Пережившие смерть рассказывают о свете в конце туннеля, то о полчищах страшных морд с непонятными конечностями, то о светлоликих юношах. В целом кто-то является им и в некоторых случаях, в зависимости от длительности их клинической смерти, даже берет с собой и ведет что-то показывать.
Что же касается человеческой души, то блаженный Августин учит, что, когда душа отделяется от тела, сам человек, с которым происходит все это, хотя только в духе, а не в теле, видит себя все столь же похожим на собственное тело, что он вообще не может увидеть никакой разницы» («О Граде Божием», кн. ХХI, 10). Эта истина теперь была многократно подтверждена личным опытом тысяч людей, возвращенных к жизни в наше время.
Сейчас же скажут, что никто не возвращался, а если и так, то это галлюцинации. Неверующий всегда найдет повод, чтобы отрицать существование Бога и вообще загробной жизни. Вот живет он тут, пьет, ест, веселится... Берет от жизни всё и не хочет думать о вечном. Чуть разговор о вечном, так сразу встает на дыбы. Отчего же? Все очень просто. Душа чувствует, что сейчас вот-вот ей помогут и откроют истину, но лукавый держит ее изо всех сил, вселяя больше гордыню и упрямость.
Один образованный человек, о котором идёт речь в книге Невероятное для многих, но истинное происшествие" провел 36 часов в состоянии клинической смерти.
Вот как он описывал свое состояние:
- Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу. Смеркалось уже, шел большой, тихий снег. Я видел его, но холода и вообще перемены между комнатной температурой и надворною не ощущал. Очевидно, подобные вещи утратили для моего измененного тела свое значение. Мы стали быстро подниматься вверх. И по мере того, как поднимались мы, взору моему открывалось все большее и большее пространство, и наконец оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этой бесконечной пустыней... Идея времени погасла в моем уме, и я не знаю, сколько мы еще поднимались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а затем, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом стала быстро приближаться толпа каких-то безобразных существ. «Бесы!» – с необычайной быстротой сообразил я и оцепенел от какого-то особенного, неведомого мне дотоле ужаса. Бесы! О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего несколько дней назад чье-нибудь сообщение не только о том, что он видел собственными глазами бесов, но что он допускает существование их как тварей известного рода! Как и подобало «образованному» человеку конца XIX века, я под названием этим разумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и само это слово имело у меня значение не имени, а термина, определявшего известное понятие. И вдруг это «известное определенное понятие» предстало мне живым олицетворением!..
Как мы видим, это описание человека, как раз такого, который все время отрицал о существовании вечности. Он не считал до́лжным и нужным готовиться к исходу. Разговоры о покаянии его даже забавляли. Мол, зачем ему каяться, какая кому разница, как он жил!? Никакие подтверждения и размышления о Боге не находили в его сердце отклика. Он был ярый атеист и потому считал всё это религиозными страшилками и большинство тех, кто с ним беседовал, называл безграмотными.
Но вернемся к дальнейшему описанию того, что он увидел:
Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели этого сделать. Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.
– Он наш, он от Бога отрекся, – вдруг чуть не в один голос завопили они и при этом уж с такой наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль.
– Это ложь! Это неправда! – опомнившись, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непонятным образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, к тому же и относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспоминать никогда не мог.
Если обратится к биографии этого человека, то там имеется один случай, который как раз относится к этой ситуации.
Когда однажды, во время разговора на отвлеченные темы, какие бывают у студентов, один из его товарищей высказал свое мнение: «Но почему я должен веровать, когда я одинаково могу веровать и тому, что Бога нет. Ведь правда же? И, может быть, Его и нет?» На что он ответил: «Может быть, и нет».
И вот теперь так случилось, что стоя на мытарстве перед бесами-обвинителями, он вспоминает:
Фраза эта была в полном смысле слова «праздным глаголом»; во мне не могла вызвать сомнений в бытии Бога бестолковая речь приятеля, я даже не особенно следил за разговором, – и вот теперь оказалось, что этот праздный глагол не пропал бесследно в воздухе, мне надлежало оправдываться, защищаться от возводимого на меня обвинения, и таким образом удостоверилось евангельское сказание, что, если и не по воле ведающего тайны сердца человеческого Бога, то по злобе врага нашего спасения, нам действительно предстоит дать ответ и во всяком праздном слове.
Обвинение это, по-видимому, являлось самым сильным аргументом моей погибели для бесов, они как бы почерпнули в нем новую силу для смелости нападений на меня и уже с неистовым ревом завертелись вокруг нас, преграждая нам дальнейший путь.
Здесь мы убеждаемся еще и в том, что каждое слово записывается на Небесах. А сколько мы за свою жизнь наговорили!? Покаялись ли? Каждый сам ответит на этот вопрос.
Далее он приводит следующее описание:
Я вспомнил о молитве и стал молиться, призывая на помощь всех святых, которых знал и чьи имена пришли мне на ум, а точнее тех, о ком я слышал от знакомых и близких. Но почему-то это не устрашило моих врагов. Жалкий невежда, христианин лишь по имени, я чуть ли не впервые вспомнил о Той, Которая именуется Заступницей рода христианского. Не знаю как, но именно Она пришла мне на ум, хотя я никогда не был верующим. И, вероятно, так горяч был мой порыв к Ней, вероятно, так преисполнена ужаса была душа моя, что я, едва вспомнив, произнес Ее имя, как вокруг нас появился какой-то белый туман, который стал быстро заволакивать безобразное сонмище бесов. Он скрыл его от моих глаз, прежде чем оно успело отдалиться от нас. Рев и гогот их слышался еще долго, но по тому, как он постепенно ослабевал и становился глуше, я мог понять, что страшная погоня оставила нас (стр. 41–47).
После этот человек вернулся в сознание и рассказал обо всем.
Отец Серафим Роуз пишет:
Действительно, встреча с мытарствами после смерти – это только особая и заключительная форма той общей битвы, которую каждая христианская душа ведет всю свою жизнь.
А вот Игнатий Брянчанинов так пишет:
Как воскресение христианской души из греховной смерти совершается во время земного ее странствования, точно так таинственно совершается здесь, на земле, ее истязание воздушными властями, ее пленение ими или освобождение от них; при шествии через воздух эти свобода и плен только обнаруживаются (т. 3, стр. 159).
Конечно, снова скажут, что все это сказки басни. Или почему отличаются видения и т.д. Но отец Серафим так объясняет это, да и практически отвечает на этот вопрос:
Возможно, любому православному, читающему в житиях святых об ином мире, в какой-то мере ясно, что природу этого мира и этих опытов точно определить нельзя; то, как они описаны в этих источниках, есть самый подходящий и точный способ, каким можно их выразить на языке современного мира. Попытка отделаться от этих опытов, объявив их «аллегориями» и «баснями», и с уверенностью утверждать, что они не могут происходить так, как описаны, не имеют оправдания в православном учении и предании.
Так же отец Серафим дает ответ и всем критикам о загробной жизни и свидетельствах:
Одно дело говорить (как неизменно говорят православные авторитеты, рассматривавшие эти вопросы), что не следует слишком буквально, приземленно читать православные тексты о загробном мире и загробной жизни, потому что эта реальность сильно отличается во многих очевидных отношениях от реальности земной; но совсем другое дело отмахиваться от этих текстов и отрицать, что они вообще относятся к чему-то внешнему, заявляя, что они являются просто «аллегориями» и «баснями». Православная литература по этому вопросу дает довольно точные описания, изображающие дело так, как оно виделось человеку, имевшему такой опыт, а Православная Церковь и верные всегда принимали эти описания как правильно отражающие реальность, даже если при этом и делалась оговорка об особой, потусторонней природе этой реальности.
Потому будем приносить покаяние и очищать свою душу от всякой скверны, чтобы в вечности быть со Христом, а не там, где будет плач и скрежет зубов (Мф. 8.12).