– Зачем ты это сделала? – спросил Петров. – Вот нафига ты с ним спорила? Ты же видишь, что ему плюй в глаза... Ему пофиг.
– Никому не пофиг. Ты знаешь, как все ненавидят Розберга, и тот тоже делает вид, что ему это все равно. Но однажды, я видела, в интервью грустно сказал, что его везде ругают, осыпают проклятиями...
Лида говорила об известном телеведущем, обладателе паспортов нескольких стран, который, любя все эти несколько, но только не Россию, о чем не раз говорил в интервью, почему-то работал именно в Москве. Вел передачу, на которую приглашал то известных либералов, и там они, во всем друг с другом соглашаясь, костерили и российскую власть, и веру, и нравы, то приглашал государственников-чиновников, священников. Подготовив каверзные вопросы, ехидно, аки змий, задавал их, пытаясь уличить во лжи, в непрофессионализме, в невежестве. Государственники и священники, надо отметить, выходили из поединка с честью. А одна депутат-патриотка, так просто словесно отпинала Розберга, не употребив при этом ни единого бранного слова. Взяла старого беса за дряблую выю и мотала из стороны в сторону к восторгу миллионов.
Вы читаете окончание рассказа. Начало здесь
– Все человеки, – заключила Лида. – Даже русофобы. И всем хочется любви. Они храбрятся, изображают, что их радуют проклятия. На самом деле настроение у них портится, они просто этого не показывают. Вот и Лохматый... Не знаю как он по улицам ходит. Думаю, он просто не рассказывает, что ему плюют под ноги... Я всегда за то, чтобы у таких земля под ногами горела.
Помолчала. Подумала.
– Если невозможно заставить Лохматого эмигрировать, если нельзя в тюрьму посадить, давай хоть ауру ему порвем, что ли, – засмеялась. – Понимаешь, в русском народе плохо то, что он в мирное время не умеет за себя постоять. Терпит все, сомневается правильно ли понял, не показалось ли ему, стесняется устроить склоку, в общем – менжуется, как говорят уголовники. А ты обрати внимание как ведут себя чеченцы. Никто против них и пикнуть не смеет. Вот и нам надо... Хотя... понимаю, конечно, что у нас закваска другая. И если русские начнут вот так же на все бурно реагировать, то растеряют земли, перестанут быть имперским народом, начнется смута. Наш народ именно снисходительным терпением себя обрел.
– Ну так что ты тогда?
– Но огонька все же следует подбавить. В 90-е наша славянская наивность, наше терпение привели к ужасным последствиям. Вот так же смотрели на Ельцина и камарилью, и удивлялись: как же так можно? Слушали как по телевизору нас оскорбляли, а Россию – “эта страна”... Миллионы погибли, миллионы не родились. Мы были под самой настоящей оккупацией, но сами себе не верили – как такое может быть? Танков же нет, у правителя русская физио. А надо верить своим ощущениям. Не бояться нанести удар первым. Замешкаешься – и уже поздно.
– Знаешь, – продолжила Лидия. – Вот кавказцы по России всей расселились, то там, то сям они то лезгинку танцуют, то еще что... Об этом пишут в газетах... В общем, с одной стороны, трения, где-то и поножовщина, плохо. А с другой, в перспективе... Кровь смешается с русской. Женщин-то у нас одиноких сколько в разных Иваново и Торжках... Русским не мешает вот этой природной легкой воспламеняемости добавить... Полукровки вырастут и будут с чеченским, дагестанским жаром защищать русский народ. Российский народ. По воспитанию будут русскими, а по умению дать отпор в мирное время – кавказцами. Если бы я была правителем, я бы тихой сапой поселила по русским городам горстку тех, горстку этих... Немного, чтобы не создавать очага напряженности, ну и соответствующие органы приглядывали бы за ситуацией... Чисто для придания русской крови воинственности...
– Надеюсь, на добровольной основе поселила бы? – с улыбкой спросил Петров.
– Ну а как же? Кавказцы, по-моему, с удовольствием селятся на исконно русских землях.
– А русские их там с удовольствием встречают?
– Ну, знаешь ли, нормально встречают. Помню у нас во дворе, в Новосибирске, появилась в девяностые нерусская семья с Кавказа. Женщина с маленьким мальчиком. Бабушки на скамеечке спросили ее, откуда она. Та рассказала, что из Чечни, про бомбежки поведала, про то, как еды не было. И сразу все бабушки руками замахали: “Ну и правильно, что к нам приехала! Нельзя тебе там с дитем. Молодец!”, и даже помощь предложили – за ребенком приглядывать. Вот такой у нас народ-то... Если к нему с уважением, он – золото. А если, конечно, приехать и рынок захватить, и всех местных оттуда выдавить, то тут да, протест будет...
– Постой, ты сама-то русская? – вдруг заподозрил Петров. – Че-то больно боевая...
– Ну как тебе сказать? – улыбнулась загадочно Лида. – Мама русская. А по отцу бабушка татарка, дедушка чеченец. Сиверцева я по мужу.
Петров расхохотался.
– Лидка, ну ты актриса. Таких как ты если разводить, они ж... они ж...
– Глупый ты, – заключила Лида. – Если таких как я развести, русский народ будет защищен от всех бурь и невзгод. Мы его шкурой врага прикроем от дождя и снега. Шкуру с врага сдерем лично, своими руками. А вы сидели все и молчали, когда Лохматый Жукова костерил.
– Потому, что наплевать на то, что он говорит. Собака лает, караван идет. Его басни никого не обманут, – сообщил Степан.
– Тебя, старого, не обмануть, а молодежь? – укорила Лида. – Подростки будут читать и верить... Нельзя сдавать свои позиции ни в чем. Маленькая течь топит большой корабль.
***
Лида верила в Бога. А почему? Да потому что Они вели ее с 16 лет. Кто Они? Силы небесные.
Но она почти никому о том не говорила – за сумасшедшую сочтут. Когда человек сам не сталкивался, не поверит. Лида и сама бы не поверила, кабы кто рассказал.
В 90-е было... Решила она на День Победы написать статью о летчике Покрышкине. О котором давно никто не писал. Потому что героические статьи о русском народе в то время были большой редкостью. Газеты, захваченные “демократами”, предпочитали представлять народ перед ним же самим пьяницей и рабом. Гнобили народное самосознание, внушали комплекс неполноценности. Периодически призывали каяться. Однажды Лида даже прочитала, что, оказывается, древнерусские князья были «нетрадиционными» в смысле половой ориентации. Вывод был сделан на том основании, что “в летописях сей порок не упоминается, значит, он был в порядке вещей, распространен, на него даже не обращали внимания”.
“И отец ваш – дьявол”, вспомнила тогда Лида. И подумала, что это было бы лучшей эпитафией журналистике 90-х годов. Служившей режиму, оккупировавшему Россию. Впрочем, там журналистов как таковых было не так уж много. Редакции перешли на самоокупаемость, повыгоняли профессионалов, которым надо платить много, и наняли девочек и мальчиков – студентов, безработных. Платили им копейки, давая подлые задания. А те в силу возраста, необразованности, неопытности, рьяно их выполняли. За право называться журналистом да за “три кусочека колбаски”.
...Встретилась Лида с супругой летчика – красивой пожилой дамой. Но дама говорила все как по писаному: супруг, де, был отличник боевой подготовки и замечательный семьянин. Лиде казалось, она не вдову слушает, а читает партийную характеристику... Вышла из квартиры Покрышкиных огорченной. Материал-то уже заявила, он стоял в планах у газеты.
Помолилась в душе. Попросила: “Господи, в газетах сейчас не пишут о героях... А народу надо... Помоги найти информацию!” И пошла в музей, устроенный в ПТУ, где учился будущий герой.
Там тоже света на его судьбу не пролили. Рассказывали скучно, по-казенному. И Лида поняла, что ее газета, большая, популярная, такую статью не примет. Нужны были новые, неизвестные факты и чуть-чуть желтинки. Ну что-нибудь премилое про его, например, отношения с женщинами, или какую-то выходку, благо, характер у него был рисковый и в гражданской жизни.
Это можно было бы бросить в заголовок для привлечения внимания читателя. Газеты-то на самоокупаемости. А под желтым заголовком будет серьезная, проникновенная, честная статья.
– У нас есть копия фотографии молодого Покрышкина, – сказал мужчина, работавший в музее. – Возьмите себе для публикации.
Фото было большим, не входило в сумочку. И Лида повезла его в руках. Вошла в вагон метро, села, положила перед собой сумку, и держала фото у себя на коленях в обеих руках. Не обратила внимания куда лицом. Оказалось, к людям...
Грустила. Молилась. Просила Бога послать ей того, кто, наконец, расскажет что-то интересное... Очень уж хотелось, чтобы ко Дню Победы, когда вся демократическая пресса выйдет со статьями о штрафбатах, СМЕРШе и “как немок унижали”, у нее вышло – о герое.
К ней подсела женщина в песцовой шапке.
– Это у вас Покрышкин?
– Да.
– А я – дочь его лучшего друга. Мне папа о нем столько рассказывал!
Женщина наговорила море всего — и про его женщин, и про отношения летчика с сыном Сталина, и разное другое. Рассказала, что в детстве Саша Покрышкин с мальчишками любил прыгать с крыш сараев в снег. Надевал бабушкину широкую юбку поверх пальто, и прыгал как на парашюте.
Лида летела домой как на крыльях. Прижимала к груди фото. Благодарила Бога за помощь. И вдруг услышала:
– Санька, прыгай!
Обернулась. В нескольких метрах от нее, позади белых бетонных шестнадцатиэтажек, стояли черные деревянные сараи. С них-то пацанва и прыгала в снег. Кто-то кричал:
– Санька, даваааай!
Все замедлилось, как в кино, закружилось. Лида стояла с широко распахнутыми глазами и смотрела, как почему-то медленно и плавно мальчишка лет двенадцати летит в сугроб...
– Санькааааа!
Посмотрела наверх, улыбнулась:
– Господи, а ты шутник!
***
Отослала материал в редакцию. Переживала. Хоть и выходило все, что она писала, а все равно каждый раз волновалась, ждала. В основном потому, что газета большая, на всю страну, и к ней, корреспонденту в Сибири, люди обращались, конечно, за помощью по важным делам. И ее публикаций ждали те, кому она эту помощь оказывала. Для них выход статьи был жизненно важным. В данном же случае статья была важна, как казалось Лиде, для всего народа. Публикация была капелькой русского сопротивления.
И вот ранним утром, когда только начинает светать, увидела сон. На главную площадь города, пустую, еле освещенную встающим солнцем, выходит статный военный в форме военных лет. Чиркнул спичкой, закурил, и чего-то ждет...
Проснулась. Поняла. Что статья вышла. И он, Покрышкин, ждал ее.
Спустилась через несколько часов, когда открылись магазины, вниз, купила в киоске газету.
Так и есть, вышло!
***
И много было таких случаев. Когда помолилась, и нате! Вот тебе информация, вот тебе доказательства. Но Лида в ответ тоже не только спасибо говорила. Всегда обещала хорошее дело сделать кому-то, и делала. Такой вот был заключен договор с высшими силами.
В эмиграции Они ее не покинули, а, казалось, еще ревностнее стали следить. Стоило ей несколько раз сказать своему ребенку (в ответ на вопрос кто был прав, красные или белые), что “у всех была своя правда”, и разъяснить, в чем были правы белые, в чем красные (а Лида считала, что действительно правда была у тех и у других), как ее вызвали на ковер...
