С определённого момента сюжеты о Святом Граале (связанной с Христом реликвии, якобы принесённой праведным иудеем Иосифом Аримафейским в Британию) и его поисках стали частью традиции, связанной с образом легендарного короля Артура и его рыцарства. Почему он пришел в артуровскую традицию, в которой исходно отсутствовал? Чем был Святой Грааль, который так настойчиво искали рыцари Камелота? За ответами на этот вопрос обратимся к блестящей работе Вадима Эрлихмана «Король Артур».
К XIII веку сюжеты о короле Артуре, популяризованные авторами вроде Гальфрида Монмутского и Кретьена де Труа, приобрели в западноевропейской культуре невероятную популярность — тем более что они играли важную роль в придворной традиции и политике. Представителей католической церкви тревожило то, что артуровский миф (содержавший ряд мотивов, унаследованных от кельтского язычества) становится популярнее Библии — что ей казалось угрожающим на фоне подъема еретических учений:
«Как раз в те годы церковники, в том числе цистерцианцы, приняли активное участие в крестовом походе против южнофранцузских альбигойцев. Это сопровождалось усиленным поиском ереси повсюду, в том числе в куртуазных романах, о негативном влиянии которых на церковную среду сокрушался анонимный автор в 1220 году: «Видя, что многие на молитве уснули, а иные даже храпят, настоятель воскликнул: "Эгей, братья! Я расскажу вам нечто новое о могучем короле по имени Артур!" И тотчас все в комнате встрепенулись. Как же могут избежать печального конца те, кто засыпает, слушая святые речения, но пробуждается при одном упоминании Артура?» Чтобы исправить ситуацию, церковные идеологи решили придать артуриане благочестивый смысл и взялись за дело с размахом, присущим ученикам святого Бернара Клервоского».
Тут же появились авторы, обслуживавшие соответствующий «социальный заказ»:
«Во Франции между тем артуриана решала свои задачи, сплачивая буйное рыцарское братство вокруг идеалов Круглого Стола, направляя его на служение Богу и королю. В начале XIII века процесс этот активно продвигался усилиями монахов цистерцианского ордена, вдохновителем которых был такой известный деятель средневековой культуры, как Вальтер Maп. Валлиец по происхождению, он сделался видным деятелем английской церкви и до своей смерти около 1210 года занимал пост архидиакона Оксфорда. Интерес Вальтера к артуровским преданиям отмечен современниками, и, хотя его перу не принадлежит ни один из сохранившихся романов, именно он считается автором идеи объединения артуровских легенд в единый свод. Целью этого было не только наведение порядка в хаосе произведений об Артуре и его рыцарях, известных под общим названием «Matière de Bretagne» (Дела Британии). Не менее важной задачей стало избавление артурианы от языческих мотивов, привнесение в нее христианского мировоззрения, связанного, в первую очередь, с образом Святого Грааля».
Легенды о короле Артуре получают трактовку в духе религиозной назидательности:
«Романы Вульгаты зафиксировали новаторский сдвиг в развитии всей европейской литературы. Они написаны прозой, а не стихами, и рассчитаны не на слушателей, а на читателей, которых было уже достаточно для «тиражей» в несколько сот экземпляров. Сюжеты цикла, разветвляющиеся и перетекающие друг в друга, образуют стройную схему повествования — вернее, трех пересекающихся, но не совпадающих повествований об Артуре, Мерлине и Граале. Мир романов — все то же царство куртуазного вымысла, где реальные города и люди непринужденно сосуществуют с фантастическими замками и мифическими чудовищами. Но от светлого, радостного настроения романов Кретьена не осталось и следа — Вульгата пронизана мрачным предчувствием воздаяния за грехи. Ее главный герой Артур повторяет судьбу Короля-Рыбака легенды о Граале, терпя множество бедствий из-за случайно совершенного греха — прелюбодеяния с собственной сестрой, родившей Мордреда, семя гибели Логрии. Ради искупления он начинает поиски Грааля, но преуспеть в них могут только чистые духом рыцари — остальные сбиваются с пути и пропадают, или возвращаются в Камелот, сломленные и ни на что не годные, кроме пустых свар. Такая свара в конце концов и погубила королевство Артура — несовершенный образец будущего царства Грааля».
Легенды о поисках Грааля сопровождаются своеобразным посрамлением наиболее прославленных «старых» героев артуровского цикла (таких как Гавейн или даже более поздний Ланселот) в схватке с новыми, введёнными в сюжеты о поисках Грааля, среди которых особенно возвышается Галахад — целомудренный (важная деталь с учетом пристрастия рыцарей Артура к амурным приключениям) христианский рыцарь. Так, «Гавейн не смог ни достичь Грааля, ни вытащить меч из камня, приплывшего по реке в Камелот. Этот меч извлек Галахад, впоследствии ранивший им самого Гавейна — символ поражения старых героев в соперничестве с молодым поколением». То же самое относится и к Ланселоту — «достигнув желанного Грааля в замке Корбеник (Карбонек), Ланселот не может прикоснуться к нему», в отличие от его сына Галахада, который становится ключевым персонажем легенд о Граале вместе с другими их героями, Персевалем и Богортом. Их фигуры проникнуты христианским религиозным содержанием:
«Галахад, достойнейший рыцарь, рожденный, как уже говорилось, от Ланселота и дочери Короля-Рыбака Элейны. По отцовской линии он также принадлежит к роду Грааля — его предок, тоже Галахад, был сыном Иосифа Аримафейского. Таким образом, Галахад неразрывно связан с Граалем — уже его прибытие в Камелот сопровождается явлением святыни, одарившей Артура и его рыцарей лучшими в мире яствами. Тогда же по реке в крепость приплыл камень с вонзенным в него мечом, который, согласно сопроводительной надписи, должен был извлечь «лучший в мире рыцарь». Нетрудно догадаться, что это сделал Галахад, став тем самым «небесным» дублером «земного» властителя Артура. Очень скоро он отправился на поиски Грааля и вместе со своими соратниками не только обрел реликвию, но и перевез ее на корабле в город Саррас, аллегорию Царствия Небесного.
После этого Галахад (в начале романа «Поиски Святого Грааля» именно он, а не Персеваль, занял Погибельное сиденье) стал королем Грааля, но эта ноша оказалась непосильной для смертного: успев только обнять товарищей, он скончался. После этого «случилось невиданное чудо: оба его спутника увидели, как из небес появилась рука, которая взяла священный сосуд и копье и унесла их с собой на небеса. С тех пор ни один человек не оказался достаточно отважным, чтобы вновь увидеть Святой Грааль». Галахад заменил в Вульгате Персеваля в роли идеального рыцаря, соединяющего воинскую доблесть с религиозным рвением. Его имя, восходящее к легендарному Гвальхаведу, одновременно связано с библейским Галаадом — «землей обетованной», которая в средневековой литературе символизирует Христа.
В отличие от безгрешного девственного Галахада второй спаситель, Персеваль, более человечен — он совершает ошибки, впадает в гнев, да и женщин не чурается; хотя традиция также объявляет его девственником, романы (особенно валлийский «Передур») намекают на многочисленные амурные похождения этого рыцаря, а Вольфрам прямо наделяет его семьей. При этом он принадлежит к тем наивным простецам, о которых говорит Спаситель в Евангелии от Луки: «Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Наивность Персеваля в соединении с бесстрашием на пути к цели дает ему силу стяжать Грааль, хотя и для него эта ноша оказывается смертельной.
Только третий спаситель, король Боре (Богорт) Ганский, оказывается достаточно крепок, чтобы пережить обладание Граалем. По данным Вульгаты, он после гибели Артура и Круглого Стола отправляется в Палестину сражаться против неверных и там умирает. Так поиски Грааля встречаются с другим великим «квестом» средневековья — крестовыми походами».
У немецкого поэта XIII века Вольфрама фон Эшенбаха в рыцарском романе «Парцифаль» хранители Грааля (за исключением их короля) хранят целомудрие:
Земной любовью пренебречь
Обязаны Грааля слуги.
Ни у кого здесь нет супруги...
Лишь королю разрешено
Вступать однажды в брак законный,
Христовой верой освященный.
В целом в легендах о Граале сквозит пессимистическое отношение христианской традиции к несовершенному «граду земному» в противовес «граду небесному»:
«Из текста Вульгаты не вполне ясно, удалось ли троим паладинам окончательно излечить Опустошенную землю и ее правителя. Как и у Вольфрама, Персеваль здесь исцеляет Короля-Рыбака, после чего срастается и камень под Погибельным сиденьем. Однако и Король, и Персеваль умирают, династия хранителей Грааля прекращается, а замок Корбеник, похоже, окончательно покидает земную реальность. Братство Круглого Стола, силы которого подорваны долгими бесплодными поисками, губит себя в междоусобных распрях. Оптимизм достижения духовной святыни вступает в противоречие с обреченностью земной гармонии. Тема рока, делающего бессмысленным любые усилия героев, мощно звучит в Вульгате, окрашивая все последующие обращения европейской культуры к теме Грааля».
Но откуда взялся сам образ Святого Грааля? Как ни странно, ответ на этот вопрос показывает, что христианская традиция, борясь с языческим наследием в Артуриане, не брезговала заимствовать из него идеи — разумеется, благочестиво переосмысляя. Скажем, образ Грааля как чаши, из которой пил Иисус Христос и в которую позднее была собрана его кровь — ни что иное, как переосмысленный волшебный котел кельтских легенд:
«Прообраз этого предмета ученые находят в таинственном «котле изобилия» кельтской мифологии, который принадлежал ирландскому богу Дагде. Этот котел давал каждому из пришедших на пир героев (очевидно, в загробном мире) его любимую пищу, причем в любых количествах; он считался одним из Четырех сокровищ Ирландии, наряду с копьем Луга, мечом Нуаду и камнем Лиа Фаль, который кричал, когда на него становился законный король острова. Тот же котел появляется в валлийской повести «Бранвен, дочь Ллира», где им владеет великан-ирландец Лласар Ллесгигневидд. Во время битвы с бриттами «ирландцы разожгли огонь под оживляющим котлом и принялись бросать туда мертвые тела, пока котел не наполнился, и на следующее утро мертвые воины стали такими же, как раньше, кроме того, что не могли говорить» <…>
Из того же ряда упомянутый в «Килухе и Олвен» волшебный ларь (mwys) Гвиддно Гаранхира — «во время праздника трижды девять людей находят в нем любую пищу, какую пожелают». Другую роль играет котел в уже известной нам «Истории Талиесина» — ведьма Керидвен варит в нем зелье мудрости, по ошибке выпитое юным Гвионом. Этот предмет занимал видное место и в кельтском религиозном культе, о чем говорит знаменитый котел из Гундеструпа, найденный в 1891 году в Дании и украшенный мифологическими сюжетами—в том числе сценой оживления воинов путем их бросания в кипящую воду».
Функции котла изобилия обнаруживаются и в легендах о Граале:
«Робер де Борон был клириком при дворе Готье де Монбельяра, бургундского феодала, который в 1202 году отправился в крестовый поход, но добрался только до Кипра. Возможно, Робер путешествовал с ним, поскольку его труды показывают знакомство с топонимикой Средиземноморья и восточной культурой. Борон первым сообщил, что Грааль — это чаша Тайной вечери, которую Иосиф наполнил кровью Христа, придав ей тем самым волшебную силу. За то, что «тайный ученик» похоронил распятого, разгневанные иудеи обрекли его на голодную смерть в темнице, но чудесная чаша много лет питала его».
Тот же мотив встречается у Вольфрама фон Эшенбаха — хотя у него Святой Грааль является не чашей (в отличие от ряда других версий), а волшебным камнем:
Грааль в своей великой силе
Мог дать, чего б вы ни просили,
Вмиг угостив вас (это было чудом!)
Любым горячим иль холодным блюдом,
Заморским или местным,
Известным исстари и неизвестным,
Любою птицей или дичью —
Предела нет его величью.
При внимательном рассмотрении в легендах о Граале (несмотря на то, что их главные герои позиционируются как праведные девственники) могут быть обнаружены даже следы трансформированной языческой образности эротического характера:
«Есть здесь и образы кельтской мифологии: например, Короля-Рыбака зовут Брон — почти так же, как великана Брана (Врана) из «Бранвен, дочери Ллира». Согласно этой повести, король Британии, Вран или Бендигейд Вран, пошел войной на ирландцев, чтобы отомстить за обиды своей сестры Бранвен, и был ранен отравленным копьем в бедро. Рана была неизлечима, и Вран велел своим семи спутникам отрезать ему голову и увезти ее на родину, где голова целых семь лет не только беседовала с ними, но и чудесным образом питала, став неким аналогом Грааля <…>
Король-Рыбак, по большинству свидетельств, тоже ранен в бедро, отчего не может ходить. Однако бедра (чресла) — общеизвестный эвфемизм половых органов, и суть раны Короля именно в лишении его производительной силы; потому и страна его теряет плодородие и зовется Бесплодной или Опустошенной землей. Прозвище «Рыбак» (Pêscheur) у Кретьена и других авторов объясняется тем, что его носитель из-за увечья лишен таких [мужских] развлечений, как война и охота, и может только ловить рыбу, сидя в лодке».
У Вольфрама фон Эшенбаха король Грааля и вовсе носит имя Анфортас — искаженное латинское Infirmitas, то есть «[сексуально] бессильный». Напротив, имя того же Персиваля (Парцифаля) переводится как «рази долину», что в сочетании с копьём как главным оружием этого героя наводит на мысли о эротическом символизме его образа. Впрочем, стоит отметить, что сочинявшие легенды о Граале монахи, проповедуя целомудрие, активно сублимировали в творчество свои неудовлетворенные страсти — или же пытались привлечь неприкрытым эротизмом своих произведений читателей:
«Как ни странно, при этом «монастырские» романы отличаются откровенным эротизмом, что подметил польский фантаст Анджей Сапковский в эссе «Мир короля Артура»: «Там, где Мэлори ограничивается (при описании дев) фразами типа "Она была очень красивой девушкой", Вульгата ничтоже сумняшеся сообщает, что "ее выпуклые груди, маленькие, беленькие и ядреные, вздымались под платьем как твердые яблочки". Мэлори (говоря, например, о Ланселоте и Гвиневере) деликатно замечает: "Были они в ту ночь вместе в ложе или же нет, этого я не знаю и не отважусь утверждать, ведь вы помните, что в те времена любовь имела иные формы, нежели сегодня"; Вульгата же сообщает "городу и миру", что "пара любовников, улегшись нагими и плотно обхватившись, самозабвенно ласкают друг друга", "роскошно удовлетворяют друг друга взаимно" и так далее». Возможно, такая откровенность была плодом монашеского воздержания, но не исключено, что с ее помощью авторы старались привлечь внимание читателей — ради богоугодной цели все средства хороши!».
В некоторых легендах о Святом Граале сохранились даже следы древних дохристианских представлений о магическом эффекте человеческих жертвоприношений, являвшихся неотъемлемой частью языческой религии кельтских народов:
“Но и без всяких тамплиеров роман полон странных и отнюдь не христианских образов. Короля приносят в жертву, его детей жарят и съедают, собаки разрывают на куски белого оленя, а потом рыцарь и дева собирают эти куски в золотые сосуды и скрываются в лесу <…> В «Перлесво» Грааль недвусмысленно связан с кровавой жертвой: победив врагов, герой «поставил посреди двора большой котел и погрузил туда одиннадцать убитых рыцарей с головой, чтобы вся их кровь стекла туда. После этого он привел Хозяина Болот и поставил его перед котлом, полным крови. Крепко связав ему руки и ноги, он сказал: "Тебя не насытила кровь рыцарей моей матушки, так насыться теперь кровью твоих собственных рыцарей!" И он за ноги опустил его в котел, так что голова его погрузилась в кровь по плечи, и держал его там, пока он не захлебнулся и не утонул»”.
Впрочем, со временем в легенды о Святом Граале проник далеко не только ортодоксально-христианский, но также и алхимический и магический символизм:
«Здесь Королем-Рыбаком оказывается сам Иосиф Аримафейский, «бывший воином Пилата в течение семи лет». Очевидно, дожить до времен Артура, когда происходит действие романа, ему помогают чудесные свойства Грааля. В «Перлесво» немало намеков на алхимию: говорится, например, о «двух мужах, сделанных из меди благодаря искусству некромантии», а также о «головах, сделанных из серебра, и головах, сделанных из меди». Появляется здесь и таинственная Дама Повозки, которая возит на телеге сотни мумифицированных голов, среди которых голова прародителя Адама. В этих образах иногда видят намек на загадочную голову, в поклонении которой под пытками признавались тамплиеры».
Как уже упоминалось, у Вольфрама фон Эшенбаха Грааль — не чаша, а камень. Уж не является ли это намеком на философский камень, который так ревностно искали алхимики? Подобно философскому камню, Святой Грааль дарует бессмертие:
«В романе Вольфрама название реликвии искажено то ли из-за незнания автором латыни, то ли намеренно; оно может читаться как «lapis ex caelis» (камень с небес) или «lapis elixir» — знаменитый «философский камень» алхимиков. Есть и еще одна трактовка, «lapis exilis» (ничтожный камень); Арнольд из Виллановы в своем трактате пишет о «ничтожном камешке, презираемом глупцами, но любимом мудрыми» — это и есть «первоматерия», используемая алхимиками для Великого делания».
Христианству алхимические образы не противоречили — см. образ «христианского» философского камня у средневековых авторов-алхимиков, стремившихся соединить алхимию с христианством: «Брат Ульманн противопоставляет алхимиков-христиан и алхимиков из иноверцев, язычников или еретиков. По его убеждению, лишь настоящий христианин способен создать истинный философский камень. Вера в Христа сулила прилежному алхимику не только материальные выгоды, которых, в принципе могли добиться даже алхимики-иноверцы. Истинный, то есть «христианский», философский камень, помимо богатства, должен был даровать своему создателю огромную физическую силу, вечную молодость, способность становиться невидимым, умение левитировать и прочие чудесные качества» (Сергей Зотов, «История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный»).
Позднее образ Святого Грааля получил популярность у оккультистов всех мастей.
Таким образом, миф о Святом Граале возник вследствие попыток церковных авторов «христианизировать» артуровский миф (исходно содержавший сильнейшие следы кельтского язычества), выдвинуть на передний план религиозные, христианские мотивы (к которым иногда примешивались мотивы алхимические). Вместе с тем, для создания этого мифа они охотно использовали то самое наследие кельтского язычества, которое хотели изжить в пользу христианской традиции (иногда — в откровенно плохо обработанном виде, вплоть до сохранения следов сюжетов о человеческих жертвоприношениях).
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Вам также может быть интересно: