Антип, ухватившись за топорище, лежавшего на его могучем плече колуна, хмуро шагал в толпе земляков по направлению к старому, давно уже заброшенному за ненадобностью, мосту, в том месте, где речушка Окунёвка, от которой уж осталась одна болотина, впадает в их широкую реку Демьянку. На берегах Демьянки множество деревень да сёл стоит, и всем людям, живущих в них, дарит сильная да широкая река свои воды, силушку свою, что вертит мельничные жернова, поит скот и людей, питает сады и огороды, поля широкие, луга цветистые. Бабы в волнах Демьянки бельё полощут, ребятишки забавляются, плещутся весело, мужики рыбу удят семейству на пропитание. Жизнь крестьянская нелегка, а всё ж таки хочется жить, и помирать нет желания, эва кака она Русь красивая да светлая, к человеку приветливая. Хошь и хвори всячески по свету ходють, и лихо с вра.жи.нами не дремлют, а всё ж таки хочется, ох, как хочется жить под небом этим голубым, ласковым, любоваться рощами берёзовыми, людьми добрыми. Богата Русь на таких: умелых да рукастых, башковитых, талантливых, мастеровитых, к ближнему милостивых. Люди таки, словно камушки-самоцветы каждый. На них и земля родная держится, процветает. И не сломить никогда злу Руси-матушки. Вот и сейчас шли они с мужиками на рас.пра.ву со сволочиной, что в их краях давно, видать, обитает. Да проявлял себя редко, оттого и не шибко знал про него народ. Но уж теперь конец ему придёт, любой ценой изничтожить душееда надобно, ибо цена тому – матери, дочери и сёстры. И хотелось бы Антипу сейчас рядом с женою быть, первенца увидеть, на руки скорее взять, да не время дома отсиживаться. Ничего, с нею бабы там рядом, и самое главное – бабушка Прасковья, справятся. А его место тут, с земляками, что на битву с нежитью идут. Мужики шагали рядом такие же хмурые, никто не проронил ни слова с тех пор, как вышли они за околицу. А прошли они уже довольно большой путь. Вот-вот уже и болотина покажется. Антипу пришла на ум картина, как мамка Стёпкина, растопырив руки в стороны, закрывает собою ворота, не давая мужикам, зашедшим за её сыном, дабы позвать его на подмогу, войти на двор.
- Не пущу, - голосила на всю улицу рябая тётка Дуся, - Он у меня один кормилец осталси, коли пропадёт, как я жить стану? Кто меня на старости лет досматривать будет? Да и куды идтить-то? Почто? Эту шаландру Дашку оборонять? Сама с кем-то там закрутила, довела до беды, сама пущай и расхлёбыват! Навыдумывали сказок! Да нет никакого душееда. Мужик к ей какой-то ходит. Бесстыжая!
Так и ушли мужики, несолоно хлебавши, махнув рукой на визгливую бабу. Только и увидали, как Стёпка из-за занавески выглянул, и тут же обратно задёрнул, спрятался. Мишка Дудырев так и плюнул на окошко.
- Да и молодчина Дарья, что в таку семью не пошла. Змеишши! Как есть змеишши!
Сказал и пошёл, и мужики за ём следом потянулись. А тётка Дуся так и осталась у ворот стоять, разинув рот. Уж когда мужики за углом улицы скрылись, от.мер.ла, заверещала сорокой, посылая вслед оскорбителям проклятия и пожелания всяческих бед. За деревню вышли молча, разговоры прекратились, каждый о своём думал, над наказами бабки Прасковьи размышлял. Так и дошли до болотины. От моста одни сваи остались, торчали из воды чёрными обломанными зубами, от болотины смердило, как из гнилого рта. Стоялая вода, покрытая зелёной ряской, была тиха и безмолвна. По неровному, невысокому, но обрывистому берегу стеной стояли рогоз, камыши и ветлы. В зарослях осоки то ли вздыхал кто-то жалостливо, то ли поднимался со дна болотный газ - едва слышно хлюпало и охало. В камышовнике раздался всплеск, тихий – будто рыбка плеснула, или лягуха какая. А может то мавки купаются. Мужики выстроились в ряд у самой кромки трясины.
- Что думаете, мужики? – прокашлялся всё тот же Мишка, - Как искать станем? Я так думаю, цепью надо идтить, охватить берег, чтобы ни одной пяди не пропустить. Ежели поверху не найдём следов, спустимся вниз, к самой воде. Да и как знать, точно ли он тута, Прасковья тоже навскидку сказала. Лишь бы найти гада. Дальше справимся.
Остальные согласно загудели, кивая Мишке. Спустя несколько минут, выстроившись длинной шеренгой, люди принялись прочёсывать берег.
***
- Ох, бабушка, не могу я больше, - Стеша стояла на ка.рач.ках, уронив голову на руки и уткнувшись в лавку. Растрепавшиеся пряди рассыпались по плечам. Белая рубаха намокла и прилипла к спине, на гру.ди и под мышками темнели пятна пота.
- А больше и не надо, ты отдохни, прикрой покамест глазоньки-то, а после ишшо поработаем. А как же – тяжело. Ить дитя на свет идёт. Велико дело свершается. А уж зато кака потом радость! А Антип-то твой плясать станет: сын родился!
Стеша повернула голову набок, слабо улыбнулась, представив супруга.
- Да, Антипушка ждёт-пождёт сына, уж кажной день, как с поля придёт, так только о том и все разговоры у него.
- Вот, а я об чём баю, - бабушка Прасковья ласково и умело собрала волосы Стеши в косу, обтёрла лицо смоченной в холодной воде тряпицей.
- Алёнка, - обратилась она к бабоньке, сидевшей на пороге баньки, - Ты давай покамест, пригляди, а я в избу сновача сбегаю, гляну, как там Дарья.
- Ей лучше, бабушка? – всполошилась Стеша, услышав имя подружки.
- Ить в таку минуту и то о подруге беспокоится, не забывает, - подумала старуха, а вслух ответила торопливо, - Лучше, лучше, кажись, ошиблася я, всё хорошо.
- М-м-м, - Стеша кивнула и снова уронила голову на руки.
- А ты не сиди, походи малость, благо место имеется, эва баня у вас кака, целы хоромы – хоть хоровод води.
И старуха выскочила за дверь, обеспокоенно бормоча:
- Господи Боже, святые угодники, смилуйтесь над нами, хошь бы Стеше рОдить благополучно да Дарье выправиться. Хошь бы мужики обавника нашли да изничтожили. Что деется, что деется, Пресвятая Богородица, не оставь нас. Анастасия Узорешительница, споможи нам.
Войдя в избу, Прасковья замерла. Что-то насторожило её. Небывалая тишина окутала дом. И только доносилось из комнаты, где лежала Дарья, какое-то мерзкое влажное хлюпанье и чавканье. Медленно ступая, словно пытаясь отсрочить лицезрение того, что там находилось и предчувствуя неминуемую и страшную бе.ду, Прасковья ступала по половицам, стараясь не шуметь. Рука её скользнула в небольшую поясную сумку, висевшую поверх передника на худощавой талии, извлекла оттуда остро заточенный колышек, размером с полторы ладони.
- Видать пригодится, - подумала отстранённо, - Не сберегла я девку…
Пришла на ум рожающая Стеша.
- Ничаво, Златку позовут, та споможет. А я тут нужнее.
Старуха вошла в комнату и, хоть и ожидала увидеть то, что увидела, всё ж таки обмерла. Громадный жирный червь иссиня-чёрного, как дёготь, цвета, копошился на полу у кровати, покрывая своим складчатым, обрюзгшим те.лом лежавшую под ним девицу. Это была Зоя, оставленная приглядывать за Дарьей. Только никакой Дарьи тут не было. Видать, обавник успел уже сожрать её, а после принялся и за вторую, не успевшую убежать, а быть может кинувшуюся на защиту Дарьи девицу. Ноги и руки Зои безжизненно дёргались под тушей душееда, облизывавшего лицо девушки, тот то и дело присасывался отверстием на своей бесформенной морде к раскрытому рту несчастной.
- Жизнь из неё пьёт, проклятущий, - поняла Прасковья.
Ярость захлестнула её, слёзы брызнули из глаз – старая дура, не уберегла Дарью, двух девок разом сгубила, не досмотрела, обвёл её обавник, как зелёную глупышку, вокруг пальца, просочился таки в избу.
- Давно мне пора было на покой, выжила вовсе из ума, да и в теле силы нет вовсе, а я возомнила, что могу, вот и сгубила людей.
И такое зло на себя взяло старуху, что она, собрав все свои силы, кинулась с криком на душееда, тот, не ожидая подвоха, повернул к ней морду с отверстием рта, покрытого присосками по кругу, и щёлками злобных глаз, и в этот момент Прасковья с размаху всадила в разинутую пасть осиновый кол. Червь забился, запищал пронзительно и ужасающе, так, что Прасковья оглохла вмиг, но руки делали своё дело. Она схватила со стола склянку с крещенской водой, плеснула на сущь, брызги полетели во все стороны, и тот закорчился, извиваясь и хрипя, густой дым повалил от его т.е.ла. Он сполз с Зои, та была бледна, как см.е.рть, и вряд ли была живою, от Дарьи и вовсе не осталось следа, и пополз в сторону старухи, яростно вереща и шипя. Прасковья попятилась было по инерции, но тут же воспряла и отважно шагнула навстречу гадёнышу.
- Двум см.ер.тям не бывать, а одной не миновать. – подумалось ей, - Девок не сберегла, так хоть может см.ер.тью своей оправдаю то, что натворила. До последнего буду биться.
- Я тебе не сдамся, проклятый, - зарычала она по-собачьи, оскалила всю свою дюжину зубов, что ещё оставались у неё во рту, и, схватив с изголовья постели икону, которую принёс Антип, пошла на червя.
Последнее, что мелькнуло перед взором – летящий на неё в прыжке бесформенный чёрный сгусток с разинутой пастью, и собственные дрожащие старческие руки, вытянутые вперёд и отважно сжимающие старинный образ святителя Николая на потемневшей от времени доске.
***
Шёл третий час поисков, мужики, изгвазданные в болотной тине и ряске, с мокрыми, прилипшими к лицу прядями, взмочаленные и уставшие, ходили желваками и стискивали зубы. Антип с тоской думал о жене, которую оставил он в родовых му.ка.х дома. Снова вспоминалась к чему-то маманя Стёпки с жёлтыми от злобы глазами и сам Стёпка, боязливо прячущийся за занавеской. Какая-то апатия и слабость навалились враз, когда берег вдруг озарился негромким шёпотом, передаваемым по цепочке:
- Логово!
Враз собравшись, Антип и остальные мужики поспешили на зов. Под нависшим кровлей берегом, в корнях раскидистой ветлы, прикрывавшей свешивающимися ветвями вход, затаился вход в логово зверя. Об этом говорили следы человеческих босых ног, что выходили из болотины, шли по направлению к норе, и вдруг обрывались, переходя в неглубокую траншею, покрытую засохшей чёрной слизью, похожей на ломкое тонкое стекло, расходящееся сеткой трещин.
- Из воды человеком выходит, - прошептал, указывая на следы Егор-лесоруб, - А опосля червём оборачивается, да в нору вползает. Гляньте, из самого болота приплывает, ни один человек там не проплывёт.
- Сеть доставайте, - зашептал Мишка и мужики растянули приготовленную заранее сеть, как велела им Прасковья.
Затем задымили факел, сдобренный маслом из лампады, и бросили в логово, ожидая, когда душеед выскочит наружу. Внутри затрещало, повалил дым, послышался стон.
- Как человек стонет.
- И голос, как у девки.
- А ну, поторопим ирода.
И мужики принялись кидать в логово палки и сучья, валяющиеся по берегу. Дым стал гуще. Внутри вскрикнули и смолкли тут же. Мишка, в нетерпении кинулся к логову, чтобы выгнать обавника наружу, как вдруг увидел вывалившуюся из норы девичью руку, всю в земле и тине. В изумлении воззрившись на неё, Мишка схватился за запястье и потянул. Вслед за кистью показалось плечо, а затем и об.на.жён.ное девичье те.ло. Мужики вскрикнули, узнав в девице Дарью, попятились, иные стыдливо отвели взгляд от представших их взору, неприкрытых ничем, девичьих пре.лес.тей.
- Это зверь, морок на нас наводит, Дарьей прикидывается! Р.е.жь его, р.е.жь! – заорал Федька.
Мишка схватил девицу за волосы, натянул шею назад, так, что вспучились синие жилы на мер.тве.нно-бледной коже, вынул из-за пояса н.о.ж.
- Р.е.жь, р.е.жь скорее, покуда на нас не кинулся!
Но Мишка медлил, руки его тряслись. Внезапная мысль вспыхнула в голове Антипа.
- Стой! – закричал он, подскочил к Дарье, сдёрнул со своей шеи нательный крест и приложил ко лбу девицы. Ничего не произошло.
- Не зверь это, настоящая Дарья!
Мужики ахнули. Антип стянул с себя рубаху, завернул в неё девушку, не приходившую в себя, поднял на руки.
- В деревню надо возвращаться скорее! Иначе помрёт она! – на бегу крикнул он.
Мужики заторопились за ним.
- А как же душеед? – растерянно возгласил Мишка.
- После. Всё после. Надо Дарью спасать.
***
Над деревней занималось утро. Розовые лучи солнца озаряли крыши и спящие луга за околицей, желтеющую листву садов, траву, покрытую первым инеем. Нынче ночью были первые заморозки. Недалече и до Покрова. Стеша в накинутом на плечи мужнином тулупе развешивала во дворе пелёнки. На крыльцо вышел Антип, глянул на жену.
- Запахнись, ополошная! – окликнул он Стешу, - Гр.удь застудишь, чем потом Никитку кормить станешь!
Стеша ласково улыбнулась мужу, запахнула тулуп, поправила шаль на голове.
Едва рассвело окончательно, застучали на крыльце – пришла в гости Дарьюшка. Принесла мёда липового в туеске да оладьев горячих.
- Вот, - поставила она на стол, - Айда чай пить. Тебе-то с маленьким некогда, поди, печь.
- Здравствуй, милая! Как ты? - Стеша звонко чмокнула подругу в щёчку.
- Да всё хорошо, Стешенька. Спасибо вам с бабушкой.
- Да уж брось, кажной день благодаришь!
- А как не благодарить, когда вы мне жизнь спасли?
- Ладно, будет тебе, - Стеша разлила по чашкам дымящийся чай.
Маленький Никитка сопел в колыбели. Дарья улыбнулась, поглядев на мальчишечку.
- Хороший какой, гоженький.
- Да и ты погляжу, округлилась, поправилась.
- Да, поправляюсь, слава Богу.
- А тогда была у-у-у… В гроб краше кладут.
- Что есть, то есть.
Подруги сели пить чай и вспоминать былое. В тот день, когда взмыленные мужики приволокли Дарью в деревню, они нашли перепуганных на.см.ерть баб, родившую Стешу с младенцем, бабку Прасковью около неё и Зою, лежавшую на кровати без чувств. Когда Прасковья увидала Дарью, она зарыдала в голос. От радости. Поняла она в тот момент, что душеед им подстроил. А было вот как. В ту ночь, когда в бане нашли они со Стешей Дарью без чувств, это уже была не Дарья, а обавник, наславший морок. Дарью он к тому времени уже в своё логово уволок, покуда Стеша за подмогой к Прасковье бегала. А сам назад вернулся да Дарьей прикинулся. Для чего? Да хотел, видать, ещё больше баб спортить, сожрать потихоньку всю деревню, покуда все будут думать, что в постели Дарья лежит. Да жадность его сгубила. Когда он накинулся на Зою, он не думал, что не сможет уйти через обережный круг, очерченный бабкой Прасковьей у постели Дарьи. И когда Прасковья стала с ним сражаться, то круг не дал ему выйти дальше постели, там он и по.до.х. Прасковья же, оклемавшись кой-как встала и сумела дойти до бани, где, не подав виду, приняла роды у Стеши. И только потом всё рассказала бабам. А тут и мужики подоспели с настоящей Дарьей на руках. Сколько слёз было, сколько радости. И Зою, и Дарью привезли на телеге в избу бабушки Прасковьи, где она к концу лета выходила их, поставила на ноги. Только вот сама так и не оклемалась от пережитого, и по началу осени померла. Поговаривают, что у.ми.рая, подала она руку Дарье и передала ей свой дар. Но сама Дарья об этом молчала и неизвестно было – правда ли то, аль пустое люди болтают. В начале зимы приехал в гости к Антипу его двоюродный брат, Афанасий, да и увидал в гостях Дарьюшку. Понравились они друг дружке и по весне, после Великого Поста, обвенчались. На том и и сказ наш кончается, люди хорошие. Как в сказке любовь и добро миром правят, так пусть и в жизни вашей так же завсегда будет. Да хранят вас светлые силы.
КОНЕЦ
Дорогие читатели, вот и закончилась очередная история, надеюсь она пришлась вам по сердцу. Впереди новые истории и новые герои. Если вы хотели бы поблагодарить автора за труды и поддержать моё творчество, буду благодарна вам за уважение к моему времени, посвящённому написанию этих рассказов. Поблагодарить по возможности можно здесь:
Юмани (карта МИР) 2204 1202 0075 0426
Большое спасибо!
Иллюстрация - художник Ольга Ивлева.