Поздно вечером, когда Аксинья проводила гостей и управилась, пришел Степан. Прошмыгнул огородами так, что никто и не заметил. Устало опустился на сундук у дверей и стал стягивать сапоги.
Начало здесь:
- Степушка, а у нас новость-то какая… Дашку просватали, вот недавно гости уехали.
Степан неторопливо поставил второй сапог, взглянул на Аксинью: – Спихнула все-таки девку, избавилась…
- Да что ты говоришь такое, Степушка, змеюка я что ли какая, чтобы от племянницы избавляться… Времечко подошло, вот и просватали. Жених с Тополевки, с того берега, крепкий такой… с матерью живет, дом имеется, ну и хозяйство… как без него...
- А тебе, Аксинья, лишь бы хозяйство…
- Степушка, да как же без него? Ты иди к рукомойнику, я полотенчико подам.
Степан наклонился, чтобы умыться, а хозяйка так и стояла за ним с полотенцем, любуясь его спиной и чуть седоватой шевелюрой. – Ой, скучала я, Степа… вот и думаю, а может и нам вместе-то… я одна с ребятишками, ты один маешься…
- Чего это я маюсь?
- Ну как же, и у тебя парнишка растет, младший-то…
- А чего ему? Вырастет. Валька выросла, в город подалась, язви ее, городскую жизнь ей подавай, ну и малой вырастет.
- Так присмотр нужен, а я, где за своими, там и за твоим присмотрю.
Степан вздохнул. – Ну и где теперь Дарья? Или ты уже ее спровадила?
- Да помилуй, вон она, спит уже без задних ног, чего о ней беспокоиться… дома пока что, свадьба будет… вот как, значит.
- Аксинья, никак ты расщедрилась, решила на свадьбу племянницы потратиться...
Хозяйка села напротив, махнула игриво рукой, засмеялась. – Да куда мне! Жених готов босую ее забрать, свадьбу сказали, в Тополевке гулять будут и все расходы на себя берут.
- А жених-то кто? Я вроде многих из Тополевки знаю. – Спросил Степан.
- Так это Матрены Дремовой сынок, Егор.
- Дремовых?
- Ну, да, так и есть.
- Вона что, - Степана даже слегка передернуло, он вспомнил крепкого парня, немногословного и невзрачного на вид, разве что широк в плечах, да силен, вот и все его богатство.
- Поторопилась ты, Аксинья, могла бы и получше семью найти, - сказал Степан, старясь спрятать раздражение.
- А чем они плохи? Егор вон помогать обещается…
- А ты хоть Дарью-то спросила – хочет она за него идти...
- Да согласная она…
- Соглааа-сная, - передразнил Степан и нехотя пододвинул кружку с чаем.
Новость о сватовстве Дарьи не обрадовала его. Догадывался, конечно, что уведут девку со двора, но чтобы так быстро – не ожидал. Настроение совсем у него пропало, и он лениво размешивал сахар в кружке с чаем.
Первое время, как овдовел, были думки жениться на ровне, и среди местных бабенок Аксинья сразу в глаза бросалась. И лицом, и фигурой недурна, и работящая, и бойкая, за словом в карман не полезет. А то, что дети у нее, так и у него малого до ума еще довести надо. Так что – в самый раз было бы им сойтись.
Но подрастала Дарья, которую только слепой не заметил бы. И Степан даже расстроился, что поторопился обнаружить себя на всю деревню, что к Аксинье похаживает. И задумался, как бы с Аксиньи на Дарью незаметно переключиться, да жениться на сироте. А тут некстати этот Дремов с того берега… расстроился вконец Степан и, отодвинув кружку, сказал: - Домой я пойду нонче…
- А чего так, Степушка?
- Дела. Да и пацан у меня там один.
____________
Свадьбу хотели в ноябре сыграть, как урожай будет убран, а там как раз и праздник, вот тогда и свадебку. Но это если бы невеста на этом берегу жила, а то ведь за ней через реку добираться надо. А в ноябре лед еще не так крепок. Потому решили в начале октября, считай, что на месяц раньше пододвинули, когда еще льдом река не покрылась и можно на лодке перемахнуть.
