Этот эпизод произошел в 80-е годы прошлого столетия на кафедре госпитальной терапии, когда был уже на излете, но всё еще широко практиковался подход не говорить пациенту об онкологическом диагнозе.
Только близким.
Однажды утром под окнами терапевтического отделения, расположенного на 5 этаже, нашли тело молодого пациента, а буквально накануне в ординаторской бурно обсуждался вопрос, сообщать ли ему, совсем мальчишке, что у него гепатоцеллюлярный рак.
Несмотря на позицию лечащего врача, начинавшего мыслить уже немного иными, незакостенелыми категориями, коллегам удалось-таки убедить его этого не делать, а рассказать только матери, которая как раз завтра и собиралась приехать на разговор.
После резонансного происшествия на доктора набросился весь огромный коллектив, обвиняя его в безобразной и недопустимой инициативе, приведшей к необратимым последствиям, а меж тем сам врач, будучи в здравом уме и ясной памяти, знал совершенно точно, что ничего пациенту не сообщал.
Но доказать это было невозможно.
От безоговорочного затаптывания и увольнения его спасли два обстоятельства, последовавшие одно за другим (хотя даже после выяснения всех деталей коллеги еще какое-то время поглядывали косо).
Соседи по палате, двое возрастных мужчин, рассказали, что вечером к юноше приезжала невеста, и после её ухода он был радостно возбужден, будто взволнован какими-то счастливыми обстоятельствами.
Убитая горем мать утверждала, что никакой невесты у сына нет.
Заведующий отделением настоятельно попросил коллег воздержаться от оценок до получения результатов вскрытия.
На котором в крови юноши был обнаружен сильный галлюциноген.