У моей любимой Полины Ром на Литнете вышел новый роман. Как всегда написано очень интересно и захватывающе. Книга местами спокойная, а местами "скандалы, интриги, расследования". Подписалась, положила "Королеву" в библиотеку и жду продолжения.
Отрывок публикуется с разрешения автора.
Глава 1
Кто знает, зачем предки меня вообще на свет рожали. Но по факту никому из них я не была нужна. Нет, я никогда не голодала, меня хорошо одевали и покупали все, что необходимо. Только вот времени поинтересоваться мной они никогда не находили. Никто не ходил на утренники в детском саду, никто не ходил на собрания в школе. Даже разговаривали со мной нечасто.
Желая быть кому-то необходимой, я пристрастилась к чтению. Вымышленные миры давали мне и “друзей”, и “врагов”, и чувство причастности и нужности.
Финансовой нужды в детстве я не ощущала. Родители были в разводе еще с моей начальной школы. Но сперва были алименты от отца, вполне нормальные, а потом пенсия по утрате кормильца, и деньги от сдачи его жилья.
Еще лет в двенадцать я поняла, что семьи у меня нет и никогда не было. В пятнадцать моих, с разницей в два месяца ушли из жизни бабушка и мой биологический отец. Я его даже помнила не слишком хорошо, и большое фото у гроба казалось мне совсем чужим. Я не плакала, а думала, что, может быть, это ошибка, и хоронят чужого человека? Но рядом молча стояла мама в черной кружевной накидке и очках от солнца.
Я стала единственной наследницей двух квартир, отца и бабушки, которую вообще не помнила, а моя мама тогда просто сказала:
- Хорошо. Скоро ты вырастешь и сможешь жить одна.
Как будто до этого я жила не одна! Но мне уже было плевать на ее слова.
У нее были подруги, парикмахеры-салоны, путешествия и мужчина. Дома она ночевала пару раз в неделю. От меня требовалось: оценки не ниже тройки, не курить и в 22-00 быть дома. Так что в мои восемнадцать, когда она погибла в аварии, особого трагизма я не испытывала. Просто еще одни похороны. Ими занимались какие-то женщины с ее работы. Они вздыхали и хвалили меня за крепкие нервы, желали не отчаиваться и прочие благоглупости. Для меня же практически ничего не изменилось. Я всегда была в этом мире одна.
Нет, конечно, у меня были друзья-приятели в садике, а потом и подруги в школе. Но я всегда держала внутреннюю границу. Посидеть в кафе, потрепаться и посплетничать? С удовольствием! Пригласить к себе домой и устроить вечеринку? Ни-за-что!
- Я тебе, Ленка, прямо завидую. Умеешь ты на своем настоять, – Катерина была одной из самых приятных в общении знакомых, и я с любопытством спросила:
- Чему завидовать-то, Кать?
- Я вот так не могу. Иногда упираюсь, но если чувствую, что кто-то обижается, отступаю. А ты – прямо кремень! У меня в этом году осенью собирались. Ковровое покрытие в двух местах прожгли, хотя я и просила не курить в комнате. И никто не сознался. А оно новенькое.
Я только пожала плечами: для меня отказ в какой-то неудачной просьбе никогда не был проблемой.
После отца ко мне перешли две двушки: его собственная, в хорошем старом доме с приличным ремонтом, и его матери, унаследованная им буквально за два месяца до. Их я сдавала, а жила в квартире, оставленной мне мамой – просторная двушка, где моей была “маленькая” комната в двадцать квадратов. В комнату матери я заходила раз в месяц, просто смахнуть пыль.
В девятнадцать лет у меня случился бурный роман, сумасшедшая «любофф» накрыла меня с головой, и я полностью утратила способность мыслить критически. Совместная жизнь в моей квартире не задалась. Я принялась готовить и наводить уют, но очень быстро устала от бытового идиотизма «любимого». Носки по квартире и зеркало в разводах будили во мне «зверя». Я ворчала, мы ссорились. А его нежелание даже чашку за собой убрать поставило точку в отношениях. Я устала слушать лекции о том, что быт – это женская епархия и «ты же не работаешь, чем тебе еще заниматься?». Кроме того, очень некстати подоспела беременность, хотя он всегда утверждал, что «все под контролем». Добавились вопли на тему «…хочешь запихать пузом в ЗАГС…».
