Папа всегда говорил, что я у него самая красивая. Мама же при этих словах только вздыхала. Наверняка, мама уже знала, что красивое лицо это вовсе не билет в счастливую жизнь, а иногда даже и совсем наоборот.
— Дорогая, я сегодня буду поздно, а возможно и вовсе задержусь на всю ночь, — эти слова я слышала в последнее время очень часто. Муж больше даже не старался придумать какое-либо объяснение своим задержкам. Не сочинял ничего про китайских партнеров, которым наплевать, что в Москве ночь. Не сваливал все на машину, которая сломалась в районе, куда не едут такси и так далее. Любому человеку было понятно — у Паши завелась любовница. Именно завелась! Как крысы заводятся. Вот только все мои близкие знакомые, с которыми я могла поделиться своим горем, в один голос твердили: «Не может быть!». Не может мужчина смотреть в другую сторону, когда у него такая красивая жена, считали они. А вот может! И еще как!
К тридцати пяти годам я уже прекрасно понимала, почему мама вздыхала, когда папа гордился моим миловидным личиком. Красота еще ни разу не помогла мне в жизни. Она только мешала. Например, в старших классах у меня появился жгучий интерес к биологии, вернее к ее разделу о строении человеческого организма. И не тот интерес, что возник параллельно у остальных ребят. Мне реально захотелось знать о биологии человека все. Наша учительница сразу ухватилась за этот шанс и вместе с ней мы сделали из меня будущего врача.
Так вот, во время этого процесса, из-за моей внешности и внезапного подросткового гормонального всплеска, под ногами у меня постоянно путались какие-то мальчишки. Они просто не давали мне прохода и откровенно мешали учиться! В институте происходило то же самое, а я сама еще совершенно не чувствовала себя готовой заводить какого-то там парня. И мне, блин нравилось учиться!
Вот, когда я уже потом встретила своего будущего мужа, то да! Тогда я и сама влюбилась, потому что доросла до этого. Не только мое смазливое лицо, а я сама, вся целиком. А это значит и сердцем и душой. Так я его и любила всю жизнь. А он завел крысу! Ой, любовницу! И вот это было непонятно! Непонятным для меня было не то, что Паша отвернулся от моего красивого носа, а то, что он отвернулся от моей любви! Это было обидно! Обидно так, что я ревела в подушку каждый раз, когда он не приходил домой.
Единственным моим утешением в жизни была работа. Та самая профессия, выбранная мной самой, интересная мне и от этого желанная. Хотя конечно и тут мои глаза в обрамлении густых ресничек, естественного происхождения, очень сильно мешали. Хорошо, что еще все остальное в основном было под маской.
Итак, я была единственной женщиной хирургом в отделении реанимации и слыла самой беспощадной. То есть никаких сюсюканий с пациентами, никому никаких поблажек, все работаем строго в одном направлении — спасти человеческую жизнь. Тем, кто станет на пути к этому, не поздоровится! Даже если это сам пациент, к нему это тоже относится.
У заведующего отделением лежала куча жалоб на меня от пациентов и их родственников. Но большинство этих бумажек впоследствии забирали обратно и писали вместо них длиннющие письмена с изъявлением благодарности в мой адрес.
Однажды к нам в реанимацию попала девушка. Ее сбила машина, когда та, торопясь на занятия в университет перебегала улицу на мигающий красный сигнал светофора.
— Я хочу поговорить с хирургом, который будет оперировать мою дочь, — в кабинет по-хозяйски зашел мужчина средних лет. Лицо его украшал огромный шрам. Нехороший такой шрам, непрофессиональный. Я и на более видных местах такие не оставляю.
— Говорите.
Мужчина повертел головой, но так как в кабинете помимо меня никого не было, он, сдвинув брови, спросил:
— Вы практикант, будете ассистировать?
— Нет, я буду проводить операцию лично.
— Что? Вы соображаете, что говорите? Операция сложная, не каждый хирург справится!
— У вас есть личный опыт проведения подобных операций?
Наши глаза скрестились.
— Нет.
— Тогда разговор окончен. Есть претензии, обращайтесь к руководству, — отчеканила я привычную фразу, не сомневаясь в том, что на столе заведующего вскоре появится новая кляуза.
Он не стал писать жалобу. Сидел в коридоре, глядя на невидимую точку в стене и пугая своим шрамом молоденьких медсестер.
— Какой же страшный у нее отец, у меня аж мурашки по коже от его вида, — проговорила Катя, когда самая сложная часть операции была позади.
— Человек не виноват, что его плохо зашили.
— Но дело не только в шраме, его взгляд, черты лица, брр. Просто Квазимодо какой-то.
— Квазимодо был хромым и горбатым, Катя, не отвлекайся.
После того как все закончилось и девушка вот-вот должна была проснуться, я стянула маску и устало посмотрела на себя в зеркало. Мне нравилась напряженная складка у меня на лбу, появляющаяся всякий раз непосредственно после работы. Она делала мою внешность более живой что ли, не такой кукольной.
— А я слышала, что шрам у отца этой девушки остался после пожара, в котором погибли его жена и сын, — сказала Тамара Павловна, самая пожилая медсестра в нашей больнице. — Так что, лицо не главное. Важно, что он сам живой остался и девчонка не одна в этой жизни. Вон как отец за нее переживает.
Все повернулись ко мне, как бы испрашивая разрешения на то, чтобы порадовать отца.
— Сама, — вздохнула я и вышла в коридор.
Как только я приблизилась к отцу пациентки, он тут же встал мне на встречу. «Маску сняла», — промелькнуло в голове. Но он не разглядывал мое лицо, его взгляд был очень сосредоточенным и смотрел он прямо мне в глаза.
Я кивнула:
— Все хорошо. Операция прошла успешно, можете больше не волноваться.
Я развернулась и пошла обратно, когда в спину мне прилетело его спасибо. Тихое, шелестящее, но намного более настоящее, чем тысячи благодарностей, слышимых мною до этого.
В следующий раз мы встретились с ним, когда Лизу, девушку которую я оперировала в тот день, уже выписали из больницы. Это было как раз после того, как мой муж накануне произнес свое очередное: «Дорогая, я сегодня буду поздно, а возможно и вовсе задержусь на всю ночь». От воспоминаний об этом и мыслей, как мне поступить во всей этой ситуации, настроение было подавленным.
— Алина Сергеевна, можно к вам?
Лиза широко улыбалась. Хорошая девчушка, открытая. Я отметила, что они с отцом немного похожи. У них у обоих были немного грубоватые черты лица, ассиметричный рот и глубоко посаженные глаза. Но, несмотря на это, Лиза, несомненно, обладала особым шармом и была, на мой взгляд, безумно красива. Ее лицо ей шло! Вот в чем дело!
— Входи… те, — я увидела позади девушки ее отца и подумала, что если он сейчас начнет предлагать мне деньги, конфеты и прочие атрибуты благодарности, я, пожалуй, поменяю свое впечатление об этом человеке.
Но, к счастью обошлось.
— Я хотел бы извиниться, — сказал он.
— Принято, — довольно, кивнула я и даже как-то смутилась под его взглядом. — Как ты себя чувствуешь, Елизавета Прекрасная? — повернулась я к Лизе.
— Очень хорошо, — Лиза снова расплылась в улыбке, — и в университете не слишком много пропустила. Думала, придется брать академический отпуск по болезни, но все так быстро зажило. Вы просто волшебница. Так мне врачи в терапии сказали.
— Без тебя я бы не справилась, — я потрепала ее по голове, — да и папа помог. По-моему, он очень усердно медитировал там в коридоре.
Мы все втроем рассмеялись, и отец Лизы смеялся громче всех. Шрам на его лице при этом подрагивал, и создавалось впечатление, что он не смеется вовсе, а гримасничает. Жутковатое зрелище, ничего не скажешь. Но мне ужасно понравилось.
В выходные у нас с подругами был запланирован девичник. И вот, сидя на кухне с бокалом красного вина в руках, я разревелась.
— Как с этим жить, не понимаю!
— Да, с чего ты взяла, что Паша тебе изменяет, он, что признался тебе в этом? — спросила Светка.
— Нет. Он все отрицает, говорит, что я его самая любимая красотка на свете.
— Ну и в чем тогда дело?
— Я чувствую это! — заголосила я. — И потом, как объяснить его постоянное отсутствие дома? Все, что он сам выдумывает, выглядит полным бредом.
— Алина, а ты вообще думала о том, что изменится, даже если все это окажется правдой? — спросила, вдруг, Аня. Она у нас была самой рассудительной. Вышла замуж позднее всех. И, всерьез увлекаясь психологией человека, раздавала советы редко, но всегда по делу.
— Как это, что изменится? Все изменится!
— Ну, смотри. Павел тебя на руках носит, если не считать то, что иногда не ночует дома. К тому же он обеспечивает тебя так, что ты можешь заниматься своим любимым делом, резать и шить людей. Брр! Но все равно. В больнице твоей платят не так много, чтобы содержать ваш дом. Далее, ты, конечно, с твоей внешностью быстро найдешь Павлу замену. Но! Кто сказал, что новый вариант окажется лучше прежнего? Все нормальные мужики нашего возраста уже давно в надежных руках. Поверь мне, сама еле-еле отрыла ископаемый экземпляр, в виде моего Сашечки.
— Ну и отрыла же, — я шмыгнула носом.
— Знаешь что, Фролова, — Аня, как обычно, назвала меня девичьей фамилией, так как дружили мы все еще со школы. — Открою тебе секрет, большинство женщин подозревают своих мужей в измене. Многие даже беспочвенно.
— А если не беспочвенно?
— Тогда те, кто поумнее закрывают на это глаза. Это и есть женская мудрость. Именно так сохраняются многие браки. И люди, пережив такие моменты, потом живут счастливо до самой старости. Иногда, даже в любви и согласии.
— А ты сама, простила бы, если бы узнала, что Сашечка тебе изменяет?
— Уж точно не стала бы искать в его действиях подвох, чтобы потом реветь и портить себе лицо. Хотя твою рожу ничем не испортить.
— Правда, Алинка, перестань себя накручивать, — Светка погладила меня по руке. — Отвлекись, и все пройдет. Ну не может, Паша бегать к другим, когда дома его ждет такая красота.
— Фигня, это все, про красоту. Вообще не показатель, — вздохнула я. — Вот у меня в детстве была кукла Барби. Я о ней долго мечтала и, в конце концов, папулечка купил мне ее. О, как она была хороша! Длинные каштановые волосы, карие выразительные глаза, алые губы!
— Кого-то напоминает! — хором загоготали подруги.
— Смейтесь, смейтесь! Так вот, любовалась я этой куклой недолго. Вскоре она уже просто стояла на полке, и я фактически не замечала ее. Меня в это время увлекали другие игрушки, намного менее привлекательные, чем моя красавица мечта. Были среди них даже куклы, даже совершенно некрасивые, но чем-то для меня привлекательные. И в итоге, знаете, где оказалась красавица Барби? Правильно! На помойке! В один момент мне показалось, что она слишком запылилась, стоя на полке, и ее вид портит интерьер в моей комнате!
После этого разговора я долгое время старалась держать себя в руках и честно закрывала глаза на все, что можно было отнести к разряду: «Мой муж точно завел себе крысу. Ой, любовницу». Даже, когда я, прибираясь, обнаружила в нашей спальне чужую сережку, я придумала целую историю, доказывающую невиновность своего супруга. Разве не я полгода назад, зашиваясь на работе, вызывала клининговую компанию для уборки дома? Вот тогда-то кто-то из уборщиц и обронил украшение. А то, что сережка полгода пролежала под кроватью, так это я сама, видать, не слишком тщательно убиралась до этого.
Всему можно найти объяснения, если посильнее зажмуриться. Но, однажды, и это не помогло. В тот день я снова встретила мужчину со шрамом, отца Лизы. Елизавета сейчас часто забегала ко мне. Девчонка и сама училась на медицинском факультете, и нам было о чем поговорить. Я с удовольствием вспоминала годы учебы и помогала Лизе с выполнением некоторых заданий. Тем более что Лиза выбрала для диплома ту же тему, что была у меня.
Тогда мы с Лизой засиделись над схемами и не заметили, что время уже позднее. Мне-то было все равно, меня ожидало ночное дежурство. Внеплановое, правда, потому что наш Алик реаниматолог ушел в очередной загул и попросил подменить его. А вот Лизе давно пора было домой.
Мы вспомнили о времени только, когда в кабинет заглянула Катя медсестра и сказала:
— Вас там этот, со шрамом разыскивает. Ой, прости Лиза.
— Ничего страшного, я привыкла, что папу все считают страшным. А я вот совсем не замечаю его шрам. Когда видишь человека каждый день, перестаешь замечать недочеты в его внешности. Они становятся привычными.
«Как и идеальное лицо», — подумала я. Вот и объяснение! Человек склонен не замечать вещи, перешедшие в разряд «привычно». Как я с той куклой Барби.
Лиза достала свой телефон.
— Ужас! Тридцать пять пропущенных! Папа меня убьет!
— Пойдем, провожу тебя, — вздохнула я, — будем отдуваться вместе.
Мы с Лизой спустились в холл, и вышли на улицу. Сначала выслушали кучу обоснованных обвинений в наш адрес. А потом отец Лизы, которого, кстати, звали Михаил, начал сам извиняться, за то что набросился на нас. И шрам его при этом как-то по-особенному блестел в свете неоновых вечерних огней.
— Я просто очень переживаю за дочь, — пояснил Михаил, когда усадил девочку в машину.
— Я уже это давно уяснила. Простите, впредь буду вести себя более ответственно.
Он кивнул и слабо улыбнулся. А я поймала себя на мысли, что мне хватило нескольких наших встреч, чтобы тоже привыкнуть к его шраму и даже совершенно перестать замечать его.
Потом мое дежурство неожиданно отменилось. Алик поссорился с объектом своего предполагаемого загула и явился на работу. Злющий, но готовый на подвиги. Потому что ничто не может отвлечь настоящего врача от личных разочарований так, как кропотливый труд по спасению человеческих жизней.
Мне же пришлось вернуться домой. Я бесшумно поднялась на второй этаж, освещение везде было отключено, и я правильно предположила, что Паша уже лег спать. Только из-под дверей спальни была видная тонкая полоска света от не выключенного ночника. Я тихонько приоткрыла дверь, представляя, как сейчас уложу свое тело в кровать, рядом с мужем. Спать хотелось ужасно.
Но место рядом с моим мужем было уже занято! В кровати прямо на моей подушке покоилась симпатичная блондинка. Совершенно обнаженная и совершенно прекрасная. Как те куклы в моем детстве, которыми я заменяла мою красавицу Барби.
Блондинка подняла голову и, увидев меня, потрясла за плечо Пашу. Муж открыл глаза и сначала посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на меня. Пару раз моргнул и произнес самую нелепую фразу на свете:
— Алина, я ее не знаю!
После этих слов мы обе, и блондинка, и я посмотрели на него с одной целью, определить вызывать уже психиатров, или дать ему еще один шанс. Человек в здравом уме, даже застигнутый врасплох не может сказать такое.
— В смысле имя не знаешь? — решила уточнить я.
Паша потряс головой. Причем сначала отрицательно, а затем как бы соглашаясь. Блондинка тем временем, совершенно не стесняясь своей наготы, откровенно разглядывала меня.
— Любопытно, — произнесла она, — я думала твоя жена старая крокодилина и ты запал на меня из-за моей внешности. А теперь ничего не понимаю. Ладно, разбирайся сам.
Девушка встала и, прихватив свои вещи, вышла из комнаты. Проходя мимо меня, она проронила: «Прости».
Дальнейшую сцену мне описывать не хочется, потому что хочется все это скорее забыть. Скажу только, что прежде чем я вышла из дома с сумкой в руках, Павел вел себя совершенно по-разному. Он и валялся у меня в ногах, и обвинял меня в том, что ему «пришлось» изменить мне. Он клялся, что это больше не повторится и угрожал мне физической расправой. Наблюдая за этими метаморфозами, я поняла, что совершенно не уверена, что хочу стареть рядом с ним. Так чего доброго и самой свихнуться можно.
Ну не могла я следовать советам своих подруг, тем более что теперь, вроде бы как, и доказательства об отсутствии паранойи у меня имелись. Решив, что никому я ничего не обязана объяснять, а тем более доказывать свою правоту, я буквально через пару дней подала на развод. И вот тут начался настоящий ад. Паша заваливал меня сообщениями, подкарауливал после работы, унижался, оскорблял меня. Я даже не подозревала, что мой муж способен на такие эмоции. Хотя последняя его фраза немного проясняла ситуацию: «Ты моя, только моя! Я никогда тебя никуда не отпущу. Уясни это!». Пожалуй, именно так люди относятся к некоторым вещам. Вот, если бы у меня в детстве захотели забрать ту Барби, пока она еще стояла там, на полочке, я бы вопила то же самое: «Ты моя, только моя! Я никогда тебя никуда не отпущу!».
А вскоре произошло следующее. В тот день на обеде ко мне забегала Лиза, что-то там она не могла разобраться с генетикой. Вечером же, после окончания рабочей смены я одна вышла на улицу. На дворе уже стемнело, осень семимильными шагами спешила вступить в свои права. Я поежилась и, натянув капюшон, быстрым шагом пошла на остановку. Не успела я пройти вдоль стоянки автомобилей, как что-то сбило меня с ног. Я упала головой вперед и ударилась о бордюр. Затем кто-то схватил меня за куртку сзади и развернул лицом к себе.
— Паша, ты спятил, что ли? Здесь же камеры кругом!
— А мне плевать! Сказал, никому не достанешься!
С этими словами, он полоснул, чем-то острым по моему лицу. От неожиданности, я лишь закрыла лицо руками. Боли не было, только горячая жидкость струилась сквозь пальцы. Ноги как-то ослабли, и я присела на тот же бордюр. Рядом слышалась какая-то возня и маты. Потом чьи-то руки подхватили меня и внесли обратно в здание больницы. Я приоткрыла один глаз, второй был полностью залит кровью. Человеком, который тащил меня сейчас, был Михаил, мужчина со шрамом, отец Лизы.
— Что-то с Лизой? Зачем вы здесь?
— Помолчите, — скомандовал он, — у вас все лицо залито...
Как позже выяснилось, Лизавета, собирая свои конспекты, случайно прихватила парочку моих бумаг. И вот ее отец вызвался отвезти мне документы. Лиза звонила, предупредить меня об этом, но я, как всегда, забыла включить звук на телефоне.
Увидев, что Павел толкнул меня на парковке, Михаил бросился на помощь. Но он немного не успел. Ну и ничего страшного. Нет, это, конечно, выглядит немного жутковато, когда по улице идут, обнявшись, мужчина и женщина оба со шрамами на лице. Причем с одинаковой стороны. «Зато теперь мы симметричные», — шутит Михаил, печально гладя меня по щеке. Лиза говорит, что если бы не это нападение на меня, ее папаша никогда бы не осмелился ко мне подойти. И как бы я тогда жила без него, интересно?
Вот опять же повод сказать судьбе, самой мудрой даме на свете, спасибо за то, что сделала мое лицо чуть менее привлекательным. И спасибо за самого красивого на земле мужчину. Душа у него такая, что ничего другого не замечаешь.
Автор Светлана Юферева
