- Хорошо, сдаюсь я.
- Ура! - Оксана радостно поднимает ручонки вверх и, пританцовывая, снова бежит к детям.
Я снимаю с себя куртку, шапку и вешаю их на крючок возле входа. Присаживаюсь на подоконник и наблюдаю то за двором, то за Лерой.
- Наверху четыре спальни, - она рассказывает между делом, - Мы решили отдать детям самую большую.
Я слагаю в уме простую комбинацию и улыбаюсь.
- Что это значит?
- А это значит... - она выключает огонь и тянется к верхним шкафчикам, доставая бокалы из толстого стекла - Мы хотим отселить ребят в лучшую комнату. Родители им сейчас все равно не нужны! А для нас это будет проще найти уединение друг с другом.
- Найти уединение со мной и с Грозным?! - говорю я врываясь и, не удержав баланс, соскальзываю с подоконника.
- Ну не с Емельяновым же? - она смеется, но видя мое изумленное лицо, начинает сомневаться, - Давид говорил, что приедет со своей любимой женщиной... вот я и подумала, что всем захочется романтики.
Я чувствую, как эмоции переполняют меня. В этот момент дверь в дом распахивается, и входит Давид, удерживая наши сумки в руках.
- Где комнаты? - он спрашивает Леру, не обращая внимания на меня, и та отвечает то же, что объясняла и мне.
Давид не возражает. Но я возражаю! Забывая о Лере, я быстро подхожу к Грозному.
- Любимый! - восклицаю я.
От моих слов Давид едва заметно дергается, а потом останавливается посреди лестницы. Он ожидал чего угодно, но не такого обращения. Догоняя его, я кладу руку на его сильное плечо и шепчу томным голосом:
- Ну что же ты замер, милый? Идем... уединимся...
Грозный проницает мою притворность мгновенно, как щелчок пальцев, не скрывая своего недовольного взгляда, он возобновляет шаги, не произнесши ни слова в ответ. Я иду вслед за ним.
На втором этаже уже все три спальни заняты вещами друзей. Свободна только самая отдаленная комната. Комнаты для взрослых оформлены одинаково, различаются только мелкими деталями и цветовой гаммой. Именно в красных тонах оформлена та, что досталась нам. Цвет страсти, идеально подходящий для нас с Грозным!
Я закрываю дверь в комнате, чтобы наш разговор не слышали посторонние.
- С какой стати ты представляешь меня друзьям своей женой, если это не так? - возражаю я, пока Давид бросает сумки на кровать и хмурится.
- А что мне было должно сказать? Что ты моя подруга или как? - отвечает он с недовольством.
- Звучит неплохо! По крайней мере, нам бы не пришлось спать в одной кровати, - иронично отвечаю я.
Конечно, я не испытываю к Грозному никакого отвращения. Он очень привлекательный мужчина, и если он снимет футболку, то будет выглядеть как бог. Однако его привлекательность не заглушает рациональные аргументы в моей голове о том, что нам лучше держаться друг от друга подальше.
Мой мужчина немного устал от дороги. Усаживаясь на кровать, он смотрит на меня исподлобья.
- Я просто хотел порадовать Оксану. Она подарила мне игрушку, и я решил отплатить ей за добро. Никаких скрытых смыслов, Рит. Я хочу устроить ей прогулку на коне, показать ей красоту природы, побывать в горах. И, конечно, накормить ее мясом и сладостями - говорит он, тяжело выдохнув.
Я внимательно смотрю ему в глаза. Похоже, он не врет.
- Но почему Лера поселила меня и дочь в разные комнаты? Оксана может почувствовать себя одинокой и...
Мне не удается договорить. Давид перебивает меня странным смехом или воем, я даже не знаю, как описать его реакцию. Кажется, уже целый час он пытается объяснить мне, что дважды два - четыре, а я все еще спорю, что это шесть.
- Да Оксане плевать на тебя! Она занята своей интересной детской жизнью, и это хорошо. Ты не должна заражать девочку своим беспокойством. Если она скучает по тебе, она придет. А я пойду спать в кресло на первом этаже - говорит Давид, вставая с кровати.
- Можно сделать это сейчас? - радостно потираю руки и полна предвкушения.
- Нет, нельзя. Я буду спать сидя только в крайнем случае - отвечает он, хлопая себя по коленям.
Медленно он подходит ко мне. Он не понимает, чего я боюсь, какой странный холод у меня в глазах и как камень тяжелит душу Грозного. Давид хотел бы избавиться от этого камня, но не знает, как это сделать...
