Приближался Новый год. Петр понемногу восстанавливался: он уже ходил, опираясь на палку, поднимал правую руку, хотя еще в полной мере не владел ею, восстановилась речь. Правда, многие слова он забыл, как произносятся, но он старался заменить их другими. К нему часто заходили соседи, а Мария, мать Надежды, появлялась почти каждый день.
Петр пробовал что-то делать по хозяйству, но Зоя просила его пореже выходить на улицу: во-первых, может поскользнуться и упасть, во-вторых, организм еще слабый - может простудиться. Петру и льстила такая забота, и раздражала. За последнее время он привык, что все делает кто-нибудь другой, ведь он не может, и это вынужденное безделье уже становилось привычным. С другой стороны, ему надоела опека, даже дочка более самостоятельна, чем он. Слегка мирило его с тем состоянием, в котором он оказался, то, что в постели с женой он чувствовал себя прекрасно, даже более того, что он ожидал. Зоя не всегда могла ответить его ненасытности – уставала за день так, что только добиралась до подушки... Правда, Петр иногда убирал в доме, мыл посуду, по вечерам занимался с детьми. И хотя не мог помочь дочке или сыну решить задачу – отсылал к матери – проверить выполнение заданий мог.
Декабрь выдался снежным, метельным. Иногда мело по нескольку дней подряд, и тогда на работу людей развозили тракторами, потому что грузовики вязли в сугробах или в снежных колеях. Петр вспоминал, как это бывало на целине, правда, здесь не было таких бескрайних просторов, и заблудиться здесь было трудно. Когда прекращалась метель и устанавливалась тихая солнечная погода, село превращалось в сказочную картину: круглые спины сугробов напоминали каких-то животных, на крышах домов, сараев лежали огромные шапки искрящегося снега, на лежащий вокруг снег смотреть было больно: сияющий под лучами холодного солнца, он слепил, будто смотрели на само солнце.
Зачастую утром нельзя было открыть калитку – так была завалена снегом. С этим хорошо справлялся Виктор – он рос высоким, стройным, был уже выше старшего брата, догонял в росте отца. Утро он начинал с того, что чистил тропинки до калитки, по двору, к сараям. Но вот сгрести снег с крыши Зоя ему не позволяла.
Однажды ко двору подъехал Иван Дудников. Оставив грузовик на дороге, потому что обочины не существовало совсем, он вошел во двор.
- Есть дома хозяева? – закричал он, стряхивая с сапог снег.
Подойдя к крыльцу, он постучал и открыл дверь.
- Заходи! – услышал он из глубины дома.
Еще раз постучав сапогами по полу в коридоре, Иван вошел. Навстречу ему вышел, опираясь на палочку, Петр.
- О, да ты уже молодец! Скоро на танцы можно! Привет, инвалид!
Петра резануло это слово, но он сдержался: куда деваться, если действительно инвалид?
Они пожали друг другу руки, Петр пригласил Ивана сесть в кухне.
- А Зоя где? На работе? – спросил Иван.
- А где ж ей еще быть? Ты чего заскочил?
- Да вот, смотрю, крыша у тебя скоро провалится, столько снега навалило Вчера ехал, видел, сегодня смотрю – ничего не изменилось.
- А кто ж полезет туда? Пацан еще мал, не Зою ж туда посылать! А я – сам видишь.
- Так вот я и говорю: давай почищу! Я у себя вчера все скинул. Начнет подтаивать – тяжелый станет, крышу провалит запросто. Особенно на сарае. Где у тебя лопата? Хотя знаешь, я своей обойдусь – я всегда вожу с собой, вдруг где-нибудь застряну! Так я пошел!
Петр был растроган так, что не мог сказать ни слова. Он сам думал о том, что надо сбросить снег с крыш, хотел уже посылать Зою к директору совхоза, чтоб тот прислал кого-нибудь по наряду. А тут Иван... Он оделся, вышел на крыльцо. Заходящее солнце ударило в глаза, ослепило. Петр зажмурился на мгновение, потом глаза привыкли к белизне, ее сиянию, и он увидел, как Иван ловко сбрасывает снег с сарая, приставив к нему лестницу. Снег был еще не улежавшийся, поэтому разлетался пухом по всему двору, засыпая еще не засыпанные уголки. С курятника и погреба Иван просто сдвинул снег – крыша на них была односкатная.
Закончив на хозяйственном дворе, он вышел к Петру. Весь засыпанный снегом, он отряхивался от снега, весело глядя на Петра:
- А с дома завтра сгребу.
Закончив отряхиваться, он сказал:
- Ну, что? Чаем угостишь?
- Да, - спохватился Петр, - проходи, сейчас поставлю чайник.
Они вошли в дом, Иван пошел мыть руки, а Петр поковылял в кухню. В это время в калитку вошла Зоя. Она остановилась, глядя на горы снега, лежащие около сараев, погреба. Неужели это Иван сделал? Больше некому – его машина стоит у двора. Она вошла в дом в то момент, когда Иван со смехом говорил:
- А крепче чая ты не держишь дома ничего?
Петр виновато проговорил:
- Да мне ж нельзя... Но я найду!
- О чем это вы? – спросила Зоя с порога.
- О, Зоечка пришла! – воскликнул Иван. – Я вот говорю: нужно обмыть работу – видела, как я почистил крыши?
- Видела, Ваня, только обмыть не получится. Пете нельзя, да и ты за рулем.
- А я вышел из-за руля! – захохотал Иван. – А ты, Петя, значит, теперь подчиняешься правилам: то нельзя, это нельзя? Эх, где тот Петро, для которого не было почти никаких правил?
Он встал.
- Ладно, ребята, я пойду. Зовите, если что.
Иван вышел, а Петр сердито высказал Зое:
- Кто тебя за язык тянул: Пете нельзя? Я и сам это сказал ему.
- Петя, - Зоя устало села на стул, - Петя, ты же знаешь, что для тебя это может стать смертельным. Курить начал, а теперь и пить опять будешь? Ведь два месяца после больницы не курил, неужели не жалко того времени? А ведь у тебя еще и диабет.
- Разве это жизнь – то нельзя, это нельзя! Таблетки десятками ем.
- Это ведь временно, Петя! Скоро все пройдет, а поберечься надо!
- От чего беречься? От жизни? Я и так не живу, а только существую! Сижу дома, как дед старый.
- К весне, Петя, все образуется, может, и на работу выйдешь.
- И кто ж меня на трактор возьмет?
- И без трактора работа есть.
- Ага, пастухом. Ты еще скажи, что там спокойно и на свежем воздухе!
Зоя вздохнула и вышла во двор. Как же ей стало трудно! Она должна уговаривать, убеждать его в том, что нужно беречься, как маленького.
Зоя попыталась обойти кучи снега, сброшенного с крыш, это удалось ей с трудом. Нужно, чтобы Витя отбросил его сегодня, подумала она.
Скоро Новый год. Что нового принесет он ей? Зоя села на засыпанную снегом лавку, стоявшую у летней кухни, и задумалась. Давно ли она ждала счастливой жизни, выходя замуж за любимого человека? Кажется, что вчера. Она не верила, что Петр будет изменять ей, но оказалось, что это были только мечты. Розовые, почти детские. А вот измены были совсем другого цвета. Сколько воды утекло с тех пор! Теперь она не боится, что Петр изменит ей, во всяком случае, не уйдет никуда. А в душе от этого радости нет. И вообще, что-то ушло, невозвратно, навсегда, а без него, того, что ушло, жизнь потеряла какие-то краски. Может, обиды и измены сожрали те краски? Может...