Нужно подниматься, нужно бежать. Сейчас только утихнет боль в затылке . Надо было падать на руки, как на физре учили…
Она закрывает глаза на секунду и слышит шаги. Голова кружится от удара о землю и не даёт посмотреть в бок. Сон в руку! Ее убьют и закопают здесь вместе с Иркой, никто не узнает. Зачем она осталась одна на кладбище? Что за д*ра такая!
Шаги приближаются и затихают совсем рядом. Кто-то поднимает ее с земли. Бережно. Она преодолевает страх и приоткрывает один глаз. Знакомый шрам на щеке, лучики морщин в уголках глаз.
-Ты? - шепчет еле слышно.
-А ты кого ждала? Хватит бухать, а то добром не закончится. В следующий раз шею себе сломаешь.
-Я не пью! - возмущается она гораздо громче.
-Я в курсе. Вмятину на двери показать? Зачем тут осталась одна? Соблазнятся местные копатели, не подумав, куда их потом закопают, - зловеще тянет он.
Она заливается краской. Щеки полыхают словно огнём. Значит Лысый не соврал про машину. И значит ему не все равно, он переживал. Он пришёл за ней.
-Я не хотела. Прости. Мне нужно было попрощаться.
Он не отвечает, лишь ускоряет шаг.
В голове понемногу проясняется. Он отчитывает ее как маленькую, а сам…
-Ты предал меня, - шепчет она куда-то в свитер.
-Что?
-Ты меня предал, - произносит медленно, почти по слогам, - Ты обещал убить меня, если предам, а сам нарушил слово.
Он резко останавливается, встряхивает ее как куклу на руках:
-За базаром следи!
-А ты за поступкам, - дерзко отвечает она, глядя прямо в глаза.
-Обоснуй!
Она набирает воздух в лёгкие и выдыхает одно слово:
-Катя!
Он не отводит взгляд.
-Что?
-Ничего! Пусти меня! - она начинает извиваться у него в руках, - отпусти. Ее носи!
-Захочу - буду! - флегматично отвечает он, прижимая сильнее.
Она со всей силы бьет его кулаком в плечо. Он морщится, но не ослабляет хватку.
-Ненавижу тебя! Убирайся к ней! Зачем ты вообще меня вытащил из ямы? Закопали бы и наплевать. Как вы всех закапываете! Потому что для вас другие не люди! Ты во всем виноват! Ты! Пусти меня! Лучше бы я тебя никогда не знала! И Иры нет из-за вас! - она захлёбывается слезами, у неё истерика.
Он молча ставит ее на дорожку. Отходит на шаг:
-А врала, что не бухаешь.. да.. даже волки не грызут друг друга как бы плохо не было.
Он разворачивается, засовывает руки в карманы и уходит по дорожке в сторону ворот. Уже почти совсем темно, памятники мрачными тенями толпятся со всех сторон.
Она вдруг осознаёт, что наговорила лишнего. Разве он хотел им смерти? Разве допустил бы такое, если б мог что-то исправить, вмешаться? Просто каждый сделал свой выбор. Ира выбрала Коршуна.
Она бежит за ним, выбиваясь из сил. Он слышит стук ее каблуков, но не останавливается. Настигает его уже в воротах. Обнимает руками сзади.
-Прости..
-Громче скажи!
-Извини, я не права!
-Я кореша закопал, почти брата. Да я бы сам скорее туда лёг, если б выбор был. А ты ид*отка малолетняя, я тебя час тут жду, чтоб не обидел никто, -резко замолкает, потом добавляет более миролюбиво, - Иди сюда.
Она прижимается к нему всем окоченевшим телом. Сжимает руками, что есть сил. Утыкается носом в грудь и тихонько всхлипывает. Эмоции последних дней рвут ее изнутри, не давая успокоиться.
Из сторожки выглядывает кладбищенский сторож. Недовольно косит белёсым глазом, кашляет.
-Шли бы вы уже, нашли где обниматься. Тут у нас мёртвые, а не дом свиданий, - бурчит достаточно громко, чтоб они могли услышать, - места что ли другого нет.
-Нету, дед, - смеётся он, перебирая ее волосы.
Дед хмыкает, делает пару шагов навстречу:
-Вон оно как.... Так я это.. сторожку вона могу сдать… недорого .. за пятьдесят.
Ее слёзы переходят в истеричный смех. Сторожку на кладбище.. в аренду... мир сошел с ума.
Он хохочет во все горло, разгоняя застоявшуюся густую кладбищенскую тишину:
-Да ты, дед, коммерсант. На, держи! - он протягивает ему зелёную купюру.
Старик недоверчиво трёт доллары между пальцами, слюнявит и даже пробует за зуб.
-Гляди ка, настоящие! - присвистывает довольно, - так на всю ночь или как?
-Так бери. Помолись за брата моего Коршуна, Ваньку Коршунова. Свечку там поставь, как положено. На вот ещё!
Самую большую поставь, чтоб всю ночь горела. Бабка моя говорила, что темно там в первые дни, а свечка дорогу укажет. И подруге его, Ирине, поставь, - он вкладывает в сморщенную руку ещё купюру.
Она тихо шепчет «спасибо» и прикасается губами к ямке на шее. В ответ он целует ее в висок. В этом прикосновении что-то новое. Нежность? Она чувствует, как понемногу оттаивает в его руках.
Дед крутится вокруг них. Может переживает, что не отработает деньги и их придётся вернуть. Машет большим фонарём. Луч света выхватывает то одну, то другую плиту с выбитыми на них портретами. Появляется страшное чувство, что мёртвые подглядывают за ними.
-Девка то у тебя вся в земле, - отмечает сторож, когда в свет фонаря попадает ее спина.
-Выкопал недавно, - ухмыляется он.
-Выкапывать не положено. Тута положено закапывать, - серьезно парирует дедок, - тама в сторожке вода есть, умывальник. Так можно.. деньги то уплочены…
-Пошли!
Умывальник доисторический, как в деревне. Вода холодная и мало. Липкая грязь скорее размазывается, чем отмывается. Он охотно помогает распутать и очистить волосы. Каждое прикосновение отзывается внутри таким всплеском эмоций, что она готова забыть про все, даже про Катю.
Он собирает волосы в хвост, еще раз пропускает между пальцами:
-Готово! - тянет ее к себе с намерением поцеловать. Она резко выставляет вперед руки:
-Нет!
-Почему?
Он делает еще попытку. Она уворачивается, собрав всю волю в кулак. Знал бы кто, чего ей это стоит.
