"Самое сложное для человека — признать, что это и есть его персональное дно.
Только признав это, можно начать подниматься.
В противном случае все попытки менять внешние обстоятельства разбиваются о внутренние установки".
Паша метался в полной темноте, натыкаясь на полки с банками, вёдрами и тряпками.
Сколько времени прошло, и как он здесь оказался, он не помнил.
Зато он очень хорошо помнил этот чулан. Вернее, это была обычная кладовка в их квартире, но тогда мама называла её чуланом. И это слово вызывало в маленьком мальчике дикий ужас.
"Ты очень расстроил свою мамочку, за это тебе придётся посидеть в чулане и подумать над своим поведением", — опять заговорил с ним голос.
Пашу охватила паника, слух обострился. Он слышал каждый шорох. Это проклятые пауки, которых мама никогда не выметала отсюда, потому что они ловили надоедливых мух. Они перебирали своими маленькими лапками, клацали своими челюстями. В темноте эти челюсти становились больше, невообразимо больше.
Если он остановится, они набросятся на него. Залезут под рубашку, вонзят свои зубы в кожу и будут с упоением пить его кровь, пока Паша не умрёт в мучениях.
И Паша метался по своей клетке.
Разум заполняла паника, мешающая оценить ситуацию, пока он не увидел источник света.
Тусклые зеленовато-жёлтые буквы где-то в глубине полки привлекли его внимание. Паша остановился.
Свет — это хорошо, это не страшно. Он протянул руку, но тут заметил какое-то движение. Паук. Он полз, перебирая всеми своими восемью лапками, прямо по листку бумаги, который хотел достать Паша. Парень дёрнулся и стукнулся локтем о другую полку. Тут же послышалось шипение пауков. Паша судорожно начал отряхиваться. Если эти твари залезут под рубашку...
— Стоп! — вслух сказал сам себе Паша, — Пауки не умеют шипеть и кровь они не пьют.
Он много читал о пауках, но избавиться от детской фобии это не помогло. Зато сейчас чуть привело в порядок ум.
Паучок скрылся в темноте, а листок с буквами всё так же лежал в глубине полки.
Паша аккуратно протянул руку, стараясь ни до чего не дотронуться и двумя пальцами взял лист.
"Самое сложное для человека — признать, что это и есть его персональное дно.
Только признав это, можно начать подниматься.
В противном случае все попытки менять внешние обстоятельства разбиваются о внутренние установки", — прочитал Паша.
— Что за...
Он попробовал рассмотреть дверь в тусклом свете. Дверь была знакомая, но в ней было несколько замков, в каждом был выставлен ключ.
Всё так просто, но каждый ключ был оплетен толстым слоем паутины, в середине, которой сидел огромный чёрный паук. Пашу передёрнуло от отвращения.
Он взял швабру и попытался сбить паука. Но едва он приблизил швабру, как паук оскалил зубы и зашипел, глядя на Пашу красными глазами.
Его кошмар обрёл реальность.
Краем глаза Паша заметил шевеление на листке бумаги у себя в руках и едва не выронил его. Но это всего лишь изменилась надпись.
"Это твои внутренние запреты и ограничения. Справишься с ними?"
— Кто ты? — крикнул Паша.
На листе появилось одно слово.
"Желание".
— Нет, я не этого хотел! Не так! Я не хочу! Я согласен на свою жизнь!
"Контракт подписан," — снова изменилась надпись на листке. — Неееет!
Паша снова почувствовал себя маленьким мальчиком, запертым в чулане.
"Ты очень расстроил свою мамочку, за это тебе придётся посидеть в чулане и подумать над своим поведением".
Паша опустился на корточки и заплакал, как маленький, размазывая слезы и сопли по лицу кулаком.
— Я ненавижу её! Она не имела права запирать меня здесь! Ненавижу! Она же говорила, что любит меня! Неужели ей не было жалко собственного сына?
Паша почувствовал укол в груди. Чувство вины привычно пробиралось в его мозг.
— Нельзя так о маме. Она мне всегда желала добра.