Я выгнала «любофф» и сделала аборт. И больше никогда не полагалась на мужчин в этом вопросе.
Потом я иногда встречалась с гражданами “для здоровья”, но даже хороший секс не настраивал меня больше на совместное проживание. Мухи отдельно, котлеты отдельно.
Лет до двадцати пяти я судорожно металась в поисках места в жизни. Один курс юрфака, один год художественного училища, курсы кондитерские и автошкола, работа на кассе в сетевом магазине, на ресепшене в паре фирм, снова поступление. На этот раз – ай ти. Бросила после первого семестра, пошла менеджером по продажам. Точнее, продавцом в сотовый салон. Чтение-чтение-чтение… Бессистемное, но захватывающее полностью.
Мою жизнь перевернуло нападение уличной гопоты. Нет, насилия не было, да и потери свелись к минимуму: телефон и несколько тысяч в сумочке. Но ощущение дикой беспомощности, страх унижения…
Я стала бояться выходить из дома. Через три месяца, поняв, что я знаю в лицо уже всех курьеров доставки в окрестностях и что это не слишком правильно, я отправилась к психологу.
Не сказать, что страх прошел в один день. Мозги он мне полоскал долго, вытягивал какие-то детские воспоминания. Я же считала, что это все не важно. Кое-что я даже поняла, а на некоторые вещи посмотрела по-новому. Итогом таких встреч стало то, что я стала искать секцию. Ставила себе знаменитое: «… жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф.»* и методично обходила близлежащие спортзалы.
Довольно быстро я поняла, что все эти боевики, которые я, разумеется, смотрела иногда, не дают никакого представления о реальной уличной драке. Я шерстила интернет и специализированные сайты, знакомилась с людьми и четко понимала одно: супербойцом мне не стать никогда. И то, что преподают сейчас, это вовсе не боевые искусства. Да, искусство, но не для реальной жизни и реальной драки. Все это хорошо работает только на камеру.
Через пару месяцев поисков пришло понимание – не боевые искусства мне нужны, а умении защитить себя. Любым способом, а не красивым «танцем» профессионального каратиста. Бесконтактным танцем, как выяснилось.
Итогом стало поступление в педагогический институт на спортивную кафедру. Я прошла не то, что по нижней планке, а даже хуже, но недобор сделал свое дело, и меня взяли.
Вот там я и научилась пахать. Медленно и методично, изматывая себя. Терпеливо добирая секунды и метры, но всегда чуть лучше. На миллиметр, но лучше. А попутно собирала, даже не знаю как правильно сказать… Пожалуй: собирала приемы самообороны для женщин. Все подряд. Как спортивные и красивые, так и совершенно дикие, «народные», типа пакетика молотого перца в кармане.
К концу института у меня был готов полноценный курс, но работу по нравящемуся мне профилю я не нашла. Знакомые тренеры в мужских спортзалах смотрели на мою идею скептически. Плюнула, оформила самозанятость, арендовала в подходящем зале часы и разместила объявление о приеме. Первых трех учениц я запомнила навсегда. Вряд ли я смогла им дать все, что хотела и могла. Зато они убедили меня: нужно понимать, как с ними работать. Нужно идти учиться на психолога. Так что второе высшее я получала уже в процессе. Практика в моей работе дополнилась теорией.
Я брала всех, даже тех, кто не способен был пройти сто метров без одышки. И честно старалась им дать понять, что не в приемах дело, а во внутреннем стержне. Иногда получалось, иногда не слишком. Несколько раз ученицы возвращались с благодарностью, но я понимала, что есть и те, кто так и не сможет воспользоваться знаниями. Денег работа приносила не слишком много, я не хотела пускать все на поток и тупо рубить бабло: мне на жизнь и так хватало, потому часть учениц брала бесплатно. Я держалась на том, что понимала: я делаю нечто нужное и важное.
Только годам к тридцати пяти я стала ощущать некоторое одиночество. Денег был даже некоторый избыток, они тупо копились на счетах. Дело, которое я вела, мне нравилось. Я могла позволить себе многое: путешествия, хорошую машину и одежду, качественную медицину и еду, но мне не с кем было разделить все это.
Добил меня случайно подслушанный разговор моих учениц:
– …хороший она человек, Елена наша.
– Да разве я спорю? Хороший, конечно. Только одинокая и несчастливая. Оттого и ведет себя, как треска мороженая. Сама знаешь, ни мужа у нее, ни детей.
– Ну, чем такой муж, как мой бывший, лучше вообще никакого! У меня шрамы до сих пор не сошли! И ведь пока на дочку не замахнулся – все мне казалось, что одумается, что не справлюсь без него!
– Тань, да не в мужике дело! Маринка вон у нас, ну, страшненькая которая. Она в приюте волонтёрит собачьем. Сама говорила: детей у них с мужем быть не может. Так она рассказывает про псов своих – аж светится. И муж у нее такой же. И счастливы ведь! Видела, он вчера ее встречал с занятий? А тут… Странная. Денег ей, вроде бы, хватает. И машина вон какая, да и одета хорошо.
-- Зря ты так, Светик. Сама посмотри: Елена ко всем одинаково ровно относится. Даже к Нинке, которую бесплатно взяла. Она с нами всеми не из-за денег такая спокойная и вежливая. Она от природы такая.
-- Может, и от природы, Таня. Только она… холодная вся… Для себя самой, для души у неё и нет ничего. Понимаешь? Я как-то у девочек спрашивала: даже кота у нее нет. Ну, вот вспомни, как мы ели в кафе вместе. Ей ни еда, ни шмотки, удовольствия не доставляют. Она как-то вот мимо жизни идет. Просто живет, и все. Радости в ней нет, Танюша. Не любит она никого, понимаешь? Ей бы хоть кота завести или ребеночка родить… Глядишь, и ожила бы.
-- Может, ты и права… Она вон даже внешне на Хакамаду похожа. Как ёжик, все иголки наружу. Никого близко не подпускает.
-- Вот! Я об этом и говорю!
Два года по врачам и клиникам. Надежда потухла не сразу, я все верила, что найдется чародей, который поможет. Не нашелся.
В сорок лет я жила, скорее, по инерции. Мысли о приемном ребенке отходили все дальше. Несколько раз я ездила в областные детские дома. И сообразила, что сама не из тех, кто может полюбить чужого малыша. А своей участи – понимания, что ты не нужен родителям, я даже осиротевшему ребенку не желала. Могла бы родить, был бы мой, родной и кровный. А нет, значит, нет. Но завещание на приличный подмосковный детдом написала. Пусть будет.
Сорок лет как рубеж. Отличная фигура, и больше тридцати еще никто не дает. Хороший счет в банке и сотни женщин, получивших от меня капельку уверенности в себя и храбрости. В общем-то, все хорошо…
Подсела на книги о попаданках, поражаясь изобретательности авторской фантазии. Все-то они там были умелицы-рукодельницы-красавицы. За ними ухаживали принцы-герцоги, а они кружевами и пирожками выводили герцогства из нищеты и сводили с ума иноземных королей на отборах. Смешно, конечно, но книги были легкими, незатейливыми и частенько погружали меня в мысли на тему: «А я бы захотела так?». Чаще всего решала, что нет. Нафиг надо такое счастье? Без зубных врачей и хирургов, без теплого туалета и горячей воды, без клубники зимой и моего надежного «Форда».
Момент аварии я помню очень смутно. Я возвращалась из подмосковного санатория. Со здоровьем все отлично. Но массажист там лучший на всю область, наверное. Так что я раз в год обязательно отдыхала там и брала полный курс. Плохо было то, что в этом году зима нагрянула слишком рано. Вечером шел дождь и обледеневшая дорога пугала. Я не рисковала ехать больше шестидесяти и думала, что срочно нужно менять резину…
Крутила руль, и мысленно вспоминала разговор с Петром Викторовичем, массажистом. Он умел расположить к себе людей, и мы частенько болтали во время процедуры. Иногда такие разговоры были довольно личными и откровенными. С ним я особо не стеснялась – он профи, и дальше процедурной эти тайны не пойдут.
- Меня удивляет, Елена Андреевна, что вы так и остались одна. Я вас уже сколько лет знаю? Лет восемь-девять? Мне казалось, что уж такой-то как вы мужчину найти – раз плюнуть.
- Мужчину – это точно, что раз плюнуть. Только не нашлось такого, чтобы плевать не хотелось – отшутилась я.
- Железный у вас характер, Елена Андреевна! – то ли восхищение в его голосе, то ли осуждение, я так и не поняла.
Тяжелая фура, груженая металлоконструкциями, вылетела из-за поворота на встречку… На ту встречку, на которой сейчас я была одна… Боковой удар я пережила, даже испугаться сильно не успела -- вспухли подушки безопасности, меня вдавило в сидение… А потом металлический бок машины прошили прутья арматуры… Ну и меня заодно...
Наверное, шок спас меня от слишком уж сильной боли, но то, что вместе с кровью уходит жизнь я понимала…
Глава 2*
Первое, что ко мне вернулось – обоняние. Странная смесь запахов: немного горелого дерева и сухой пыли, человеческого пота и сладких дешевых духов…
Где-то далеко слышались голоса, слов я не понимала, а глаза открыть не могла: «Спасатели прибыли? Странно, что металл не режут… И голоса странные… Нужно еще поспать…».
Сознание отплывало медленно и возвращалось через какое-то время. Голоса становились то дальше, то ближе, но смысла бесед я не понимала.
- Как себя чувствует ее величество?
- Пока без изменений, ваша светлость. Мы все молим Господа о её здоровье.
- Я понял, Буллерт. Если что-то изменится…
- Конечно-конечно, ваша светлость! Я сразу же, обязательно…
Кто это говорит и о чем?! Я не понимала. Не понимала также, почему все тело словно парализованное. Это гипс? Меня загипсовали? Почему не открываются глаза? Или на глазах тоже повязка? Почему я ее не чувствую? Почему часто накатывает сонливость, а сон похож на обморок?
Первый момент реальности был слишком неожиданным – кто-то надавил металлом мне на губы, и в рот полилась жидкость. Странная теплая жидкость со вкусом крепкого вина. Именно она попала мне не в то горло, заставив тело инстинктивно ожить, дернуться и принять более безопасную позу: я резко села в кровати и попыталась откашляться.
Слабость и неуклюжие жесты стали понятны, когда я, наконец, протерла слезящиеся глаза: мой вспученный живот указывал на…
Черт его знает, на что именно он указывал, но я попыталась понять, где я нахожусь. Огромная комната, блистающая зеркально натертым паркетом. Не стандартная елочка, а художественно выполненная мозаика из разных сортов дерева, с узорами и виньетками, сложная работа и очень дорогая, сразу видно.
Легкий сумрак – приближается вечер. Метрах в пяти от меня, за большим столом с двумя огромными подсвечниками сидели несколько женщин. А рядом со мной стоят, склонившись к постели, одетый в старинную одежду полноватый мужчина с большой ложкой в одной руке и женщина в костюме горничной, держащая в обеих руках фарфоровую миску.
Откашлявшись окончательно, открыла рот, желая спросить, где, собственно, я нахожусь… Сделала глубокий вдох и закрыла рот… Слишком все непонятно, лучше не лезть с вопросами. Сидела, вытирала слезы со щек рукавом с пышными кружевными рюшами, закрывающими кисть руки. Рассматривала людей: вскочивших со стульев у стола женщин в длинных платьях, спешащую ко мне пожилую даму с чем-то непонятным в руках. На противоположной от меня стене – два роскошных мраморных камина, где пылают огни, бросая на паркет яркие отблески.
- Ваше величество! Тише, тише! Вы должны лежать! – мужчина бросил ложку в миску, которую держала женщина в костюме и чепце горничной, и за плечи начал укладывать меня в постель. – Помогите мне, мадам Вербент! Королева не в себе, нужно уложить ее! – Это он говорил той самой даме, которая поспешно навалилась на меня с другой стороны. Для этого ей пришлось заползти на кровать, я чувствую, как под ее телом прогибается перина.
Я перестала трепыхаться, хотя и не понимала, что происходит. Это все было неожиданно и страшно, пришлось притвориться, что я в обмороке: обмякла телом, затихла, пережидая ситуацию. Я почти не играла, мозг отказывался воспринимать увиденное как реальность.
- Ну, вот… Ничего, Господь милостив! Через некоторое время она опять придет в себя, – это сказал мужчина.
- Надо сообщить его величеству, что королева пришла в себя, – это женщина, похоже, та самая, которая мадам Вербент. Только она стоит с левой стороны от меня.
- Да-да, вы правы, мадам Вербент. Скоро у меня ежедневный доклад его величеству и королеве-матери. Я обязательно упомяну, что её королевское величество пришла в себя.
Бред продолжался… Или не бред? Я тихо и мерно дышала, стараясь не выдать себя. Зашуршала одежда, и послышались шаги: женщина в длинном платье отошла. А к моим губам вновь сунули ложку с вином. Я невольно дернулась, вино потекло по щеке и ниже, по шее, а мне пришлось открыть глаза и сказать:
- Не нужно вина. Меня тошнит от него.
Чужой голос и чужой язык, хотя говорю я сама… Голос тихий и какой-то трусливый, лебезящий, просящий, а язык… Сложно сказать. Английским разговорным я владела прилично: он необходим был в путешествиях. Как звучит, например, французская, немецкая или испанская речь, знала. Этот язык не похож по звучанию ни на один из них. Резковатый, даже чуть гортанный.
- Ваше величество! Это не просто вино! Я настаиваю, чтобы вы приняли лекарство! – толстяк не собирался уступать и недовольно хмурился.
Я прекрасно помнила, кто я такая. Я думала на русском языке. Я помнила всю свою жизнь до момента, когда в мое тело попали прутья арматуры. Вывод, хоть и достаточно безумный, напрашивался сам собой: я попаданка в чужое тело. Я в чужом мире. Я совершенно не понимаю, что здесь происходит и как. Потому нельзя выдать себя. Хорошо уже то, что я здесь болею и, это все знают: с больной спрос меньше.
Я просто неловко поелозила в кровати и повернулась спиной к мужчине. Подняла руку на уровень глаз и принялась рассматривать кисть. Очень тонкая, белокожая, слабая. Тонкие прожилки голубых вен, сгрызенные почти до мяса ногти. Противно…
Я опускаю руку: смотреть на нее неприятно. Кровать просто гигантская, не меньше трех метров в ширину. Вдоль изголовья ряд из пухлых подушек. Одеяла такого же огромного размера, а белье, кажется, шелковое. Не белое, а темно-розовое, почти красное.
- Ваше величество, к сожалению, я буду вынужден доложить королю о вашем непослушании, – толстяк, похоже, был очень недоволен, и отступать не собирался.
Больше всего меня в собственном теле смущал этот огромный неуклюжий живот. У меня неоперабельная опухоль? Или же меня держат в кровати перед хирургическим вмешательством? Хотя, если смотреть на их одежду, вряд ли медицина здесь так уж развита. Да и крепленое вино для больных – не лучшая идея.
Шуршание шелка за спиной и голос мадам Вербент:
- Ваше величество, умоляю! Примите лекарство, иначе ваш муж разгневается!
Я все еще молчу. Мне страшно поворачиваться. Страх глупый и иррациональный – умом я это понимаю, но упорно рассматриваю вышивку на наволочке и молчу. Мне нужно понять хоть что-то, а мозг выдает идеи одну безумнее другой. То я размышляю, что это может быть реакцией моего организма на наркоз, то вдруг мне кажется, что все это просто странный и нелепый сон. Только голос этой самой мадам Вербент продолжает привязывать меня к новой реальности:
- Ваше величество! Пожалуйста, выпейте лекарство! Клянусь, это для вашего же блага! Ваше величество, неужели вы хотите, чтобы королева-мать нанесла вам визит и высказала свое порицание?! – голос мадам понизила почти до шепота, но притронуться ко мне так никто и не осмелился.