Рядом со мной он понимает, что есть только один верный способ. У нас уже несколько лет не было объятий, но теперь он молча, без лишних слов и комплиментов, вдруг обнимает меня крепко. Его дыхание разбивается о ткань его куртки. Она всё еще холодная от мороза, но я не чувствую холода. Под ладонью, которую я выставила и примкнула к его телу, появляется странное тепло, и кончики пальцев начинает покалывать, словно я держала руку в ледяной воде слишком долго. Я не расслабляюсь в его объятиях, полностью отдаваясь, но и не отталкиваю его. Я просто замираю в неведении, кажется, что даже стены и настенные часы, которые только что продолжали безостановочно тикать секунды, сейчас замедляют свой ход.
- Рит, давай забудем все обиды хотя бы на два дня? Просто отдохнем вместе, так как чувствуем, - предлагает он.
У меня нет обиды на Грозного, но непроизвольно вспоминаю серые стены послеродовой палаты. Как Давид смотрел на малютку, нашу Оксану, которую приносила медсестра, представляя ее чужим ребенком, чтобы защитить нас. Что же он чувствовал в то время? Страшно вообразить.
- Когда я жил с Виолеттой, - произносит Давид, словно понимая мои мысли, - Наши отношения были безжизненными и холодными. Я хотел дома, где была доброжелательная атмосфера, где не было лжи и лицемерия, где меня хотели самого, а не мои деньги. Поэтому я хотел завести ребенка, надеясь, что Виолетта изменится. А потом появилась ты...
Где-то в глубине появляется непонятное тепло. Оно никак не связано с доверием или чувствами прекрасного, оно больше похоже на жжение.
- Зачем ты мне это говоришь? - поднимаю голову и смотрю на Давида. - Если ты так хотел создать семью, почему за пять лет не смог уладить свою личную жизнь?
- Когда два раза судьба бьет тебя, третий раз не хочется углубляться в болото. Я наелся. Спасибо, - горько усмехается он.
С затаенным дыханием я сжимаю его куртку и, прижимаясь носом к его груди, внезапно начинаю плакать.
- Прости, что всё сложилось так, я не могла действовать иначе, - шепчу я.
И мне становится легче. Я носила в душе эти слова столько лет, и сказав их, почувствовала освобождение. Но понимает ли Давид их смысл или притворяется?
В любом случае, он гладит меня по голове и не беспокоится лишними вопросами, просто дыша глубже.
Я слышу тиканье часов. Мир, который только что сжимался до размеров маленькой комнаты, начинает возвращаться в норму. Голоса доносятся со второго этажа, и среди них я сразу узнаю смех Оксаны, позвоночник Грозного расслабляется.
- Пора идти, - говорю, освобождаясь от его объятий.
Давид не хотел меня отпускать. Мне пришлось приложить усилия. Он опускает руки.
- Уверена, что с тобой всё в порядке, Рит? - внимательно смотрит он, как я вытираю ладонями слёзы с щек.
- Пустяки, - отмахиваюсь я. - Женщины такие непостоянные! - и вынужденно улыбаюсь.
- Милая кофточка, - кивает он и разглядывает вышитого тигра на моей груди. - Ладно, пойдем.
- Что это значит?! - шутливо вскрикиваю я и вижу, как Оксана прижалась к Соне Федоровой, обнимая ее и прижимаясь к бедру. - Ты мама!
Все смеются от моих слов.
Пока мы разговаривали с Давидом наверху, взрослые и дети успели приготовить мясо на шашлыки, зайти в дом и устроиться в обеденной зоне.
- Я всё равно люблю тебя больше всех! - восклицает Оксана и бежит ко мне навстречу.
Я ловлю ее, спускаясь с лестницы.
- Пойдем уже, а то мы все шашлыки съедим! - говорю, присаживаясь на корточки возле дочери.
- А ты уже поела? - спрашиваю.
- Да - отвечает она, хлопая себя по животу. Перевожу взгляд на Леру.
Женщина уютно расположилась в объятиях Игната. Она, кажется, смотрит в мою сторону, но как будто сквозь меня. Вдруг я понимаю, что Грозный находится прямо за моей спиной. Лера и Давид общаются через взгляд, без слов, но для меня это звучит так громко, будто я слышу их немое любопытство о нашей "уединенности". Разве Лера решила стать свахой? И все ли так, как представляет Грозный? Я снова выпрямляюсь.
- Рита - с легкостью обращается Емельянов, - Почему стоишь как солдат? Присаживайся к столу - и взмахивает рукой, указывая на свободное место.
Я киваю и присоединяюсь к компании. Давид следует за мной, как тень, но не садится на стул, а берет чистый бокал и наливает для меня глинтвейн из кастрюльки.
- Ой - хихикаю я, не хочу рычать на Давида при других людях, - Только мне, пожалуйста, немного!
- Мы сегодня собирались прокатиться со склона, так что ты успеешь замерзнуть, - поддерживает он настроение.
Он наливает не только мне, но и себе. Потом садится рядом.
- А что с детками? - спрашиваю.
- Вероника будет с ними на горке. Она все равно не очень умеет кататься на лыжах - продолжает он улыбаться и так ненавязчиво кладет руку на спинку моего стула.
- А я прямо спортсменка,- шучу я.
- Я научу тебя, - отвечает он.
- Не боишься, что я обгоню тебя во всем? - он приближается к моему лицу.
- Совершенно нет, - шепчу я ему на ухо.
От его тихого голоса по коже пробегают мурашки. И я тоже вынуждена шептать на ухо, это так мило выглядит: будто мы действительно любим друг друга. Через час Грозный вспоминает, что когда-то считал себя юмористом, и, натягивая горнолыжную экипировку, шутит, попадает, Господи, и я искренне смеюсь над его несмешными шуточками. Умные мужчины, несмотря на отдых, позаботились о комфорте, арендовав для нас чистую форму и снаряжение.
- А... каску обязательно надевать? - спрашиваю я сияющим взглядом Давида, и вокруг меня вселенная будто расцветает.
- Я хочу тебя защитить от возможных травм - отвечает он.
- С чего бы вдруг ты начал заботиться о моем здоровье? - спрашиваю я.
- С тех самых пор, когда Лера, посмотрев на нас, сварила глинтвейн, - отвечает он.
- Какого именно доктора? - улыбаюсь я.
- Того, кто лечит душевные раны - отвечает он.
Мы заранее заказали микроавтобус и выходим все вместе из дома на улицу. Сердце бьется быстрее в груди, и краски природы становятся ярче. Я беру Оксану за руку и выходим из автобуса. Мы медленно идем с дочкой к входу, любуемся высокими соснами, голубым небом, людьми в ярких курточках, пока Давид, как бык, несет на себе лыжи, сноуборд и Оксанино снаряжение. Потрясающе, когда рядом есть знающие мужчины, и не нужно думать о пропускных картах или ближайших кафе для отдыха. Грозный легко решает все мелочи, а нам остается только восхищаться.
- Прокатимся? - спрашивает Давид.
Он так хорошо выглядит в черной экипировке, с балаклавой, защитным шлемом и специальными очками, скрывающими не только половину лица, но и его настроение. Невозможно угадать, какими глазами он смотрит на меня сейчас - жадными или, наоборот, строгими.
— Я не могу оторваться, пока не буду уверена, что Оксана в порядке.
Я внимательно следую за дочкой на вершине скатного горнолыжного спуска. Кстати, здесь есть бесплатные инструкторы, которые ответственно следят за детьми на детской трассе. Мне нравится, что даже Вероника, не очень спортивная, отлично выглядит на бублике. Она признается, что серьезные склоны - не для нее. Она простая и очень милосердная. Такая же, как и Игнат. Когда я вижу их вместе, сердце наполняется приятным теплом.
Сделав несколько фотографий Оксаны на телефон, я наконец уступаю Грозному и следую с ним на более опасный склон. Весь комплекс разделен на секторы от «А» до «Е». Кстати, Оксана преодолевает свои страхи на трассе «А», а Грозный тянет меня на трассу «D», которая достаточно крутая, но не проходит через лес, что меня радует.
— Я не уверена, Давид, — начинаю сомневаться уже в очереди к подъемнику.
Не то чтобы спуститься с горы на полной скорости, но хотя бы успеть войти в кабинку подъемника! Это просто адская машина! Его механизм работает без остановки, доставляя людей на вершину горы. Но время, чтобы войти, ступить на порог, протиснуться через дверку и сесть в кабинку, ограничено.
Когда подходит наша очередь, мне становится плохо, глаза перемешиваются, вследствие движения кабинки и нервозности. Я быстро складываю лыжи и пытаюсь найти равновесие, но мои ноги дрожат. Давид помогает мне войти, заталкивая меня в кабинку. Фух ... Хорошо, что кабина рассчитана на двоих, и я не выставляю свою униженную фигуру на показ.
Продолжение следует…