"Запирая в чулане с пауками, зная как ты боишься их? Она действительно желала тебе добра?" — снова спросил листок.
— Она не понимала, что делает! Она хотела, чтобы я слушался!
"Слушался? Ну-ну. Продолжай".
Паша притих.
— Ей нужно было, чтобы я слушался. Это ей нужно было. Ей так удобно. Она всю жизнь пыталась привязать меня к себе. И продолжает это делать. Через моё чувство вины. Я же уверен, что обязан ей во всём угождать.
Толку от того, что я сейчас поступлю в художественную академию? Что изменится от того, что я получу другую специальность? Ничего. Она всё так же будет держать меня радом с собой.
Слезы опять потекли из глаз.
— Мама, за что? Почему ты решила, что можешь решать, как мне жить?
Вдруг один паук с хлопком лопнул, и паутина исчезла, оставив сверкающий ключ.
Паша взглянул на листок.
"Злиться можно".
Паша схватил с полки банку и запустил ею в дверь. Банка разбилась, и огурцы разлетелись по чулану.
Ещё один паук лопнул. Паша откусил один огурец. Он оказался на удивление вкусным. Он поднялся на ноги и внимательнее осмотрел полки. Они были до отказа заполнены закатками. Мама не делала закатки. Это бабушка. Бабушка, которая сошла с ума, когда Паше было пять.
А потом?
Насколько он помнил, она долго лежала в лечебнице, пока не умерла.
А квартира? У бабушки же была квартира? Он мог бы жить отдельно.
Эта мысль пронзила мозг радостным предвкушением.
На самом деле Паша отчаянно завидовал иногородним студентам, живущим в общаге. Они могли делать, что захотят и когда захотят, и не отчитываться за каждый свой шаг.
Его мама приходила в ужас от его рассказов про студенческое общежитие, считая, что там притон, и нормальные люди там жить не могут. А мамочка ему приготовит покушать, постирает одежду, лишь бы сыночек учился и вырос настоящим мужчиной.
— Я же даже есть себе приготовить не могу. И когда я собирался учиться самостоятельной жизни? Настоящий мужчина, который не то, что гвоздь забить не умеет, даже яичницу себе пожарить не может.
Он со злостью бросил недоеденный огурец на пол, и ещё один паук лопнул, освободив ключ.
Паша взглянул на лист, там было завещание на его имя. Бабушка оставляла квартиру ему. До его восемнадцатилетия мать могла распоряжаться квартирой, но не имела права её продать без его согласия.
— Значит квартира всё ещё наша. Я смогу там жить!
Ещё один паук лопнул, но Паша уже не обращал на него внимания.
— Я смогу сам готовить себе есть, сам вызывать сантехника, сам просыпаться по утрам, и я смогу приглашать друзей.
Паша готов был в ладоши захлопать от восторга, словно малыш, который сам донёс ложку до рта и не разлил по пути кашу.
Это было какое-то новое пьянящее чувство свободы, которого он был лишён всю свою жизнь.
"За любой свой выбор ответственность нести придётся только тебе", — вернула его на землю записка.
Перед Пашей мелькали воспоминания.
Он дружил только с теми, кого одобряла мама. Ходил только туда, куда разрешала мама. Учиться пошёл туда, куда захотела мама.
— Но это же тоже был мой выбор — не выбирать. Не осознанный, но мой. И я живу с последствиями своего выбора. И в этом чертовом чулане я сижу по собственному выбору. Я не знал о последствиях, но никто никогда не знает. Пока не попробуешь — не узнаешь.
Попробовать — это же тоже выбор.
Мою жизнь, если я ничего не изменю, ты мне уже показал. Она мне не понравилась. Я готов рискнуть! — крикнул Паша в темноту.
Последний паук лопнул. Дверь была свобода.
Листок бумаги пуст. Он больше не светился.
Паша с удивлением обнаружил, что полная темнота его больше не пугает, а пауки не шепчутся по углам.
Он нащупал первый ключ, тот легко повернулся в замочной скважине, потом второй, третий...