Платон Григорьевич Волков, прототип гоголевского Ивана Александровича Хлестакова, упокоен в Вологде на Лазаревском кладбище.
Зайдём поначалу с иносказания, вообразим гоголевского Ивана Александровича Хлестакова, - всё вокруг оживёт, засмеётся, словно после ненастья солнышко выглянуло, тоже вечное, как и гоголевская комедия...
Кто со школьных лет, пусть и считал за окном ворон, не помнит героя бессмертного гоголевского «Ревизора»!
Ныне входит в моду Керенский, в гимназические времена блистательно играл Хлестакова, мечтал поступить на сцену Императорских театров, – не судьба, не до того было, разозлился и сослал императора (такого даже Гоголю не снилось) в Сибирь, стал президентом Российской республики, имея прозвище Александра Четвёртого, через месяц услышал от одного из своих генералов, мол, проваливай сию минуту, покуда жив, - чем не Хлестаков; про нынешний паноптикум трудно было бы подобрать слов и самому Гоголю...
Кто не смотрел замечательных советских кинофильмов о "Ревизоре", – ни к чему и пьесу читать, все смешные реплики останутся в голове, взыграют к месту в разговоре, на острослова и глянут искоса: этому гусю пальца в рот не клади, да нет ли за ним тех самых ревизорских полномочий…
Так же было и в пору золотого века русской литературы:
«…новое поколение подняло великого писателя на щитах с первой же минуты его появления. Тогдашний восторг от Гоголя – ни с чем несравним.
Его повсюду читали точно запоем.
Необыкновенность содержания, типов, небывалый, неслыханный по естественности язык, отроду ещё неизвестный никому юмор – всё это действовало просто опьяняющим образом.
С Гоголя водворился на России совершенно новый язык; он нам безгранично нравился своей простотой, силой, меткостью, поразительною бойкостью и близостью к натуре. Все гоголевские обороты, выражения быстро вошли во всеобщее употребление.
<…> Вся молодёжь пошла говорить гоголевским языком.
Позже мы стали узнавать и глубокую поэтичность Гоголя, и приходили от неё в такой же восторг, как и от его юмора. Вначале же всех поразил, прежде всего остального, юмор его, с которым нам нельзя было сравнить ничего из всего, до тех пор нам известного. <…>
Некоторые из нас видели тогда тоже и «Ревизора» на сцене.
Все были в восторге, как и вся вообще тогдашняя молодёжь.
Мы наизусть повторяли потом друг другу, подправляя и пополняя один другого, целые сцены, длинные разговоры оттуда…»
(В. В. Стасов. "Гоголь. Воспоминания современников").
Сценическая судьба пьесы «Ревизор» – грандиозна, история появления комедии увлекательна невероятно.
Платон Григорьевич Волков и был прототипом, как выражаются литературоведы, того самого ревизора, Хлестакова!
В Вологде пьесу «Ревизор» представили публике в 1852 году.
Гоголь умер в марте 1852 года.
Платон Волков к той печальной весне уже два года пребывал на Лазаревском (иначе – Горбачёвском, неровная местность) кладбище.
Краевед В. Панов в «Вологодских губернских ведомостях» (1854, 3 декабря) нашёл впечатления вдумчивого очевидца первой постановки, рецензентом тем был опять-таки Волков, но - племянник «Хлестакова».
«Владимир Капитонович Панов, мой дед по отцу, прожил девяносто девять лет. <…> В апреле 1917 года он вступил во Всероссийский союз строительных рабочих с членским билетом № 3, но оставался беспартийным и политикой не занимался... В пенсионные же свои годы дед был, помимо прочего, действительным членом Географического общества, активно участвовал в работе Общества охраны памятников истории и культуры, общества "Знание".
Из дневника В. К. Панова:
«Июль (1975). В журнале № 7 "Уральский следопыт" я выступил совместно с журналистом В. И. Арининым по давнему вопросу о прототипе Хлестакова в бессмертной комедии Гоголя "Ревизор" <…>
20 ноября. Выступил на собрании в областной библиотеке им. Бабушкина... Сообщил о политссыльных в Вологде, живших и столовавшихся у моей матери Марии Ефимовны Пановой на Желвунцовской улице около вокзала. Здесь бывали Карпинский, Тучапские, Ремизов, Щёголев, Амфитеатров, Рабчевский, Савинков».