Оказалась она ночью, во сне, на какой-то будто бы планете. Поверхность как у Луны, тьма. Страшно, холодно и одиноко. Перед ней на камне сидит молодой человек в белом балахоне. Лида понимает, что это Ангел. Она видит его до мельчайших подробностей, хотя он метрах в трех.
Ему на вид года двадцать три, простое, мягкое лицо. Курносый даже. И веснушки есть. Русые волосы до плеч. Он чуть поднял руки, и она не подошла, нет, а подплыла к нему, не переставляя ног.
– Никогда не говори больше, что у красных была правда, – сказал Ангел. Говорил без звука, мыслями.
Лида была готова на все, только чтобы не быть здесь. Ею овладела жуть. “Где я?” – подумала.
– Там же, где мы все, – ответил Ангел. Затем дунул ей на живот, туда, где пуп, и она проснулась.
Поняла тут же, что жизнь, оказывается, теплится не в сердце, а в животе. Потому и говорят: “Не жалея живота своего”.
Второй мыслью было: “ОНИ, оказывается, за белых”.
Следовало ожидать, не за Юровского же, цареубийцу, Им быть. Но все же удивительно. Лида была советской женщиной, любила свою распятую Родину – СССР, и видела в советском строе много хорошего. В советском строе, не в большевиках, ясное дело. Они распяли Российскую империю. Они, подобно «демократам» ельцинского времени, все оболгали, оклеветали, всех надули, и совершили антинародный переворот руками обманутого и малообразованного народа. Но СССР постепенно из большевистской бесовской страны вырос снова в Российскую империю. Народ перемолол бухарчиков и чем дальше, тем больше советские чиновники из коммунистов превращались в государственников, в обычных чиновников империи... Со всеми ее недостатками – бюрократизмом, взяточничеством, но все же это были уже не большевики, и даже не коммунисты, а обычные “Иваны Никифоровичи” Российской империи.
И вот, когда империя практически вернулась в свое прежнее состояние, большевики, именуемые ныне демократами и либералами, снова попытались ее разрушить. Назвав новую революцию перестройкой.
Впрочем, после своего сна Лида мало обо всем этом рассуждала. Она просто поняла: говорить, что у красных была правда, больше нельзя. ТАМ не хотят, чтобы она так говорила.
И еще: ОНИ все слышат.
***
Но следили не только Ангелы. Есть и вторая сторона. На нее Лида старалась не обращать внимания. “Чем больше ты вглядываешься в ад, тем больше ад вглядывается в тебя”. Лида никогда не произносила даже имени, избегала... Не раз ей приходилось по работе сталкиваться с уголовными делами против сатанистов, и журналистка знала, что все ЭТО реально. Она видела, как тот мир расправляется с людьми из этого.
Боялась. Не прикасалась. Проповедовала в статьях христианские принципы (при этом статьи выглядели совершенно светскими), и ничего ей за это не было... Пока не дошла до вопроса о вреде половых либеральных новшеств на Западе.
Почему-то именно это вызвало бурю в преисподней. И посыпалось... Лида до сих пор боится рассказывать, что было. Потому что удар был прямо в яблочко. Такой, после которого писать на эти темы ей расхотелось, хотя взглядов она не поменяла.
Накануне расправы, нисколько не думая о ней (Лида занятой человек, и вовсе не обитает в тонких мирах), так вот, накануне они послали сон.
...Она идет по узкому городскому тротуару. Метрах в десяти впереди по обе стороны тротуара стоят сестры милосердия в платьях времен Первой мировой. Каждый проходящий мимо них получает нарисованный шариковой ручкой крестик на руку. Лида поравнялась с ними и решила: зачем ей эта мазня на руке, и прошла вперед. Потом остановилась, подумала, и решила, что нехорошо – от креста отказалась. Она вернулась и протянула руку одной из сестер милосердия, и та начертала на кисти крест. А после подняла лицо и улыбнулась.
