Это третья подборка писем диктора Ирины Тюриной о том, как жили в прошлом веке советские языковые специалисты, командированные в Индию. Четвёртая её поездка - вернее, очередная языковая стажировка в эту страну. Все дикторы и переводчики Индийской редакции Службы иновещания Гостелерадио СССР периодически должны были освежать свои лингвистические познания. Каждые 5-10 лет их посылали в очереднeую годичную стажировку, чтобы они погружались в языковую среду и пополняли свой словарный запас.
Итак, 1982 год. Ирина Тюрина, диктор и переводчик на языке «каннада», на котором говорят 60 миллионов жителей южноиндийского штата Карнатака, в третий раз приезжает в Индию. Однако в этой стажировке что-то не задалось с первого же дня. Ирина надеялась сразу же по приезде в Индию, уехать в свой штат Карнатака, однако советское посольство почему-то туда её не пустило, оставило в столице. А здесь не так-то просто найти хороших лингвистов, в совершенстве знающих язык её штата. Даже на газету на языке "каннада" в Дели было трудно подписаться. Да тут ещё Ирина заболевает лихорадкой Денге. Отсюда грустное настроение нашей героини с самых первых дней её пребывания в Дели.
*******************
10 ноября 1982 г.
Коленька, родненький мой!
Если бы ты знал, как мне дурно здесь! Ты был прав, тысячу раз прав – нечего мне разъезжать по чужим странам, сидеть бы мне дома в родной России. А ведь я сейчас живу в посольском городке, среди наших русских, где и быт, и атмосфера хоть в какой-то мере напоминают Союз. Что же будет, когда меня отправят в университетское общежитие, далеко на окраине города. Вот когда я взвою! Ума не приложу, что со мной приключилось, ведь я же была здесь, всё это меня трогало когда-то, вызывало умиление, понимание, по-крайней мере, жалость. Сейчас же я взираю на уличные сцены, на суету, на людей с их мельтешением то со страхом, то с удивлением, а то и с раздражением. Ловлю себя на ощущении, что это не я езжу куда-то, разговариваю с какими-то индийскими чиновниками, что-то выясняю, что-то пытаюсь им объяснить, вежливо улыбаюсь – не я, а механическая кукла, которую научили это делать.
Помнишь, когда я сломала ногу, по ночам мне было страшно, хотелось сорвать гипс, освободиться от него, но я понимала, что этого нельзя делать, надо терпеть – а внутри всё кричало от ужаса. Вот и сейчас мучительно хочется сорвать с себя Индию, уйти от неё – но ничегошеньки я не сделаю. Терпи, Тюрина, считай дни. Вот сегодня уже 10-е ноября, прошло уже почти половина месяца, а таких половинок ещё много впереди, ох, как много.
Когда совсем уж становится тошно, припадаю к твоим письмам. Твоё третье письмо прочитала 4 ноября, а сейчас его перечитываю. Спасибо за нежность и доброту. Пиши мне, мой хороший, ей-богу, мне очень нужны твои письма. В Майсоре, в 1970-м году мне было лучше, чем сейчас здесь. Мечтаю, когда поеду в ознакомительную поездку по югу, вырвусь из этого противного Дели. Вот доберусь до прохладного, эвкалиптового, душистого Ути и передохну душой.
Ездили на днях с Ритой к «Джама Масджид» - пятничной мечети, главной мечети в старом Дели – покупать для неё книги на её языке (Рита Модзелевская, тоже стажёр от Московского Радио, диктор и переводчик на языке «урду». Автор). Боженьки, какое убожество, какая неприкрытая и смиренная нищета! Посреди улицы издыхает лошадь, и тоже покорно - не бьётся, не кричит. Люди торопятся, обходят её, не обращают внимания. Крохотные лавчонки с нехитрым скарбом, тощие собаки, подбирающие какие-то ошмётки, невысыхающие зловонные лужи. А сколько других лошадей и коров с перебитыми ногами ковыляют здесь по улицам Дели, выброшенные своими хозяевами за ненадобностью.
Да, чтобы жить в Индии – именно жить, а не наблюдать её из окна отеля – нужно иметь очень сильную волю и холодное сердце. После этой поездки мы с Ритой проворочались всю ночь (она ночевала у меня в посольском городке), кончилось тем, что под утро уже я приняла «Родедорм» и, кое-как, наконец, заснула. Совсем не могу спать одна, тоска подступает к горлу, хоть плачь. Коленька, Коленька, и зачем ты только отпустил меня сюда?
Письма в посольство приходят каждую субботу. Пиши мне, миленький, обо всём – и о роще нашей, и о белочках, и как там снег лежит в овраге, и о речке Самородинке. А помнишь, как мы жили в Опалихе, и зажигали мамину лампу по вечерам, а берёза наклонялась к нам в окно?
Всё, кончаю писать, а то расплачусь…
******************
16 ноября 1982 г.
Коленька, родной мой!
Шесть дней назад я отправила тебе письмо, а сейчас снова пишу, чтобы поплакаться. Очень болит голова и температура 37,8, сильный озноб. Впереди у меня, похоже, трудная ночь - вероятно начинается лихорадка Денге. Господи, уж если суждено мне было ей заболеть, так пусть бы это случилось раньше, пока я жила в посольстве и врачи рядом. А мне завтра перебираться в университетское общежитие, где я из русских буду одна, а Рита – на другом конце города, в двух с половиной часах езды на 3-х автобусах. Ну почему на меня должны свалиться все несчастья, неужели того, что было, ещё недостаточно? Боженьки, за каким дьяволом меня понесло сюда, так далеко от дома!
Все эти дни было как-то тяжело на сердце, вчера смотрели по телевизору похороны Брежнева, я расстроилась ещё больше. Видели Индиру Ганди на экране, она тоже приехала в Москву попрощаться.
А Индия вот уже четвёртый день празднует «дивали» (праздник огней). Вся столица залита огнями, везде стреляют хлопушки, петарды, кто-то неугомонный около нашего посольства уже третью ночь так хлопает, что кажется, будто Дели осаждён неприятелем и рвутся снаряды. Начали опадать листья, и цветы на деревьях стали увядать. Вот и зима надвигается, скоро будет очень холодно и ещё более одиноко. Господи, с какой радостью я бы сейчас притулилась к тебе, а ты бы меня утешил. И я бы поправилась от твоей любви и заботы. Маме не говори, что я серьёзно заболеваю, не волнуй её, скажи, что просто чуть-чуть простудилась. Извини, что заканчиваю письмо – очень уж болит голова…
*********************
24 ноября 1982 г.
Коленька, мой родной, мой любимый человечек!
Знаешь, с чего я начинаю каждый свой день: я смотрю на твои часы и говорю себе - вот уже 23-е, а вот уже и 24-е, значит, скоро будет уже месяц, и осталось жить здесь на месяц меньше. И в то же время слёзы подступают к горлу, так больно и горько - ведь это из нашей с тобой жизни вычеркнут месяц, и сколько их ещё будет, этих бесполезных, душу иссушающих месяцев. А ведь мы могли бы быть вместе, пусть бы ругались, обижались друг на друга - но видели бы друг-друга, касались бы друг-друга.
Как расточительно и безрассудно уходит время.
Я теперь живу от субботы к субботе, всё, что между субботами - одно ожидание, пустые, тоскливые, бессмысленные дни. В прошлую субботу мне было очень плохо, лихорадка дошла до критической точки, голова просто раскалывалась, хотелось повеситься - и вдруг мне принесли два ваших письма. Я так плакала, когда их увидела.
Колюнечка, ты не переживай, что меня нет с тобой. Я с тобой, я ещё никогда не ощущала себя такой единой с тобой и, если тебя не будет, жизнь пойдёт прахом. Прошу тебя, дождись меня, согрей меня, такую застывшую, заледенелую.
Как мне хочется к тебе! Не ругай меня за то, что я заболела лихорадкой "денге". В посольском городке каждый третий переболел ею. А среди тех, кто живёт на городских квартирах, каждый второй. Вещь эта, конечно, премерзкая, выматывает до основания: пять дней высокая температура и страшная головная боль - такая, что зрачка не повернёшь. А на шестой день начинается сыпь по всему телу, и зуд такой, что ни одно лекарство не помогает.
Я тебе писала в письме 16-го ноября (как раз лихорадка у меня начиналась), что меня должны были перевозить в общежитие. Но, к счастью, сжалились и оставили болеть в посольском городке. Ко мне все время приезжали Рита и Ира Румянова (студентка из Ленинграда), оставались ночевать, кормили меня.
А вчера меня перевезли сюда, в общежитие Делийского Университета. Он расположен в Старом Дели - от центра города и от посольства очень далеко. Впечатление, конечно, жуткое. Комната моя напоминает по чистоте железнодорожный туалет. Хорошо хоть, что из-за болезни мне дали хороший матрас (а так я должна была бы покупать его за свой счёт) и посольство выделило тёплое одеяло и подушку.
Еда невкусная - рис со скудными овощами. Пока я ещё очень слабенькая, придётся питаться здесь. Потом похожу по окрестностям, разузнаю, есть ли хоть какие-нибудь кафе поблизости. И надо срочно купить что-нибудь, чтобы закрыть эти страшные стены в комнате.
Коленька, твоё последнее письмо я получила очень быстро. Ты его отправил 12-го, а 20-го я его уже читала. Почта прибывает каждую субботу, так что постарайся отправлять письма в начале недели, чтобы к субботе они уже были у меня. Я вспоминаю очень часто, как мы жили на даче в Опалихе. Как я держалась за тебя, и мы тихо брели вдоль поля - такого красивого, вольного - к озеру. И болела сломанная нога, и казалось, что я так и останусь хромоножкой навсегда. И вспоминается все это, как счастливейшее время. Светлое, тёплое, безмятежное, русское, одно-единственное на свете счастье - и отказаться от него почти на год - как же глупо и безмозгло я поступила!
Коленька, не сердись, что письмо получилось плаксивым - у меня ведь, действительно, тяжко на душе, и нет ничего, что бы согрело меня.
Занятий в Университете нет до конца "Азиатских игр". В кино пойти здесь некуда, да и боюсь я одна ходить. До Риты добраться – всё равно, что в Тулу из Москвы съездить. Жду – не дождусь, когда приедет студентка из Ташкента, её тоже должны поселить в этом же общежитии. Может быть, будет не так одиноко…
Милый мой, дорогой мой муж, пиши мне обо всём, обо всём. Вот прочитаю твое письмо, и как будто в нашей Москве побываю и все ваши заботы узнаю. Ты не волнуйся, это из-за болезни и слабости мне всё кажется отвратительным. Одно только ясно - НИКОГДА в моей жизни НИКУДА не поеду без тебя.
Целую тебя очень нежно. Пожалуйста, люби меня, а то я пропаду. Твоя несчастная Ира.
**********************
1 декабря 1982 г.
Коленька, мой любимый ежонок!
В прошлую субботу получила от тебя письмо, в котором ты написал, что в один из дней середины прошлого месяца отчего-то страшно испугался за меня. Я ведь, действительно, именно в те дни было ОЧЕНЬ больна! Видишь, даже в Индии, так далеко от тебя, я всё равно не одна, ты всё время со мной рядом и знаешь, чувствуешь, что со мной происходит.
Всё-таки время движется, вот сегодня уже месяц и четыре дня прошло, как я уехала от вас. За окном вопят бродячие кошки, пронзительно перекликаются здешние девицы, стрекочут сверчки (они забираются внутрь здания, спасаясь от зимы), по потолку ползают пауки громадных размеров, холодно, неуютно, грязно,
Теперь у меня уже есть три подружки.
Девика из Шри Ланки - очень ласковая, домашняя, хорошенькая девочка, с огромными лучистыми глазами и дивной белозубой улыбкой. Тоскует по дому, по своей собаке Расти, не может спать одна, тянется ко всем, кто о ней заботится, ласков с ней.
Добрая, терпеливая Селина (смесь тамильской и итальянской крови, христианка) смешливая, с чудесным чувством юмора. Рассудительная, но в то же время удивительно проказливая. Вечерами мы с ней иногда слоняемся по коридорам и творим "всякие шкоды". У Селины очень развито чувство справедливости, она добра и заботлива. Все это производило бы впечатление натуры ровной, но немного пресной, если бы не эти внезапные вспышки авантюризма и не эти проказливые глаза, где бесенята играют.
И умница Аша - очень умная, даже мудрая девочка. Очень самостоятельная, упрямая и независимая. У неё сильный ревматизм, но она никогда не показывает виду, что страдает. Мы с ней часами разговариваем обо всем на свете. Аша – физик, учится в аспирантуре факультета полупроводников и микросхем, скоро будет защищать учёную степень PH.D – это, как у нас кандидат наук.
Есть ещё девочки, в которых чувствуется характер и индивидуальность. Но в основном, это уже основательно испорченные безмятежной жизнью особы из состоятельных семей - хорошо, даже изысканно одетые. Манерные, с холодными пустыми глазами, в которых сквозит ленивое любопытство, когда они глядят на меня. Мне становится неуютно и зябко, когда я чувствую на себе эти холодные взгляды.
И есть ещё одна категория - девочки из ортодоксальной среды, немного забитые, с равнодушно-испуганными лицами, в мешковатой одежде, гладко причесанные. Эти пугливо взирают на меня и торопятся проскочить мимо. Забегают ко мне в комнату девочки-афганки, но говорить с ними трудно, так как у них ужасный английский, а так – очень милые девочки.
А в общем, это не Майсор, не юг, где люди открытее, добрее, сердечнее, где сразу чувствуешь искренность людскую и тянет тут же ответить им такой же искренней привязанностью. А может, и на юге сейчас все изменилось за эти 12 лет...
С Ритой мы теперь встречаемся редко, один раз в неделю. Недавно я жила у неё два дня – но для этого попросила в общежитии официальное разрешение не ночевать две ночи (я имею право только два раза в месяц не ночевать в общежитии, вот какие здесь строгие правила). Вообще в этом нашем Государственном университете и в общежитии драконовские законы, не то, что у Риты в её Университете имени Неру на другом конце Дели.
Занятий пока у меня нет, в Университете никак не могут подобрать мне преподавателя. И я уже не могу сидеть, ничего не делая, а читать эти глупые английские бестселлеры тоже сил нет. Мы уже купили в посольстве бутылку шампанского на Новый год, решили праздновать его втроём: я, Рита и Ира Румянова. Но потом им предложили «Study Toor» по Северной Индии, но я с ними, наверное, не поеду, так как те места я уже видела и второй раз ездить по северу желания не испытываю. Так что, вполне возможно, что в Новый год мне придётся сидеть в общежитии одной.
Занятия в университете будут 4 раза в неделю, всего по одному часу рано утром. Конечно, это крайне мало, однако лучше, чем совсем ничего. Может быть, позднее удастся попасть на Всеиндийское радио, послушать здешние передачи на языке «каннада». Всё-таки, поездка моя нынешняя обесценена тем, что я не живу в своей языковой среде, а сижу в этом Дели, где даже газеты на каннада не продаются.
Погода сейчас здесь прелестная. Зябко и прозрачно небо, чистый, свежий, прохладный воздух, только всё это чужое – не радует душу и не даёт ей успокоения. В следующем письме я напишу тебе о своих впечатлениях от общения с индийцами. Одно только мне ясно – никогда уже у меня не возникнет чувства, сродного с преклонением, благоговейным изумлением, которое я испытывала в самый первый раз в наибольшей степени, и меньше – во второй раз, в 1970-м году. Я очень трезво смотрю на Индию и на её жителей сейчас, и разочарование, пожалуй, будет очень сильным.
Что ещё? Газет советских пока читать нет возможности, а индийские газеты пишут о нас очень скупо и, как правило, не в дружелюбном тоне – хорошо, если бесстрастно. Колюнечка, миленький, завтра последний день, когда можно сдавать в посольстве письма, и уже 12-й час ночи. Поэтому заканчиваю. Скоро будет новая суббота, и будут новые письма от тебя.
Целую нежно, твоя бедная несчастная жена.
**********************
14 декабря 1982 г.
Колюнечка, мой родной!
Получила от тебя сразу 3 письма. Приехала в посольство отправлять свои письма и вдруг – из Москвы прилетела внеочередная почта. Народ толпится около стола, радуется, кричит, письма перебирает – свои, родные из общей кучи выдёргивает. Ну, думаю я, если уж вы, посольские, так радуетесь (всё-таки все вместе живёте, как будто на родной земле), то что же о нас говорить, заброшенных в этом чужом городе к чёрту на кулички, живущих среди чужих людей?
Села я со своим сокровищем в уголок и стала читать. Мой милый бедняжечка, как же ты переживаешь за меня, как мучаешься. Только ты, пожалуйста, не пугайся, всё уже позади, лихорадка прошла, я почти поправилась и чувствую себя хорошо. Я сначала думала, что будет повторный рецидив, но говорят, что он случается на 10 – 14 день после первого заболевания. Но уже прошло 20 дней, так что, думаю, со мной уже ничего не случится.
Коленька, я читаю твои письма и происходит чудо – прорывается, исчезает плотная пелена времени и расстояния, отделяющая меня от тебя, и ты стоишь рядом, живой, тёплый, и я, действительно, могу дотронуться до тебя, взять тебя за руку и согреться твоим теплом. В общежитии я показывала нашу фотографию Аше и Селине. Ты им очень понравился, сказали, что «ваш муж похож на английского писателя Дэвида Лоуренса».
Вчера девочки взялись обустраивать мою комнату. Вычистили её, выскребли, повесили всякие картинки. Аша вымыла пол горячей водой. Причём, хитрюшка такая, отослала нас с Селиной принести стол из другого блока, а то бы я ни за что не разрешила ей мыть пол. И вот вам результат – сегодня она свалилась с очередным приступом ревматизма. Я её принялась ругать, так она меня так отбрила, что я в растерянности замолчала.
Здесь теперь очень холодно. Бедные индийчики в автобусах по утрам едут на работу, кашляют и чихают, сидят грустные, безучастные. Но как только солнышко поднимется повыше, снова приободряются, принимаются горланить песни, бодро шныряют по улицам на своих велосипедах и скутерах. Завтра опять обещали почту, в этот раз новогоднюю – поеду в посольство, а там меня будет ждать твоё новое письмо! Только бы оно там было. И мне опять станет легко, И немного тоскливо, потому что это будет всего лишь письмо, а не ты сам…..
***********************
20 декабря 1982г.
…Вот выползла сейчас во дворик нашего общежития погреться на солнышке. В комнате моей никак невозможно сидеть, холодрыга такая же, как была у нас дома в Москве, пока не затопили.
Уже две почты пришло из Союза, а от тебя ничего нет. Колечка, я конечно, не верю, что ты уже привык к моему отсутствию и писать письма уже не так необходимо тебе – а всё-таки тревожно. А может быть, ты заболел, а мама мне об этом тоже не пишет, не хочет меня расстраивать?
Вот чёрт! – дождь пошёл, ещё этого не хватало. Куда же мне теперь деваться? В комнату свою ледяную я не хочу идти ни за что! Этот Дели с его несносным континентальным климатом действует мне на нервы: утром, когда идёшь на занятия в Университет, поёживаешься от холода, днём голову печёт от жары, вечером дрожишь под двумя одеялами и пытаешься согреть заледеневшие ноги (у меня они, как ты знаешь, самое больное место).
Занятия у меня, кажется, налаживаются, приехал ещё один преподаватель по имени Сатьянатха – молодой и довольно интеллигентный, разбирающийся в теории лингвистики, в отличие от первой моей преподавательницы Виноды Бай, которая пичкает меня эпизодами из жизни раджей и брахманов и объясняет, как нужно служить богу. Хорошо хоть, что она делает это на «каннада», хоть какой-то толк есть. Занимаюсь я все дни недели, кроме суббот и воскресений, по одному часу утром. Оказывается, это даже лучше, чем у Риты и Иры в Университете имени Неру – у них только два раза в неделю занятия, но зато там народ вокруг на хинди и на урду лопочет и магазинов книжных полно. А я газету на «каннада» никак не могу выписать.
Вчера я ездила в посольство за почтой, писем для меня не было, зато в тамошней книжной лавке купила стихи Иннокентия Анненского и Артура Рембо из серии «Литературные памятники». Анненский прекрасен, и очень неожиданно Владимир Цыбин, которого я не люблю как поэта, написал спорное, но созвучное самой поэзии Анненского предисловие, которое меня очень впечатлило. Рембо странен и страшен по первому впечатлению, но до него я доберусь позднее. А вообще, вдруг ясно-ясно я почувствовала, что мыслей, размышлений, того, что так банально называют «духовной жизнью», мне здесь очень не хватает. Да и откуда ей взяться-то здесь?
Нет, не увлекает меня Индия в этот раз, не вижу (или не могу увидеть) того духовного элемента, который – даже если он и чужд тебе – доставляет удовлетворение, пробуждает желание понять, приобщиться к нему. Только один-единственный раз испытала восторг (и даже плакать захотелось), когда по здешнему телевидению передавали концерт известного композитора Хеманта Кумара, и он пел свою песню из какого-то старого кинофильма. Ах, как сладко повеяло Индией моей юности, волшебной и трогательной!
Как ты там живёшь, мой далёкий и родной человек? Прожили мы с тобой в разлуке вот уже почти два месяца. Хватит ли сил прожить почти в четыре раза больше? Ну, ничего, лишь бы ты мне писал и мама тоже…
***********************
3 января 1983 г.
…Вот и наступила наша первая в этом году встреча с тобой. Только так мы теперь можем «встречаться» - в этих листочках, которые пройдут долгий путь и, бог знает, когда дойдут до тебя. Да ещё в снах моих, когда мне так тяжело и неспокойно, и страшные и непоправимые вещи в этих снах происходят.
Недавно приснилось, что ты сломал обе ноги и лежишь в какой-то деревушке в Калининской (?) области, а я не знаю, как туда добраться. Я так кричала и плакала во сне! Понимаю, что это всего лишь воображение, но ведь бывают же и вещие сны. Мой родненький, пожалуйста, береги себя, хотя бы ради меня – побереги себя. Ты вот ругаешь меня за мою беспечность и безалаберность, но ведь и сам порой совсем теряешь голову. Обещай, что будешь осторожен и осмотрителен.
Как-то вы там вдвоём с мамой встречали Новый Год? Ведь правда почувствовали, как я кружечкой своей с шампанским прикоснулась к вашим бокалам и звон тихий раздался, и вы услышали, как я сказала: «С Новым годом, родные!»?
Это было ровно в 2 часа 30 минут по делийскому времени в общежитии у Риты, где не было света (хорошо, что эти умницы делийские электрики выключили во всём районе свет), но мы зажгли заранее свечки, и маленькая зимняя ёлочка, которую Ирочка Румянова сделала из бумаги, стояла на столе, а рядом с ней лежали игрушки и снеговичок на открытке, который заменял нам Деда-Мороза. Первый раз за всё это время мы поймали Москву по маленькому Ритиному «Соколу» и услышали «Синий платочек» и «Случайный вальс» (ночь коротка, спят облака…)
И мы танцевали втроём - три замерзшие забытые пичужки, заброшенные судьбой в этот большой, чужой, ледяной город. И пар шёл изо рта, и слабо мерцали тоненькие свечечки, и сквозь треск и писк чужих радиоволн пробивались милые голоса и пели нам о радости и печали, о родной земле и родном небе. А потом я открыла твоё поздравление и взяла сухую веточку с осыпавшимися иголочками, которую ты туда вложил – маленькую и хрупкую память об оставленном доме, и прочитала «новогоднюю телеграмму» от колючего ежонка, такую добрую, нежную, ласковую телеграмму. Ёжичек мой, я всё сделаю, чтобы вернуться к тебе живой и здоровой (пусть даже и не очень здоровой, но живой).
Вот видишь, уже 3 января, прошло два месяца и одна неделя. Только бы мне через этот холод пройти, от которого немеет всё тело и леденеет мозг. А там уж и весной повеет, а потом настанет немилосердное индийское лето – а меня-то здесь уже не будет! Ага! Я буду уже с вами, и мы поедем с тобой в любимую Алупку – к синему морю и старым ливанским кедрам, к нашему любимому кораблику «Мухалатка» и к белым колоннам там, в Херсонесской базилике.
Сколько ещё счастья впереди!...
**********************
16 января 1983 г.
…Два дня назад мы вернулись из студенческого тура от нашего университета в Агру – это 180 километров от Дели. Поездка была пятидневная, очень хорошая. Её субсидировало индийское правительство, поэтому мы останавливались в очень дорогих отелях – сами мы даже близко не смогли бы к ним подойти. Не могу не потешить своё тщеславие и пишу тебе на бумаге из отеля «Clark».
Сначала мы приехали в Джайпур – столицу штата Раджастан, которая во всех туристических путеводителях представлена как «pink city of India» (розовая столица Индии). Первое, что встречает путешественника при въезде в Джайпур – большая доска с надписью: «YOU ARE TURING PINK» (вы становитесь розовым).
И, действительно, этот изысканный город с его нежно-розовыми дворцами и храмами, с удивительным смешением арабского, могольского и индуистского стилей, с хрупкой красотой бесчисленных башенок, колонн, галерей, лесенок и внутренних двориков, просто завораживает сердце. И к тому же, там было так тепло!
А ещё в Джайпуре, как и на всех дорогах Раджастана почти не увидишь лошадок - во все тележки, повозки, даже в автомобильные прицепы впряжены верблюды. Их украшают колокольчиками, разноцветной упряжью, яркими ленточками. И плывут они мимо тебя медлительные и надменные, позвякивая своими колокольцами, а в тележках сидят раджастанцы в пылающих тюрбанах и раджастанки, сверкающие крошечными зеркальцами, вшитыми в их яркие юбки. И всё это неторопливо движется мимо тебя наравне с неторопливым временем.
Из Джайпура мы направились в Бхаратпур, в национальный парк Кеоладео. Это птичий заповедник, расположенный на болотистой местности, и как было написано во всех туристических описаниях, здесь обитают всяческие птицы, в том числе сибирские журавли, фламинго, черноногие гуси и так далее. Но мы, конечно, не увидели никого, кроме цапель и огромного количества аистов. И ещё каких-то ужасно драчливых, но красивых, изумрудного цвета диких курочек.
А потом мы приехали в Агру, которая произвела на меня, увы, меньшее впечатление. Наверное потому, что я уже была здесь два раза и исчерпала все положенные восторги. А может быть, повлияла на меня теперешняя обстановка вокруг Тадж Махала, когда тебя облепляют и не дают двинуться бесчисленные торговцы открытками, слайдами, бусами, какими-то коробочками, фотоплёнками и ещё всяческим добром. Когда суетливая и равнодушная толпа прёт в мавзолей и понукаемая досужим любопытством, дико орёт под сводами, рядом с могилами Шах Джахана и Мумтаз Махал, чтобы испробовать резонанс (а он, действительно, там удивительный), то становится тошно и скучно.
А вот в форте Агры, построенном ещё Акбаром Великим, куда мы попали уже под вечер, было удивительно хорошо. Заходило солнце, и багровый шар его нанизался на красно-коричневые зубцы стены, а за рекой в вечерней туманной дымке расплывалось далёкое серебряное бестелесное видение Таджа. И покинутые, забытые дворцы и башни, видевшие так много, отходили ко сну. И нам казалось, что и сами мы превращаемся в неясные тени, и вот-вот исчезнем, растворимся в этих мерцающих стенах.
А ещё было прекрасно в Амбере – форте, построенном махараджами Джайпура на высоком холме посреди горной долины. На самую вершину, в крепость подниматься очень долго и тяжело, туристов туда возят на слонах по длинной извилистой дороге. Мы поднимались на слоне Сундаре, очень умненьком, в синей бархатной попоне, и трубящем громогласно, когда погонщик называл его по имени. В этом письме я посылаю две открытки форта Амбер с идущими по дороге слонами (так и мы поднимались по этой же самой дороге).
Я отсняла в путешествии плёнку «Orwo» для слайдов, но к сожалению, старую, последнюю из серии купленных года три назад – боюсь, что она слишком древняя, и у меня ни одного снимка не получилось. И в Дели немецкие плёнки «Orwo» не проявляют, а отсылают их в Бомбей. Как бы с этими пересылками туда-сюда мои снимки вообще бы не затерялись.
Группа у нас была очень хорошая: шесть человек с острова Маврикий, четверо ребят из Уганды, четыре девушки-непалки, три – из Бхутана, и ещё несколько из других стран. Нас, русских – было шестеро.
Сначала все держались замкнуто, ограничиваясь лёгким приветствием «хэллоу», а к последнему дню сдружились, и всю обратную дорогу от Агры до Дели, все шесть часов неутомимо, без передышки выплясывали в проходе автобуса между креслами. Маврикийцы и маврикийки были просто очаровательны – в их крови смешались индийское, французское, испанское и аборигенские начала. Индийские корни мешали им расслабиться, зато латинская кровь под конец так разбушевалась, и они выдали такие темпераментные, такие неистовые танцы, что мы диву давались.
А сейчас эти девочки оказались моими соседками в общежитии, и опять это - типичные индийские скромницы, зажатые и молчаливые, и опять только «хэллоу» и «гуд монинг» - и баста. Аша тоже была в Джайпуре, но не с нашей туристической студенческой группой, а самостоятельно. Вернулась с жесточайшей ангиной, я ей отдала стрептоцид и «олететрин», благо, единственное, что у меня пока не болит – это горло. Лежит, бедняжка в постели, глазищами своими хлопает, сама виновата – купалась в холодной воде, да ещё и голову в ней мыла. Видишь – ещё хуже меня бывают «кукухи»!
Селина своими руками смастерила для меня электроплитку (она ведь физик, как и Аша), и теперь эта благодетельница и спасительница включена целыми днями, я нагреваю комнату почти до приличной температуры, сижу возле этой плитки и грею свои поломанные косточки, совсем как одинокая старушка коротает вечера подле камина. А без обогрева было совсем плохо, я спала под двумя одеялами в двух свитерах (один надевала на себя, второй – вокруг попы обматывала), вот такие здесь ледяные стены и пол. В прежней комнате было чуть получше, но меня недавно перевели в новый блок для иностранных студентов и дали угловую комнату на верхнем этаже. В ней каменный пол и из окна дует. Это был такой период, когда и в Дели, и в Москве была одинаковая температура – всего 3 градуса тепла.
Только здешние три градуса – это уже равносильно катастрофе. По утрам над университетским городком висит туман, густой, молочный, я бегу на занятия, ёжась от холода и сырости, и в то же время наслаждаясь знакомым, таким милым ощущением – туман над застывшей Окой, слабые кроткие огоньки на том берегу, всплески играющей рыбы и угасающая полоска заката. Любимое, родное, единственное, что нужно на этом свете – родина и любимые люди. Всё остальное проходит, едва ли оставив след в душе…
Недавно я показала твою последнюю фотографию студентке-афганке по имени Шила. Она как закричит: «He is so handsome! He looks just like Afghani boy!». Вот видишь, здешние люди в тебе находят что-то восточное, а ты говорил, что происходишь из донских казаков. Впрочем, они ведь тоже с турками хорошо смешались в своё время. Эта Шила – очень добрая и отзывчивая девушка, она член «кармалевской» партии , и жених у неё учится сейчас в Москве (Народно-демократическая партия Афганистана, её основатель Бабрак Кармаль, глава Республики Афганистан. Автор). Да, кстати, насчёт фотографий – плёнка«Orwo» из прошлого путешествия, которую отправили на проявку в Бомбей, до сих пор не пришла, хотя прошло уже два месяца. Подозреваю, что я её так и не увижу. И пожаловаться некому – у нас в Союзе, в каждой фотомастерской есть жалобная книга. Здесь об этом и не слышали.
Что ещё произошло у нас за последнее время?
Индира Ганди потерпела поражение на выборах в штатах Андхра Прадеш и Карнатака. Первый раз за 35 лет - практически за всё время получения Индией независимости – в Карнатаке пришло к власти неконгрессистское правительство. Конечно, это очень серьёзная потеря для Индиры. Теперь юг для неё потерян. Тамилнад и Керала давно уже откололись от Конгресса (партия «Индийский Национальный Конгресс. Автор). Теперь и остальные южные штаты, бывшие её оплотом, высказали ей недоверие. Посмотрим, что будет дальше.
Университет наш тоже кипит – бастуют преподаватели. Их забастовка длится уже три месяца, дело пошло в суд, но слушания отложили до 11 февраля, а в апреле здесь уже кончается учебный год. Так что есть серьёзные опасения, что для некоторых студентов этот год пропадёт даром. Они волнуются и тоже начали устраивать демонстрации. У меня занятия пока идут, и то потому, что мой преподаватель Сатьянатха, жалея меня, занимается со мной неофициально.
А вот в женском общежитии у нас тоже забастовка. Вчера вывесили новый счёт за питание в прошлом месяце: 145 рупий – на 15 рупий больше, чем обычно. А кормили гораздо хуже, чем раньше (если вообще можно кормить хуже!). Девицы взбунтовались, созвали общее собрание и решили бойкотировать столовую и не платить «билл» за еду. Так что сидим пока вообще без питания, перебиваемся тем, что покупаем в «кантине» (маленькая забегаловка у ворот общежития). Конечно, 15 рупий – это ерунда, но важен принцип, мне очень понравились их боевитость и упрямство. Везде – на стенах, на дверях висят лозунги с призывами бойкотировать столовую и объединяться против несправедливости.
Ты спрашивал меня – могу ли я поменять эту столовую на что-нибудь более сносное. Нет, потому что это невозможно. В этом общежитии я обязана платить и за проживание, и за питание. Могу не есть, но платить всё равно должна. Но где мне тогда завтракать, обедать и ужинать? В университетском кампусе есть только маленькие кафетерии, где еда ещё хуже. А ездить каждый день с нашей окраины в Новый Дели, чтобы перекусить – очень утомительно, а когда наступит жара, совсем станет невозможно. Я уже и так часто не хожу в столовую, а питаюсь в своей комнате, но видно толку от этого мало – совсем стала «шелудивая», как тот поросёнок из поговорки.
Да, это не Майсор, где 10 лет назад со мной носились, как с драгоценностью и разрешали делать всё, что захочу. Здесь к иностранцам привыкли и даже порой стремятся ущемить их (из-за непонятного какого-то злорадства или зависти, чёрт их разберёт!). И вообще, северяне – народ жёсткий, холодноватый, не то, что в южной Индии. Я беру людей одного культурного и социального уровня и сравниваю их: хотя бы южанина, моего учителя и его северных коллег – разница поразительная. Сатьянатха – само воплощение мягкости, терпимости, понимания и чуткости к собеседнику. Северяне же громогласны, эгоцентричны, помпезны, и при внешней любезности – абсолютно равнодушные люди...
Сейчас почти полночь, у меня горит моя плиточка, в коридоре на нашем этаже, наконец, угомонились шумливые, громкоголосые африканские студентки. По двору ходит сторож и гулко стучит по камням своей палкой. Он так целую ночь будет ходить и постукивать. А я смогу хоть чуть-чуть отдохнуть от английского языка, общение на котором у меня уже «навязло в зубах», и расслабиться, подумать по-русски, порешать присланные тобой кроссвордики. В общем, побыть сама с собой.
А вы будете с мамой отмечать нашу годовщину свадьбы? Лучше не надо. Ты просто посиди тихонько в нашей комнате и поговори со мной мысленно – ласково-ласково! Я люблю тебя, мой нежный, мой добрый. Мы всё вытерпим и снова обретём друг-друга, правда ведь? Что-то я очень расписалась сегодня, через 15 минут наступит 17 января, а это значит, что прошло уже 2 месяца и 21 день. Коленька, родной, держись там в Москве и поддерживай меня. Друг без друга мы пропадём. Спасибо за твою любовь!
**********************
7 марта 1983 г.
…Получила от тебя сразу 4 письма, в них любовь и забота вперемежку с руганью и наставлениями. Я так и читала их – то, умиляясь от нежности к тебе, то, сердясь за то, что ты несправедлив ко мне (ну, пусть немного, но несправедлив). Вот ты пишешь, что я так толком и не написала тебе, как я питаюсь. А мне кажется, я очень подробно об этом писала. Но раз ты требуешь, я снова всё повторю.
Я нарисовала схему – где находится наше общежитие, и где – посольство, куда я езжу два раза в неделю: в четверг, отвожу свои письма, и в субботу – забираю вашу почту. Сначала я еду на одном из трёх автобусов (164, 139 или 104) до улицы «Parlament Street», там пересаживаюсь на 620-й, и еду в Новый Дели. Это приблизительно полтора часа. А если хочу поехать к Рите, в её Университет имени Джавахарлала Неру, то на этом 620-м автобусе я проезжаю мимо посольства и еду ещё 10 остановок, а потом пересаживаюсь на 660-й. Это ещё полтора часа. После каждой такой поездки я возвращаюсь к себе совершенно разбитая, так как почти всегда в этих переполненных автобусах приходится стоять. С моей сломанной ногой это нелегко, не говоря уже о других, весьма неприятных вещах, связанных с ездой в таком битком набитом транспорте. Недавно вот так, в автобусе у меня кошелёк спёрли со 100 рупиями. Ты только не ругайся, потому что очень трудно следить за сумкой после того, как прождёшь автобус 35 минут, и вся толпа, собравшаяся на остановке, берёт его штурмом.
Когда я бываю в посольстве, то обедаю там. Тогда же закупаю в посольском магазинчике наши консервы (сосисочный или колбасный фарш, тушёнку). Правда теперь, с началом жары, они быстро портятся, и придётся от них отказаться. Покупаю плавленый либо обычный сыр, если его привезут из Союза, что бывает не часто.
В нашем общежитии есть лавочка, но там ничего подобного не продают. Кофе, чай, омлеты и самосы (это такие пирожки с картошкой, ещё более наперченные, чем у нас в столовой). Есть ещё два «Great Coffee House`s», где из «великого» (Great) – только тюрбаны у официантов, и тараканы по стенкам. Питаться там – значит обречь себя на постоянный приём «энтеросептола» или «интестопана», что я, кстати, и так уже всё время делаю. А ты мне советуешь переехать в какой-нибудь частный пансион! Да здесь и слова-то такого не знают!
Конечно, в «Kamala Nagar», в торговом центре в километре от общежития, есть китайский ресторанчик, однако суп там стоит 10 рупий (!), второе блюдо – 12-14 рупий, а чашка кофе – 2,5 рупии. Если я буду там питаться, то мне моей стипендии не хватит даже на мыло с зубной пастой. Но вы с мамой, честное слово, зря расстраиваетесь. Я здесь и яйца регулярно покупаю (через Селину, которой знакомый торговец продаёт по старой цене – по 6 рупий за дюжину, хотя в городе они стоят уже по 9 рупий). И морковку с помидорами. Правда в здешних овощах и фруктах витаминов почти нет.
«Забастовка» наша кончилась плачевно. Общежитское начальство всех обдурило, согласившись, чтобы мы заплатили за еду в прошлом месяце по старой цене, с условием, что они проведут финансовый аудит (расследование) столовой. Зато в этом месяце они совершенно спокойно опять присовокупили 15 рупий к новому тарифу на питание, а так как все девицы уже израсходовали свои запасы возмущения и крика, то все покорно заплатили. А еду стали давать такую отвратительную и скудную, что выходишь из столовой – и прямиком отправляешься в лавочку-кантинчик к его владельцу Гангараму, утолять голод омлетом и самосами с картошкой.
Случайно увиделась в посольстве со своей коллегой Одиной Джураевой. Она, оказывается, тоже недолго жила в Дели, но сейчас улетает в Москву. Как я ей завидую…
*************************
13 марта 1983 г.
…Писем от тебя нет вот уже 10 дней, но это, очевидно, из-за Конференции неприсоединившихся стран – все регулярные рейсы из Москвы были отменены, только в последние два дня делегаты стали разъезжаться по домам, и в субботу, может быть, будет почта. Только мамино какое-то шальное письмо от 28 февраля, одно-единственное случайно прорвалось сюда и сиротливо лежало в посольстве. Но это значит, что и от меня вы пока ничего не получаете?
Девочки мои, милые трогательные мартышки, благодарят тебя за поздравительные открытки к 8 марта. Ей-богу, мне с ними быть – одна радость, без них я взвыла бы от неуютности. Посмотрела несколько фильмов на хинди, в основном – чепуха. Сегодня идём все вместе смотреть 4-серийный фильм «Ганди». У нас уже довольно жарко днём – до 33-х градусов. И я предпочитаю сидеть дома, правда, проблема еды от этого усложняется. Как-то придётся выкручиваться.
Тяжёлая и тягучая штука – время. Вяло и медлительно один день сменяет другой, и ничего на свете не может убыстрить этот томительный и ленивый ритм. Время здесь похоже на саму Индию – апатичную, равнодушно-спокойную, неизменную, и не желающую меняться (при всём её внешнем грохоте, суете и крикливой толчее). Я ужасно благодарна Селине и Аше за то, что они, действительно, делают сносной мою жизнь здесь – и в смысле самых элементарных жизненных надобностей и, самое главное – в духовном смысле. Иначе мне было бы очень тяжко и одиноко. Я опять стала неважно себя чувствовать, быстро устаю. Видимо, сказывается эта столовская вегетарианская диета, надо снова начать принимать витамины.
Аша два дня назад разбила свои очки, и я водила везде её за руку, так как без очков она совсем ничего не видит. Завтра, вроде бы, новые очки будут готовы (там какие-то сложные диоптрии). До этого с ней и Селиной мы ходили в университетский киноклуб. Там, правда, нет ни лекций, ни каких-то объяснений перед просмотрами – просто показывают фильмы разных стран и разных ведущих режиссёров. Недавно смотрели старый фильм Марселя Карнэ «Манхэттен». Хороший, милый фильм на вечную тему одиночества в огромном человеческом муравейнике и чуда обретения близкого существа. С девочками – особенно, с Селиной – хорошо смотреть эти фильмы, они реагируют на них чутко и правильно.
Обе выучили несколько слов по-русски. И теперь Селина кричит на Ашу: «Zamalchi!», а та ей в ответ: «Sama zamalchi!». А Девика немного отдалилась от меня, у неё здесь появились подружки её возраста и её интересов. Но иногда она по привычке забегает ко мне…
Я очень устаю сейчас и от жары, и от того, что преподаватели мои с ума посходили – навалили на меня столько переводческой работы! Я на радио и то так не трудилась, за исключением самых редких случаев. Заставляют меня составлять специальный словарь газетной лексики на «каннада». Я сижу с ним и перевожу, как сумасшедшая, ложусь спать, как правило, в час ночи - встаю в семь, и тут же снова начинаю переводить к утренним занятиям.
В последнюю свою поездку в посольство купила там две книжки – недорого, всего за 6 рупий. Сборничек стихов Ахмадуллиной и «Сотников» Василя Быкова. Фильм Ларисы Шепитько, несомненно глубже и сильнее книжного оригинала. Помнишь, как мы после него потрясённые шли по Арбату и долго молчали, не в силах вымолвить ни одного слова? А Ахмадуллина в некоторых стихотворениях стоит на одном уровне с Цветаевой по пронзительности и щемящей провидческой усталости. Спасибо стихам – разорвали тяжёлую душную пелену времени и отдалённости и принесли Россию прямо к сердцу.
Слава богу, сегодня уже 18 марта, недолго мне терпеть осталось. Ты только напиши мне, прошу тебя, напиши! Ты ведь напишешь мне, правда? С тобой ведь ничего не случилось? Я тебя очень нежно целую и молюсь за тебя.
************************
25 марта 1983 г.
Мамочка моя, дорогая и милая, здравствуй!
Во вторник, получив, наконец, индийскую стипендию после очередной серии мытарств, экзекуций и хождения от одного индийского чиновника к другому, я помчалась в посольство. А там дожидались меня целых 17 писем!!! Я даже растерялась от такой щедрости судьбы (и то, одно письмо от Коли, похоже, не дошло, может быть сегодня придёт?).
У нас надвигается праздник «Холи» - по идее очень красивый и радостный праздник, но в Дели он, как правило, превращается в вакханалии и в эти дни здесь происходит очень много хулиганских выходок. Хорошо, что послезавтра мы опять уезжаем в небольшое путешествие по Раджастану – на этот раз в Джайпур, Удайпур, Аджмер и Читтор – места просто сказочные, и верблюдиков своих любимых я снова увижу. Поездка недельная, и опять по линии Индийского Совета по культурным связям. Вернёмся 3-го апреля, и я сразу же вам напишу, что я снова в Дели.
Едет нас 55 человек, так что, с точки зрения безопасности будет, надеюсь, всё в порядке. По поводу нашей поездки на юг маленькой группой (Я, Рита и Лена Габриэль, студентка из Ленинграда) в посольстве считают, что это небезопасно – тем более, одни женщины – и запретили нам ехать. Я в душе, откровенно говоря, даже обрадовалась этому, как-то не очень спокойно сейчас в Индии везде, и лучше поберечься. Вот, например, в Дели позавчера была забастовка водителей «Delhi Transport Corporation» (D.T.C.). В результате столкновений с полицией один шофёр убит, 200 человек ранено, 100 автобусов сожжено. Движение в городе было парализовано, хорошо, что я осталась в общежитии, никуда в тот день не поехала.
**************************
4 апреля 1983 г.
Дорогие мои и любимые Колечка и мамочка!
Обещала написать вам письмо, как только вернусь из Раджастана. Но мы вчера приехали поздно, в 9 часов вечера, после утомительного путешествия в автобусе почти целый день. Да тут ещё Аша с Селиной набежали, затормошили меня, потом стали ящерицу из моей комнаты выгонять, потом Аша стала рассказывать про свои сердечные дела, а там уже я без сил свалилась. И поэтому пишу только сегодня, немного придя в себя после раджастанской жары, долгих переездов в автобусе (по 10-12 часов) и всяких неурядиц, которых, увы, хватало в этом путешествии.
Лучше всего в этой поездке был сам Раджастан, в который я просто влюбилась и который теперь знаю очень хорошо (конечно, насколько его можно узнать за 8 дней). Боюсь, правда, что это будет единственный штат в Индии в этот мой приезд, который я увидела своими глазами.
Я вам писала в прошлом письме, что учебная поездка моя на юг не состоится - единственная надежда на южный студенческий лагерь, который должен начаться в конце мая, но с ним пока всё неопределённо, может быть даже его отменят совсем - первый раз за 25 лет, так как в Тамилнаде и в Карна́таке - засуха и нет питьевой воды. Но это уже специально, как я подозреваю, для меня судьба хочет сделать мне гадость! Правительство Тамилнада уже наотрез отказалось принимать в этом году туристические группы, даже за иностранную валюту. А в Карна́таке ещё раздумывают, они и так согласились дать тамилам пять миллионов кубометров воды из своей реки Кавери. Ну всё в этот мой приезд в Индию, абсолютно всё, идёт шиворот-навыворот!
Ну, да Бог с ним, лучше я расскажу, что мы видели. Было нас в автобусе 42 человека. 29 непальских студентов из инженерного колледжа в Дехраду́не (штат Уттар Прадеш); одна лихая непалка из Дели, которая верховодила всем и всеми (начиная с руководителя поездки - мягкотелого тюфяка-бенгальца по имени Ча́ттерджи, и кончая нами, которые иногда пытались восставать, но потом безропотно умолкали). Ещё была американка Бонни, очень неприятная особа с типично американским пренебрежением к остальному миру. Перуанка Ана - мягкая, вкрадчивая, с влажным блеском в лучистых глазах и индейским широким скуластым лицом. Шалива из Малая́лама. Один француз и один шри-ланкиец (оба немного свихнутые на почве любви к Индии: общались только друг с другом и только на языке урду́). И семь человек русских - разношерстых, разнохарактерных, трудно совместимых друг с другом.
И было бы нам всем не очень уютно друг с другом, если бы не было вокруг Раджастана - бедного, скудного, каменистого края с гордыми крепостными стенами на вершинах бесчисленных холмов, грозно глядящими в небо и ощерившимися перед лицом врагов, которые уже давно истлели и исчезли в веках. С опустевшими тихими храмами и белыми дворцами, в которых таится память об их правителях - воинах, ослепительных раджпутах, которые могли плакать над трупами своих скакунов, погибших в битвах, и могли рассекать воинов Акбара пополам вместе с конем. Чьи жёны бросались в огонь вместе с детьми и служанками, чтобы не достаться опьянённым победителям, и чьи утончённые лики запечатлели золотисто-красные раджастанские миниатюры.
Когда мы ехали в первый день из Дели в Джайпур, на полях уже убирали первый урожай пшеницы. Гибкие фигурки раджастанок в ярко-красных, жёлтых, синих, зелёных юбках мелькали среди золотистых снопов, а невозмутимые степенные белые волы мерно ходили по кругу, молотя зерно. И солнце уходило за мягкие волнистые холмы. И столько красоты и покоя было разлито во всем этом, что хотелось плакать. А иногда попадались стада овец, таких беленьких, хрупких, с черными почему-то головками, которые тихо паслись среди аккуратных уютных пальм. И перуанка Ана кричала:
- Это совсем, как в Вифлееме на Рождество!
И все было исполнено такой простодушной безмятежностью, что хотелось поддаться искушению и забыть, как скудна и неласкова здешняя земля, усеянная камнями; как немилосердно печёт солнце; и как солен и тяжек хлеб для этих худых, усталых крестьян, чья жизнь начинается и кончается на этих полях!
Из Джайпура в Удайпур мы уезжали ночью, потому что начинался праздник "Холи", и путешествовать днём нам не советовали. И, действительно, когда мы ехали утром, с 9-ти до 12-ти часов нас останавливали в пятнадцати деревнях. Дороги были перегорожены камнями и полны подростками и мужчинами постарше, ошалевших от возбуждения, обсыпанных с ног до головы красками. Они рвались в автобус и требовали денег. И только, когда наш водитель "выдавал" им требуемую сумму, нас отпускали с миром. Девочек всех спрятали в середине автобуса и зашторили окна. Иначе было бы ещё хуже.
А когда мы ехали обратно, в этих же самых деревнях нам улыбались и махали руками - как будто и не было того разгула и возбуждения! Были мы, естественно, напуганы, и по приезде в Удайпур просидели весь день в туристическом бунгало.
А наутро выползли в город и ахнули - такой прелестный, уютный, словно умытый росой город, прикорнувший в долине посреди спокойных холмов с цепочкой озер вокруг него. С блестящей на солнце зеленью садов, с запахами жасмина и роз. Зато потом, когда мы поехали во дворец махаран (правителей) Удайпура, то узнали, какая бурная и славная история была у этого города, сейчас мирно спящего и околдованного собственным волшебством.
Узнали мы о махаране Пратап Сингхе, который вел нескончаемые войны с Акбаром Великим. Он потерпел поражение, скитался 14 лет в лесах, поднимая народ на войну, и всё-таки отвоевал своё княжество. Узнали мы и о Четаке, любимом арабском скакуне махараны, который был смертельно ранен в битве, но вынес своего хозяина с поля боя. Его изображение мы видели в бесчисленных картинах на шёлке в лавочках вокруг дворца, и даже кинотеатр в Удайпуре называется "Четак".
Увидели мы и памятник им обоим, стоящий на вершине холма над тихим ласковым озером с крохотным зелёным островком посреди воды.
Из Удайпура мы съездили на Джайсаманд - самое большое искусственное озеро в Азии, побродили по дворцу на его берегу, а потом отправились в Читтор. Это тихий незаметный городок, известный только своей крепостью, удивительной по своей красоте и оставшейся в памяти народа тем, что в её стенах был трижды совершён «джохар» - самопожертвование раджпутских женщин. Когда все они бросались в костер, если их мужчины терпели поражение в бою.
Самый первый «джохар» совершила жена махараны Удай Сингха по имени Па́дмини. Из-за неё, кстати, весь сыр-бор и разгорелся. Мусульманский правитель Ала уд Дин Кхилджи потребовал отдать Па́дмини ему, но та бросилась в огонь с семью тысячами (!!!) женщин Читтора. Во время второго «джохара» уже тринадцать тысяч женщин так же пошли в огонь. В третий раз это были восемь жён махараны и пять принцесс. Конечно, масштабы, уже не такие, но мужество и гордость те же!
После Читтора нас повезли на озеро Пушка́р, одно из самых почитаемых мест индуизма и центр паломничества. Местечко это посещают сейчас в основном паломники из Европы. Производят они тяжёлое впечатление своей оборванностью, грязью, нечесаными патлами и одурманенными наркотиками глазами. Из Пушкара мы снова вернулись в Джайпур и вчера измотанные от этих всех переездов, отправились обратно в Дели.
Поездка была утомительная, но прелестная, и самое главное – давшая мне возможность опять (как в прошлые мои годы) увидеть Индию бедных, сожжённых солнцем деревень, с крохотными прудиками и убогими храмиками, с нескончаемым – от зари до зари –крестьянским трудом, с простодушными ласковыми улыбками на тёмных лицах, с живым и озорным любопытством в блестящих детских глазах и природной грацией гибких женских тел в развевающихся пламенеющих юбках, склонённых над снопами золотой ржи. И была эта поездка примирением с Индией, которую я с детства любила, и которую, как мне показалось, я в последнее время перестала ощущать всем своим сердцем и, сидя в Дели, начала уже даже презирать. И боюсь, что это было моим прощанием с ней, ибо – если не случится чуда – эта поездка была последним путешествием по моей любимой Индии.
Я вам уже писала, что нашу с Ритой и Леной Габриэль поездку на юг втроём нам не разрешили, а поездка в составе студенческого лагеря – тоже под угрозой срыва, так как в Тамилнаде и Карнатаке – засуха и там нет питьевой воды. Правительство Тамилнада наотрез отказалось принимать в этом году туристические группы даже за иностранную валюту. А в Карнатаке они ещё раздумывают. Всё будет ясно только в конце апреля, но пока я сижу в Дели. Занятия в университете кончаются 20 апреля, потом начинаются экзамены – но это ко мне уже не относится. Так что, если не будет никакой поездки на юг, я не знаю, что мне делать здесь целых полтора жарких месяца. Моя преподавательница, мадам Винода Бай уже намекнула, что заниматься со мной неофициально не будет. Одна надежда на Сатьянатху – если он не уедет домой в Бангалор, то немного продолжит заниматься со мной.
Нога моя с наступлением жары «получшала», витамины пока не пью. Зато стала совсем плохо спать из-за жары, но пока держусь и не включаю вентилятор. Всё, дорогие мои, заканчиваю это длинное письмо. Целую вас обоих.
**********************
21 апреля 1983 г.
…У меня, Коленька, почти ничего не происходит, кроме того, что начался делийский летний ад. Как жизнерадостно сообщают городские газеты, наконец-то температура в столице Индии установилась «нормальная» для этого времени года – 38-39 градусов. Я в панике! Не сплю вторую ночь подряд, закрыть двери и окна в комнате невозможно, вентилятор тоже оставить включённым надолго не могу, чтоб не простудиться, да тут ещё налетают москиты. Причём, они не такие глупые, как наши московские комары, не сидят спокойно на белой стене, а маскируются на коричневой двери. Наконец, я не выдерживаю, принимаю в 4 часа ночи таблетку «Родедорма», и просыпаюсь в 8 утра совершенно разбитая, с головной болью, и плетусь на занятия. Что будет, когда вскоре температура поднимется до 43-х градусов? Не представляю, как выживу, если такое случится,, но девочки мои предупреждают, чтобы я была к этому готова.
Неделю назад у нас на юге в штате Карнатака был Новый год (Югади), и я ходила по этому поводу в гости к своей преподавательнице Виноде Бай. Одела своё любимое красное сари. Одевали меня «всем миром». Селина, Аша, Мёрси хлопотали, обряжали, розу красную прицепили в волосы, надели на меня красные браслеты. Было очень здорово, и Селина назидательно сказала Аше, которая не любит красный цвет, по-русски: «Krasnoye – znaschit krasivoe!» (это она вспомнила мой рассказ про Красную площадь, почему она так называется). Потом они довели меня до дома Виноды Бай и Селина простилась со мной словами: «Da svidanya, moya krasavitsa!». В гостях я произвела сенсацию, чем была ужасно довольна.
На следующий день после этого пошли грозовые дожди. Было прохладно, и я снова выволокла из чемодана свитера, при этом молила Бога, чтобы дожди продлились подольше, потому что это лучше, чем несносная жара. Они шли всю неделю, и я, конечно, простудилась. Но всё равно вчера пошла отмечать день рождения Мёрси. Она католическая монахиня, но почему-то живёт в нашем общежитии и вне церкви носит светские одежды. Очень весёлая и озорная девушка, совсем не похожа на тех монахинь, которых я себе представляла по книжкам. Я подарила Мёрси набор открыток «По Золотому кольцу», ей, как католичке, было очень интересно посмотреть на русские церкви, особенно древние, владимирские.
День рождения она решила отметить в тибетском кафе. Его владельцы – беженцы из Тибета, осевшие в Дели после войны с Китаем в 1962 году. Кафе – прямо на берегу Ямуны, скромной, неширокой речки, вдвое уже, чем Ока у Тарусы. Плавают по ней утиные выводки, такие уютные, домашние. Лодочки дремлют на приколе. Рассохшийся камыш растёт у берега. И только мелодичное позвякивание колокольцев из стоящего рядом маленького красивого буддийского монастыря «vihara» напоминает о том, что это Индия. Летом во время муссонов Ямуна станет бешеным и грозным потоком, безжалостно уносящим на себе целые деревни.
И сидела я в этом кафе, обливаясь потом и заходясь в кашле, а из носа текло не переставая. В общем, получила массу эмоций! Ну, да ладно, зато сегодня уже остаётся всего 55 дней до моего отъезда – ведь правда, это замечательно? Не хочу больше никаких разлук, какими бы высокими или обычными целями они не вызывались. Не хочу больше видеть никаких стран, какими бы экзотическими или удивительными они не казались. Хочу одного – сколько бы времени не было отпущено мне на этой земле – прожить их вместе с тобой. Какая это упоительная радость – просто видеть родного человека рядом, пусть он даже сердит на тебя и делает вид, что он тебя не замечает. А всё равно – рядом, и всё равно – он твой.
***********************
11 мая 1982 г.
…А у нас неожиданная радость – позавчера над Дели пронеслась пыльная буря из Западного Пакистана, совсем неожиданно, вопреки всем небесным правилам, а потом разразилась совершенно уникальная гроза, и воцарилась живительная, благодатная прохлада. И вот уже второй день на небе нет солнца- этого безжалостного создания, изматывающего дух и тело. Конечно, завтра уже всё будет по-прежнему, но и за это спасибо силам небесным.
У Риты дела плохи: университет имени Неру закрылся на неопределённый срок, так как там снова начались студенческие волнения. Студенты арестовали ректора, вице-канцлера и административного директора, заперли их в резиденции вице-канцлера, оскорбляли их. отключили им электричество и воду - так что двое суток они не выпили ни капли воды (это при сорокоградусной жаре-то и без вентиляторов!). После этого на территорию университетского кампуса ворвалась полиция и освободила заложников, сейчас все трое в больнице.
В ответ на действия полиции студенты ещё больше разъярились, и власти университет закрыли. Всех попросили выехать из общежитий в течение 48 часов. Что будет с Ритой и другими советскими студентами – не знаю. Она, конечно сможет пожить у меня в комнате – но только одну неделю, как гость. А потом?
Как же я устала жить всё время в напряжении! Чужая речь, чужие лица, чужое отношение к жизни, индивидуализм и холодное, ненарушаемое ничем, возведённое в философию равнодушие. Даже в лучших из индийцев, к коим я отношу Селину и Ашу, вдруг промелькнёт такое, что только диву даёшься! Один Сатьянатха меня радует: такой энтузиазм, такой интерес к жизни во всех её проявлениях! Я, хоть и кисну и вяну от жары, стараюсь его не разочаровывать, перевожу все задания старательно. Слава богу, хоть тётушка моя Винода Бай покидает Дели 23 мая. Мне будет полегче.
Вот и всё, мой любимый дружочек. Целую тебя нежно. Жду писем.
***********************
17 мая 1983 г.
Мамулечка моя милая и родная!
Наконец-то вчера, после того, как я две недели безуспешно пыталась «вызволить» ваши письма, я держу их в руках. Рита забрала их в посольстве в прошлую субботу, а в воскресенье не смогла со мной встретиться, так как у них в Университете творится чёрт знает что. Сегодня она, наконец выбралась ко мне – тащилась, бедняжка, по такой жаре через весь огромный город, отдала мне письма и тут же уехала обратно.
Дела у неё совсем плохи. Университет имени Неру закрыли на неопределённый срок. Уже ясно, что до августа он не откроется. Даже не объявлены вступительные экзамены в этом году. Дело о студенческих беспорядках пошло в Верховный суд (High Caurt), который подтвердил справедливым решение администрации о выселении ВСЕХ студентов, независимо от того, учатся ли они в аспирантуре или приехали из других стран по спец-программе. Завтра мы с Ритой встречаемся в посольстве, и она мне расскажет, какова судьба наших студентов из этого многострадального университета.
Она жутко похудела, осунулась, на себя стала непохожа, совсем не спит ночами – и как тут заснешь, если не знаешь, куда тебя завтра засунут. Мамочка, ты только об этом никому не говори – а то вдруг через третьи руки это дойдёт до ритиной мамы, а она у неё совсем старенькая, 87 лет, и на неё это может плохо подействовать.
Месяц назад послала вам фотографию, где я в красном сари стою на фоне жёлтеньких цветочков. Такие цветочки и у меня в комнате стоят – и на этажерке, и на столике. У нас, как пишут газеты, сейчас самый холодный май за последние 30 лет. Последние дни температура была на 3 градуса ниже нормы – всего лишь 38 градусов. Эта жара, конечно, меня угнетает, но я начинаю как-то к ней привыкать, и уже чувствую себя человеком, относительно, конечно. Круглый день под потолком крутится вертушка-вентилятор. Пью воду безбожно много и плюнула на всё, пью уже сырую воду, потому что пить горячую кипячёную – противно, а остужать её терпения не хватает. Всё время приходится бегать в душевую, но толку мало – сверху льётся всё та же 40-градусная водичка. Постоишь под ней минуток десять и уныло бредёшь назад в комнату.
Спать я как-то уже наловчилась, и даже на москитов перестала обращать внимание, к тому же Селина подарила мне на 1 мая таких «черепашек» - зелёненькие спиральки, пропитанные ароматическим составом, они очень долго тлеют, как сандаловые палочки, и отпугивают москитов. Надо будет мне в Москву такие привезти – может наши русские комары их тоже испугаются. Зато по вечерам мы вчетвером - я, Аша, Селина и Мёрси – сидим на лужайке, кушаем всякие вкусные штучки: то манго, то апельсины, то халву, то кисель какой-нибудь Селина приготовит – и тихонько беседуем о жизни.
Вот и сегодня вечером у нас будет фруктовый пир на лужайке, потому что вчера приехала сестра Селины (она живёт в Ути, рядом с голубыми горами Нилгири) и привезла большую душистую корзинку. А в ней манго, огромные, с детскую голову (у нас в Дели манго маленькие и не такие сочные), ананасы и сливы. Так что есть и у меня какие-то маленькие радости, редкие, правда.
Я, мамочка, сильно привязалась к этим девушкам, и общение с ними скрашивает мою жизнь здесь, и всё-таки, как прекрасно, что через месяц (не дай бог, если больше!) всё это будет позади и моё долгожданное опалихинское лето будет со мной, и я буду с вами! Только бы не случилось ничего страшного. Авиабилет туда и обратно (без даты), как ты помнишь, мне выдали в Москве в Аэрофлоте. Он уже оплачен и хранится в посольстве. Вылет заказывать я буду сама.
Вот и все мои немудрёные новости. Крепко целую. Жду встречи. Твоя дочка Аринушка.
***********************
30 мая 1983 г.
Коленька, мой родненький, здравствуй!
Наконец-то я оформила вылет. На 9 июля, в 9 часов утра по индийскому времени. Летим, к сожалению, опять через Ташкент, значит в Шереметьево я буду примерно в 7 часов вечера. Но ты узнай в Аэрофлоте поточнее. Рейс SU-536. Фёдор Фёдорович Яриков, который отвечает в посольстве за стажировку советских студентов и аспирантов, обещал написать в наше Министерство образования, что я полностью выполнила учебную программу, и даже занималась в каникулярное время. Поэтому посольство не возражает против моего досрочного отъезда.
У нас в Дели сейчас 42 градуса жары, и такая температура будет стабильно держаться до конца июня, Похолоданий никаких уже не будет, а вот повышения до 45 градусов не исключены, пока в конце месяца не начнётся сезон дождей. К сожалению, в последние два года муссон приходит сюда поздно, где-то в середине июля. Так что мучиться нам ещё долго, причём влажность сейчас в Дели очень высокая, и даже ночью температура не опускается ниже 30-ти градусов. Комната моя за ночь практически не успевает охладиться, голова становится тяжёлой уже с 9 часов утра и так до 3-х часов ночи. Помню, что в 1963 году было точно так же, но тогда-то мне было 22 года, а сейчас – увы…
Нет, такие вояжи уже не для меня. Если бы я знала, что меня не пустят учиться в Майсор и оставят в Дели, то я улетела-бы назад в Москву в первые же дни. Да ещё эти треклятые занятия, переводы, и составления словаря. Вот какой мне настырный учитель в этот раз достался, просто беда! Хорошо, что он через две недели уедет в Кералу в лингвистическую экспедицию. Вернётся оттуда только в августе. Селина почему-то невзлюбила его и всякий раз, когда я жалуюсь ей на то, что Сатьянатха меня сильно загружает домашними заданиями, она смачно произносит: «Za-ra-a-za!». Хочу на прощанье подарить ему «Слово о полку Игореве» на английском – он лингвист тонкий, ему будет интересно. Так что 13-го июня моим учебным мучениям придёт конец, выкину все свои газеты и переводы к чёртовой бабушке и буду просто ждать отъезда.
Да тут ещё новая напасть случилась – внезапная боль внизу справа, где аппендикс. Хожу, трясусь, прислушиваюсь к этой боли, усиливается или нет. Наш посольский доктор Зоткин считает, что это не аппендицит, а воспаление придатков, прописал ударную дозу антибиотиков. Я его диагнозу не доверяю, как-то по-странному болит, не так как раньше. Одна мысль сверлит мозг – дожить до 9-го июля, в каком угодно состоянии сесть в самолёт, а там ты уж не дашь мне пропасть. Господи, я уже давно забыла, что такое - просто расслабиться и почувствовать тишину и покой вокруг себя и в себе. Но ты не пугайся и не переживай сильно, я и это выдержу. Сейчас мне уже не важно, КАКОЙ я вернусь домой – больной, еле живой, потухшей. Главное – долететь до Москвы, а там можно и помирать. Ну уж если суждено мне будет здесь снова загреметь в больницу, то не огорчайтесь, если я не прилечу 9-го. Рита вам сообщит сразу же об этом (правда, если будет в Дели в это время).
Она живёт пока в хостеле «International Youth Hostel» недалеко от советского посольства – район красивый, спокойный, но очень дорогой. Вокруг одни посольства, и кормиться там простым студентам не по карману. Но Рита всё равно рада, что всё пока обошлось.Она не торопится улетать домой, взяла билет на 15 августа. Рвётся в учебно-ознакомительную поездку по Северной Индии (это при 45-ти градусах жары-то!). Выглядит неважно, но держится духом.
Селина, когда узнала, что Рита может уехать в студенческий тур, и я останусь одна, сразу же отложила свой отлёт домой в Мадрас. А ведь у неё и билет уже был на руках на 16 июля. Но решила, что останется, тем более, я сейчас - в таком неопределённом состоянии здоровья. Говорит: «Кто-то ведь должен тебя проводить, посадить на самолёт». Удивительный она человечек, чистейший ангел, только крыльев не хватает. Хотя я сильно сомневаюсь, что ангелы бывают лучше некоторых людей.
Колечка, я очень рада, что моя фотография тебе понравилась. Только ты не доверяй ей, я здесь стала совсем некрасивой и уж, тем более, не молоденькой (всё-таки 42 года девушке!) – просто немецкая плёнка «Kodak» так хорошо относится к тем, кого она снимает. Огромное тебе спасибо, родной, за подарок к моему Дню рождения – складной автоматический зонтик. Очень красивый и изящный подарок, только ты не ругайся, если я его вдруг, по своей привычке, потеряю. Что делать, я ведь всегда была кукуха-растеряха! Но я постараюсь следить за собой. А откуда ты взял такие огромные деньги? Я ведь знаю, столько такой японский зонтик стоит в Москве, и как его трудно достать. Здесь, в Дели и то он стоит недёшево. Опять, наверное, экономил, не ел как следует? Беда мне с тобой!
До свидания, мой терпеливый и бедный дружочек! С нежной любовью, твоя Ира-Ириша.
Про последнюю поездку в Индию Ирины Тюриной вы можете прочитать здесь: