Шура Огрызкова была женщиной строгих форм и очертаний. Не женщина, а этакий монументальный арт-объект во всем его архитектурном великолепии. Назвать её толстой в родной деревне Подкуякино никто бы не посмел. Ибо попасть Шурочке под горячую руку было по ощущениям равносильно тому, что чувствует человек, раскатанный гусеницами бульдозера.
Профессия у Шуры была воистину героической в гендерном плане. Работала она на молочно-товарной ферме осеменатором. Благодаря её умелым рукам племенное стадо крупного рогатого скота непрерывно пополнялось поголовьем обоих полов. Работой своей женщина гордилась. Сам председатель колхоза ежегодно, накануне Международного женского дня, жал Шурочкину мужественную руку и вручал ей очередную грамоту. Этими грамотами, вместо обоев, была обклеена уже вся кухня в Шурочкиной халупе, высокопарно именуемой домовладением.
Шурочке уже стукнуло 48 годков, в анамнезе имелось четверо мужей, причём законных. С каждым она ходила в ЗАГС и брала мужнину фамилию. От трёх первых мужей она произвела на свет троих наследниц фамилий. От четвертого не успела. Замёрз болезный в сугробе, возвращаясь с очередного фуршета, организованного коллегами по машино-тракторной станции. Женщине осталась от него в наследство только фамилия - Огрызкова. Итак, в 45 лет Шура приобрела статус вдовы и претендентов на её крепкую руку и пламенное сердце по периметру пока не наблюдалось.
Дочери уже жили своими семьями и женщина заскучала в одиночестве. Но в один прекрасный день произошло событие, которое в корне изменило всю её дальнейшую жизнь. Шурочке позвонила её тётка - старшая сестра давно умершей матери, проживающая в областном центре, с предложением, которое мадам Огрызкова решила обсудить с давней подругой, которая проживала в том же областном центре, что и тётка:
- Нин, я чё звоню-то? Дело у меня к тебе. Тёть Раю мою помнишь?
- Помню, конечно, - отозвалась женщина на другом конце провода. - Как она поживает?
- Ну, как поживает? Ей этой зимой уже 82 стукнуло. Ходить ещё ходит, но всё больше по квартире. Вот и надумала она меня к себе позвать. Жить значитца у ней и дохаживать. А взамен обещает квартиру оставить. Светка-то её за немца замуж вышла ещё 10 лет назад, в Германию укатила и к матери носа не кажет. Только открыточки с Рождеством присылает на Ватсап. А я вот думаю, соглашаться или нет?
- А ты уверена, что она квартиру тебе оставит? Ты её доходишь, а она завещание на Светку оформит.
- Не, она сказала: только дарственную. И сразу, как только перееду к ней.
- Ну, тогда соглашайся. Что ты теряешь?
- Да, я что хотела спросить? Работа там у вас в городе для меня найдётся? Коров-то у вас точно нет. Осеменять некого. А я больше ничего и не умею делать.
- У нас на фабрике постоянно работницы требуются. Так что за это не переживай. Работа, может, и потяжелее, но и зарплата поболее, чем в твоём колхозе.
- Сколько примерно?
Нина назвала сумму. Шурочка присвистнула:
- Ни фига себе вы там жируете. Это такие деньжищи обычные работницы получают?
- Ну, для города это не такие и большие деньги. Нам же всё приходится покупать. И мясо, и яйца, и картошку, и зелень.
- Ну, так-то, да, - вздохнула Шурочка. - Без своего тяжко. Ладно, уговорила. Перееду я в ваш город. А домовладение Нельке своей оставлю. А то она со свекрухой не уживается. До развода дело доходит. Грызутся каждый день. Сначала со свекровью, а потом с мужем. А так, может, и наладится всё. Только ты мне ещё вот что скажи: как у вас дело с мужиками обстоит?
- В каком смысле?
- Ну, в том самом... Я же женщина свободная. Мне муж нужен. А у нас в Подкуякино и глаз свой бросить не на кого. Колька-косой, помнишь его? Подкатывал тут ко мне. Ну, пригласила его к себе. Налила - всё чин по чину. Потом, говорю, пошли - покажешь свою удаль молодецкую. Легли в постель, вскарабкался он на меня, три раза дёрнулся и обмяк. Я ещё и раскочегарится не успела, а у него уже фитилёк потух.
- Шур, насчёт этого я не знаю. Не интересовалась. У меня Володька есть. Скоро 30-летие совместной жизни отмечать будем. Но вдовцы какие-то должны быть. Или разведённые. За кого-то же наши женщины выходят замуж?
- А на твоей фабрике свободные мужчины имеются?
- Только молодежь. У нас-то коллектив в основном женский. На мужчин мы не богаты. Освободившихся сразу подбирают. Женщины как-то узнают, кто развёлся, кто овдовел.
- Да, уж, - вздохнула Шура. - Где же мне мужика-то искать?
- Да, ты не гони гусей. Сначала переберись в город, на работу устройся, а потом уже о мужиках думай.
- Тебе хорошо говорить. У тебя Володька. А я уже два месяца спать толком не могу. Только глаза закрою, а они ко мне так и лезут.
- Кто?
- Не кто, а что. Штуковины эти.
- Какие штуковины?
- Мужские. Так и норовят тыкнуться.
- А, ты про эти... Ладно, не переживай, найдём мы тебе мужика. У Володьки спрошу. Может, у них там кто безхозный имеется.
- Спрооси, Ниночка, спроси. Ты меня знаешь. Я в долгу не останусь. Самогон гнать пока не разучилась.
И пошла Шурочка собирать баулы. Огни большого города теперь манили её со страшной силой. Бродит там где-то её вторая половина и знать не знает, что любовь всей его жизни уже на подходе. "А вдруг не дождётся? А вдруг уведут?" - волновалась женщина. Она уже представляла его себе: высокого, мускулистого, как рабочий из нержавейки, которого она видела на ВДНХ, когда ездила в составе делегации, представляющей достижения колхозного племенного животноводства, в Москву.
И вот день "Х" наступил. Дочери с зятьями помогли погрузиться Шурочке вместе с баулами в вагон скорого поезда, который понёс её в новую жизнь. "Ну, мужики, держитесь! Я еду к вам", - произнесла женщина, погрозив мощным кулаком в тёмное окно раскачивающегося вагона.
Продолжение следует...