Довольно старое произведение, некогда представляющее художественную часть беллетризированной статьи. Жанр этот некогда был придуман мной для журналов. В оригинале основную массу текста составляли врезки, описывающие упоминаемых в беседе существ.
Путь предстоял дальний. С утра зарядил мелкий дождь. Капли плескались в разлившихся на дороге лужах. Густая грязь важно чавкала под копытами Сивки. Из промокшего леса тянуло прелью и грибами.
Непогода разогнала путников с тракта, и тем более странно, что уже версты через три Илья нагнал пожилого, но сохраняющего гордую осанку всадника в полных пластинчатых латах и плоском самурайском шлеме. Только шлем у него был, почему-то, медный, а конь такой тощий, что Сивке пришлось дышать в сторону, чтобы беднягу не качало ветром. За рыцарем на ослике трусил слуга: упитанный мужичок с лицом отмеченным печатью крестьянской мудрости.
Рельефной такой печатью, – словно с размаху ставили.
«Как проехать на Тобос, почтеннейший?» – церемонно спросил незнакомец. На его хищном, хрящеватом, породистом носу поблескивала дождевая капля. Помочь ему очень хотелось, но о Тобосе Илья не слыхал. Леший знает, где могло находиться это село.
Но к лешему, как оказалось, рыцарь уже обращался. Так сюда и попал. Витязя это не удивило. Слухи о всеведении леших он всегда считал безосновательными. Да и, в самом деле, – что и откуда они, безвылазно в чащобе сидя, узнать могут?
– А хуже других леший-зыбун, – почему-то вспомнил Илья. – Этот на деревьях живёт. Раскачивается на ветвях, хорошо ему… Чем опасен-то? Так… Думаешь же, – русалка. Подходишь, надеешься. Пытаешься разговор завести… Нет, серенады – у нас не принято… Но обухом по стволу, бывает и треснешь, в знак честных намерений… Ждешь, воображение картины всяческие рисует. А тут ветка обламывается: рёв, треск. И чудо это упоротое с дуба – хрясь! Вместо русалки. Разочарование. Понимаешь?
Сивка фыркнул. Но рыцарь понимал. Сухими пальцами разгладил он седоватый ус.
– Русалки? – переспросил витязь. – М-да… Русалкам сейчас не сезон. Холодно уже голышом-то бегать… А так – летом-то, – много их у нас. Бегает. Духов лесов и рек. Ибо Русь – страна великой духовности.
Сивка ответственно кивнул.
– О большой духовности воображение пейзан одухотворяет каждый объект. Не только леса и воды. У каждой избы есть свой дух – домовик. В овине – овинник. В бане – банник. Во дворе – дворовик. За околицей – полевики, луговики, межевые духи. Не продохнуть, в общем. И родной-то нечисти больше, чем жителей. А, ведь, ещё чужая из-за кордона прёт: мамаи, бабаи всякие; казацкий дух… призрак коммунизма.
Сивка нервно передёрнул ушами.
– Нет. Бабай и бабау – это разное. Но, кстати о чертях.
– Злыдня, кикимора, ледащий, лизун, лярва, мокруха, трясовица… Нет. Это я не о дороге… Благородному дону и слов таких не стоит знать, какими о наших дорогах говорят… А это, просто, – нечисть у нас такая… Фэйри, да… Ма-а-а-ть!!! Ну, куда влез по брюхо, травяной мешок?.. Да. Какие дороги, такие и фэйри. Не даром же все на дубах сидят. Спуститься невозможно! Сразу по пояс.
– А против дистанционных атак… – Илья запустил руку в сёдельную суму. – Воздушных целей, то же самое… Первое дело, вот! – Витязь извлёк бывалый, оббитый от частого употребления кирпич, исчерченный магическими рунами и покрытый чёрными силуэтами многочисленных побед. – Заговоренный он у меня. Плюс три.
Рыцарь оценил.
– Смотри, – Илья принялся водить пальцем по значкам. – Вот баюн, ещё баюн, карлсон, яга… Остальное, правда, – мелочь. Вещие вороны, главным образом. Ага. Во! Вещий дятел!.. Стучал.
– Волколаков мало у нас осталось, – отмахнулся витязь. – Берендеи всех разогнали. Берендеи? Вермедведи, по-вашему. Вот, путаница и возникла. Слово осталось, а что значило – никто не помнит. Переиначили в «вурдалак» и стали им упырей называть… Этих-то, как не обзови, всё мало не будет… А язык наш богат! И могуч. И заразен. Вон, смотрю, и ты уже главные слова запоминаешь… Дай, помогу… Как же тебя угораздило… Без них тут никак. Без слов. Ни ситуацию адекватно охарактеризовать, ни достоинства оппонента. Помню, японец был. Полгода всего у нас прожил. Истинный самурай. Ни в зуб ногой. Но танку в пять этажей слагал только так. Что увидит, то и обложит. Поэтично, лирически… Тонкую имел душевную организацию. От вина и умер в тоске по далёкой родине.
– Да. Вампиры. Как в лучших домах. А что же, мы – не Европа? Европа. До Югорского Камня, по крайней мере. Так что, всё у нас есть. Словно в Греции какой. Кентавры встречаются – полканами и китоврасами именуем. Но это, правда, южнее, в степях. А тут на севере – великаны… Большие… Да, точно. Примерно с мельницу.
- Русь – страна мистическая, глубокая… – вещал Илья. – Тьфу, Сивка, опять влез!.. Не в этом смысле глубокая. Хотя, конечно, и в этом тоже… Но, вот, скажем, звезда упала. Это летавица, манья – «манит», значит. Дух неба ночного. На камне кудельница прядёт. Не простую нить. Нить судьбы человеческой… Да. Как парка… Сивка! Клото, твою мать, Лахезис!.. Дорогу-то выбирай! Скоро совсем под землю провалишься. Как индрик.
Сивка яростно захрапел и рванул из топкой лужи, поднимая волну и брызги.
Ослика с мудрым мужичком смыло.
– …Или Жар-птица. Это же не тварь, это – абстрактная идея. Воплощение мечты, желания. Притягивает, очаровывает, но – жжётся… Или аспид. Представь: летучий змей с клювом и двумя хоботами... Что? Представил?!.. Правда? Ну, ты силён…
– Эй! – оглянулся витязь. – А холоп-то где твой?.. Ладно. Оруженосец… – Илья привстал в стременах. – Да, вот же! Из канавы ослиные уши торчат. Держись, мужик! Сейчас выдернем.
– Алконст, Сирин, Гамаюн – всё, суть, сирены греческие. Адаптированные к нашему суровому климату. Алконст, когда запоёт, то вся красота мира в её трели, и не объять эту красоту, а сам растворяешься в ней. Сирин – мировая скорбь. Скорбь возвышающая. А Гамаюн – знает всё. Все тайны прошлые, все беды грядущие. Начала и концы. Страшный груз несёт, неподъёмный для смертных. Да и бессмертных тоже. Не думаю, чтобы и кощей пожелал о себе всю правду услышать, в подобающих его злодеяниям выражениях высказанную...
Тракт разделялся у замшелого камня с убитой годами надписью. Можно было лишь разобрать, что влево семь вёрст до села «…аганки», вправо же на неизвестном расстоянии находился какой-то «…кламп…».
Здесь они расстались. Илья, руководствуясь интуицией и жизненным опытом, собирался двинуться влево. Попутчику же казалось, что «Кламп» звучит предпочтительнее. Рыцарь тепло попрощался, поблагодарил за общество и полезную информацию, а также сообщил, что принимает обет впредь никогда более дел с лешими не иметь.
Илья и Сивка молча провожали его взглядами, пока долговязая фигура окончательно не истаяла в пелене дождя. Странник удивительным образом гармонировал с осенью и раскисшими колеями. Во всем его облике заключалось что-то невыразимо печальное, словно ехал он неведомо куда и зачем, в дождь, на старом коне по плохой дороге, и на голове у него вместо шлема был тазик для бритья.
Бонусные статьи на Boosty и поддержка канала
Мелкий противный дождь зарядил с новой силой. Под копытами коня чавкала грязь, а из мокрого леса тянуло прелью и грибами. Но дорога вела в Лыков. И это значило, что ехать по ней надо.