Как же холодно! Как хочется согреться! От промозглого ветра не спасает дырявый платок, намотанный поверх рубашонки. Юбка путается в тонких ногах, с которых так и норовят соскользнуть тяжелые деревянные сабо. Мы с мамой идем ранним утром к ручью за водой. Бабушка уже растапливает плиту, надо готовить завтрак немногочисленным постояльцам. У меня небольшие ведерки, но они немилосердно оттягивают руки, а ледяная вода выплескивается на посиневшие ноги.
Наш трактир принимает путников, совершающих поездки между Орлеаном и Парижем. Несколько лет назад из-за пьяной драки начался пожар, в котором погибли мои дед и отец. Мама с бабушкой смогли восстановить лишь часть дома, поэтому осталось всего шесть гостевых комнат вместо двадцати, кухня и обеденный зал. И самое главное – туалеты и купальни на каждом этаже. Воду на хозяйственные нужды мы качали из колодца во дворе, а вот воду для еды брали только в роднике.
Постояльцы любили гостить у нас – чистота, вкусная еда и постель без клопов. Бабушка за этим очень строго следила. После каждого гостя стирали белье и перетряхивали матрас. В матрас обязательно зашивали полынь. Кошки ловили крыс и мышей. На заднем дворе мы держали небольшой огород и несколько кур. Основные продукты закупали в соседней деревне.
Бабушка и мать разбирались в травах, с детства брали меня в лес и в поле, объясняли, как варить микстуры от кашля и делать настои и мази от боли. Странно, но я из любой чащи могла найти дорогу домой, а ядовитые травы обходила стороной. Даже на рынке родные не брали продукты без меня – я чувствовала одну порченную рыбу из всей бочки, единственное тухлое яйцо из всей корзины. «Ты не Кло, - говорила бабушка. – Ты кошка!».
Нас часто приглашали на роды. При этом сельчане не делали различий – корова не может отелиться или жена кузнеца мучается со схватками. Мама и бабушка занимались делом, а я была на подхвате: кипятила воду, подавала полотенца, инструменты и микстуры. Расплачивались и деньгами, и продуктами. Однажды после принятых родов нас в дороге застал дождь. Мама укрывала меня, а сама сильно промокла и замерзла. Целую неделю бабушка ее лечила, но мама сгорела как свеча. Последний день она кашляла кровью и бредила. После ее смерти бабушка сожгла на заднем дворе матрас и кровать, а всю комнату залила уксусом и не велела три дня открывать.
Бабушка была нестарая еще женщина, но совсем седая. Постояльцы звали ее мамаша Жюли. Мама Мадлен осталась в моих воспоминаниях худенькой, темноволосой, в неизменном чепце. Меня тоже заставляли носить чепец. Он сползал на глаза, я его поправляла, из-за этого лоб и часть волос были в саже. Странно, но меня никогда за это не ругали. А осенью после смерти мамы бабушка начала красить мои волосы. Крепкий настой дубовой коры сделал мои светло-рыжие волосы совсем коричневыми.
Я росла худой, мелкой и нескладной. В тринадцать лет выглядела на восемь, детский корсет был плотно зашнурован на плоской грудной клетке. Постояльцы не обращали на меня внимания, деревенские сетовали, что бабка заморила меня работой, а мальчишки не обращали внимания. Сама же я радовалась своей невзрачности: уж больно жуткие истории рассказывали о красивых девушках. То их выкрадывали в гаремы, то они оказывались ведьмами, из-за которых гнили овощи и кисло молоко, и их сжигали на костре. Через нашу деревню тоже однажды проехал отряд инквизиторов в черных плащах и капюшонах. В клетке они везли грязную замученную женщину, безумными глазами смотревшую вокруг. Никто не знал, что именно она сделала, но говорили, что точно ведьма, и ее сожгут на площади.
По вечерам, сидя у камина, постояльцы много рассказывали о горящих по всей стране кострах – с одинаковым усердием там сжигали черных кошек и красивых рыжих девушек. При этих словах я поглубже натягивала чепец и ниже склоняла голову над вязанием. Но костры сами по себе, а обычную сезонную простуду никто не отменял. Мы с бабушкой продавали микстуры от кашля и согревающие мази. От температуры помогал порошок ивовой коры. Что бы ни советовала бабушка, никогда ее ведьмой не называли – она всегда объясняла, как и почему помогают ее средства. Но беда пришла, откуда не ждали.
Чума добралась до нашей деревни. Плотник купил на базаре в городе отрез яркой ткани у моряков – хотел сделать подарок жене. Но до дома не дошел – почувствовал себя плохо и умер в лесу, немного не дойдя до деревни. Его нашли деревенские собаки: привлекли внимание громким лаем, но к покойному не подходили. Пришедшие на шум жители тоже не рискнули подойти, лишь истово крестились. Наконец кто-то догадался позвать мамашу Жюли.
Мы с бабушкой увидели жуткую картину: плотник был покрыт кровью и гноем, над ним кружили мухи. Бабушка палкой разворошила сверток, что был у него в руках: по нему прыгали блохи. Жена плотника была согласна сжечь тело мужа, чтобы не распространять заразу, расстаться с яркой тряпкой жадная баба не смогла. Мужики выкопали яму, палками столкнули туда тело несчастного плотника и подожгли. Поставили наспех сколоченный крест и, перекрестясь, собрались по домам. Бабушка попросила всех три дня посидеть дома, не ходить по гостям и следить, чтобы не было мышей и блох. А ткань велела постирать или прокипятить. Безутешная плотничиха лишь отмахнулась.