Шаги за спиной дали понять, что и мужчина с вином, и женщина с миской ушли.
Некоторое время я лежала в тишине, прерываемой очень тихим шепотом женщин за столом, шуршанием одежды и поскрипыванием стула. Кажется, кто-то из них негромко читал молитву. Ну, или бормотал под нос нечто стихотворное.
Я пыталась объяснить себе этот мир и не впасть в истерику. Пока получалось плохо. Даже очень. Под одеялом я медленно оглаживала тело и понимала: оно беременно! Живот – не опухоль, там ребенок. Настоящий живой ребенок…
Это подтверждали и налитые груди, и тянущая усталость в пояснице. Тело беременно. И теперь это - мое собственное тело…
Я не понимала, как к этому нужно относиться. Годы, когда я точно знала, что ребенка у меня не будет, научили смирению. Принятию ситуации. А теперь?! Что я должна думать теперь? Да я даже не могла определить, что я чувствую! Какая-то адская смесь из кучи различных страхов, опасений, любопытства, раздражения и слабой надежды. А вдруг?!
Долго размышлять мне не дали. Голос от дверей комнаты громогласно произнес:
- Его королевское величество Ангердо Пятый с вечерним визитом к королеве! Склонитесь перед своим королем, дамы и господа!
Я на секунду замерла, а потом неуклюже развернулась в постели. Опасность нужно встречать лицом к лицу. Прятаться под одеяло я не стану. Пожалуй, это был некий момент принятия ситуации.
Ко мне торопливо подскочила та самая мадам Вербент и подсунула под спину подушку, помогая принять полусидячее положение, поправила у меня на голове чепец и подтянула одеяло. Сама же она склонилась в реверансе перед входящими, и теперь я видела только ее плечи, шею и затылок с уложенными в аккуратный узел темными волосами.
Чтобы рассмотреть пришедших, голову пришлось повернуть. Распахнутые двухстворчатые двери, странная фигура с высоченным посохом, как у деда Мороза, в правой руке. Я порылась в памяти: одежда такая называется камзол. Напоминает незастегивающееся приталенное яркое пальто длиной до середины икр. Под ним белая рубашка, очень широкий цветной пояс, узкие брюки, скрепленные под коленями пряжками, дальше - чулки с вышивкой и туфли с тяжелыми квадратными носами и огромными сверкающими пряжками.
Лет мужчине больше сорока, он высок ростом и грузен, пояс поддерживает солидное такое пузцо. Мне кажется, что у него подкрашены губы, а седые волосы собраны назад. Скорее всего, там или хвостик, или косичка. Он стоит слева от распахнутых дверей и чего-то ждет. За дверью ярко освещенный коридор. Слышны шаги и какое-то странное постукивание.
В распахнутые двери входит компания людей, человек двадцать, не меньше. Впереди высоченный мужик, и я судорожно пытаюсь вспомнить, где я видела его раньше. На нем, как и на остальных мужчинах, камзол, брюки-чулки-туфли. Только все это добро заметно роскошнее. Камзол лазоревый со сложной золотой вышивкой. На рубашке трехъярусное кружевное жабо, сколотое массивной переливающейся брошью, пояс алый, а пряжки на туфлях усеяны стразами. Густые каштановые волосы тщательно завиты в локоны и художественно разложены по широким плечам. Под носом тонко выбритые усики-стрелочки и по центру подбородка небольшой клочок бороды. Пожалуй, он даже красив какой-то манекенной красотой и прилизанностью.
Король опирается рукой на трость с круглым набалдашником. На массивной кисти руки несколько больших перстней, да и сама трость отделана весьма богато. Его губы совершенно точно чем-то накрашены.
О! Сообразила! Нигде я его раньше не видела, просто он очень похож на Аквамена.
- Как вы себя чувствуете, моя королева?
- Благодарю вас за внимание, ваше величество, – я отвечаю почти машинально, очевидно эту фразу прежняя Элен произносила много-много раз. И тут же соображаю: нужно сказать про вино.
– Ваше величество, у меня есть просьба!
Король недовольно морщиться и на минуту застывает в раздумьях, свита за его спиной смотрит с равнодушием. Их много. Мужчины большей частью в возрасте тридцати пяти-сорока лет. Только один, костистый и большеносый, несколько моложе. Отличаются они цветом камзолов и количеством седины. А вот женщины все юны, нежны и прекрасны. Этакий цветник, где нет ни одной старше двадцати. Большей частью хрупкие голубоглазые блондинки.
Зато единственная брюнетка одета ярче всех. Если на остальных нежно-розовые и светло-голубые туалеты, то на брюнетке малиновое атласное платье с золотом. Слава богу, у них нет кринолинов, да и одежда не волочится шлейфами по полу, а достает только до лодыжек. Зато верхние юбки чуть короче нижних, и можно понять, что этих нижних там накручено штук по пять.
Король кивает головой, как будто пришел к решению, и сообщает:
- Слушаю вас, Элен.
- Сегодня мне давали лекарство. Оно приготовлено на вине. Мне плохо от вина, ваше величество. Прикажите, пусть лекарь делает его на простой воде.
- Ах, да! – король достает из-за широкого обшлага камзола тонкий батистовый платочек с кружевной каймой и несколько картинно утирает уголки губ. – Я вспомнил! Лекарь сегодня жаловался!
Слово «жаловался» говорит мне сразу и о многом. Я королева. Но я та королева, на которую можно жаловаться. Мой так называемый муж это позволяет. Он убирает платок за обшлаг и, наконец, сообщает свое решение:
- Я велю лекарю готовить так, как вы просите.
После этого он чуть склоняет голову и уходит. Свита, шурша одеждой, следует за ним, двойные двери закрываются и мадам Вербент, с облегчением вздохнув, говорит:
- Все… На сегодня – все, ваше величество. Если хотите, я могу помочь вам приготовиться ко сну, – она вопросительно смотрит не меня.
- Нет, я еще немного посижу, – я просто хочу рассмотреть своих придворных дам и комнату и немного отдохнуть, прийти в себя.
Мы обе еще не знали, что, к сожалению, мадам просто ошиблась: это было еще не все на сегодня.
У меня затекла шея за время разговора, и я машинально растираю мышцы. Непонятно, почему муж подошел к изголовью кровати, заставляя меня сидеть в неудобной позе и выворачивать голову. Мадам, заметив мои действия, торопливо просовывает руки мне за спину и начинает разминать.
- Так вам лучше, Элен? – шепотом спрашивает она.
- Да, благодарю вас, – я начинаю подозревать, что у этой мадам какое-то особое положение при мне. Возможно, главная фрейлина или просто близкая подруга. И решаюсь на просьбу: - Мадам Вербент, мне нужно зеркало.
Мадам торопливо отходит и возвращается с зеркалом. Тяжелая золоченая рама, да и само стекло не меньше альбомного листа. В руки она его мне не дает, а держит за ручку так, чтобы я могла смотреть.
Лучше бы я и не смотрела! Внешность, доставшаяся мне, просто ужасна. Совершенно безвольное лицо, мягкое до идиотизма, со слабым вялым ртом. Уголки губ опущены вниз – это естественное положение мышц. Я именно так и выгляжу! Бровей почти нет, редкие белесые ресницы. Светло-серые, какие-то выцветшие радужки глаз. Этого мало! Я сдвигаю чепец и обнаруживаю, что часть головы надо лбом у меня выбрита, а остатки волос невнятно-светлые и редкие.
У меня наворачиваются слезы на глаза. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы истерически не разрыдаться, мадам шепчет слова утешения, но тут вновь раздается голос мажордома:
- Её королевское величество Ателанита! Приветствуйте королеву-мать!
Ко мне пожаловала свекровь.
Автор Полина Ром
Продолжение можно прочитать на сайте Литнет, ссылка в комментариях