Жертвы сидели перед хищником, ожидая своей участи. Теперь старик совсем не казался ссутуленным, уставшим и с потухшим взглядом, как когда-то. В его глазах появился одичалый блеск, под скулами вспухли желваки, на висках и лбу появились бисеринки пота, ладонь еще крепче сжала рукоять пистолета. Мускулистая фигура внешне делала его чуть ли не вполовину моложе реальных лет, отблески очага на опутанном морщинами лице заиграли румянцем.
— Куда вы бежите? Считаете, что в этой бессмысленной и выматывающей войне должны гибнуть другие, а вы должны жить? Значит, вы — благословенные Богом, заслуживаете счастья и благополучия, а остальные должны гнить в земле? – вопрошал он.
— Наверное, сидящие здесь мужчины всерьез думают, что смогут защитить своих близких, — от меня, от этой войны, от тяжестей этого мира. Они думают, что боятся за свою семью. Но знаете, в чем правда? Каждый из вас сейчас думает только о себе.
— В человеческой природе нет более сильного инстинкта, чем инстинкт выживания, и я докажу вам это. Мы прикрываемся высокими словами о чести, о любви к ближнему своему, а на самом деле считаем только свою жизнь самой дорогой на свете, и ничья другая жизнь не стоит столько же, сколько наша. Мы плачем о своих близких, но время делает наши сердца черствыми, и мы вновь позволяем себе смеяться и радоваться жизни. Это мы называем смиренностью. Но все это ерунда. Люди слишком себя любят, чтобы горевать очень долго.
— Всякий раз на войне в трудную минуту я видел, как каждый из нас хотел жить, так хотел, что отдал бы за свою жизнь все жизни однополчан, друзей и родственников, вместе взятых. Не лучше других оказался и я. Сначала мне казалось, что, потеряв семью, я даже не оплакивал их потому, что выполнял свой долг. На самом деле меня в глубине души устраивал тот факт, что я жив. От этого мне было комфортно.
Помню в детстве, когда болел мой отец, мать часто упрекала его при гостях.
Она жаловалась на то, как ей тяжело ухаживать за ним, как он не хочет лечить себя, делая ее несчастной. Она не могла признаться прямо, что одинаково ждала либо его выздоровления, либо смерти – всего, что угодно, лишь бы не тратить всю свою жизнь на него.
Когда он умер, она громко плакала. И лишь я понимал, что она плакала от счастья. Наверное, это как-то повлияло на меня, и с тех пор я бессознательно разочаровался в самом любимом и близком мне человеке, матери, а через нее — и во всем человечестве…
— Мне нужно было вернуться с этой войны и защитить семью, но я не сделал этого. Теперь мне кажется, что я знаю, почему не вернулся тогда, — продолжал Эсам. — Этого мне не позволил сделать мой эгоизм, поставивший мифический мир в стране выше жизни моих близких. Что в итоге? Война продолжается, несмотря на принесенную мной жертву. Получается, что я предал своих родных, получается, что я сам убил их там, когда убивал и рвал на части боевиков. Имею ли я право жить после этого? Наверное, нет. Но я живу!
Молчание нарушил тихий плач жены Абдуллы, уткнувшейся в плечо своего мужа. Плечи ее сотрясали рыдания. Абдулла нежно поглаживал жену рукой и бессмысленно смотрел в пол. Эсам повернул голову в их сторону. Он будто вспомнил о чем-то, что планировал перед своей исповедью.
— Ты отдашь свою жизнь за семью? – спросил он у Абдуллы.
— Конечно! — выпалил тот с гневом в голосе и без промедления.
— Тогда нечего трепаться, проверим. Сейчас сыграем в одну интересную игру. Вам понравится, обещаю.
Эсам поднялся со стула. Перекладывая пистолет то в левую, то в правую руку, он поочередно ощупывал карманы старых форменных брюк, пытаясь в них что-то найти.
— Вот! — крикнул вдруг он так, что все невольно вздрогнули. Он выставил вперед руку, держа в ней монету.
— Если выпадет орёл, то право выбирать будет за Абдуллой, а если решкой, то за его супругой.
— Право на что? — спросил Абдулла.
Ответ Эсама был приговором :
— Право сделать выбор, кого из вас мне застрелить.
Старик подкинул монету, которая, упав на стол, несколько раз подпрыгнула и успокоилась, показывая всем узор решки. Тахият, супруга Абдуллы, удивленно повернула голову.
— Но как же… — начала было она.
Договорить Эсам не дал.
Направив на нее оружие, он сказал:
— Время разговоров прошло. Принимай решение быстро. Кого мне убить, тебя или твоего любимого мужа? Отвечай!
Она была в панике и умоляла прекратить все это.
— Считаю до пяти, и вы умрете оба! Один! Два! Три…
— Я не хочу умирать! — завизжала Тахият. — Я не могу… не могу… Абдулла, прости… я не могу… Я хочу жить!
Прозвучал выстрел.
— Вот и нет Абдуллы. Выбор сделан, — сказал шепотом Эсам, считавший, что на этом примере наглядно продемонстрировал теорию о том, что человек в критической ситуации думает только о себе.
Не желая верить, что это реальность, Тахият потеряла сознание…
Палач помолчал и сказал, направив оружие на Джасима:
— Продолжим прокладывать дорогу в Ад…
Подпишись, чтобы не пропустить продолжение
Или получи сразу этот и множество других интересных историй тут: МОИ КНИГИ