А ночью сын плотника постучал в окошко весь в слезах: мамка померла, вот так в обнимку с новой тряпкой и слегла. Бабушка мальчишку в дом не пустила. Истопила баню, велела всю одежду скинуть в печь, а самому тщательно вымыться с мылом. Потом осмотрела у огня, дала рубаху и уложила спать. Сама же отправилась к старосте и велела сжечь дом. Утром все дворы были заняты ловлей блох: животных, домашнюю утварь, постели и полы натирали полынью.
Постояльцы нашего трактира активно обсуждали ночной пожар. Они не верили, что простой полынью можно спастись от чумы. Бабушка спокойно поинтересовалась, во всех ли трактирах они спят без клопов и блох? Гости растерянно почесали в затылках и смущенно переглянулись – только у мамаши Жюли. Бабушка посоветовала им заглянуть под матрас – там полынь. Бабушка объяснила, что заразу переносят блохи, живущие на мышах и крысах. Это она запомнила из рассказов купцов на рынке, привозивших товар из Индии. А уж как бороться с блохами – знает каждый ребенок в деревне.
Назавтра трактир опустел, а бабушка принялась красить мою бедную голову. За этим занятием нас и застали инквизиторы, возвращающиеся из Парижа. Сын плотника привел их в нашу баню. Бабушка объяснила, что выводила у меня вшей, и попросила подождать ее в трактире – она предложит господам горячей похлебки и вина. Она держалась настолько спокойно, что нас оставили одних. Потом оставила меня сушить волосы у печки, а сама пошла кормить нежданных постояльцев. Гости вели себя тихо, вполголоса о чем-то говорили и рано разошлись по комнатам. Бабушка нервничала и не могла сообразить, что она сделала не так. И сетовала, что зря пустила в дом сына покойного плотника.
Мы сидели в одной комнате. Бабушка порывалась уложить меня спать, но я слышала то, что не слышала она – в соседней комнате испустил дух глупый болтливый мальчишка, которому на лицо положили и крепко прижали подушку. Я встала и распахнула дверь. Бабушка и человек в черном вздрогнули от неожиданности:
- Я готова.
Меня не стали сажать в клетку, я ехала на маленькой пегой лошадке. Скоро показались ворота Парижа. Для неурочных гостей их распахнули, услышав пароль. Мы спешились у большого дома. Меня отвели в подвал и заперли в какой-то комнате. В углу была дыра отхожего места, высоко под потолком в узкое зарешеченное окно пробивался серый рассвет. Вдоль стены тянулся желоб, по которому текла тонкой струйкой вода. Я чувствовала, что больше никакие болезни мне не страшны, и сделала пару глотков. Вдруг сбоку у стены раздался стон, голос просил воды. Поскольку никакой емкости не было видно, я сняла сабо. Зарывшись в гнилую солому, на полу лежала женщина непонятного возраста – у нее почти не было зубов, а волосы падали на лицо седыми, слипшимися от крови, прядями. Сломанные пальцы торчали в разные стороны, но кожа на руках была удивительно молодой. Она сделала пару глотков и опустилась без сил:
- Кто тебя сдал?
- Соседский мальчишка. Он видел, как бабушка красила мои рыжие волосы.
- Голову покрасила, а про остальное не подумала. Вот и меня соседи так заметили…
Она хрипло засмеялась – закашлялась:
- Не увидят они моей смерти!
Я не успела сказать ни слова, как женщина остатками зубов перегрызла руку выше локтя. На меня брызнула кровь. Вскоре ее тело начало остывать.
Днем за мной пришел стражник. Он молча привел меня в помещение, где было душно от чадящих факелов, пахло кровью и выгребной ямой. За столом сидели мужчины в черном. Они велели мне раздеться.
- Кто надоумил тебя закрашивать рыжий цвет волос?
- Я сама. Он некрасивый.
- Ты боялась, что тебя узнают, ведьма! Голову покрасила, а остальное забыла!
Я стыдливо опустила голову – действительно, внизу живота уже появились первые курчавинки, хотя лунных дней еще не было.
- Как ты колдовала, что в деревне от чумы умерла только одна семья?
Начала подробно рассказывать про мышей, блох, полынь, но меня перебивали, требовали сознаться в колдовстве. Потом сидевший в середине махнул рукой.
Не знаю, сколько прошло времени. Я что-то говорила, временами теряя сознание от боли. Мне мерещились огромные белые кошки в серых пятнах среди снежных гор, странный лысый человек с узкими глазами, который обещал покой. Очнулась я в комнате, из которой меня и забирали. Стражник напоил меня из моего же башмачка и обещал утром помочь, потому что всё запомнил – и про полынь, и про блох. Утром он поднял меня на руки и вынес на помост, где уже был сложен костер. Мои кости и суставы были перемолоты в труху, не давая стоять, поэтому меня крепко привязали к столбу. Как же холодно! Ветер треплет волосы и раздувает огонь под безжизненными ногами, но я его не чувствую. Сзади подходит стражник и шепчет, что пришел помочь. Острый клинок входит точно в сердце, оно последним рывком выливает в меня кровь. Тепло, наконец-то мне тепло!