок деревянного ящика. Раскопал, вытащил, а это оказалась икона – та самая, старинная, чудотворная!
И началось в дом Гуляевых самое настоящее паломничество всех верующих деревни, а самого Родьку начали считать чуть ли не святым: ведь именно ему явилась икона. Но какой же может быть святой в пионерском галстуке, да ещё без креста на шее? И начали бабка с матерью заставлять мальчика креститься, молиться и носить крестик, используя не только уговоры, но и прямое физическое насилие посредством ремня. Эти страницы прямо напомнили мне «Смерть пионерки» Багрицкого, где девочка Валя никак не хотела надеть на шею крестик. Родька тоже не хотел, потому что никто в классе крестиков не носил, боялся, что над ним будут смеяться. Но крестик на шею ему надели практически силой мать с бабкой.
Вот в этом месте я уже увидела противоречия и натяжки.
Во-первых, в явное противоречие вступили между собой страницы с описанием церкви – как её строили на болоте всем миром, как её любили, как её рушили – здесь писатель явно сочувствует церкви. А описание того, как злобные и недалёкие представительницы «тёмного царства» – мать и бабка Родьки – пытаются не пустить пионера в светлое царство коммунизма, а, напротив, тянут его в религиозную трясину прошлого – это просто перебор, чувствуется, что писатель явно выполняет социальный заказ.
Во-вторых, вспомним время написания повести – 1958 год. Деревня, большие семьи, почти в каждой семье имеется бабушка или дед, родившиеся ещё до исторического материализма революции. И почему-то только Родькина бабка заставляет внука молиться и носить крестик, а у других что же, внуков нет? Или они смирились с атеизмом внуков?
Больше всего сочувствия здесь вызывает именно среднее поколение, поколение матери Родьки Варвары. Она вроде бы родилась уже после революции, когда всюду проповедовали атеизм, но мать-то её – верующая. Вроде бы понимает Варвара, что сыну нельзя отрываться от школы, от друзей, но и явно противоречить матери она не может.
Ситуация, когда в доме Гуляевых чуть ли не ежедневно стали собираться верующие, не прошла мимо учительницы Родьки Парасковьи Петровны. Этот персонаж повести весьма интересный. Как говорится в тексте, она – член партии, преподаёт в школе этой деревни уже 30 лет, и многие деревенские жители были её учениками. Эта женщина – коммунистка и атеистка, и её принципиальные споры со священником отцом Дмитрием о Боге и религии несут важную смысловую нагрузку. Только вот вольно или невольно получилось у Тендрякова так, что доводы отца Дмитрия более разумны и аргументированны. Он говорит о том, что и религия, и советская власть должны служить одному делу.
«Есть вечная, как мир, истина, Парасковья Петровна: добро должно торжествовать над злом. Всякий обязан добиваться этого своими силами. Вы это делаете по-своему, а я – по-своему, как могу... Если именем Христа я могу у людей вызвать добрые чувства, почему это должно считаться позорным? Почему это должно возмущать?»
Родька – всей душой и всем сердцем со своими товарищами. Он в Бога не верит, его в школе воспитали атеистом. Но после таинственного случая, произошедшего с ним и его друзьями в заброшенной церкви, стал он задумываться: если всё так просто, если Бога нет, почему же люди верят в него уже тысячу лет? Неужели все такие же тёмные и необразованные, как его бабка? А как же такие известные люди, как, например, Лев Толстой? Он много размышлял о Боге, искал его. Что, он тоже был тёмный и необразованный?
Родька не смог додумать эту мысль до конца. И, я думаю, не потому, что Тендряков не довёл свою мысль о вере и неверии до конца, а потому, что не мог 12-летний подросток осмыслить и соединить в единое целое всё, что происходило у него в семье, в школе и в душе. Он был уже готов примириться с тем, что Бог всё же есть, и он, Родька, его избранник, но почему-то ему показалось, что теперь все его мечты разрушены, и ему надо искать какой-то другой путь в жизни. Его разум, его сознание не смогли с этим смириться, и мальчик решил, что виной всему – найденная им икона. Он разрубил икону топором, за что нещадно, до крови был избит бабкой, и, не в силах больше выносить давление на себя, попытался покончить с жизнью, утопиться.
Мне показалось, что последние главы повести и самый её конец – открытый – Тендряков как-то скомкал. Вроде бы в последнем разговоре с отцом Дмитрием о дальнейшей судьбе мальчика героиней вышла несгибаемая коммунистка Парасковья Петровна, но как-то выглядит всё это не очень убедительно. Почему отец Дмитрий не осудил решительно бабку, довёдшую внука до самоубийства? Похоже, здесь Тендряков опять отдал дань времени и показал «двуличность» представителя церкви.
Нельзя не отметить мастерство Тендрякова как писателя. Все представители «тёмного царства» показаны им очень ярко, действительно хочется верить, что все они – и молодые, и старые, и даже безногий инвалид войны – злобные, ограниченные, недалёкие и необразованные.
В целом повесть оставляет двойственное впечатление. Мысли разбегаются в разные стороны, почти как у Родьки Гуляева. И кажется мне, что и сам Тендряков пребывал в таком же раздвоенном состоянии. Но повесть эта написана явно в традициях социалистического образа мыслей: чёрное - так чёрное, а белое - так белое. Сейчас это воспринимается довольно убого, потому что мы уже поняли и смирились, что мир многоцветен.
