Страницы Акмолинского патерика
Из воспоминаний Г. Е. Степановой-Ключниковой
Было далеко за полночь, когда раздался звонок, а потом стук в дверь. Вошли трое в серых коверкотовых пальто и дворник.
– «Ключников Андрей Михайлович? Вы арестованы», – сказал один из них и протянул ордер.
– Прошу сидеть на месте.
Привычно и неторопливо они принялись за обыск. Двое занялись столом и книгами, а третий взялся за мои вещи. Он вытряхнул на кровать содержимое моей сумочки, открыл чемодан и стал выбрасывать из него женское белье. Я с ужасом наблюдала за ним. Лицо у него было круглое и по-бабьи мягкое. Маленькие, близко посаженные глаза за белесой щетиной ресниц не выражали ни одного человеческого чувства. Но самым примечательным в его лице был рот. Верхняя челюсть с припухлой губой выдавалась вперед, заметно не совмещалась с куцым подбородком. Рот его был полуоткрыт и все время производил жевательное движение, стараясь дотянуть и поставить на место нижнюю челюсть. Он перетряхивал мои рубашки, трусики, а я сидела на краешке кровати, смотрела на его лицо и дрожала. Несмотря на теплый халат, меня била дрожь, исходящая откуда-то изнутри. Зубы стучали, и мучительно хотелось по-маленькому.
Прошло полчаса, час.
– Мне нужно в уборную, – не выдержала я, но они оставили мои слова без внимания. Я вся тряслась.
– Послушайте, – вступился Андрей, – ей надо в уборную. Вы видите, ей нехорошо.
– Проводи ее, сказал главный куцему.
– Пойдем, – сказал тот, и мы вышли. Я хотела закрыть за собой дверь уборной, но он удержал ее:
– Не положено.
Это было первое оскорбление моего человеческого достоинства. Попирание женской стыдливости. Сколько же их будет потом... Только к утру они закончили обыск.
– Собирайтесь!
Я совала в чемодан Андрею какое-то белье, мыло, полотенце, носки, конечно, не положила одеяло, подушку, теплые вещи. Прощаясь, он обнял меня, поцеловал и сказал:
– Я ни в чем не виноват. Это недоразумение. Там разберутся. Я вернусь.
Все ушли. Я слышала, как прошумел лифт, потом на улице заурчал мотор автомобиля. Внезапно в сердце ударило предчувствие: он больше не вернется! Я вскочила на подоконник, распахнула окно и в темноту, вслед убегающей машине в безумной тоске закричала: «Андрей, Андрей, Андрей, Андрей...». Огни машины посветили по улице, завернули за Дворцовый мост и навсегда скрылись за домами.
Навсегда...
Утром я бежала из этой разгромленной комнаты, где на полу валялись горы растрепанных книг, бумаг, носильных вещей, где царила катастрофа. Я бежала к маме, забыв захватить даже свои вещи. Вернулась через два дня и нашла комнату опечатанной. Зашла в приемную НКВД на Кузнецком мосту. Отстояла в очереди и услышала ответ:
«Местонахождение Вашего мужа неизвестно, определится через месяц».
Потянулись дни ожидания. Я ходила по улицам, занималась в библиотеке, ездила по Москве и везде вглядывалась в толпу. Везде были они. Сколько же было их? Я сразу узнавала энкаведистов по униформе. Длинные коверкотовые пальто и под ними военные сапоги. На голове могли быть кепка, шляпа, а под штатским коверкотом – военное сукно.
Каждый день газеты выходили с большим портретом Сталина. Восхвалялась самая демократичная, самая справедливая сталинская конституция. От имени народа – самого счастливого, самого свободного во всем мире народа – газеты славили лучшего друга человечества – товарища Сталина.
По радио беспрестанно звучали хвалебные гимны Дунаевского: «Дорогой счастья ведет звезда Кремля», «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».
Выборы, первые выборы в советской России были назначены на 5 декабря 1937 г. Этот день объявлялся всенародным праздником, но мне не довелось увидеть премьеру этого фарса.
Продолжение следует.