Дарья, с распущенными волосами, в одной сорочке, стояла перед зеркалом.
- Ой, Дашка, волосы-то у тебя богатые… а ну повернись, а лучше присядь, я тебе их приберу. – Подружка Люба крутилась вокруг, придумывая, как же лучше прибрать невесте волосы. – Получается, на Покров свадебка у тебя. – Она наклонилась и горячо зашептала: - Покроет землю снежком, а невесту – женишком, - и хихикнула смущенно, как будто их кто-то подслушал.
Даша покраснела. – Да ну тебя, Любка…
- А что, не так? Снимет с тебя фату, да платье твое новое, косоньки твои растреплются, - Люба снова хихикнула, - мне Анька сказывала, как она замуж выходила…
- Люба, ну перестань, уж не до Аньки мне, косы прибрать надо, приедут скоро.
Люба вздохнула. – Уж и поговорить нельзя, мне ведь тоже интересно…
- А если интересно, замуж выходи, тогда и узнаешь.
- Девчата, чего притихли? Жених скоро приедет, а вы сидите там, как тетери сонные. – В горницу заглянула Аксинья, уже нарядная, в цветастой блузке с заплетенной и закрепленной на голове косой.
Потом подошла к Дарье и как по команде снова заголосила: - Красавица моя, пришло времечко, отдавать тебя в чужой дом… только ты уж не забывай тетку, старалась ведь, как мать тебе была…
- Тетя Аксинья, ну что вы в такой день… не плачьте, а то и мне слёзно.
Аксинья как начала быстро плакать, также быстро и перестала. – И то правда, чего зря слезы лить, поторапливайтесь, девоньки.
Дядька Никифор, младший брат Матрены, скомандовал привязать две лодки, на которых гости за невестой приехали. Петька Пронин развернул меха гармошки, затянул песню.
- Рано! Молчком идем! – Скомандовал Никифор. – Невесту выкупим, тогда горланьте… а счас ни-ни, - и он пригрозил дружкам из бригады Егора, заметив торчащее из-под пиджака горлышко бутылки.
- Ну, ты, дядя Никифор, строже директора.
- Так и дело серьезное, успеете еще наклюкаться.
Пол деревни собралось посмотреть, как Дарью «выкупают».
- Аксинья, ты с них втридорога возьми, - кричали бабы, - для тех, кто за рекой живет, тем дороже, - и тут же рассыпались смехом.
Дарья, увидев множество народа, растерялась, вышла, боясь поднять глаза, и смотрела только себе под ноги.
Народ, стоявший ближе к крыльцу, ахнул. – Хороша девка, - прошелся шепот. – Ну и хват этот Дремов, разглядел нашу – герасимовскую, да в сельсовет скорей.
Угостив собравшихся под заливистую гармошку Петра Пронина, под звонкие голоса девчат, Егор повел Дарью к переправе.
Не успев выйти за ворота, как протарахтела телега – наряженная лентами, застеленная овчинным полушубком.
- Молодых к переправе со всеми почестями! – крикнула Аксинья.
Степан ловко спрыгнул, сверкнул завистливым взглядом и указал на телегу. – Нечего невесте ноги бить, подвезу, коль такое дело.
Дарья, увидев Степана, замешкалась, но Егор благодушно взглянул на Степана, и повел невесту к повозке.
На берегу собрались местные ребятишки и под их одобрительные крики лодки отчалили. Егор всё прикрывал невесту от ветра, который в октябре уже был холодным, особенно со стороны тайги, где на самых высоких вершинах уже лежал снег.
В Тополевке, причалив к берегу, поднялись и пересели на другую упряжку, и поехали в сельсовет ближайшего от деревни села. Там и расписались.
Во дворе Дремовскго дома у крыльца с караваем стояла Матрена. Концы ее белого платка трепал ветер, высушивая одновременно слезы на глазах. Народ щедро сыпал на молодых пшеницей и овсом, обещая сытую жизнь.
Дарья все это видела как в тумане. И волнение, и предвкушение новой жизни, и жених, который теперь уже законный муж, но еще казавшийся ей чужим – все это мешало ей сосредоточиться, почувствовать, наконец, что это и ее праздник.
Допоздна раздавались громкие возгласы, поздравления, слышались песни и бесконечные разговоры. Дядька Никифор, с перекинутым через плечо, вышитым полотенцем, ходил с графинчиком, то и дело, подсаживаясь к гостям.
Вся бригада Егора гуляла на свадьбе. Федот, недавно женившийся, пришел с молодой женой, и, улучив момент, перехватил за рукав Егора. – Ай, Егорша, молодца! Отхватил девку…
- Какая она тебе девка! Жена она моя…
- Ну, ладно, не зазнавайся, - хохотнул Федот, - ты лучше теперь за женой в оба глаза смотри, ладная она у тебя…
Матрена, уставшая, провожала гостей, а добрые бабенки давно убрали со стола. Она подошла к молодым: - Ну, детки, коль уж суждено вам быть вместе, то берегите друг друга, не огорчайте, да все вместе делайте… и держитесь друг друга…
Егор молчал, слушая слова матери, а Дарья вдруг всхлипнула едва слышно. Весь день держалась, ни слезинки, ни улыбки лишний раз, а тут вдруг после слов Матрены брызнули слезы.
- Что ты, детка, - Матрена обняла ее, - никто тебя здесь не обидит, у Егорушки сердце доброе… идите, дети, с Богом. – А потом снова обняла Дарью, - Он тебя беречь будет, так уж и ты его не огорчай, он ведь только тобою и дышит.
Дарья перестала плакать и, держась за Егора, пошла в горницу.
Сначала он даже боялся к ней прикоснуться. Ее нежная кожа, как атласная, манила в темноте, и только свет от луны падал на половицы и на кровать, с заботой застеленную Матреной.
- Ну что ты дрожишь, Дарьюшка? Знаю, дом этот для тебя чужой пока, да и я… мало ты меня знаешь… не бойся, не обижу…
- А я и не боюсь. – Дарья успокоилась после слов Матрены, да и тишина в комнате подействовала как-то успокаивающе. После шумных гостей, после людских взглядов, казалось, дышать стало легче.
Она наклонила голову и сняла фату.
_____________
Где-то под утро, когда Егор уснул, Дарья, осторожно подтянув одеяло под самый подбородок, прислушалась к тишине. Где-то на краю деревни лаяла неугомонная собачонка, а вскоре послышалось, как прокричали петухи. Она подумала, что ей скоро вставать – обычно так рано она вставала у тетки, первой бежала доить корову, потом прибиралась в стайке, носила воду. Но вспомнила, что Матрена еще с вечера сказала, что беспокоить не станет, что сама управится.
Дарья вздохнула, повернулась и взглянула на спящего Егора. «Муж мой» - прошептала она. И как это странно для нее звучало. Еще недавно училась в школе, потом работала на ферме, а тут вдруг посватался и быстро свадьба, а ведь ей всего восемнадцать лет.
Дарья лежала и прислушивалась к себе, пытаясь прочитать, что же она сама чувствует к этому человеку, за которого вышла замуж.
Потом она вспомнила Аксинью, ее ухажера Степана, который не преминул даже на свадьбе с завистью смотреть на нее, не стесняясь гостей.
Потом она вспомнила Матрену и подумала, какая старая у Егора мать, уж больно старо выглядит. «Зато, кажется, добрая, - подумала она, - пугают девчата, говорили, что в чужой семье – все чужое. А тут хорошо приняла Матрена Михеевна», - и Дарья с облегчением вздохнула.
____________
- Ой, Матрена, ну как шальной твой Егор по деревне носится, - бабы у магазина снова напомнили Матрене про сына, - уж так рад, уж так рад.
- А как же? Женился сынок, семья у него, - заявила с гордостью Матрена, - вот и радуется. А чего ему – плакать что ли?
- Ну а невестка-то как? Как она – герасимовская-то? Раз уж из своих не нашел, а с того берега привез, видно, на том берегу и калачи вкуснее, и девки свежее, - с подковыркой говорили бабенки.
- Да какая разница – тот берег или этот? Невестка как невестка, пущай живут.