Это был не человек. Существо. Мерзкое, зеленоватого цвета. Большие слезящиеся глаза, гнусная улыбка, торжествующий взгляд.
Лиза отошла, и поняла: на ней поставили крест.
А после были неприятности. О которых она никому не рассказывала и не расскажет, потому что поверить в это невозможно. Ах нет, она, стуча зубами, тогда позвонила священнику. Боялась, что не поверит и он.
Но он, молодой и не по возрасту мудрый, сразу все понял и заговорил тихим, ласковым голосом. Лида не помнит, что он говорил, потому что ее поразило что он поверил, не счел ее сумасшедшей, и она думала только об этом: значит они, священники, знают, что ОНО есть. Наверняка знают. Они не удивляются. Запомнила только, что он просил ее быть осторожнее. Сказал, что силы зла сильнее ее, не надо с ними сражаться. Надо просто идти своим путем.
– Ни с кем не спорь, просто свидетельствуй, – сказал батюшка.
И еще Лида поняла, что вопрос о половых свободах контролируется прямо оттуда... Куда полетели “Шарли Эбдо”.
***
А после все же написала. Не так хлестко, не так прямо, как раньше. Но.
“Война против человечества идет через разрушение христианской морали. Отменить молитву в госучреждениях, выкинуть рождественскую елку оттуда за то, якобы, что она оскорбляет другие конфессии, переписать определение что такое семья, создать новые виды семьи, пола, взаимоотношений между людьми, внушить, что истин много, и “у каждого она своя”, размыть самое понятие правды, назвать стыд комплексами, отобрать детей у тех, кто не хочет смириться со всем этим – вот орудия этой войны, – писала Лида в одной из своих статей. – И когда вы встречаетесь с адептами этого нового мира, с теми, кто яростно проводит политику вырывания креста из рук, вы увидите... пустоту.
У нас, христиан, есть постулаты, запреты, посты, правила. У этих – нет ничего. Все позволено. Они это называют свободой. На самом деле это – ничто, пустота, ноль. Отсутствие чего-либо.
У нас есть за что умирать. Мы чтим семью, родную землю, веру. Они – граждане мира. Раньше назывались большевиками, социалистами, эсерами. Сейчас их кличут либералами, демократами, глобалистами. Семья у них – то, что они объявят семьей. Веры нет, родины нет. То есть снова ноль, пустота. Получается, мы противостоим большой черной дыре. Воронке, в которую нас пытаются втянуть...”
Лида озаглавила статью – “Нолики борются с крестиками”.
А российская светская газета, в которую она послала свой материал из Канады, его приняла. Замредактора на планерке пояснил, что принято в расчете на то, что развяжется бой меж верующими и атеистами. А стало быть внимание, а стало быть, тираж... Но Лида знала правду: замредактора такой же боец, как она. Просто на более высоком уровне. И ему приходится скрывать свои взгляды так же, как скрывали древние христиане свою веру перед римлянами.
Не все ведь поймут. Есть служители Тьмы. А есть дураки.
***
Из письма Лиды Сиверцевой, посланного из Канады по интернету жителю Таллина Степану Петрову:
“...Ничего не меняется. Вся мировая политика – это непрекращающийся тысячелетиями спор: Он Сын или не Сын. Идти за Ним или против Него. Одни развязывают войны, узаконивают мерзости, сражаются против Него, другие этому противостоят, и лишь благодаря последним мир жив. И когда поймешь все это, жить становится грустно. Но во многом и проще. Потому что сделав единожды выбор, ты уже безошибочно определяешь во всем свою сторону, своих единомышленников, своих врагов, и нести крест становится легче. Тем более, что время от времени кто-то поддерживает его сверху”.
Ответ от Степана пришел быстро: “Лидка, это тост!”
Tags: Проза Project: Moloko Author: Азаева Эвелина
Начало этого рассказа здесь
Другие рассказы этого автора здесь , здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь