Виктория открыла глаза.
Серый потолок давил тяжестью бетона. В черепную коробку, казалось, налили того же раствора из которого был сделан потолок. Если повернуть голову, он начнет колыхаться. Это будет больно? Пока не попробуешь, не узнаешь.
Девушка медленно повернула голову. Раствор как будто перетек вправо, но сильной боли это не вызвало. Потолок сменился такой же серой бетонной стеной.
"Где я?"
Комната была небольшая мрачно-серая. Её освещала одна единственная лампа дневного света, которая противно гудела и мигала. Окон не было. Сама Виктория лежала на холодной кушетке, стоящей в центре комнаты.
Вывернув голову назад, она увидела железную дверь в противоположной стене. И больше ничего. Хотелось пить.
В рот, казалось, тоже засыпали бетон. Девушка провела языком по деснам, пытаясь хоть чуть-чуть смочить их остатками слюны, которую ещё вырабатывали железы.
Может из меня хотели сделать статую. Если в человека залить бетон, он сможет думать?
Я мыслю — следовательно существую. Кто-то когда-то это сказал.
Кто и когда?
В школе. Уроки. Люди. Много людей.
Нет, это было слишком давно.
Надо вспомнить, что было недавно. Как я здесь оказалась.
Книги. Старые пыльные полки. Шум. Люди с оружием. Они слишком тихо подкрались. Охотники.
Я была в библиотеке. Задумалась, не услышала. Сколько раз мне говорили не выходить в город одной. Я опять не послушалась. Хотелось побыть в одиночестве среди старых книг. Только они меня понимают.
Но где я?
На этот вопрос ответа не было.
Понятно было только то, что ее схватили охотники. Что-то вкололи, и дальше только темнота.
Стали вспоминаться рассказы о том, что делают с похищенными. Говорили про какие-то ужасные опыты, но никто не знал точно. Никто не возвращался. Об этих людях просто забывали.
Голова начинала болеть.
Виктория закрыла глаза и провалилась в забытье.
Проснулась она от лязга железа. Тут же вскочила с кровати. Внизу двери открылось окошко, и рука просунула поднос с посудой. Окошко захлопнулось, и послышались удаляющиеся шаги.
Посидев немного в тишине, Виктория всё же решила посмотреть, что ей дали. Голова уже не болела, и мысли стали яснее.
В тарелке была какая-то каша серого цвета.
"У них тут всё серое."
А рядом стояла большая алюминиевая кружка полная воды. Не веря своему счастью, Виктория дрожащими руками взяла кружку и поднесла к губам.
Вкуснее воды она не пила никогда в жизни. Только опустошив больше половины, она почувствовала, что у воды сильный привкус металла, да и на вид она оказалась с рыжеватым оттенком. Девушка отставила воду. Нужно оставить на потом, неизвестно, когда у них следующий приём пищи.
Каша оказалась безвкусной, скользкой и холодной, но голод утолила. Голова просветлела, и можно было обдумать свое положение более критично.
Но обдумывать было нечего. Голые стены не давали информации для размышления. Помощи ждать было неоткуда, оставалось только ждать.
В следующий раз Викторию разбудил звук открывающейся двери. Двое мужчин с автоматами грубо приказали встать и повели по коридорам. Попытки заговорить с ними закончились ударом прикладом в живот, и девушка решила, что безопаснее будет молчать. После блуждания по серым коридорам с одинаковыми дверьми, они вышли в ярко освещенное помещение. От резкого перехода от серого полумрака к яркому белому свету, Виктория зажмурилась.
Её встретил приятного вида доктор в белом халате. Он отпустил вооружённых людей, пообещав, что девушка будет вести себя хорошо.
— Мы же обойдётся без глупостей? — обратился он к ней.
Виктория молча кивнула. Доктор тоже не внушал ей доверия, но вид у него был более располагающий, чем у суровых вояк с автоматами.
Дверь закрылась, и они остались одни.
Виктория молча наблюдала за доктором. Он заговорил первым, доставая шприц и спирт.
— Не бойся меня. Я просто возьму у тебя кровь. Это не больно.
— Зачем?
— Проверить твое здоровье.
— Я не больная.
— Я знаю.
— Тогда зачем? Что вы хотите сделать со мной?
Доктор подошёл вплотную к девушке.
— Здесь вопросы задаю я. Но ты похожа на умную девушку, поэтому отвечу, чтобы избежать дальнейшего непонимания. Никто не собирается причинять тебе вред. Нам нужна только твоя кровь. Вы бессмертны, а люди продолжают болеть. Твоя кровь может спасти жизни людей.
— Вы возьмете кровь и отпустите меня?
Врач покачал головой.
— Нет. Но если ты будешь себя хорошо вести, тебя переведут в хорошую комнату, будут вкусно кормить и разрешат прогулки во дворе. Так что это в твоих интересах.
— Донор по неволе, но с хорошим питанием, — съязвила Виктория, но тут же прикусила язык. Не стоило наживать себе врагов.
Но доктор не отреагировал на её остроту. Просто ответил:
— Что-то вроде того. Садись на стул.
Виктория закатала рукав и протянула руку всю покрытую татуировками.
— Красиво. Кто делал тебе тату?
— Сама. Но что-то колол мой друг. Не везде можно справиться самой.
— Они что-то означают?
— Вот эта надпись на иврите "Кто из вас без греха, первый брось на нее камень". Знаете, откуда это?
— Да. Вот и всё. Не больно было?
— Нет.
— Пока всё. Когда ты еще понадобишься, тебя приведут.
Доктор отвернулся и занялся пробирками. Казалось, он забыл о своей пациентке.
— Простите, — подала голос Виктория.
— Да?
— А книги послушным донорам положены?
— Вообще-то нет. Но я подумаю, что можно сделать. Какую книгу ты хочешь? Библию?
— Можно роман какой-нибудь.
— Приключения подойдут?
— Вполне. Спасибо.
— Рано благодаришь.
Он позвал охрану, и Викторию провели обратно в серую комнату.
Потянулись такие же серые дни или ночи. Здесь всегда горел тусклый свет и движение времени можно было почувствовать только, когда приносили еду.
Иногда ее отводили к врачу, брали кровь, делали уколы, после некоторых она чувствовала себя не очень хорошо. Но это быстро проходило. Каждый раз с доктором находилась сурового вида женщина, которая выполняла роль его ассистентки. Никто из них разговоров не заводил. И сама Виктория молчала. Эта женщина ей совсем не нравилась.
Кормить правда стали лучше. Еда была вкусная, и это единственное разнообразие, которое хоть как-то разбавляло однообразное существование.
Душ и туалет были по расписанию и под конвоем. Она таскала туалетную бумагу и мастерила из неё лебедей. Их когда-то научил её делать папа.
Она уже не помнила его лица. Но помнила его последние слова перед смертью: "Помни, что я люблю тебя, и чтобы не случилось, я буду оберегать тебя с того света, как эти лебеди".
После его смерти она осталась одна. Мама умерла неделей раньше. Её саму разъедала болезнь. Идти было некуда. Весь мир захлестнула эпидемия. Больницы больше не работали, телевизор не работал. Электричество отключили, видимо что-то сломалось, но чинить было некому.
Она оттащила тело папы во двор и накрыла ветками и мусором, чтобы скрыть от полчищ мух, которые заполонили город, усыпанный трупами. Похоронить его сил не было.
Виктория вернулась в дом и легла в родительскую кровать. Она ждала смерти, была готова к ней. Сколько времени она так пролежала, она не помнила. Кто-то заходил в дом, а может это был бред. Она уже не отличала реальность от снов. Но однажды она проснулась и поняла, что безумно хочет есть.
Преодолевая слабость, Виктория дошла до кухни. Еда в холодильнике прокисла, но газ и вода ещё были. Она сварила полпачки макарон. Думала, что съест всё. Но после пары ложек почувствовала боль в животе и вернулась обратно в постель.
Умереть не получилось. Организм быстро восстанавливался. Язвы затягивались, оставляя после себя уродливые шрамы. Еды пока еще хватало. Мама любила, когда дома были запасы, подвал был полон закаток. Но Виктория понимала, что рано или поздно придётся выйти из дома. Во дворе стоял удушливый запах разложения. И ей пришлось отказаться от мысли похоронить отца. Она боялась даже подойти к тому месту, где он лежал.
В окно была видна только пустынная улица. Однажды только она увидела пьяного мужчину. Он был настолько уродлив и едва держался на ногах, выкрикивая ругательства, что она побоялась выйти.
В тот день она впервые решилась взглянуть на себя в зеркало. Их завесил ещё папа, когда похоронили маму.
Красные шрамы на месте язв превратили её лицо в кошмарную маску из фильмов ужасов.
В этот момент она осознала весь ужас ситуации, в которой очутилась.
Она одна в доме, в который никогда не вернутся родители, еда заканчивается, сама она страшная уродина и она одна.
Надо было выйти, найти выживших. Возможно, кто-то из знакомых так же смог пережить болезнь.
Она схватила куртку и стремительно, пока паника не захватила полностью её рассудок, выбежала на улицу.
Её встретил ветер, гоняющий по пустынным улицам мусор.
Наверное, уже конец сентября. Когда всё это началось было самое начало лета. Только начались каникулы, и у Виктории были большие планы на него. Они с друзьями собирались отметить её семнадцатилетние на озере. Одни, без взрослых. Её обещали отпустить с ночёвкой. Она же уже была почти взрослой.
Виктория горько усмехнулась.
— Какая же я взрослая! Я хочу быть маленькой, чтобы мама с папой были рядом и позаботились обо мне.
Она шла быстрым шагом в сторону дома, в котором жил ее дядя. Может кто-нибудь из них жив. Они помогут.
Завернув за угол, она увидела свою школу. И ведомая каким-то неведомым желанием, вошла внутрь.
Ее шаги в пустынных коридорах, казались оглушительно громкими. Эхо отскакивало от стен, заставляя вздрагивать и затихать, прислушиваясь. Но единственные звуки исходили от неё самой.
Виктория поднялась на второй этаж. Картина не изменилась. Тот же пустой коридор, закрытые двери и эхо. Тишина давила.
Но, прежде чем уйти, девушка в отчаянии крикнула: "Люди! Есть кто живой?"
Несколько секунд эхо повторяло её слова, потом наступила тишина.
Виктория собиралась повернуться и уйти навсегда из этого места, где провела столько беззаботных лет. Но в этот момент дверь учительской открылась. На пороге стоял мужчина. Виктория вскрикнула от неожиданности. Но мужчина замахал на неё руками и быстро, словно боялся, что она сбежит, заговорил:
— Не бойся, не бойся меня. Всё хорошо, я тебя не обижу.
— Директор?.. — Она пыталась вспомнить его имя.
— Да, да, это я. Директор этой школы. Бывший директор.
Виктория подошла ближе, пытаясь угадать в лице, покрытом уродливыми шрамами, лицо их школьного директора. Сейчас перед ней стоял страшный старик. Только взгляд остался прежним: строгим, уверенным, видящий тебя насквозь.
— Заходи, садись. Я тут жду, может кто зайдёт из бывших учеников. Так я помогу, подскажу.
— Чем поможете? Кто-нибудь еще живой остался?
— Конечно, — директор взял стул и сел напротив Виктории. — Мы собрали волонтерское движение, ищем выживших. Все собираются в городском доме культуры. Туда еду приносят. Решаем, как жить дальше. Сколько нас осталось. Ты туда иди. Одна ты не выживешь. А твои родители?
Виктория опустила голову, к горлу подступил комок.
— Понимаю, понимаю. Бедная девочка. Тебя проводить, или ты найдешь дорогу? Это не далеко.
— Я знаю. Дойду.
Из воспоминаний Викторию вырвал звук открывающейся двери.
— На выход.
Девушка послушно исполнила приказ. Хотя так поздно её никогда не вызывали. Ужин уже принесли. И до утра обычно никто не приходил.
Доктор был один. Он дождался, когда охрана скроется за дверью, а Виктория привычно молча сядет на стул и закатит рукав.
Он подошёл со шприцом в руках, но не распечатывал его.
— Тебе не страшно?
— Страшно, что вы сделаете мне больно. Чего еще бояться?
— Смерти. Или бессмертные устают от жизни? Каково это жить так долго?
— А вы называете это жизнью? Жалкое существование без права выйти из тени? Это же вы обрекли нас на такое существование. У вас осталось все оружие. Вы не даёте нам жить нормально. И даже умереть мы не можем.
— Вас же можно убить.
— Можно. А как это сделать самому? За этими татуировками я прячу шрамы. От болезни и от попыток вскрыть себе вены. Кровь слишком быстро сворачивается. Мы же бессмертные, мы не можем истечь кровью. Был ещё один суицидник. Он с крыши спрыгнул. Переломал кости, но выжил. А кости срослись неправильно, теперь он кривой и ему трудно ходить. Спасибо, так я не хочу.
— А чего ты хочешь?
— Умереть. Вы можете убить меня?
— А чего ты хотела в той, прошлой жизни?
— А почему вас это интересует?
— Здесь вопросы задаю я.
— А почему я должна на них отвечать?
Повисло молчание. Потом доктор проговорил:
— Извини. Это старая привычка подчиняться системе. Здесь тоже, если хочешь выжить, нужно соблюдать правила.
— Ваши правила же не включают в себя разговор с подопытными?
— Нет, не включают. Я сейчас нарушаю правила. Если ты меня сдашь, я лишусь всего.
— Тогда, где подвох?
— Что?
— Зачем вы меня обо все этом расспрашиваете?
— Здесь не все довольны системой. Но у нас жесточайшие ограничения на общение с вами. А нам нужны союзники за стеной.
— Что вы хотите сделать? И чем я могу помочь? Я обычная девчонка, никакого влияния не имею. Меня вообще считают странной.
— Странная — это хорошо. Те, кто привык к этой жизни, могут не захотеть что-то менять.
— Откуда вы знаете? Люди не могут хотеть жить вот так! Они сами говорят, что раньше было лучше.
— Возможно раньше было лучше. Но ты же понимаешь, что изменить мир без потерь и войны не получится. Сначала будет плохо, а потом мы придём к светлому будущему. Но перемены — всегда тяжело.
Виктория задумалась. Где-то этот доктор был прав. Но можно ли ему доверять? Хотя с другой стороны, что она теряет?