Отцепившись от злых языков, Матрена не спеша пошла домой, и никто не видел, как затуманился ее взгляд, как вздыхает она, думает о единственном сыночке.
Вскоре Дарья освоилась, неторопливо ходила по двору, сыпнув курам, также неторопливо прихорашивалась у зеркала, прибирая толстую косу. И также неторопливо ставила на стол, когда Егор приходил с работы.
Домой он не шел, а летел, ускоряя шаг, и прежде всего, искал взглядом Дарью. Заграбастает ручищами, осыплет поцелуями, пока мать не видит. – А я соскучился, все думал: скорей бы день до вечера… ждала ли меня, Дарьюшка?
Вырвется от него, поправит платок. – Ну, что уж каждый раз спрашиваешь, ждала или не ждала, и так понятно, муж ты мой, вот и жду.
- А я услышать хочу, вот ты мне скажешь, что ждала, так как будто взлетаю...
- Ой, смешной ты, Егор… иди лучше умывайся, на стол накрыла уже.
Зимними вечерами, когда снега намело в огородах на всю высоту забора, когда вьюга нередко набрасывалась на деревеньку, загоняя собак в будки и срывая, едва державшийся на крышах снег, Матрена сидела у печки и тихо шуршала веретеном. Подслеповатые глаза щурила, нащупывая нить, которая, казалось, будет бесконечной.
Вот таким поздним вечером, Дарья повернулась к уснувшему Егору, вглядываясь в его лицо. – Милый, - прошептала она, - милый… да постылый… - Она отвернулась, испугавшись своих слов и подумала: - Как же это может быть: милый и постылый? Неужели так бывает? Ведь Егор хороший, любит меня… так почему же он постылый…
Она вздохнула, подумав, что если бы живы были родители, то и не надо было замуж за Егора выходить. Матушка никогда бы куском хлеба не попрекала, да и отец слова бы не сказал. Но вот осиротела Дарья, и пришлось у Аксиньи жить… а тут Егор, как вихрь налетел, она и опомнится не успела… в сельсовет повел.
Она лежала и прислушивалась к себе, не знавшая еще ничего о материнстве, но каким-то своим чутьем поняла перемены в себе и затаила дыхание, прислушиваясь к новым ощущениям.
__________
- Егор-то знает? – спросила Матрена на другой день.
- О чем это вы, мама?
Матрена улыбнулась. – Значит и ты еще не знаешь… или догадываешься?
- Догадываюсь, - призналась Дарья.
- Тяжелая ты, девонька, дите у вас с Егором будет.
- А как же вы знаете?
Матрена усмехнулась: - Как же мне не знать? Троих рожала, только не все живы, один Егорушка у меня, - она всплакнула.
- Ну что же вы плачете?
- Радуюсь я. Дите родится, глядишь, дождусь внука.
- Вот и Егор говорил, что сына хочет, говорит: род Дремовых продлить надо…
- Ой, милая, а ты об этом не думай, на то не наша воля, а Божья. Кого Бог даст, тот и родится.
- Тогда я скажу Егору?
- Это ты сама решай, когда сказать, ваша семья, а уж такое дело как дите – это общее.
____________
Егор уже и забыл, что когда-то хотел заткнуть всем насмешникам рты, женившись на красавице Дарье Полищук. А как женился, так напрочь забыл о своем обещании, потому что любовь все его мысли прежние выветрила. Жил он теперь только одной Дарьюшкой.
В горнице, где они спали, проверил крюк в потолке, на который цепляли люльку, и в которой его маленьким качала мать.
- Чего проверяешь? – спросила Матрена.
- А то, маманя, проверяю, чтобы надежно было. Вот родит Дарьюшка сына, люльку тут устрою…
- Да чего проверять, это еще отец твой делал, уж так старался, что хоть самому залазь в ту люльку, не свалишься.
- А где сама-то люлька? На чердак, поди, забросили?
- Ой, так и не знаю, кажись, Никифору отдали, когда первенец родился, а он сыну старшему отдал для внука.
- Ну всё, концов не найдешь… ладно, сам сделаю, уж для своего сына постараюсь.
Автор: Татьяна Викторова
Продолжение здесь: