Эльза знала, что у ее любовника есть жена. Сердце болело, но пока терпимо. «Я современная женщина»— это была мантра. Пожалуй, если повторить ее двести раз, становилось легче.
Ну, есть жена. Где-то там, в своем мире. Дом, ребенок, соски-памперсы. Жена будет там, Эльза здесь – и всё прекрасно. Пересечься шансов у них был практически ноль. В большом городе, при том образе жизни, что вела Люся. Фу, и имя какое-то ископаемое….
Никаких общих знакомых. Эльза недавно переехала в новый районе, купила студию. Она — дизайнер. Придает безликому жилью шарм. Грубо говоря, «делает из овна конфетку». Они с Вадимом – прошлое и будущее. У него- какое-нибудь трюмо времён Марии-Антуанетты. У неё — завтрашний день… По утрам Эльза подходила к окну, откуда лилось солнце. Никаких штор – двадцать четвертый этаж. Выше – только небо. А птицы на расстоянии вытянутой руки. Скоро что-нибудь придумают, и можно будет открыть окно. Полететь вместе с птицами.
Нельзя сказать, чтобы Эльза не мечтала о том, что может быть. Но все мечты распространялись на короткий срок. Вадим говорил:
— Завтра пойдем на концерт. На выставку. В ресторан.
Он понимал — Эльзу в четырёх стенах запирать нелепо как птицу.
Иногда звучало:
— Полетим к морю. Или – отправимся в круиз.
Всегда – не дольше, чем на неделю. Эльза не догадывалась, она знала, что дома Вадим говорил про деловые поездки и поставщиков. А Люсе. Занятой младенцем, по фигу было, куда он отправляется. Главное – помощница приходит каждый день.
Эльза была не из тех девушек, для которых между роскошью и счастьем стоит знак равенства. Превыше всего она ценила впечатления. И если, стоя у борта круизного парохода, она замирала от восторга, любуясь северным сиянием, то ей в общем-то было всё равно, люкс у нее каюта или не люкс. Работая с интерьерами и вещами, она одновременно была будто выше этого, отдавая должное могуществу природы, произведениям искусства, человеческим чувствам.
Впрочем, Вадим вовсе не был скуп. Он очадимень часто дарил ей подарки, квартира и гардероб Эльзы пополнились многими красивыми вещами.
А она в самых тайных своих мечтах видела, что однажды он купит дом. В лесу у озера, ни на что не похожий дом из дерева и стекла, который создало ее воображение. Дом даже не из двадцать первого века, а, наверное, из двадцать второго.
Единственное, что было непонятно Эльзе в Вадиме – это его отношение к детям. Логично было думать, что Люсю он не бросит, потому что у них дочка. Но с Эльзой он никогда не говорил о Ксане, не упоминал ее имени, в его телефоне не было ни одной фотографии Вадима с малышкой на руках.
Один раз, когда Эльза стала его расспрашивать, он задал ей ответный вопрос:
— Зачем тебе это надо? Ты хочешь сказать, что всерьез интересуешься моим ребенком? Или ревнуешь меня к нему? Любить ты ее не можешь, она – дочка моей жены. Так не надо изображать из себя сюсюкающую клушу и умиляться фотографиям девочки – ведь на самом деле ты хотела бы, чтобы ее не было.
Всё. С тех пор как отрезало. Зато вот об этих приютских детях Вадим говорил охотно и много. Рассказывал о новых девочках и мальчиках в реабилитационном центре, часто ездил к ребятам. Упоминал, когда удалось устроить чью-то судьбу.
Всё это было непонятно, но Вадим никогда и ни перед кем не открывал полностью свою душу. И Эльзе оставалось лишь мириться с «заскоками» любимого мужчины.
На этой неделе он опять сказал ей:
— В выходные летим к морю.
Он никогда не предупреждал ее за долгий срок. Зато ей не нужно было ни о чем думать. Билеты, гостиницы – все это появлялось точно само собой, как по волшебству.
Единственный вопрос, который Эльза задавала:
— На сколько дней брать вещи?
Конечно, было неудобно. Нередко приходилось объяснять клиентам. Форс-мажор, простите покорно. Не вдаваясь в подробности – любовник позвал, отказать нету сил.
Про домик Вадим не заговаривал никогда. Хотя нередко вскользь замечал, что они ничего не должны скрывать друг от друга. Но сам скрывал очень и очень многое. Эльза поняла это в тот самый вечер у моря.
Чёрт знает почему это путешествие вышло таким хорошим. Всего три дня, абсолютный несезон – ноябрь и Россия. Что делать в России в ноябре у моря? В маленькой гостинице, где впору жить бы студентам…. Потому что она вот-вот закроется на зиму, а пока из источников тепла здесь – обогреватель типа «ветерок», а из развлечений – подсчёт мух, скончавшихся между рамами.
Но эти три дня были сумасшедше-прекрасными. Пока светло, Вадим и Эльза бродили по берегу, уходили далеко, за все дикие пляжи. И море, которому всё равно, что в мире царит мерзейший осенний месяц, море, не потерявшее ни грана своей прелести, одаривало их подарками, которые сейчас некому было собирть. Все эти раковины. Беженцы глубин. Эльза могла перебирать их часами.
Они сидели в кафе – на безлюдной почти набережной, или на смежной с ней улице, где летом не протолкнуться. Меню было скудным, может, хозяева и вообще не рассчитывали на гостей. Но принимали Эльзу и Вадима даже не как гостей, а как – дальних родственников быть может? Несли всё, чем могли угостить. И рыбу, жареную «для себя», и домашнее вино, и пузырчатые масляные чебуреки, которые минуту назад шкворчали на сковородке. Вадим дегустировал вино, и неизменно брал бутылку с собой.
Если ночь была ясной и звездной – они подолгу стояли на балконе. Он выходил на лес – нечего бояться, что кто-то увидит. Холодно, но можно завернуться в одеяла. Они пили вино из простых граненых стаканов, что были в номере вместе с графином. И огромные южные звезды, особенно яркие от легкого мороза, то удалялись, то приближались, почти касаясь их лиц.
А если шел дождь, они пили вино, лежа в постели. И слушали шум за окном. И была самая безопасная на свете гавань – между одеялом и телом Вадима. Эльза не дышала в этой гавани. Счастье переполняло ее. И она боялась, что оно уйдет вместе с дыханием. Растворится в воздухе, и ночь закончится.
Обычно Вадиму никто не звонил. Эльза не понимала – как так можно? Значит, если Вадим исчезнет из Люсиной жизни, она вообще этого не заметит? Лишь бы присылал деньги… Эльзе хотелось позвонить и предложить Люсе отступного. Но существовала незримая черта, которую она не должна была переходить. Просить Вадима об общем доме. «Заплатить занего» Люсе. Это было нельзя.
И всё же она бесконечно удивилась, когда в два часа ночи вдруг зазвонил его телефон. Они еще не спали. Хотя бутылка почти опустела, и в этот раз это было не вино, а настойка. У Эльзы глаза уже слипались. А Вадим, кажется, был просто сильно пьян.
Он потянулся за телефоном, взглянул на номер и сразу ответил. А потом вообще ушел в ванну и закрыл за собой дверь. Появился он оттуда через пять минут.
Эльза всё это время подыгрывала – ни слова, ни звука. Её вообще «не было рядом». Но сейчас она спросила фальшиво-сочувствующим тоном:
— Что-нибудь с дочкой? Заболела?
— Выгорело, — сказал Вадим.
Казалось, ему хочется ударить кулаком по тумбочке от избытка чувств. Он так и светился от радости.
— Что? – Эльза села, готовясь разделить его торжество.
— Черт, почти ничего не осталось, - Вадим перевернул бутылку над своим бокалом,- И негде взять больше…До утра.
— Пей сам, ничего мне не оставляй. Я и так в хлам и в дым…. Так что случилось…
Возможно, если бы не именно эта минута – она бы еще долго не узнала ничего. Но все сошлось. Эльза слушала. Она лежала под теплым одеялом, но руки и ноги ее стали ледяными. А когда Вадим, в свою очередь заснул, она кое-как добралась до балкона, перевесилась через перила. И ее долго р-вало на облетевшие кусты сирени.
…Элитная мебель, бесценный антиквариат, говорите вы? Ха-ха…три раза.
— Да никому они не нужны…эти дети, - заплетающимся голосом говорил Вадим, — Я всегда знаю еще до того, как их привезут…Ну заберут из дома в этот самый приют…Если что-то стоящее, тогда проще так…Типа они сбежали из дома. И фь-юююю….Всё-всё, не буду свистеть, а то деньги….тю-тю совсем….Знаешь, сколько этих киндеров каждый год пропадает….У-у…. у-у… да по всей стране…. А от своих то родителей-алкашей сам Бог велел…
А если уж что-то совсем прямо…офигеть…раз в сто лет…мальчик как ангел, девочка как кукла… то можно и прямо из приюта…там они тоже, извини, не чипированные…всякое бывает… Потерялася я… от так вот…
— И куда их? — Эльза не знала, она это говорит, или кто-то еще.
— В хорошие руки! — тем же уверенно-пьяным голосом заявил Вадим, — А ты что думаешь, я их в масле варю и с перцем кушаю? Не! Хуже, чем было им уже не будет…. А ты чё хочешь? Чтобы я тебе всю схему рассказал? Сбрендила совсем?
— Я думала…органы…, — голос Эльзы стал совсем тоненьким. Писк, а не голос.
— Да ладно! Это редко-редко когда, — успокоил ее Вадим, — Я пару раз за такое брался только…Никаких чики-чики…обычно…А один раз, Элька… вообще… Там такая кроха была…Картина Ботичелли…. Волосы во…ниже колен. Три годика… Тоже, штучный такой заказик…Я не сам, конечно, я только мосты навожу…Там другие следили. Мать в магазине отвернулась, и…Исчезла лялька вообще…И так бывает.
— И где она теперь?
— В одной хорошей стране. Любимая дочка, — Вадим сказал это с такой гордостью, будто речь шла о его собственной дочери, — Наверное, уже сто лет как забыла свой Мухо-с-ранск…У маленьких память короткая.
**
«Глок» оказался отличным пистолетом, хоть Людмила и отдала за него сумму, которую стоит назвать- и закружится голова. У оружия было два тайника – один в машине, другой в доме. Людмила понимала, чем ей грозит незаконное хранение. Но она не собиралась доставать «Глок» до самой последней минуты, а тогда ей уже будет на всё наплевать -остаться бы им живыми. Или хотя бы Ксанке.
Из-за дочери Людмила не могла расслабиться ни на минуту. С Ксанкой ей приходилось всё труднее. В этой школе, в которой она училась сейчас, девочка была новенькой. Притереться – и то трудно, нужно время. А уж если класс вляпался в историю — новенькие лучше всего подходят для того, чтобы стать козлами отпущения. В данном случае – козами.
В школу приехали молодые парни из какого-то развивающего центра. С какой-то программой. Или с проектом. Людмила не вникала во всё это. Ей было не до того. Гораздо хуже то, что всё это касалось ее дочери.
Молодые педагоги должны были прочитать несколько лекций, показать слайды. Кажется, это все-таки казалось профориентации. И надо же было так случиться, чтобы девчонки влюбились в одного из них, который был особенно хорош собой. Не Ксанка, она-то тут ни при чем…Но та компания девиц, которая заправляла всем в классе.
Привыкнув к вниманию ребят, девчонки не сомневались, что их и тут ждет легкий успех. Они начали заигрывать с педагогом – хихикали, задавали провокационные вопросы, совали в карман его куртки записочки. Они бы с удовольствием нарядились и накрасились как на дискотеку, но понимали, что в таком виде директор не пустит их дальше раздевалки. А потом – сумки в зубы и за родителями.
Так вот, потом одна из этих девиц прямо на лекции, когда парень стоял между партами, положила ладонь на задний карман его джинсов и слегка сжала.
На этом терпение молодого человека иссякло. Он пошел к директору и попросил освободить его от занятий с этим классом.
У Лидии Петровны, дамы старой закалки, даже шиньон встал дыбом от ужаса. Немедленно по тревоге были подняты: классный руководитель, оба завуча, школьный психолог, родители и дама из полиции. «Поставить на учет всех и до самого окончания школы» - это самое меньшее, что девчонкам было твердо обещано.
Ксанка, которая в связи с особенностями своей биографии, не только не дружила с мальчиками, но и вообще сторонилась всех представителей мужского пола, боялась их и не доверяла им – теперь попала под раздачу.
Та самая девица, которая всё это совершила, рыдая так, что ее отпаивали водой, заявила, что ее подговорила Ксанка. Нет, не на слабо взяла…Пообещала пять тысяч за подобное развлечение. А девочке деньги нужны позарез, папу уволили с работы, дома семья сидит голодом… И вот, пришлось согласиться. По глупости. Конечно, по глупости….Простите, дуру окаянную…
Эту версию девица озвучила в кабинете директора. Немедленно туда вызвали Ксанку. Когда та услышала, в чем ее обвиняют, ей настолько снесло крышу, что она кинулась на лгунью прямо при Лидии Петровне. Ярость придала сил. Ксанка повалила девочку на пол, и стала остревенело бить кулаками.
Ничего подобного еще не случалось в директорском кабинете. Что там постановка на учет! Мать пострадавшей повела дочку в больницу, на освидетельствование.
Людмилу разыскали по телефону и велели ей явиться в школу не позже, чем через четверть часа. Вероятно, Лидия Петровна считала, что Людмила придет в еще больший ужас, чем она сама, и будет заливаться слезами, одновременно стыдя дочь и вымаливая для нее прощения.
— Можно?
Когда Людмила вошла в кабинет, где готовилось торжественное судилище, по ней заметно было только одно - она очень устала. Просто смертельно устала и….больше ничего.
— Вы понимаете, что натворила Ксения?!
— Её родители собираются подать в суд! На вас и на школу…
— Сегодня же тут будут журналисты….
— Никогда еще…
— Даже мальчики…
Людмила стояла и ждала, когда смолкнет этот гул возмущенных голосов, и ее услышат. Не дождалась. Достала из кармана лист бумаги, расправила его, положила на стол.
— Вот заявление. Я забираю Ксану из школы…. Её оскорбило то, в чем ее обвинила одноклассница. А у этой девочки не будет никаких последствий, кроме синяков. Это, кажется, называется, «легкий вред здоровью»? Сколько хотят ее родители? Сейчас, к сожалению, вопросы чести решаются деньгами. А мы подадим встречный иск – за клевету и моральный ущерб…
…Когда они ехали домой, Ксанка действительно выглядела виноватой.
— Нам придется снова уехать из-за меня?
Людмила вздохнула:
— Придется. Но ты тут – не главная причина.
— Расскажешь, что случилось?
— Обойдешься.
— Значит, опять он, — и Ксанка стала смотреть в окно.
Обе понимали, что их ждет. Придется очень быстро, за считанные часы, сложить вещи. А билеты на поезд брать с пересадкой. А то и с двумя.
— Его видели в соседнем городе, — сказала Людмиле утром по телефону следователь Аня Джабраилова.
— Ну почему, почему вы его тогда не поймали и не дали пожизненное?!
Обе понимали, что вопрос этот риторический. Аня и ее помощники сделали всё, что могли.
Продолжение следует