Занимаясь историей своих предков, крестьян деревни Выдрино (отец В. К. Панова родился крепостным), а также их помещиков, в частности, небезызвестного Платона Волкова, он обнаружил донесение устюженского городничего новгородскому губернатору.
Рядовой бюрократический документ, но он оказался недостающим звеном в обосновании одной из версий происхождения сюжета гоголевского "Ревизора".
Последовал ряд публикаций в местной и центральной прессе, журналах "Север" и "Уральский следопыт".
(Леонид Панов. "Вологда". Историко-краеведческий альманах).
В деле Волкова хранится ответ городничего Макшеева новгородскому губернатору (надо помнить, что Устюжна тогда числилась за Новгородом):
«…В присутствие не входил, а был у меня в Городническом правлении частно, просил показать ему острог, где смотрел его расположение, и сие делал, по моему заключению, из любопытства, в лазарет его пригласил штаб-лекарь, где он только посмотрел аптеку, в училище духовном и Городовом был сам по себе, в соборе служил молебен и просил протопопа показать ему ризницу…, а 17 мая отсюда отправился в С.-Петербург…»
Мысль о пребывании гоголевского «Ревизора» в Устюжне впервые осенила Фёдора Дмитриевича Батюшкова (1857-1920), внучатого племянника поэта Батюшкова, наследственная с 17 века его усадьба в Даниловском - неподалёку от славного городка.
Подолгу проживал здесь у гостеприимного хозяина, многие знаменитые опусы, в том числе "Гранатовый браслет", сотворил Александр Иванович Куприн, мистификатор в высшей степени талантливый, подробности его деяний в этих кратких заметках, посвящённых единственно гоголевскому прощелыге Хлестакову, затмили бы и самого Хлестакова...
В Устюжне жил историк Андрей Александрович Поздеев (1881-1975), ему повезло найти в архивах упоминания о всех городничих Устюжны.
Капитан Иван Алексеевич Макшеев за храбрость в Бородинском сражении был награждён шпагой; в 1824 году ему доверили пост городничего в Устюжне, благодаря Гоголю в культурный обиход он вошёл под именем Сквозника-Дмухановского.
Поздеев бывал знаком с внучкой городничего и с прочей роднёй Макшеевых, наверное, потрясён был столь же, сколь и публика на спектакле, когда увидел в руках письмо новгородского губернатора Денфера устюженскому городничему Макшееву:
«…Известясь частно, что проезжающий из Вологды на собственных лошадях и в карете некто в партикулярном платье с Мальтийским знаком проживает во вменённом Вам граде 5 дней, о причинах столь долгого его нахождения…никто из жителей и даже Вы не знаете, почему необходимостью имею иметь от Вас сведения, по какому случаю проживал в Устюжне…»
Наконец, краеведу вручили и портрет Макшеева…
Историография Платона Волкова не может иметь окончания; поскольку с тех пор нравы и повадки общества нисколько не улучшились, наоборот, пребывают в нижней точке маховика времён, постольку острословы, литературоведы, экскурсоводы будут вспоминать при случае:
« - Э-е, сказали мы с Петром Иванычем"... Такое уже было!
При Гоголе было! В Устюжне было!
- А где та самая Устюжна?
- Да вся Россия с запада на восток сплошь – Устюжна!
И все мы - Добчинские да Бобчинские!
Посмотри в окно…»
Кроме присутствующих в кадре легендарных (потом уж они стали таковыми) артистов, в картине были заняты ещё более легендарные: М. Яншин, Э. Гарин, А. Грибов, А. Зуева, И. Рыжов, А. Папанов.
Как же их всех удалось собрать режиссёру В. Петрову?
Сдаётся, надо было постановщику фильма обладать обаянием хлестаковским, иначе трудно удержаться в центре внимания такой компании, вертеть ею по своей прихоти, по своему же сценарию, притом не обижая и самого обидчивого Гоголя.
Надо было также помнить, что кино непременно посмотрит самый внимательный зритель Советской страны, которому при бессоннице киномеханики в погонах крутят ленты на подмосковной даче...
Википедии можно верить не всегда, желательно самому знать более, чем содержит в себе та тёмная материя; вот что она пишет о режиссёре фильма: да Хлестаков-то перед ним - мальчик в коротких панталонах...
Владимир Михайлович Петров родился в С.-Петербурге в семье книгоиздателя; учился на юридическом факультете Петроградского университета, на курсах Театрального училища.
Окончил Одесскую школу прапорщиков.
С 1918 года - актёр и режиссёр в труппе Гордона Крэга в Англии.
Вернулся в Россию в 1920 году.
Ходили слухи, что Петров воевал в Белой армии: участвовал в Первом Кубанском походе, попал в плен, был освобождён по просьбе Станиславского и Немировича-Данченко; другая легенда: служил начальником контрразведки у Деникина, перешёл на сторону большевиков. Третья сказка: разведчик большевиков среди конницы Мамонтова; четвёртая басня: служил у Врангеля, перешёл к большевикам и стал сотрудником ВЧК...
Петров прогремел с экранизацией "Грозы" Островского, с участием в работе А. Тарасовой, В. Массалитиновой, М. Тарханова, М. Царёва, М. Жарова.
В 1944 году поставил картину «Кутузов», главная роль - А. Дикий.
В 1945 году перенёс на экран пьесу Островского «Без вины виноватые», эту работу наградили на кинофестивале в Венеции.
Народный артист СССР, лауреат четырёх Сталинских премий.
Владимир Петров скончался в 1966 году в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище...
Страсть чем-нибудь прихвастнуть, мол, "с Пушкиным на дружеской ноге", просматривается и в следующем тексте.
Как будто все страны мира обязаны ставить памятники и Гоголю, и его пьесе! Мысль - по здравому рассуждению - далеко не беспочвенная...
"В вологодской Устюжне находится первый в мире памятник "Ревизору".
Рамблер/новости. 18 января 2021.
В городе Устюжна на Вологодчине на реконструированной торговой площади установлена скульптурная композиция с персонажами "Ревизора" Н. В. Гоголя. Авторы проекта говорят, что это первый подобный памятник в мире. <...>
композиция состоит из бронзовых фигур Хлестакова и городничего.
Их окружают плоские силуэты гоголевских персонажей, выполненные по самым известным иллюстрациям к "Ревизору".
Неподалеку на скамье сидит бронзовый "Призрак Гоголя" и словно бы наблюдает из театральной ложи за событиями на сцене. <...>
Бронзовые фигуры изваял скульптор Александр Таратынов, член-корреспондент Академии художеств и заслуженный художник РФ.
Плоские фигуры нарисовал архитектор Денис Ридер. <...>
скульптуры героев "Ревизора" уже стали самой посещаемой горожанами и туристами сэлфи-зоной.
С ними уже связаны приметы.
Для продвижения по службе надо потереть крест на груди городничего, а для везения в любви – поцеловать в щечку Хлестакова.
Много лет устюжане обижались на Гоголя и доказывали, что городничий Иван Александрович Макшеев, принявший, на беду свою, столичного повесу за ревизора, был достойнейшим человеком, никак не похожим на Сквозника-Дмухановского. Но сегодня предание стало туристическим брендом Устюжны..."
Рамблер/новости. 18 января 2021.
Читать – польза для ума и средство для отвлечения от действительности.
А вот увидеть нечто материальное из прошлой эпохи – совсем другой коленкор!
При таком элегическом направлении мыслей случаются сюжеты, похожие на гоголевские…
Вологодский прозаик Александр Александрович Цыганов, многолетний помощник и редактор Василия Ивановича Белова, последние годы активно, горячо занимается составлением антологии поэзии, имеющей отношение к родному краю.
Вышло уже три издания, три книги, одна другой толще и красивее, последняя, в прошлом году, – при поддержке губернатора области О. А. Кувшинникова.
Теперь Цыганов ходит с протянутой рукой по нуворишам, ищет денег на печатание очередного варианта антологии.
Подают сердобольные книгочеи, но таковых теперь маловато...
Тем временем из глубины веков всплывают всё новые, забытые авторы...
"Оживи, своё дожить хочу!" (В. Маяковский).
И тот же Платон Волков занял своё место в антологии стихов о Вологодчине. Пусть шалун, проказник, Волков был недурным литератором своего круга, своего времени…
В училище у де ла Шеза
Я был изрядная повеса,
Уроков никогда не знал,
Зато прелестно танцевал…
И хоть тогда я молод был,
Но ласки дамские любил…
Блажен, блажен, кому судьбами
Душа не пылкая дана;
Кто не знакомился с мечтами,
Кто карт не знал, не пил вина,
И с грешниками не дружился,
Кто не истратился душой,
Кто был по вкусу холостой
Или по выгодам женился…
Блажен! Он в юности своей
Не знал ни пламени страстей,
Ни к славе гордого порыва,
И жизнь его была счастлива:
Он постоянное любил,
Он ассигнации копил.
Платон Волков публиковал стихи в газете «Северная пчела», в журнале «Библиотека для чтения»; расхрабриться ему было не впервой, взял да и написал онегинской строфой начало опуса под названием «Признание на тридцатом году жизни», что и было издано в 1828 году в Петербурге.
«Московский вестник» в этом же году отмечал: «Критика усмотрела в повести Волкова «описание проказ какого-то шалуна» и сожалела о подражании (по некоторым стихам в авторе заметен талант)».
(В. Гура. Времён соединенье, Архангельск, 1985).
С поэмой Волкова (1 глава) можно познакомиться в хрестоматии «Поэты вологодского края».
(Вологда, 2007, составитель С. Баранов).
Платон Григорьевич Волков (1799 или 1800-1850) был сыном помещика.
С 1822 года подпоручик в отставке. Издавал два журнала, служил в Петербурге, Вологде [губернское правление, переводчик], Грязовце [заседатель уездного суда]. Постаревший Волков оставил авантюры и достиг материального благополучия.
(Русские писатели. Биографический словарь. М., Советская энциклопедия, 1989).
Тут заковыка гоголевская!
На памятной плите Волкова четко выбита надпись: год рождения - 1801. Энциклопедисты писали в сомнении: 1799 или 1800...
Гравёр пушкинской эпохи не читал советских энциклопедий, но заглядывал ли в церковные бумаги, не с потолка же брал даты?
А энциклопедисты дату взяли откуда: из бумаг?
Мраморная надпись была для них недоступна? Не знали, где упокоен Волков?
Гравёр был малограмотен или ему с церковных бумаг так в нижней строке переписали: Матра?
Наверное, современники Волкова подражали Пушкину:
...Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю...
И вот неожиданный, гоголевский, поворот судьбы, такое случается только в литературном мире.
Недавно скончалась легендарная певунья Русского Севера, автор многих поэтических книг, лауреат Государственной премии РСФСР Ольга Александровна Фокина.
Православный обряд проходил в Лазаревском храме, где настоятелем служит протоиерей Алексий Сорокин.
Ольга Александровна выражала желание - оно исполнено - быть упокоенной рядом с матерью, в её родимой Верхней Тойме, на берегах Северной Двины...
– Вышли из храма, подхожу к отцу Алексию за благословением, –
говорит Александр Цыганов. -
Пока процессия не тронулась, пришло на ум, – о том ли думать в такую минуту, – что Платон Волков упокоен на этом Лазаревском кладбище, вот рядом стоим, так хоть бы место посмотреть да сфотографировать для книги, для антологии, может, уже - сто семьдесят лет прошло - ничего и не сохранилось...
Столько понаписано про этого Хлестакова, увековечен и в кино, и в живописи, а нет нигде фотографии, где же он, настоящий Хлестаков, то есть Платон Волков, упокоился…
А то, бывает, в поисках пощёлкаешь интернет, выпадет на тебя новость, что Платон Волков - родня Лейбы Давидовича Бронштейна (Троцкого)...
Настоятель заверил, что на захоронении Волкова-Хлестакова сохранились и мраморные плиты, и надписи от времени не стёрлись, показал, в какую сторону идти, но не та была минута, не та…
В другой раз, теперь именно по этому поводу, мы пришли с моим сыном, с Эдиком. Погодка была солнечная…
Вот фотографии: три надгробные мраморные плиты: семья Волкова...
Платонъ Григорьевичъ Волковъ
– во весь кадр, надпись видна хорошо, солнце было именно с этой стороны…
Фотография для литературоведения - штука весьма подходящая.
Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Подобную историю мне сообщил мой хороший знакомый из Москвы, недавно отошедший в мир иной вместе с эпидемией.
На склоне лет ему часто являлось на ум знаменитое стихотворение Ивана Ивановича Тхоржевского:
Лёгкой жизни я просил у бога, -
Лёгкой смерти надо бы просить...
Тхоржевский, один из соратников Столыпина, покоится в Париже, на Sainte-Geneviève-des-Bois...
Посмотрел Википедию: фотографии нет!
Не за многим дело, позвонил в Париж, племяннику, сходи-де, исправь несправедливость, упущение.
Племянник сходил, сделал фото, Википедия добавила картинку на свои страницы, указала имя заботливого автора.
Как просто - при телефоне и при фотоаппарате! Было бы в каждой столице по племяннику...
Вернёмся к Волкову-Хлестакову...
Волков потряс воображение провинциальных чиновников, но теперь трудно представить, как Пушкин был озадачен той коллизией!
С поэтом такая же комедия приключилась не раз, за ревизора его принял даже нижегородский генерал-губернатор, а в городке близ Орла и теперь утверждают, что Пушкин приказал слуге: «Гони их в шею, дураков!», дураками были чиновники в мундирах, в орденах, терпеливо ждавшие за дверями, скоро ли столичная птица проснётся…
Не в силах сдержать в себе восторга и сожаления, Пушкин отдал сюжет Гоголю, тому, долгоносому, было только дай над кем посмеяться да притом и укорить:
«Чему смеётесь? Над собой смеётесь!»
«В «Ревизоре» я решился собрать в одну кучу всё дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем».
В январе 1836 Гоголь читал комедию у Жуковского, слушателями были Пушкин, Вяземский.
Тургенев позже, по молодости лет, познакомился с Гоголем:
«читал Гоголь превосходно <…>, поразил меня чрезвычайной простотой и сдержанностью манеры, какой-то важной и в то же время наивной искренностью, которой словно и дела нет, – есть ли тут слушатели и что они думают. <…> Эффект выходил необычайный».
На премьере, подавая пример высшим чиновникам, хохотал император Николай Павлович:
«Тут всем досталось, а больше всего – мне!»
Император не лукавил, - Гоголь не раз, буде случалось издержаться в дороге, подобно Хлестакову, по мановению Жуковского, воспитателя Наследника, получал от казны денежную помощь.
Любопытны впечатления, изложенные в записках выдающихся общественных фигур гоголевского и пушкинского времени...
«…Гоголь прострадал весь этот вечер.
Мне, свидетелю этого первою представления, позволено будет сказать – что изображала сама зала театра в продолжение 4-х часов замечательнейшего спектакля, когда либо им виденного.
Уже после первого акта недоумение было написано на всех лицах (публика была избранная в полном смысле слова), словно никто не знал, как должно думать о картине, только что представленной. Недоумение это возрастало потом с каждым актом. <…>
Совсем другое произошло в четвёртом акте: смех, по временам, ещё перелетал из конца залы в другой, но это был какой-то робкий смех, тотчас же и пропадавший; аплодисментов почти совсем не было; зато напряжённое внимание, судорожное, усиленное следование за всеми оттенками пьесы, иногда мёртвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей.
По окончании акта прежнее недоумение уже переродилось почти во всеобщее негодование, которое довершено было пятым актом. <…>
По окончании спектакля Гоголь явился к Н. Я. Прокоповичу в раздражённом состоянии духа. Хозяин вздумал поднесть ему экземпляр «Ревизора», только что вышедший печати, со словами: «Полюбуйтесь на сынка».
Гоголь швырнул экземпляр па пол, подошёл к столу и, опираясь на него, проговорил задумчиво: «Господи боже! Ну, если бы один, два ругали, ну, и бог с ними, а то все, все...»
(П. В. Анненков. «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года»).
Павлу Васильевичу Анненкову можно верить
..За то, что ходит он в фуражке
И крепко бьёт себя по ляжке...
Эпиграмму приписывают Николаю Алексеевичу Некрасову.
Анненков в Риме пребывал некоторым образом литературным секретарём Гоголя, перебелял черновики, а когда писал под диктовку, в самых патетических местах вскакивал от восторга, хлопал себя по мягким местам; и в питерских клубах, где знаменитые литераторы съезжались вкусно поесть-попить, и там Анненков не скрывал удовольствия, так же подпрыгивал, что и было замечено особо зорким наблюдателем, выдающимся гроссмейстером карточной игры Некрасовым.
Удачливый в картах на грани чертовщины редактор литературного журнала своим сотрудникам, Добролюбову ли, Чернышевскому ли, выплачивал жалование из карточных доходов, из греха зелёного сукна... Так и объявлял, мол, вечером наденет дорогой сюртук, поедет в Английский клуб, - к утру ждите жалования...
«Комедия Гоголя «Ревизор» наделала много шуму. Её беспрестанно дают — почти через день. Государь был на первом представлении, хлопал и много смеялся. Я попал на третье представление. Была государыня с наследником и великими княжнами. Их эта комедия тоже много тешила. Государь даже велел министрам ехать смотреть «Ревизора». Впереди меня, в креслах, сидели князь [позже – военный министр] Чернышёв и [министр финансов] граф Канкрин Первый выражал своё полное удовольствие; второй только сказал:
— Стоило ли ехать смотреть эту глупую фарсу?
Многие полагают, что правительство напрасно одобряет пьесу, в которой оно так жестоко порицается.
Я виделся вчера с Гоголем.
Он имеет вид великого человека, преследуемого оскорблённым самолюбием.
Впрочем, Гоголь действительно сделал важное дело. Впечатление, произведённое его комедией, много прибавляет к тем впечатлениям, которые накопляются в умах от существующего у нас порядка вещей».
(А. В. Никитенко. «Записки и дневник». 28 марта 1836).
«... Прочти «Ревизора» <…>
все гневаются, что позволили играть эту пиесу, которая, впрочем, имела блистательный и полный успех на сцене, хотя не успех общего одобрения. Неимоверно что за глупые суждения слышишь о ней, особенно в высшем ряду общества.
«Как будто есть такой город в России».
Во-первых, вероятно, и есть, а во-вторых, мог бы быть, и для комика довольно и этой возможности. Комик не историк, не статистик нравов. Комик в некотором отношении карикатурный живописец нравов <…>
в пиесе есть честный человек, <…>
это правительство, разрешившее её представление, ибо оно не узнаёт себя в этой картине, признаёт существование этих злоупотреблений, более или менее присущих природе человеческой, подавляет их, когда они обнаруживаются, – доказательство этому в заглавии пиесы «Ревизор» — и хочет внушить к ним отвращение, предавая их осмеянию и презрению на сцене.
(П. А. Вяземский - А. И. Тургеневу. 8 мая 1836).
«...Щепкин плачет. Ты сделал с ним чудо. При первом слухе о твоей комедии на сцене он оживился, расцвёл, вновь сделался весёлым, всюду ездил и рассказывал. Надо почтить это участие таланта. <…>
Ещё говорят, ты сердишься на толки.
Ну, как тебе, братец, не стыдно!
Ведь ты сам делаешься комическим лицом. Представь себе, автор хочет укусить людей не в бровь, а прямо в глаз. Он попадает в цель. Люди щурятся, отворачиваются, бранятся и, разумеется, кричат: «да нас таких нету!»
Так ты должен бы радоваться, ибо видишь, что достиг цели.
(М. П. Погодин - Н. В. Гоголю. Москва, 6 мая 1836).
«…Есть ещё трудней роль во всей пиесе — роль Хлестакова. <…>
Боже сохрани, [если] её будут играть с обыкновенными фарсами, как играют хвастунов и повес театральных.
Он просто глуп, болтает потому только, что видит, что его расположены слушать; врёт, потому что плотно позавтракал и выпил порядочного вина. Вертляв он тогда только когда подъезжает к дамам.
Сцена, в которой он завирается, должна обратить особое внимание.
Каждое слово его, то есть фраза или речение, есть экспромт совершенно неожиданный и потому должно выражаться отрывисто. Не должно упускать из виду, что к концу этой сцены начинает его мало-помалу разбирать. Но он вовсе не должен шататься на стуле; он должен только раскраснеться и выражаться ещё неожиданнее и, чем далее, громче и громче.
Я сильно боюсь за эту роль.
Она и здесь была исполнена плохо, потому что для неё нужен решительный талант.
Жаль, очень жаль, что я никак не мог быть у вас: многие из ролей могли быть совершенно понятны только тогда, когда бы я прочёл их.
Но нечего делать…»
(Н. В. Гоголь - М. С. Щепкину. 10 мая 1836).
Ничего-то из своих творений Гоголь нам уже не перечтёт, пытаясь сделать их "совершенно понятными", но и мы не без ума, кому уж каков достался, так или иначе, хоть стоя боком, косясь прищуренным глазом на большую денежную бумажку, - все мы, кто имел удовольствие читать его странные, дивные откровения, все мы похожи: кто на городничего, кто на Ляпкина-Тяпкина, кто и на самого Ивана Александровича Хлестакова...
Живём в ожидании Ревизора...
Конец
первой части...
.
