Немцов с самого начала был против, категорически против впутывать Нину в это опасное дело. Он пытался донести до начальства, что каждый должен заниматься своим делом: следователи ловить преступников, Нина Тимофеевна Панфилова учить детей музыке в гимназии, а отдел ФСБ по борьбе с наркоторговлей ловить своих наркобаронов. Но его не пожелали слушать, его и к делу-то подключать не хотели. Задачей Олега было лишь разговорить, уговорить и убедить учительницу музыки помочь тем, кто рьяно не первый год ищет, ищет и...вот почти поймал того самого таинственного главаря наркокартеля, а самому слиться, уйти в тень и не отсвечивать. Почему именно Немцова выбрали для разговора с Панфиловой? Потому что у них уже установился какой-никакой контакт, а к новым людям напуганная учительница могла отнестись с опаской. И тогда Олег согласился, поставив условие: или он принимает участие в операции от начала до конца, или вообще ничего делать не будет. И никакие угрозы начальства на него не действовали, майор оставался непреклонен и верен Нине. Он не признавался даже самому себе, что потребовал его задействовать, потому что хотел реабилитироваться в глазах Ниночки, вернуть её доверие и снова увидеть, как она светло улыбается.
Но всё пошло сразу не так, как себе представлял следователь. Разговаривая с Ниной первый раз после тяжёлого расставания по телефону, он почувствовал, что его...учительница по музыке...совсем не его. Ниночка перестала будто быть Ниночкой. В её голосе появились неприятные нотки металла, ушла былая мягкость и нежность, она говорила жёстко, колко и призывно. А когда Олег увидел её, то просто выпал в осадок и не мог поверить своим глазам, не хотел видеть Нину такой...вызывающей, резкой, своенравной. Учительница как ёжик выпускала иголки и оборонялась от следователя, что больно ранило его щемящую, не заживающую рану, что она нанесла ему бросив на прощание, когда выходила из актового зала: «Как и всегда, как и всегда я справилась сама. Всех вам благ, товарищ Немцов.». Он с досадой понял, что Нина его попрекнула, указала на его страх, бессилие и неспособность защитить женщину...которая ему начинала нравиться. Немцов сам не мог себе объяснить, почему его тело тогда оцепенело, язык прилип к нёбу, и всё, что ему оставалось — это смотреть, как Панфилова сама, сама...одна справляется с обезумевшей Алиной. После Алину специалисты психиатрической лечебницы еле успокоили и диву давались, как же обычной учительнице удалось усмирить буйную девицу. Олег изо дня в день корил себя, возвращался в тот день, видел всё от начала и до конца, и думал, как бы можно было всё изменить, сделать по-другому, принять мужское, твёрдое решение и спасти Нину, не дать ей спасти себя самой. Но, что было — оно безвозвратно прошло. Он не смог себя оправдать, не смог себе ответить на вопрос, что тогда с ним произошло, и почему его тело сковало. И лишь сестра Ольга напомнила ему про куда более трагичный случай, который, вероятно, и послужил причиной оцепенения.
— Олег Павлович, вы меня слышите. — голос психолога звучал отдалённо и приглушённо. — Вы сделали всё, что могли. Вам надо приходить в себя и возвращаться на службу. Это ваш долг.
— Моим долгом было спасти жену. Я не спас, не успел укрыть её от пули. — Немцов наконец-то услышал психолога и сорвался на крик, горько и безутешно рыдая.
— Олег, так нельзя. Ты себя изводишь. Что бы я тебе не говорила, какие бы лекарства не назначала, ты не хочешь возвращаться к нормальной жизни и отпустить ситуацию. Мы полгода работаем с тобой. Я уже выдыхаюсь, понимаешь? Я не имею право говорить подобные вещи, это неэтично, но по-человечески скажу: «Спасение рук утопающих — дело рук самих утопающих». Хочешь упиваться своим горем — Бога ради. Я подготовлю заключение и доложу начальству, что ты не годен для службы. Я понимаю, тебе тяжело, больно. Но Юлии больше нет, она на небесах, её душа упокоилась с миром. А ты здесь! Ты живой из крови и плоти. Ты можешь жениться, посадить дерево, построить дом и стать отцом. Какие твои годы?! Но ты намеренно лишаешь себя жизни, всех благ и смакуешь, смакуешь боль утраты, упиваешься своей потерей. А ведь Юлии не нужны твои такие жертвы. Я уверена, что она хотела бы видеть тебя с неба живым, здоровым и счастливым.
Олег вышел от полицейского психолога, что возилась с ним, как с ребёнком, учила его заново жить, говорить, мыслить, чувствовать после того, как погибла его жена. Он не был виноват, но сам так не считал. Юлию похитил маньяк Гнедой, чьё дело вели в отделе Немцова, взял в заложники. Их быстро нашли, повязали Гнедого, но в самый последний момент маньяк неожиданно перехватил пистолет полицейского, что его задержал, и выстрелил в Юлию, Олег бросился перед женой, чтобы её прикрыть, но не успел...он был далеко, а пуля пролетела на вылет быстро, попав в самое сердце.
На следующий день Немцов пришёл к психологу с букетом полевых цветов.
— Олег Павлович, день добрый! А мы на сегодня с вами не договаривались.
— Лариса Ивановна, доброго денёчка вам! А я зашёл вас отблагодарить за терапию, вы меня хорошо встряхнули вчера. Это вам.
Психолог покраснела и радостно приняла букет.
— Какие разительные перемены. А я вчера не переборщила? Наговорила вам столько всего….ужас, мне, если честно, стыдно перед вами.
— И это мне говорит психолог? Нет, вы сказали как раз то, что было нужно, чтобы сбросить с себя этот груз воспоминаний и боли, что тянул меня вниз, назад и не давал двигаться дальше. Именно вчера вы со мной нормально поговорили, а не своими научно-психологическими терминами, что затуманивали мой разум, и я вас, кажется, впервые отчетливо услышал.
— Ну надо же! — Лариса Ивановна всплеснула руками. — Только это наш с вами секрет, никому не говорите о моей вольности, иначе меня попрут, и мы поменяемся с вами ролями, вы будете моим психологом, а я пациенткой.
— Лариса Ивановна, вот такие ролевые игры мне не нравятся, — они оба рассмеялись, — поэтому лучше я буду нем, а вы останесь лекарем человеческих душ, у вас это прекрасно получается.
— Ой, Немцов, вы меня всю смутили, иди уже. — психолог вдохнула пряный аромат полевых цветов и выдохнула с облегчением, глядя на бодрого, оживлённого и будто посвежевшего Олега Павловича.
Когда Алина наставила на Нину пистолет, Олег молниеносно вспомнил, как потерял жену, глаза накрыла пелена старой боли, кинолентой всплыли похороненные в самых потаённых уголках души воспоминания: зверская улыбка Гнедого, истекающая кровью Юлия. И Ольга не ошиблась, когда сказала ему потом: «Тебя сковал страх, что история повторится, ты снова почувствовал себя виноватым, но не перед Ниной, а перед Юлией. Ты испугался, что не спасёшь её и на этот раз.». Да, Олег не спасал Нину, не пытался спасти, потому что видел вместо неё свою Юлию...которую до сих пор любил после гибели. Майор не смотрел на других женщин, оставаясь верным жене, полностью погрузился в работу, стал одним из лучших в своём отделе. И, когда в нём зашевелилось смутно знакомое чувство, похожее на влюблённость, по отношению к Ниночке, Олег вырубил его на корню как сорняк и приказал себе даже не думать об этом, не воспринимать учительницу музыки как женщину. Свидетель, подозреваемая, кто угодно, но только не женщина.
— Только не это! Только не игра… — повторила Нина и выдернула Олега из размышлений и горестных воспоминаний.
— Нина, что это за игра?
— Оооо, если бы я знала. У Алины могут быть разные варианты игры. Она называла какие-то цифры?
— 4 и 6. Алина раскладывала мягкие кубики, такие с буквами, цифрами и тематическими картинками, и приговаривала: «4 или 6. 4 или 6.».
— Плохо. — выдохнула учительница.
— Почему? — внутри майора нарастало волнение.
— Чем меньше ходов — тем сложнее игра.
— Да что за игры у вас такие? Объясни! — в отчаянии крикнул Олег, как бы он хотел остановить Нину, не дать ей ввязаться в игру, но они ввязались...оба...и у них не было обратного пути. Ни он, ни Нина не могли отмотать плёнку событий назад и избежать сегодняшнего разговора, последующей встречи с Алиной и опасности, которые ждали их дальше за каждым поворотом.
Нина встряхнула головой и посмотрела куда-то далеко, сквозь Олега, в чащу чудовищных, зловещих воспоминаний их с Оленёнком детства и юности.
— Алина, зачем ты меня сюда привела? Здесь темно и страшно. Мы так долго ходили разными тропинками, что я не вспомню, как идти назад. — Ниночка тряслась от холода, это была их первая игра, спустя пару месяцев после знакомства.
Алина прыгала то на одной ноге, то на другой между деревьями в лесу, сумерки сгущались, накрапывал дождь. Она достала что-то из кармана и блеснула складным ножом перед лицом Нины.
— Выбирай: 4, 6, 7 или 8.
— Зачем выбирать? Что выбирать? Мне это не нравится, я пошла домой, дурацкие у тебя шутки.
— Стоять, — Алина провела ножиком по шее подруги, — сейчас ты выберешь цифру, и мы будем играть. Нина дрожала всем детским тельцем от холода и страха, хотя надеялась, что подруга ничего ей толком не сделает. Но поблескивающий нож, ледяным остриём зацепил ей шею, отчего кожа защипала.
— 8, пусть будет 8. Теперь мы можем идти?
— Подружка, дорогая, игра только начинается. — девочка злобно рассмеялась, рассекла воздух ножом и вонзила его в землю. — Два, четыре, шесть, восемь, не пугайся, очень просим... поиграй немножко с нами, может быть, останешься живая. Холод, ночь, деревья гнутся, каждый хочет ото сна проснуться. Только отгадай загадку, кто, где прячется, всё по порядку.
— Какая загадка?
— Загадки, Ниночка, их будет восемь, как ты и хотела. Вот тебе первая загадка и в ней же подсказка, в какой стороне выход. Закат алеет, пчёлы спят, иди туда, где…
— Где что? — Нина забегала судорожно в истерике, не понимая, чего от неё хочет Оленёнок.
— Это и есть загадка. Отгадай, конец фразы и отправляйся в путь, только будь осторожной, не споткнись.
Закат. Пчёлы. Какая связь? Сначала Нина заплакала, но смех Алины её разозлил, и она чуть успокоилась. А потом она вошла в азарт, как это ей не удастся отгадать?! Ниночка смотрела по сторонам, на деревья, на сумрачное, затянутое тучами небо, на Алину, под ноги и повторяла: «Закат. Пчёлы.». Стоп! Он повернула голову в сторону пасеки дяди Степана. Над его домом будто зарево светилось, и пчёлы давно себе мирно и сладко спали, и там...ели мёд. Дядя Степан всегда был рад гостям и угощал чарочкой своего медка. Алина проследила за взглядом подруги и одобрительно кивнула.
— Алина, но это же далеко?
— А ты быстрей ножками перебирай и дойдёшь, давай поторапливайся, времени в обрез, мой ножик так и рвётся полоснуть тебя по шее.
— Ужас какой, перестань меня пугать.
Часа два девочки добирались до пасеки, Алина продолжала дразнить Нину ножиком, та периодически всхлипывала и, когда увидела долгожданный дом дяди Степана, без сил опустилась на колени.
— Вставай, чего расселась? Пришло время второй загадки.
— Ещё загадка?
— Я говорила, их будет восемь.
— Мамочки. — жалобно пропищала Ниночка.
— Папочки, не зли меня, давай играй. — Алина ножом указала в сторону ульев. — Тебе нужно найти тот улей, в котором нет пчел.
— Но пчелы же есть во всех ульях! Я к ним не полезу, они меня покусают!
— Ты по моему ножу соскучилась?!
— Нет.
— Тогда ищи, трусиха.
Нина медленно и испуганно ходила вокруг ульев, на улице было темно, несмотря на пламенно-алый свет горящих фонарей, гадая, в каком же улье нет пчел. Алина начала злиться и ругаться, что-то кричала. Ниночка переживала сильнее и никак не могла выбрать пустой улей, окончательно разревевшись, она пнула один ногой с силой, его крышка отлетела, и воцарилась тишина — пчел там не оказалось.
— Да ладно? Панфилова, да тебе везёт. Я и не знала, что у дяди Степана реально есть улей без пчел.
— То есть ты хотела, чтобы пчелы меня покусали, и я умерла от асфиксии? — Нина кинулась на Алину, но наткнулась на вытянутый впереди нож.
— Спокойно, всё было под контролем, мы бы тебя спасли.
Ниночка всё говорила и говорила, и вспоминала, по щекам у неё лились слёзы, но она словно не замечала их, захлёбываясь солёными слезами, невыносимой душевной болью, почти физической, и жестокими воспоминаниями. Олег больше не мог смотреть, как женщина себя истязает, и прервал её.
— Нина, я бы хотел забрать твою боль себе, облегчить как-то твои страдания. Но прости, не могу...мы не можем изменить наше прошлое, не можем навсегда вычеркнуть воспоминания, если бы было можно стереть что-то плохое, о чём так хочется забыть, мне и самому бы это упростило жизнь. Прошлое — наши оковы, которые увы не снять, а потому не стать до конца свободным. Я до сих пор живу и иногда ощущаю на себе незримые наручники на руках, мне порой вовсе кажется, что у меня потом запястья горят.
— В твоей жизни тоже было что-то такое, о чём тебе не хочется вспоминать? — женщина начала потихоньку приходить в себя, её проняли откровения следователя.
Сквозь дымку слёз Нина посмотрела на Олега другими глазами, он открылся для неё по-новому, и это было восхитительно, потому что, переходя черту доверия, открываясь кому-то, ты впускаешь его куда-то вглубь, внутрь своей жизни, что гораздо интимнее, чем просто раздеться друг перед другом и лечь в одну постель.
— Разумеется. Я — не мальчик, как ты видишь, и всякое в моей жизни бывало. Что-то хочется с себя условно смыть, очиститься и забыть напрочь. Другие воспоминания я бережно храню в сокровенных уголках своей души.
— Да, мальчик бы не выразился столь зрело и поэтично. Спасибо тебе.
— За что? — искренне удивился Немцов.
— За доверие и честность, и что вовремя меня остановил. Потому что, чем больше я вспоминаю и погружаюсь в эти игры с Алиной, тем…больнее саднит душевная рана, что грубо разбередили ваши...коллеги, будь они не ладны.
— Всегда к вашим услугам, Ниночка Тимофеевна. — иронично прошептал майор, целуя робко ручку учительнице.
Оба поняли, что им хватило на день отрицательных эмоций и досадных разговоров по делу, поэтому они расслабились, заказали по бокалу вина и до ночи разговаривали о разных милых пустяках, шутили и узнавали друг друга. А после на такси каждый поехал к себе.